Он дернул дверь одного из вагончиков. Она была заперта. Другая - то же самое. Пришлось идти на проспект Павла Корчагина, где стояли электровагончики (такого же типа вагончики были и на станции), и просить у ребят ключи. Ребята отдали ему ключи и сказали, что он может их не возвращать. Во Всесоюзном и республиканских отрядах не запирали на ключ двери. Здесь все было основано на доверии. Не существовало даже кассира, выдававшего зарплату. В получку и аванс бойцы расписывались в ведомости и брали деньги из чемодана, который никто не охранял.
Толька собрал две дюжины ключей (в электровагончиках, он знал понаслышке, есть семь или восемь разнотипных ключей) и поспешил обратно на станцию. "МИ-6А" только что подхватил вагончик и полетел с ним в сторону Ардека.
Воровато озираясь, Толька направился к очередному вагончику. Вставил в замочную скважину один ключ, другой. Третий мягко щелкнул запором.
Очутившись в тамбуре, он запер себя изнутри, затем прошел через кухню в помещение. Шесть мягких спальных полок, обитых коричневым кожзаменителем: пять внизу и одна, откидная, наверху. Высокие шкафы для одежды. Электробатареи под окнами в металлических кожухах. Неоновые светильники. Стены и шкафы отделаны цветным пластиком.
"Без году неделя на стройке, и сразу в такие хоромы, - невольно позавидовал он будущим новоселам. - А про нас, можно сказать, ветеранов, позабыли…"
Толька лег на одну из нижних полок, повернулся с боку на бок. Удобно, черт возьми!
Ждать пришлось недолго. В окне Толька увидел тяжело гудящий "МИ-6А". Вертолет, описав над станцией круг, завис над вагончиком. В окне, наверху, появились широкие изогнутые вращающиеся лопасти винта и толстое, как бочонок, колесо машины. От мощного потока воздуха вагончик мелко дрожал. Толчок! Толька не удержался и свалился на пол. Это "МИ-6А" зацепил крюком "люльку" - трос, в которой лежал вагончик. Потом он почувствовал, как вагончик начал плавно раскачиваться, подобно качелям, и, когда посмотрел в окно, увидел быстро удалявшуюся землю. Дивный походил на макет.
- На-на-нааа, на-на-нааа-а! - дурным голосом завопил Толька. - Ты, хохлушечка моя, любишь смелых парней?! Гляди, вот он! - И с размаху ударил себя кулаком в грудь.
Заботило его лишь одно: поверит ли Марийка, что он действительно летал? Ведь свидетелей при том не было…
Дивный исчез. Внизу проплывали сопки, хребты, озера, гигантской расплющенной анакондой тянулась река. Тольке скоро наскучило глядеть в окно. Он пробрался к выходу, повернул ключ в двери. От напора воздуха дверь с треском распахнулась, Толька отлетел к умывальнику. Чертыхнувшись, потирая ушибленный бок, с опаской приблизился к порогу.
Ветер срывал с березы-стабилизатора листья и уносил их к облакам. Белый ствол дрожал, будто кто-то очень сильный беспрестанно тряс его. Внизу топорщилась щетина тайги, похожей отсюда на мелкий кустарник. На высоком берегу реки появилась охотничья избушка. Она была размером со спичечный коробок.
- Здóрово! - крикнул Толька.
Когда он понял, что началась раскачка?.. Очевидно, когда его начало бросать вперед-назад, и в проеме двери появлялась то земля, то небо с частью вертолетного корпуса и вислыми вращающимися лопастями винта.
От страха Толька сел на пол.
- Мамочка родная, да что ж это такое…
Сейчас пилот нажмет рычаг, и все, все будет кончено. Навсегда погаснет солнце, исчезнет цветистая земля… Нет, нет!
- Нет! Не-ет!! - закричал Толька и вскочил с пола, ухватившись за дверной косяк.
Раскачка была такой сильной, что в дверном проеме уже показалась застекленная пилотская кабина, расставленные ноги сидящего в кресле вертолетчика. Толька с треском сорвал с себя ковбойку и замахал ею, выставив руку в проем двери.
- Здесь я! Здесь человек! Не убивайте меня!! - кричал он, хотя пилоты за грохотом двигателя, разумеется, не могли его услышать, а распахнутую дверь они могли увидеть только при очень сильной раскачке.
Вагончик болтался, как маятник. Земля, холодный блеск реки, враждебно топорщащиеся скалы; бездонное небо, рвущие воздух лопасти винта, яркие солнечные блики на стекле пилотской кабины… Снова земля. Опять небо.
- Неужели вы меня не видите?! - не переставая отчаянно размахивать ковбойкой, кричал Толька, и жгучие слезы заливали его лицо. - Не убивайте меня! Я жить хочу! Жить!..
Он не чувствовал своих слез, плохо соображал, зачем и что кричит. О смерти он никогда не задумывался, так как серьезно полагал, что бессмертен. Теперь же Толька как бы заглянул в ту бездонную пропасть, которая рано или поздно поглотит каждого. Каждого, в том числе и человека по имени Анатолий Груздев. Открытие это поразило его…
Через секунду Толька вспомнил свою и поныне здравствующую прабабку Степаниду, и ему показалась совершенно нелепой мысль, что она будет еще жить, а он, ее правнук, отойдет в мир иной. Потом перед глазами появилась мать…
Куда упадет вагончик? В реку? На ту вон каменистую косу? Ах, какая разница! Почти километровая высота. Ускорение девять метров в секунду. Вагончик разлетится на мелкие щепки, как орех от удара кувалдой, а Тольку разорвет на куски. Все равно что напороться на мину…
Земля. Небо. Земля. Небо.
"Погибнуть так глупо, по-идиотски глупо! - лихорадочно проносилось в Толькиной голове. - А еще мечтал совершить подвиг… Совершил. "Здесь лежит дурак". Не подходящая ли эпитафия такому кретину?"
- Жить! Жить! Я жить хочу!..
В эти минуты наверху, в пилотской кабине неотрывно следивший за поведением груза вертолетчик заметил раскачку и доложил об этом командиру экипажа. Командир посмотрел вниз. Раскачка уже превысила допустимую черту. Вот-вот вертолет потеряет управление. Четыре тысячи рублей, стоимость вагончика, и сотни тысяч, стоимость "МИ-6А". Плюс бесценное, не переводимое на деньги - жизнь людей, возможная гибель экипажа.
- Приготовиться к сбросу груза, - спокойно приказал командир.
Сброс груза - вещь всегда нежелательная, по головке за такое не гладят. Но сейчас командир решился на этот шаг сравнительно легко: он увидел раскрытую дверь вагончика. Грубейшее нарушение элементарных законов аэродинамики. По инструкции дверь должна быть заперта на два поворота ключа, а окна тщательно задраены. Виновных надо искать среди железнодорожников, а не вертолетчиков.
Прежде чем отдать приказ сбросить груз, командир сложным маневрированием машины попытался погасить раскачку. Не удалось.
- Внимание!.. - Командир выбирал мгновение для сброса - период колебания должен быть не в амплитуде, а на нулевой точке. И вдруг он прокричал: - Отставить сброс груза!
Из дверного проема высунулась рука с рвущейся на ветру ковбойкой и часть полуголого туловища.
Командир был опытным пилотом, одним из лучших вертолетчиков Дальнего Востока. Всю войну он летал на "ястребках" и побывал в таких переделках, которых с лихвой хватило бы на полсотни человеческих жизней.
Сейчас командир понимал одно: груз сбрасывать нельзя - и работал как автомат, с выключенными эмоциями. Своими эмоциями за долгую летную жизнь вертолетчик научился владеть превосходно.
Он сделал почти невозможное. Каждое мгновение рискуя погубить свой экипаж, машину, себя самого, снизил вертолет, завис над тайгой и погасил раскачку груза о макушки деревьев. Командир беспокоился, что во время гашения раскачки полуголый человек с ковбойкой вывалится из дверного проема, но у того хватило ума захлопнуть изнутри дверь.
"МИ-6А" поставил вагончик на таежной опушке, сбросил трос и опустился рядом, на гранитной площадке. Еще не перестал вращаться винт, а вертолетчики в голубой аэрофлотской форме без лестницы выпрыгнули из высоко поднятой над землею дверцы и побежали к вагончику.
Командир первым открыл дверь. Толька лежал в тесной прихожей, нелепо раскинув руки. Командир поднял его на руки и вынес на воздух. Затем положил на мох и похлопал по серым щекам парня.
Толька открыл глаза и громко икнул. Потом встал на четвереньки и тяжко вздохнул.
- Очухался?.. А теперь рассказывай: каким образом очутился в вагончике? - строго спросил командир.
- Я, дяденька… я… - начал Толька, но вдруг угрожающе промычал и выпустил изо рта мощную, как из брандспойта, струю.
Командир, чертыхнувшись, едва успел отскочить.
Кто-то из экипажа сбегал к озерку, лежащему в ложбинке, и принес Тольке ведро воды. Он несколько раз окунул в ведро голову, по-собачьи стряхивая воду. Малость полегчало. Затем поднялся, с ужасом пробормотал: "Ой-ёй-ёй!.." - и брезгливо оттянул кончиками пальцев штаны на тощем заду. С такой брезгливостью вынимают из мышеловки за хвостик дохлую мышь.
- Осрамился, что ль? - поинтересовался командир.
- Ага… - сконфуженно подтвердил Толька и враскорячку заковылял к озерку.
Там он разделся догола, гадливо сморщившись, швырнул техасы и трусы в прибрежные кусты, затем тщательно вымылся и окунулся. К вертолету он пришел, как индеец, в набедренной повязке, сделанной из яркой ковбойки. Командир принес ему огромного размера замасленный летный комбинезон. Толька облачился в комбинезон и стал похож на птенчика, который пытается выглянуть из гнезда, или на пойманного диверсанта с карикатуры.
- Дяденька, может, вы никому не скажете? - с надеждой спросил он командира. - Ведь все обошлось… Ну прокатиться захотелось!
- Дисциплина у нас военная, молчать я не имею права. - Командир, в отличие от своих подчиненных, глядел на Тольку без улыбки. - Доложу все, как было.
- Вышибут… - вслух подумал Толька. - На БАМе нет нехватки в рабочей силе. В одной Москве, говорят, несколько сот тысяч заявлений лежат…
- Вышибут - и правильно сделают, - жестко отозвался командир и коротко приказал: - Все в машину.
Толька и командир поднимались по спущенной из багажного отделения лестнице последними. Командир, поставив ногу на перекладину, вдруг резко обернулся. Веко левого глаза нервно дергалось. Трудно определить, что сейчас выражал его взгляд: гнев, растерянность…
- Жизнь у нас одна, щенок, ты понимаешь это?.. - Он схватил Тольку за грудки и притянул к себе. - Мне под шестьдесят, а я жить хочу так, как никогда не хотел… Посмотри вокруг, ублюдок ты этакий. Тайга шумит. Птицы поют. Солнышко так ярко светит. И все это не для тебя. Ты - мертвец, червей кормишь.
Все это Толька понял раньше, когда болтался в вагончике. Но ответил он по привычке, по инерции беспечно:
- Да, вообще-то жизнь прекрасна и удивительна…
Командир расстегнул форменный китель, выдернул широкий брючный ремень. Так же молча рывком, с треском сорвал с Тольки комбинезон.
- Чегой-то вы?.. - испуганно спросил Толька, опустив книзу сцепленные руки.
Еще рывок - и Толькина голова, как тисками, зажата между коленями командира. Затем раздались хлесткие удары и нечто похожее на поросячий визг…
У начальства на стройке не было выходных дней. Свет в длинном здании управления горел в субботу, воскресенье, вечерами, даже ночью. Командир экипажа провел путавшегося в широком комбинезоне, как в казацких шароварах, Тольку прямо в кабинет начальника управления. Иннокентий Кузьмич был не один. За широким двухтумбовым столом с откидными полками с ним сидел Дмитрий и главный инженер поезда.
Командир коротко доложил начальнику управления о ЧП и вышел. Толька стоял, опустив голову, и шмыгал носом.
Иннокентий Кузьмич снял телефонную трубку, назвал номер коммутатора.
- Здравствуй. Гроза, - отрывисто сказал он в трубку. - Приказываю: монтера пути Груздева с завтрашнего числа уволить по статье "47-г". Да, да, за хулиганство.
Трубка с треском легла на рычаг. Толька знал, каков будет исход, но такого никак не ожидал.
- Между прочим, - воинственно и со свистом вытерев нос, сказал он, - я никому по уху не съездил. За что ж тогда "волчья статья"?
- Ты хуже хулигана, - объяснил Гроза. - Мог убить экипаж и загубить вертолет. Мог убить себя, а я по твоей милости в тюрьму бы на старости лет угодил.
- Н-ну?.. А вы-то здесь при чем?.. - спросил он.
Иннокентий Кузьмич махнул рукою и не ответил.
Толька вспомнил, как раскачивался на километровой высоте, и холодный пот выступил на спине.
- Вы не подумайте, что я прощения просить буду. Понимаю, что на БАМе таким не место… Я сегодня, можно сказать, смерти в глаза заглянул… Как только заикой не остался…
- Ты говоришь так, будто совершил подвиг ради спасения других, - без улыбки усмехнулся Дмитрий.
Толька и сам не понимал, зачем сказал это. Он был еще там, в раскачивающемся над бездной вагончике. Повернувшись, он направился к выходу и, когда открывал кабинетную дверь, запутался в штанинах комбинезона и упал на пол приемной.
В Дивном, как в деревне, ничего не утаить. Весть о Толькином "путешествии" быстро распространилась по всему поселку. Узнала об этом Марийка и сразу вспомнила вчерашний с ним разговор.
Она поджидала Тольку у выхода из управления. С ней стояли Каштан и Эрнест. Толька едва не заплакал, увидев Марийку, парней. Как же с ними расставаться-то?..
По привычке, он сказал шутливо, хотя ему было очень грустно:
- Сорок семь, пункт "г". "Хулиганка", как в народе говорят. Приговор окончательный. Обжалованию не подлежит.
Марийка всхлипнула и закрыла руками лицо. Длилось, однако, это недолго. Она как бы встрепенулась, с ненавистью оглядела здание управления и вдруг ринулась, как на штурм, в дверь.
- Куда она?.. - удивленно спросил Толька.
- Идем, что ли, - мрачно сказал Каштан. - Грозу трудно осуждать. Выгнал и правильно сделал. Наука на всю жизнь будет.
- Хватит, Каштан, и так тошно…
Толька шагал и мысленно прощался с Дивным. Проспекты Комсомольский, Звездный, Павла Корчагина, сопка Любви… Завтра всего этого он не увидит… И Толька тяжко-тяжко вздохнул.
- Куда ж ты теперь? В Хомутов? - спросил Эрнест.
- Не-е… Я Дальний Восток сильно полюбил. Может, в какую-нибудь геологическую экспедицию пристроюсь.
- "В экспедицию"! - передразнил Каштан. - Так-то туда тебя, милый, и взяли с "волчьей статьей". Тебе теперь одна дорога - отхожие места чистить.
- У нас каждый труд в почете. Но ассенизатором я не пойду, - решительно сказал Толька.
В вагончике Толька выдвинул из-под кровати чемодан, собрал свои вещи, почистил, смазал ружье, засунул его в чехол. Каштан и Эрнест сидели молча и напряженно, как на поминках.
- Вот вроде и все… Надо бы узнать, когда поезд завтра… Вот только в какую сторону ехать? Дальше на восток или к Европе поближе?..
Каштан так громыхнул по столу кулачищем, что стоявший на нем стакан подпрыгнул, как мячик.
- Полюбили мы тебя, Толька, привыкли, хотя и обормот ты непутевый!..
- Я тоже не представляю, как мы без тебя… даже без твоих дурацких шуточек, - вставил Эрнест. - А с кем я на охоту пойду?..
Толька отвернулся, чтобы парни не видели его слез.
Каштан решительно поднялся.
- Попробую потолковать с Грозой, хотя он решения своего не переменит. Гроза есть Гроза.
Каштан шагнул к двери и носом к носу столкнулся с Дмитрием. Парторг вошел чем-то раздраженный и строго глянул на Тольку.
- Ну и досталось мне из-за тебя, паршивец! - сказал он. - Старик обвинил во всех смертных грехах: "Покрываешь безобразия своих любимчиков, страдаешь всепрощающей добротой, наживаешь дешевый авторитет". И прочее, в том же духе.
- Уговорили, чтобы по "волчьей статье" не вышибали? - с надеждой спросил Толька.
- Уговорил. Под свою персональную ответственность уговорил. - Дмитрий ногой задвинул Толькин чемодан под кровать. - Смотри, если подведешь!
- Не подведу, будьте уверены… Обождите… А как вы узнаете, подведу я вас или не подведу? Я ведь завтра смотаюсь…
Дмитрий ничего не ответил, махнул рукою и вышел из вагончика.
- Да оставили тебя, бестолочь! - просветлев лицом, сказал Каштан. - Догони, хоть спасибо ему скажи.
Толька, придерживая штаны комбинезона, вприпрыжку припустился за Дмитрием. Нагнал и выпалил:
- Товарищ парторг! Не услышите меня больше! Ниже воды, тише травы буду! В смысле наоборот!..
- Верю, Толя. Не защищал бы иначе тебя… Да, что это за девчонка к нам в кабинет влетела? Черноглазая такая.
- А, Марийка… Что она там про меня говорила?
- Говорила, что ты дурачок в поступках и что тебя бить некому. Сказала, что это ты ради нее сделал. Верно?
- Ну…
- Возвышать себя в девичьих глазах, Анатолий, надо по-другому. Не таким идиотским поступком. Подумай, может, стоящее говорю.
Гога рос, наливался силой. Играя, он мог ненароком толкнуть человека с такой силой, что тот падал. Все больше горбилась морда-соха, все гуще и длиннее становилась бурая шерсть. Мелкие проказы зверя сменились форменным хулиганством. Однажды ему, например, не понравился запах, исходивший от железной бочки с соляркой, и ударом острых задних копыт он пробил металл. Горючее вытекло.
Недавно Гогу укусила лайка. Возвратившись с работы, хозяева собак обнаружили, что все собачьи конуры разбиты в щепки. Но тому, кто ласкал, кормил зверя, Гога платил бесконечной привязанностью. Особым его расположением пользовались ребятишки. С ними он обращался с большой осторожностью, словно понимал, что неловким движением своего большого тела может причинить им вред. Нагнет голову, оближет мальчишеские вихры, а потом - бултых на колени, чтобы сподручнее его было гладить. Самые отчаянные пацаны отваживались кататься верхом на лосе, приводя в ужас своих мамаш. У кого получалось, а кто с расквашенным носом, хныча, семенил в тайгу, подальше от материнских глаз.
Раненное пулей Гогино колено срослось удачно, зажило, и теперь, только приглядевшись, можно было заметить, что он немного припадает на правую переднюю ногу. Ежедневно с каким-то фанатичным упорством зверь провожал бригаду путеукладчиков на смену, мчась по шпалам за тепловозом, и таким же манером возвращался в Дивный. Уходить в тайгу, в родную стихию, он, как видно, не помышлял. И парни все больше беспокоились. Ведь в снежные зимы, в лютые холода даже диких зверей подкармливают егеря. В здешних же местах егерских постов нет. Ослабленный недоеданием, Гога станет легкой добычей волков или же в конце концов погибнет голодной смертью.
Бригада Каштана только начала работать, как забарахлил двигатель. Машинист "ПБ-3" и Каштан, понимавший толк в технике, склонились над двигателем, остальные прилегли на мох. Гога слонялся между людьми, облизывал руки и лица теплым шершавым языком. Иногда он подходил к путеукладчику, принимал воинственную позу и норовил садануть его копытом. Запаха горючего лось не любил.
Не грохотал путеукладчик, затих тепловоз, и стало слышно, как говорит, перекликается тайга. Язык леса, древний и вечно молодой, никогда не переставал нравиться Тольке. Каждый звук был знаком и нов одновременно.
Вот крикнула сойка. Точно так же она кричала и вчера, и тысячу лет назад, но ему всякий крик птицы казался неповторимым. Не надоедала легкомысленная болтовня березовой листвы, тонкий посвист в лиственничной хвое…
- Стоп! Что-то непонятное… - вдруг сказал Эрнест, приподнимаясь на локтях. Он внимательно смотрел на Гогу.