"Что ж ты, черт, мелешь-то! - с досадой подумал и даже поморщился, как от боли, Каштан. - Ведь девушка перед тобой!"
Вышли на проспект Павла Корчагина. Каштан придержал шаг возле вагончика, в котором жила Люба. Но Люба прошла мимо. Она сказала, что ей надо вернуть взятое "напрокат" у знакомой платье, в котором выступала, и переодеться. Любина знакомая жила в старом Дивном. Миновали перелесок и вышли в старый Дивный, слабо освещенный единственным вокзальным фонарем. Поравнялись с персональным вагончиком Дмитрия - полуразвалившейся лачугой. Парторг пожелал всем спокойной ночи и исчез.
Когда показались вагончики путеукладчиков, случилось самое ужасное для Каштана. Эрнест вежливо распрощался с Любой, сказал бригадиру:
- Вань, ты проводишь Любу, ладно? - и хлопнул дверью прежде, чем бригадир успел вымолвить слово.
- Вы уж проводите меня, Ваня, - без тени жеманства попросила Люба. - Какая темнота! Неужели трудно лишний фонарь повесить? То ли дело на наших проспектах!
- Чего уж, доведу, - вроде бы недовольно буркнул Каштан.
За собственное косноязычие, недовольный тон он тут же изругал себя последними словами: "Деревенщина неотесанная! Тебе бы лаптем щи хлебать, а не такую царевну провожать!.. Помалкивай хоть, авось за умного сойдешь".
Люба остановилась, глядя куда-то в звездно-черную темноту. В синем лунном свете глаза ее были очень темными.
- Кажется, зарница, Ваня? Вперед смотрите. Точно, зарница.
На западе вспыхивали и гасли желтоватые сполохи. Они выхватывали из темноты матово-голубые рельсы Транссибирской магистрали, сопки с частоколом лиственниц, скалу с одичалым деревцем на зубчатой вершине. Сполохи разрастались с каждым мгновением.
Послышался нарастающий гул - то мчался скорый, распарывая ночь светом мощного прожектора. Вскоре он гигантской огненной змеей прогрохотал мимо Дивного. Поезд промчался и растаял в лунно-звездном блеске, но еще долго зарницами вспыхивало от прожектора небо.
- "Россия" пролетела, - сказал Каштан.
- Скорость прямо-таки космическая… Мне сюда. Подождете?
- Ладно, подожду.
Придерживая руками длинное платье, она поднялась на самодельное крыльцо и исчезла в вагончике. Он вспомнил, что геодезист Алла с Березовой - Сыти считала его интересным собеседником, с хорошим юмором, и горько усмехнулся. Потом он решил скрыться и больше не показываться Любе на глаза - посчитал, что осрамился. Затем вспомнил, что обещал проводить ее. Тяжко сейчас было бригадиру…
На крыльцо вышла Люба. Она была в своем обычном наряде - строгом костюме и мужского покроя рубашке с широким галстуком.
- Ваня, а страшно было там, в тайге? - неожиданно спросила Люба.
- Да будет об этом, - смутившись, пробурчал Каштан. - Я-то что? Живой, не покалеченный. А вот Седой… Неужто отлетал парень? На днях письмишко ему отпишу. Небось не сладко в палате с разными думами бока отлеживать.
И опять пауза затянулась. Разговор не получался. Но она задала ему один незначительный вопрос, другой, и Каштан, не без труда продираясь сквозь дебри косноязычия, - а красноречием он никогда не отличался, - наконец разговорился.
- Вам, наверное, трудно приходится? Ведь вы, путеукладчики, на переднем крае стройки.
- Летом еще ничего.
- А гнус?
- Сибиряки его вроде не замечают. Кожа, что ли, у нас дубленая?.. А парни с запада криком кричат. Все дрянью какой-то мажутся. Зимой - да! Туго. Я уж на что привычный, и то…
- А вы уверены, Ваня, что инженер транспорта ваше дело? Любимое, которое на всю жизнь?
- А как же иначе? Коли б к другому делу тянуло, в транспортный институт не поступал. Каждый год в отпуск к матушке езжу, уж как своих люблю, слов нет, а еле-еле месяц у них дотягиваю. По ночам, помню, шпалы снились… Мое дело, точно. Нужное очень, вот что главное. В космос залетели, даже на Луне наследили, а без железных дорог, как без хлеба, не прожить человеку.
- До меня никак не доходит, когда двадцатилетний лоботряс вдруг беспечно заявляет: не нашел еще себя. Кретинизм! Не знаю толком, что представляю собою как педагог, но еще где-то в шестом классе твердо решила: буду учительницей. Самая интересная, захватывающая даже, самая нужная профессия. Плохой учитель, как и врач, - преступник. Например, плохой учитель математики заставит разлюбить свой предмет ученика, в котором от рождения живет Пифагор. Или мальчик зачитывается книгами о путешествиях, но тут появляется этакая нудная классная дама, урокодатель, преподаватель географии, и в мальчике навсегда умер Пржевальский… Тебе интересно?
- Говори, говори… говорите, интересно.
- А учить взрослых, которые своими руками хлеб зарабатывают, вдвойне интересно. Если мне удастся увлечь математикой способных ребят, которых я себе наметила, если они навсегда полюбят мой предмет, - все, считай, свою задачу я выполнила.
Помолчали. Вышли на освещенный проспект Павла Корчагина, Люба предложила посидеть на лавке - ошкуренные жерди, прибитые к двум пням. Она вдруг серьезно спросила:
- Ваня, со стороны виднее, скажи: за что меня девчата так ненавидят? Правда, я своего пола тоже не обожаю, меня с детства к мальчишкам тянуло… Вчера сделала соседкам по вагончику замечание, ну терпение лопнуло: у одной вечные разговоры о тряпках, у другой - об усиках какого-то грузина. Ка-ак они на меня набросятся! "Тебе, Грановская, штрафным батальоном на фронте командовать", и так далее.
- Завидуют они тебе, - по простоте душевной сказал Каштан.
- Завидуют?.. Чему?
- Ну… что краля такая, - сказал он смущенно.
- Ерунда, ерунда! Причина в чем-то другом. И я нисколько не красива.
- Вот это ты врешь. Знаешь, что хороша. Не можешь не знать.
Люба недовольно сдвинула брови.
- Уж прости, если что не так сказал. Что думал, то и сказал.
Она энергично помотала головой и сказала:
- Нет, нет, причина в другом. Вот Дима сегодня сравнил меня со своим армейским старшиной. Он считает, что я нетерпима не только к человеческим недостаткам, но и слабостям.
- И в этом небось причина есть. В девице самой природой заложено наряжаться да жениха ждать.
- Но в жизни, в конце концов, есть более интересные и нужные занятия!
- Одно другому не мешает.
- Как у тебя все просто!
- У меня просто все то, что на самом деле просто.
Люба поднялась, внимательно посмотрела на Каштана и спросила то ли себя, то ли его:
- Может, ты прав, а?..
- Со стороны виднее. Сама ж говорила.
Возвращаясь в свой вагончик, Каштан вдруг с чувством беспокойства и тревоги понял, что он не хотел расставаться с Любой, что просидел бы там, на лавочке всю ночь. Вот ее мраморно-бледное при луне лицо, словно выточенный профиль… Вот темные в зыбком и неверном лунном свете глаза…
Каштан понимал, что в конце концов придется отрывать ее от сердца с мясом, выдирать с корнем. Обладая недюжинной силой воли, он мог это сделать, и чем раньше, тем лучше… И вместе с тем было ему так хорошо, как хорошо еще никогда не было.
Гога-доктор не отходил от своего тезки день и ночь. Когда ни посмотришь - то укол делает, то подмешивает в пищу порошки-витамины. Каждый старался принести сохатенку что-нибудь вкусное. На заботу он отвечал людям лаской, привязанностью. Терся горбатой мордой о колени, как котенок, лизал руки толстым шершавым языком.
И вот наконец наступил долгожданный день, когда доктор решил снять с ноги шины. Возле вагончика путеукладчиков, у загона, собралось полным-полно народу.
- Какой богатырь! Какой богатырь!.. - басил Айболит, проворно работая волосатыми руками. Он явно волновался.
Зверя перенесли через ограду и поставили на ноги. Лосенок сделал несколько шагов, сильно припадая на поврежденную ногу. Все тело его мелко дрожало и раскачивалось. Еще шаг. Сохатенок, слабо прокричав, завалился на левый бок.
- Паччиму упал?! Вставай! Э!.. - вытаращив черные глаза, закричал доктор, бросился к животному, обхватил его двумя руками. Затем разразился гортанным проклятием на родном языке.
И лосенок пошел! Сначала неуверенно, спотыкаясь, раскачиваясь, потом все смелее и смелее. Спустившись с железнодорожной насыпи, Гога очутился в тайге. Люди замерли. Уйдет?.. Зверь побродил недолго между деревьями, подпрыгнув, схватил губами листву молодой березки и вдруг затрусил обратно, к загону.
Не ушел он и через день, через два. Бродил по Дивному, припадая на раненую ногу, доверчиво тыкался мордой в прохожих. А вечерами непременно торчал возле освещенных окон клуба. Джазовая музыка очень нравилась Гоге.
Бежали дни, сохатенок окреп и все меньше припадал на больную ногу. Уходить в тайгу он, как видно, не думал. Когда гасли клубные огни, Гога спешил к загону, одним махом перепрыгивал ограду и зарывался в душистое сено. Как-то в вагончик путеукладчиков заглянул охотник-любитель. Он сказал, что путеукладчики совершают преступление, приручая лосенка: ведь рано или поздно он уйдет в тайгу, а прирученному зверю трудно будет существовать в естественных условиях: может погибнуть от голода, тем более что дело идет к зиме. На следующий день после смены парни затащили Гогу на вездеход "новосибирец" и отвезли в тайгу за ближайший хребет, верст за пять.
Толька высыпал на мох пачку соли - любимое Гогино лакомство. Зверь начал жадно лизать ее, причмокивая от удовольствия, а люди сели на вездеход, шофер врубил скорость.
Ночью Тольку разбудил непонятный шум возле вагончика. Он выглянул в окно: Гога был уже в загоне и по-хозяйски устраивался на ночлег.
В воскресенье они отвезли сохатенка километров за двадцать, причем долго кружили по мелководной реке, чтоб потерялся машинный след. Загон разобрали, сено отнесли к стогу. На рассвете к вагончику путеукладчиков Гога вернулся опять. Не обнаружив загона, он начал колотить передними копытами в стену вагончика с такой силой, что проломил доску. Пришлось спешно собрать загон и принести сена.
Бродить по Дивному весь день напролет Гоге скоро наскучило, и он приходил к месту работы путеукладчиков. Случилось это так. Однажды Гога увидел состав с пакетами звеньев и затрусил за ним. Тепловоз набирал скорость, а Гога все бежал и бежал, не отставая.
- Жми, Гога! Давай, давай!.. - кричали путеукладчики с площадки тепловоза.
Так он и бежал за составом три десятка километров. Во время работы он или лежал на обочине трассы, или вертелся, мешая, возле людей. Звенья нависали одно за другим, Гога смотрел на все с удивлением, словно недоумевая, как может нравиться людям такая скучная, однообразная игра.
Вечером, когда собрались ехать домой, Толька предложил затащить Гогу на площадку тепловоза. Так и сделали. Ведь рана на ноге еще как следует не зажила. Когда поехали, сохатенка от страха забил колотун. Он с ужасом смотрел вниз, на бегущие назад шпалы. Толька уложил зверя на площадке, а морду завернул спецовкой, чтобы он не боялся.
XI
В субботу клуб открывается рано. После обеда крутят фильм, а потом ряды стульев, соединенные планками, выносят на улицу, и в зале начинаются танцы под самодеятельный джаз. В перерывах, когда оркестранты отдыхают, включают магнитофон.
Толька обожает танцы; с небольшими вариациями он танцует на свой манер: прыгает на одной ноге, другой дрыгает в воздухе, затем, как бы лягнув невидимого противника, меняет ногу.
Сегодня до обеда бригада путеукладчиков работала на авральной работе - разгружала с платформ шпалы. Наломался Толька изрядно. Поламывает поясницу, от креозота, которым пропитываются шпалы, зудят руки. Хорошо бы прилечь, освежить натруженные мышцы. Но разве можно лежать, когда по всему Дивному разносятся ритмичные джазовые аккорды!
С вечера Марийка обещала прийти в клуб, но почему-то задерживалась. Поджидая ее, Толька нетерпеливо поглядывал на дверь. Наконец ему показалось, что у входа мелькнула черно-кудрявая Марийкина голова. Толька протиснулся к двери, тронул девушку за плечо, но это оказалась не Марийка, а соседка, которая когда-то хотела отлупить его концом шланга за хорька. Обознался.
- Чего тебе, Груздев?
- На тур вальса, мамзель?
- С тобой не пойду.
- Солнышко, ты здесь самая красивая, - не унимался Толька. - Ну кто с тобой сравнится? Все крокодилы какие-то.
- Потанцуй с другой…
- Нет! Только с тобой, только с тобой!
- Ладно уж… пойдем, - жеманно согласилась девушка.
- Что-то мне вдруг расхотелось, - вздохнул Толька и отошел.
- Чтоб ты сдох, Груздев!..
Толька показал ей кукиш и вразвалочку направился к Эрнесту и Каштану. После фильма они тоже остались в клубе, но не танцевали, а разговаривали в сторонке. С ними стояла Люба.
- Что вы ля-ля разводите, даме мозги разной ахинеей засоряете? - кивнув на Любу, сказал он. - Она, бедняжка, ждет не дождется, когда вы на танец ее пригласите.
- Какой ты проницательный! - улыбнулась Люба.
- Я бы пригласил, но, во-первых, вы для меня - увы, увы! - очень немолода, во-вторых… - Он приподнялся на носках и только тогда стал одного роста с Любой. - "Я много в жизни потерял из-за того, что ростом мал…"
- Вы только посмотрите… - удивленно сказала Люба Каштану и Эрнесту.
- Шел бы заниматься, - строго сказал ему Каштан, - экзамены ведь на носу.
- Хватит, Каштан, заладил одно и то же! Ты бы лучше пригласил. Вы, между прочим, очень недурная пара.
Каштан украдкой показал Тольке здоровенный кулак, и тот замолчал.
В который раз оглянувшись на выход, Толька наконец увидел Марийку.
- Пардон, вынужден вас покинуть, меня ждут, - небрежно поклонившись Любе, извинился он. - Кстати, обратите внимание на вон ту черноглазую у входа. Что вы скажете о моем вкусе?
Не дожидаясь ответа, Толька еще раз поклонился Любе, проследовал через зал и пригласил Марийку на медленный фокстрот.
Марийка была в любимом Толькином платье с украинским орнаментом, в лакированных туфлях. Переставляя ноги в танце, она как-то подозрительно поглядывала на Тольку. Толька заметил этот взгляд.
- Что ты на меня так смотришь?
- Как?
- Будто я тебе рупь двадцать должен.
Прежде чем ответить, Марийка зло, с прищуром, глянула на Любу, которая с улыбкой наблюдала за Толькой. Потом сказала:
- Чтой-то ты перед этой… - кивнула она в сторону Любы, - расшаркивался?
- Ревнуешь? - Толька вскинул правую бровь.
- Тю-у!.. Очень-то мне нужно! Да нисколечко!
Марийка вспыхнула, топнула ногой, вздрогнув кудряшками, оставила кавалера и побежала к выходу. Толька довольно ухмыльнулся и не спеша последовал за ней. Марийка вспыхивала, как порох, и тотчас остывала. Эта особенность ее характера почему-то нравилась Тольке.
Он нагнал Марийку уже за клубом, взял за руку:
- Успокоилась?
- А из-за чего мне расстраиваться?.. - Немного помолчав, она добавила: - Но она тебе улыбалась, сама видела! Вот так… - И Марийка очень ехидно усмехнулась.
- Старуха она для меня, Марийка, - сказал Толька. - Кроме того, в нее Каштан по уши втрескался. И Эрнест тоже поглядывает.
- Правда?..
- Ну. В подобных вещах, надо сказать, я очень тонок и проницателен.
Марийка сразу повеселела, но на всякий случай сказала:
- Ты только ничего там не подумай… Я просто не люблю, если парень с девушкой, а сам по сторонам зыркает… Не пойдем на танцы, ладно? Погуляем.
- Ага. Вообще-то идиотское занятие - взбрыкивать под музыку.
Очень странные и непонятные для Тольки сложились у него отношения с Марийкой. Во-первых, он не был для нее заклятым врагом, как для других девчат. Во-вторых, ему совсем не хотелось нашкодить ей. Марийка три дня с утра до позднего вечера работала в столовой, а три дня отдыхала. Когда она работала и они не встречались, Тольке было как-то не по себе. Скучал, что ли? Занятия в голову не шли, в клубе без Марийки было невесело. Он направлялся в столовую, проходил на кухню вроде бы позубоскалить с девчатами. А сам то и дело поглядывал на Марийку. Высокий марлевый колпак и туго перетянутый белый халат очень шли ей. И походка у Марийки была особенная: шажки маленькие, какие-то неуверенные. Нравилась Тольке ее походка.
Недавно стало известно, что для удобства абитуриентов скоро в Дивный приедут приемные комиссии нескольких заочных институтов: инженеров транспорта, народного хозяйства, энергетического. Марийка решила поступать в институт народного хозяйства и усердно готовилась к экзаменам. Предложила Тольке заниматься вдвоем, но из этого ничего не вышло: Толька поминутно отвлекался и лишь мешал девушке. Марийке не нравилось, что он такой несерьезный. Сейчас она осторожно заговорила с ним об этом.
- Заниматься, заниматься… - с зевком отозвался Толька. - Экзамены - лотерея. Кому повезет, а кому не повезет… Ну, буду я корпеть с утра до вечера. А вдруг не сдам? Не обидно? Еще как.
- Зачем шею мыть, если она завтра все равно грязная будет… Мне даже странно такие слова слышать. Парнем еще называется.
Тольке очень хотелось утвердить себя в Марийкиных глазах. Достигнуть этой цели с помощью усердной учебы? Скука зеленая! И уйдет немало времени. Утвердить надо сразу, одним махом. Но как? Чем?
Они вышли в старый Дивный и присели на теплом, нагретом за день валуне. На станции шла обычная работа. Только что, прогудев, на восток двинулся фирменный поезд "Россия". Теперь он останавливался в Дивном на десять минут, как на солидной станции. С короткими гудками ходил по запасным путям маневровый тепловоз. Бригада строителей работала на авральной работе - возводила здание нового вокзала из бетона и стекла и длинную бетонную платформу. При всесоюзной известности Дивному неловко было иметь дощатый барак-вокзальчик и щебень вместо платформы.
Два товарных состава стояли в тупике под разгрузкой. Железнодорожные краны сгружали стройматериалы, технику, продукты, книги, обувь, одежду, мебель - все то, что необходимо Дивному для работы и жизни. Еще не стемнело, и каждые пятнадцать - двадцать минут со стороны Ардека в небе показывался тяжелый, черный от копоти вертолет "МИ-6А". Он зависал над грузами, цеплял тросами или вагончик, или экскаватор, или стальную конструкцию моста и взмывал ввысь. Ему б крылья побольше - и чем не орел, схватывающий когтями свою жертву?
Толька засмотрелся на вертолет, который подхватил жилой вагончик и через считанные секунды тарахтел с ним на головокружительной высоте. Пушистая береза-стабилизатор, прикрепленная к вагончику, походила снизу на щеточку, которой чистят электробритву.
- А что, - пришла Тольке в голову идея, - если незаметно залезть в вагончик и прокатиться над тайгой?
- Не говори ерунду, никогда ты этого не сделаешь, - отозвалась Марийка. - Ведь из-за раскачки груз иногда сбрасывают.
- А вообще-то смелость в парне нравится девчатам?..
- Спрашиваешь!
- Ну-ну… - произнес Толька и поглядел на ряды новеньких жилых вагончиков, ожидавших отправки.
…Вертолетные экипажи работали и по воскресеньям. Толька позавтракал и поспешил на товарную станцию. Вагончики стояли возле железнодорожного полотна. Они были увиты тросами, и на каждом торчала береза-стабилизатор. С платформ их стаскивал трактор; березу-стабилизатор и тросы крепила специальная бригада грузчиков.