- Не пойму, - подойдя вплотную, он положил руку на плечо девушки. - Ага, теперь я начинаю кое-что понимать. - Вздохнув, сказал задушевно: - Устинька, надо пережить и это. Время все исцелит. Вот когда у нас не будет ни бедных, ни богатых - все будет по-другому, - продолжал он.
- Родилась я не вовремя? - горестно сказала девушка.
- Ты родилась в тяжелое время. Нужно взять себя в руки. Больше прислушивайся к разуму, чем к сердцу: оно, в особенности у девушек, неспокойное.
Устинья с благодарностью посмотрела на Григория Ивановича.
- Ну вот, я вижу, тебе и легче, постарайся не думать о нем.
Русаков опустился на лавку рядом с ней. Вместе с жалостью в нем вспыхнуло более сильное чувство, ростки которого он старался заглушить давно.
Часто, сидя за книгой, невольно прислушивался к ее голосу. Понимая, что между ними большая разница в возрасте, гнал мысль о девушке. Сейчас, всматриваясь в похудевшее лицо девушки, хотел успокоить, приласкать Устинью, сказать что-то большое, радостное.
- Не печалься… Может быть, сойдутся в жизни пути-дороженьки с другим, который будет тебя любить по-настоящему, - вырвалось у Русакова. Он в волнении отошел к окну.
Решив тряхнуть кошелем, Никита Захарович выписал из Новониколаевска несколько бочек с обской стерлядью, фрукты, вина. Из Шадринска привезли в корзинах живых гусей. Приглашения были разосланы во все концы Зауралья.
За два дня до свадьбы прибыл Мартин-Иоган Тегерсен, прикатил Бекмурза с красавицей Райсой, появился Дорофей Толстопятов со своей угрюмой Агриппиной. Дом Фирсова загудел от голосов гостей.
Сам жених находился больше у Дарьи Видинеевой, чем дома.
Церемонию приема гостей невеста поручила купцу первой гильдии, известному проныре Петру Ивановичу Кочеткову, ее дальнему родственнику. Кочетков когда-то бывал в больших городах и обедал однажды у губернатора. Не было только подходящего шафера для невесты. Местные купеческие сынки пользовались в Марамыше и окрестностях незавидной репутацией. По совету свекра, Дарья Видинеева остановила свой выбор на достойном представителе фирмы Мартине-Иогане Тегерсене. Датчанин был наверху блаженства.
- О ви, королева, повелевайт, - произнес он, восторженно закатив глаза. - Я котов целовайт ваш чудный шлейф.
- Зачем? - улыбнулась Дарья. - Прошу вас только следить за тем, чтобы на мой шлейф не наступали ногами.
- Карашо. Ваш… как по-рюсски? - Мартин покрутил пальцем в воздухе: - Ваш покоренный слюга.
- Похоронный? Вы остроумны. Но умирать я пока не собираюсь.
- Утифительный рюсски язык, - пробормотал про себя озадаченный Тегерсен.
Народу в соборе набилось много. Толпа любопытных стояла и за оградой. Невеста была одета в платье лилового цвета из тяжелого шелка. На ногах - белоснежные туфли из атласа, с золотой отделкой. На груди Видинеевой покоилось бриллиантовое колье, подарок жениха. На руке - массивный браслет, изображающий змею с глазами из драгоценных камней.
На шаг от невесты, в черном фраке, в ослепительной манишке, приподняв белобрысые брови, стоял чопорный Мартин-Иоган Тегерсен.
Сергей был бледен.
В день свадьбы, как только замолкли за мостом колокольцы отцовских коней, Устинья начала поспешно собираться. Матери дома не было. По торопливым движениям девушки, ее измученному лицу Григорий Иванович понял, что с ней творится что-то неладное, и вышел на крыльцо. Вскоре показалась Устинья и сделала попытку проскользнуть мимо.
- Ты куда, Устенька? - спросил он. Девушка опустила голову.
- Туда, - сказала она тихо. Ее пальцы нервно забегали по опушке полушубка.
- Нет, идти тебе нельзя. - Взяв ее за руку, Русаков потянул девушку в избу. - Идти тебе нельзя.
- Пусти! - надрывно выкрикнула Устинья. - Пусти, может свет мне не мил, в прорубь легче. Пусти! - девушка забилась в руках Русакова. Полные слез глаза ее с мольбой смотрели на квартиранта. - Григорий Иванович, что это такое? Сережа! Сереженька! - и, припав доверчиво к плечу Русакова, девушка зарыдала.
Григорий Иванович, стиснув зубы, с силой толкнул плечом дверь избы. Помог Устинье раздеться и, усадив на лавку, взял за руки.
- Зачем ты будешь мучить себя в церкви. Поверь, он не стоит слез. Не стоит твоих унижений.
На город спускалась ночь. Веселье в доме Фирсова было в полном разгаре.
Никита Захарович, одетый в частобор из тонкого сукна, блистая недавно полученной медалью "За благотворительность", суетился возле гостей. Василиса Терентьевна, одетая по случаю свадьбы сына в бархатное платье, отделанное черным бисером, с тревогой поглядывала на Бекмурзу, который, усевшись по-казахски на ковре, ловил за ноги женщин. С пьяных глаз он уцепился за Тегерсена и, потянув его за гладко выутюженные брюки, крикнул весело:
- Ассаляу-маликум. Айда мало-мало конский колбаса ашать.
Райса сердито тронула мужа рукой, и Бекмурза выпустил из рук лопотавшего что-то на своем языке датчанина.
Никодим Елеонский сидел рядом с Сергеем, ежеминутно поправляя сползавший с накрахмаленного воротничка модный бант. За последнее время он приобрел привычки солидного, уважающего себя человека и в ловко сшитом фраке походил на крупного промышленника.
ГЛАВА 20
Молодежь ушла в комнату Андрея и занялась фантами.
- Вы - Ундина, - лепетал Тегерсен Агнии, восторженно глядя на белокурые волосы девушки, не замечая иронических взглядов гостей.
"Совсем ошалел датчанин от сестры", - подумал Андрей и хитровато сказал соседу:
- Воскобойников, уведи девушек на танцы…
- Сейчас я с ним устрою шутку, - подмигнул весело гимназист. Через несколько минут, пошептавшись с Никодимом и помаячив с глухонемым Стафием на кухне, он вернулся с большим подносом, на котором стоял пузатый графин водки и два бокала. Следом вошел Елеонский.
- Господа, в день бракосочетания Сергея Никитича с уважаемой Дарьей Петровной я считаю долгом чокнуться с дорогим гостем Мартином Ивановичем Тегерсеном! - обратился расстрига к присутствующим. Налив бокалы, он поднес один датчанину. Агния с подругами вышла.
- Теперь, господа, я предлагаю тост за процветание фирмы "Брюль и Тегерсен", компаньоном которой имеет честь состоять наш уважаемый Никита Захарович! - Налив второй бокал, Никодим снова подал его Тегерсену.
Тегерсен выпил и долго нюхал взятую со стола хлебную корочку.
- Третий бокал я предлагаю выпить за здоровье всеми уважаемой нами Василисы Терентьевны, - не давая передышки Тегерсену, Никодим налил вина и вновь подал его гостю.
Мартин Иванович сделал протестующее движение рукой, но бокал выпил и раскрыл рот, как рыба, выброшенная на берег.
Елеонский скосил глаза на графин и перевел глаза на Воскобойникова. Вскоре тот вернулся со вторым графином.
- Предлагаю выпить за здоровье юной хозяйки.
- За Ундин? С утофольствием! - захмелевший Тегерсен храбро выпил и четвертый бокал. Покачнувшись, опустился на стул и, откинув голову, уставился осоловевшими глазами на потолок. - Ми феликий народ, ми тринадцатый фек владел Англия, Норвегия и Швеция, - усы датчанина затопорщились. - Мой предок был северный фоин. Мы ошшень храбри… - Не закончив речь, он свалился и пополз на четвереньках под стол. Молодежь закатилась смехом. Запыхавшись от танцев, в комнату вбежала Агния и, повертев хорошеньким носиком, выскочила, как ошпаренная. Свадебное пиршество продолжалось пять дней.
Андрей едва нашел время поговорить с братом.
- Ты, кажется, зимой заканчиваешь училище? - спросил тот.
- Да.
- Я говорил уже с отцом. Он думает направить тебя в Зауральск.
- Мало ли что он думает. У меня свои планы на будущее, - хмуро произнес Андрей.
- Что ты намерен делать?
- Посмотрю, - уклончиво ответил Андрей. Сергей резко сказал:
- Нам с отцом не хочется, чтобы ты водил компанию с ссыльными!
- Это мое дело, - сдержанно ответил Андрей.
- Но ты забываешь, что интересы нашего дома…
- Повторяю, это мое дело. Я отдаю отчет в своих поступках и прошу не указывать, где и с кем я должен быть.
- Но ведь это кладет пятно на нашу фирму?
- Меня не касается, - отмахнулся Андрей.
- Как не касается? - Сергей в упор посмотрел на брата.
- Очень просто. У вас с отцом одни взгляды на жизнь, у меня другие.
- Ты что, намерен совсем отойти от дела?
- Да, - твердо заявил Андрей.
- Окончательно перекинулся к социалистам? - Выдержав паузу, Сергей отчеканил:
- Мы тебе не позволим якшаться с людьми, у которых за душой нет ничего.
Андрей усмехнулся.
- Если ты хочешь знать, они богаче нас с тобой: у них будущее, а вы с отцом его не имеете. Впрочем, ты не поймешь!
- Однако дешево ты меня ценишь! Как бы не ошибся! - зловеще произнес Сергей.
- Не беспокойся, не ошибусь. Говорить с тобой о законах развития общества - значит переливать из пустого в порожнее.
Чувство отчужденности к брату овладело им. Сухо простившись, Андрей вышел.
Утром он был уже на Кочердыкской дороге. Завернувшись потеплее в тулуп, отдался воспоминаниям о первой встрече с Христиной. Как-то, гостя в Челябинске у товарища, он попал на выпускной вечер в женской гимназии. Во время торжественной части объявили имя выпускницы для получения золотой медали, к столу подошла девушка среднего роста, со смуглым лицом, умными карими глазами. Сделав легкий реверанс сидевшим за столом, она вернулась на место. Андрей пригласил ее на кадриль. Усталые, они вышли в тенистый сад гимназии и, сев на скамейку, разговорились. Христина Ростовцева, так звали девушку, собиралась ехать на работу в школу в станицу Кочердыкскую, где жили ее старики.
Юноша предложил ехать вместе через Марамыш. Выйдя из вагона на маленькой станции, они наняли ямщика.
Проводя летние каникулы на мельнице отца, недалеко от станицы, Андрей встречался с Христиной часто. Эти отрадные дни оставили в его душе радостное, волнующее чувство. И теперь, изредка бросая взгляды на заснеженные поля, березовые рощи, покрытые куржаком, на медленно плывущие облака, он думал о встрече с девушкой.
В станицу Андрей приехал поздним вечером. Потонувшая в снегу, она казалась вымершей. Лишь в редких избах светились слабые огоньки да кое-где глухо тявкали собаки.
На стук вышел отец девушки и, узнав Андрея, торопливо открыл ворота.
- Милости просим! Давненько не были, - сказал он, помогая обметать снег с тулупа. Фирсова. - Пойдем в избу.
Христина с матерью пили чай. Девушка порывисто выскочила из-за стола.
- Андрюша!
После шумных свадебных дней в Марамыше с беспробудным пьянством гостей, бесшабашной гонкой на лошадях, Андрей почувствовал душевное спокойствие, которого ему недоставало в последнее время.
За чаем рассказал семенные новости. Принимая стакан от Христины, коснулся ее пальцев и на миг задержал их в своей руке. Лицо девушки покрылось румянцем. Взглянув на родителей, она погрозила Андрею пальцем. Тот улыбнулся и долго не спускал глаз с любимого лица.
После чая Христина увела гостя в горенку, плотно прикрыла дверь и, подойдя к нему ближе, протянула руки.
Андрей порывисто обнял ее и прошептал:
- Ждала?
До околицы его провожала Христина. За ночь подморозило, и снег под полозьями кошевки пел однообразную песню.
Они не заметили, как промелькнул ближайший лесок и открылась ровная многоверстная равнина. Прислонившись головой к плечу Андрея, девушка задумчиво слушала звон колокольцев.
ГЛАВА 21
Весть о войне с Германией всполошила тихий Марамыш.
Возле церковной ограды, опираясь на палки, группой стояли старики. Играла гармонь. Какой-то пьяный парень, отбивая чечетку, ухал:
Хороша наша деревня,
Только улица грязна,
Хороши наши ребята,
Только славушка худа.
Чуть ли не в каждой избе слышался плач.
Никита Захарович крикнул кучеру:
- Езжай быстрее.
Лошадь взяла крупную рысь.
"Хлеб надо придержать, в цене взыграет", - думал Фирсов.
Жену он застал в слезах.
- Андрюшу в армию берут, - всхлипнула она.
- Перестань выть. За царем служба не пропадет, не один Андрей идет, - расхаживая по комнате, говорил Фирсов. - Дело от этого не пострадает.
В день отъезда сына в армию Никита сказал ему:
- Вот что я думаю… - помолчав, пытливо посмотрел в глаза. - Пускай другие дерутся, а нам с тобой и здесь дела хватит. Скот надо отправлять на бойни, да и с хлебом забот много, с Сергеем нам не управиться, а Никодим - человек пришлый. - Подойдя вплотную к сыну, заговорил тихо: - А что, если воинскому дать так это сотни три? Может, освободит от службы?
Андрей покачал головой.
- Нет, отец. Я должен идти в армию. Стыдно будет мне, когда тысячи кормильцев идут на фронт, оставляя полуголодные семьи. Я должен выполнить свой долг. - Молодой Фирсов вышел из комнаты.
Никита Захарович недружелюбно посмотрел ему вслед и прошептал:
- Не хотел в отцовском доме хлеб есть, погрызи солдатские сухари, авось поумнеешь.
Перед отъездом Андрей зашел к Словцову. Лицо Виктора было серьезно.
- Слышал, слышал, за царя, веру и отечество воевать идешь, - подавая руку Фирсову, заговорил он. - Что ж, может быть, и я скоро за тобой… - и, сжав кулак, сурово сказал: - Но бороться за благополучие Николая и приближенных, шалишь, не буду. За веру? Как ты знаешь, я атеист. За отечество? Согласен. Только не за отечество Пуришкевичей, Родзянко и Коноваловых, а за другое, обновленное отечество.
- Но ведь царское правительство и родина пока неотъемлемы?
- Вот именно - пока… - Словцов подсел ближе к другу. - Большие дела будут, Андрей. Тяжелые испытания придется перенести нам. Но выдержим… За нами могучее оружие - правда. Россия будет свободной, радостной страной. Разве для этого не стоит жить и бороться?
Приятели крепко обнялись.
- Зайди к Григорию Ивановичу, - посоветовал Словцов.
Андрей нашел Русакова, как всегда, в мастерской. Увидев Фирсова, тот обтер руки о фартук.
- На защиту отечества? - Григорий Иванович пытливо посмотрел на Андрея.
- Да, иду по мобилизации, - ответил тот и опустился на порог.
Русаков уселся рядом, не спеша закурил.
- Сколько событий произошло за последние годы, - начал он в раздумье. - Ленский расстрел, майские забастовки, крестьянские выступления. Да, Россия вступила, наконец, в полосу революционного подъема. Война, на неизбежность которой указывал Ленин, стала фактом. Но правду от народа не скрыть.
В Кочердыкскую станицу приехал Андрей под вечер. Возле управы стояла толпа пожилых казаков. По улицам носились конные. На крыльце, взмахивая форменной фуражкой, раскорячив ноги, что-то кричал толстый сотник Пономарев.
Фирсов подъехал ближе, поднялся на седле.
- Оренбургские казаки с честью постоят за царя-батюшку, веру православную и отечество, - надрывался сотник. - Не так ли, старики? - По передним рядам казаков прошел одобрительный гул.
- Тем, кто не имеет коня, сбрую и амуницию, они будут выданы из станичной управы.
- Хорошо тебе петь, толстый боров, - услышал возле себя чей-то голос Андрей, - когда провожать из дому некого. Живете с женой, как гусь с гусихой.
- А как же быть с иногородними?
- Иногородних в пехоту! Не сидели они в казачьих седлах и сидеть не будут. Лайдакам среди казаков не место!
Андрей повернул к домику Христины. Девушка встретила его на крыльце.
- Андрюша, ты уходишь? - прошептала она и заплакала. - Я боюсь этой войны, Андрей. У меня тяжелое предчувствие: мне кажется, едва ли я тебя увижу еще. Почему так, сама не знаю.
Когда они вошли в горенку, Андрей привлек девушку к себе.
- Не надо заранее падать духом. Я обязательно вернусь к тебе, хорошая моя.
Торговый Марамыш был охвачен военным угаром. В здании Благородного собрания и в Народном доме устраивались благотворительные базары и лотереи. Уездные дамы бойко торговали цветами и сувенирами. Владельцы паровых мельниц жертвовали на "алтарь отечества". Отъезжающим на фронт офицерам устраивались пышные проводы.
За буфетными стойками молодые купчики исступленно орали:
- Да здравствует Россия!
- Смерть тевтонам!
Особенный восторг у толстосумов вызвало появление в Народном доме пьяного Бекмурзы. Он явился в вышитой русской рубахе и лаптях. Завидев богача, купечество подхватило его на руки и стало качать.
В Народном доме шел благотворительный базар. Бекмурза денег не жалел:
- Тышшу даем, две даем, - разбрасывая радужные ассигнации, кричал он в пьяном угаре. - За сарь воевать пойдем, за вер воевать пойдем!
- Бог-то у нас с тобой, Бекмурза, один, только вера разная, - говорили купцы, отплевываясь от поцелуев Яманбаева. - Ваш-то мухамет не велит водку пить, а ты пошто загулял?
- Мало-мало хитрим, - подмигнул Бекмурза, - вместо кумыса водку пьем.
Городской управой было назначено шествие по главным улицам города.
Во главе шло духовенство и члены городской управы. За ними, подняв иконы и хоругви, важно шагали купцы, нарядные дамы, гимназистки и реалисты. В хвосте тесной кучей шли приказчики, владельцы мелких лавочек, пельменщицы из "обжорного ряда".
Расстрига, взяв под руку Кукарского, орал вместе с краснорядцами "Боже, царя храни"…
За священниками с портретом царя твердо и уверенно ступал Никита Фирсов. Рядом в новой вышитой рубахе, гордо откинув голову, - Сергей.
…Сильный, державный…
Царская твердыня казалась им незыблемой, никогда и ни за что не поколеблются ее устои, а с ними и их богатство.