* * *
Ночью кричали и плакали от любви коты. В открытую форточку врывался влажный, взволнованный ветер.
Утром сорвались сосульки и, звеня, полетели вниз.
Грица, Чеби и Юрка проснулись без будильника. Ошалело вертели головами.
- Ну и сны…
Чеби потрогал бороду и обрадовался.
- Ребята, бриться уже пора.
Он достал обрубок бритвы. Бритва толста, точно ее сделали из топора и куца, как заячий хвост. Наболтал в кружке мыльной пены.
- Подходи скоблиться!
Бритва, как щербатый резец, сдирает мягкий пух с лица, оставляя кровавые следы.
Шмот спит. Во сне он гогочет и что-то сосет.
Захлопали двери в других комнатах.
- Чего они так рано вскочили. Только через час задребезжит будильник.
В комнатах глухо разговаривают, смеются. Кто-то выскакивает в коридор и радостно кричит:
- Весна!
Соседняя комната отозвалась хором:
- Весна!
За ней другая, третья…
- Весна!
- Весна!
Девчата громко декламируют:
- Идет, гудет зеленый шум…
Мы становимся над Шмотом, набираем воздуху и кричим во все легкие:
- Весна!
Шмот от неожиданности упал с койки, но, взглянув в окно, вскочил и запрыгал в одних трусиках по комнате, дико крича:
- Весна! Елочки зеленые, весна.
На физзарядку девчата вышли в белых трусах и майках. Выстроились и захохотали… Смехом заразились и мы… Неудержимый смех захватил все общежитие, сорвал физзарядку, мешал завтракать.
На улице гомон.
Солнце вселилось в каждую каплю. Звонкая капель буйствует, шумит, затопляет панели. Комкает бумагу, мусор, щепки и журча уносит в неумолимом потоке.
Булыжник мостовой вылез на поверхность и купается вместе с воробьями в цветистых лужах.
Нина хватает меня под руку:
- Гром, не надо на трамвае - идем пешком… Времени много.
Солнце в Нининых глазах, зубах, в смехе.
Теплые капли брызг серебряной чешуей садятся на ее чулки и мои брюки. Рваный сапог жадно чавкает теплоту луж.
- Ну чего ты смотришь? Точно в первый раз увидел. Ну да, с тобой, пешком и под руку.
Бегущие трамваи по-весеннему ярки. Они уже по-летнему мчатся с раздувшимися занавесками.
- Ты думал, что я на тебя не хочу смотреть. Рассердилась. Разлюбила… Ходит надутый, показывает вид, что не обращает внимания… Я ведь нарочно. Нам нельзя же было расползаться парочками. Все ребята были вместе… А теперь весна. Попробуй, удержись.
Как хорошо бьется весной сердце.
* * *
Это сначала проносится по всем комнатам шопотом. Пугает всех, тревожит.
- Просмотрели.
- Прошляпили.
- Зекалки залепило. Вьюшками клопали.
Ведь в Юркиных записях была сигнализация, но все внимание было обращено на другое.
Над нашей коммуной разразился первый гром весны. Общежитие закипает от ливня слов, советов, предложений.
- Чеби - наш завхоз - староста гарбузовской комнаты… Даже страшно выговорить… Задумал жениться!
- Ребята, оркестр сюда! Даешь похоронный марш.
Чеби спокоен и важен.
- Тебе девятнадцать лет только стукнуло.
- И ей столько же.
- Твоих девятнадцать и Зинкиных девятнадцать будет тридцать восемь. Маловато, Чеби.
- Хватит.
- Ты подумай только, шут гороховый, тебе придется от нас уходить.
- Не придется. Оставите.
- Чеби, подожди года два.
- Уже поздно.
- Ну как это мы проглядели?.. Придется теперь очищать комнатку для бутафорий и вселить женатиков.
- Куда же бутафории? Черти, не могли попозже.
- Мы обождем… К выпуску вечер закатим.
- Наконец-то на уступки пошли.
- Ребята, пока не поздравляй их. Может раздумают. Вот лафа будет!
* * *
Белые ночи.
Ребята вечером чистятся, моются. Дома не удержишь.
Юрка притащил упирающегося Шмота. У того галстук на голой шее. Брюки по-краснофлотски выглажены под матрасом.
- Придется Шмота привязать к койке. Чтобы вы думали? Иду я по улице и вижу у ворот парочка. Заглядываю - Шмот с какой-то микробой… Я цапырь и сюда. Держите, а то опять убежит. Чего хорошего, тоже вздумает жениться.
Юрка привязывает рвущегося Шмота к себе, уговаривает и караулит. У Шмота горят глаза.
- На улицу. Мне надо на улицу. Доктор велел чистым воздухом дышать.
Шмот, наконец, успокоился и привязанным "заклевал" на табуретке.
На улице задели… "Девчоночьи голоса звонки и вызывают тревогу. Юрка, забыв все на свете, отрезал от себя веревку и ринулся вниз во двор.
Шмот спокойно улизнул.
* * *
Бутафорию для постановки заготовил модельный цех. Краска высохла.
Генеральную репетицию проводим на сцене клуба.
Билеты посланы на завод и розданы в фабзавуче. Будут рабочие и все начальство. Придут батьки, мамаши и наша братва. Завтра в этом зале будет по три тысячи глаз и ушей.
- Ребята… Забыли самое главное - как называется наша постановка? Это не пьеса, не живгазета, не оперетта…
- А и правда, как же без имени?
- Назовем - "Наша жизнь".
- Старовато. Надо покрепче что-нибудь. Громкое, интригующее.
- Есть! Есть!
Бьет в ладоши Бахнина.
- Ну?.. Ну?..
- Товарищи, сейчас весна. Она все громит, переворачивает, разносит, чистит, освежает…
- Да ты не агитируй за советскую власть. Ближе к делу.
- Тоже самое должна сделать и наша постановка. Предлагаю назвать ее: коллективная постановка… и здесь влепить два крепких слова "Правила весны".
- А не лучше ли назвать: - "Весна в фабзавуче".
- Нет, это похоже на фокстрот "Весна в Париже".
- Итак, мы идем с весной нога в ногу и устанавливаем свои правила - правила весны.
* * *
Через ломанные ворота пролезаем ордой с гитарами, песнями и шутками в сад.
Мы с Ниной удираем от ребят в самый конец сада. Садимся на мшистую сырую скамейку и прислушиваемся.
Тяжелые, темные ветви деревьев шевелятся от напора прибывающих соков. За забором качается белый ненужный фонарь.
- Как тебе нравятся наши женатики?
- Жуть. Чеби первый поднял руки, расстаял и сдал гарбузовское оружие - свободу. Он теперь как мокрая кошка.
- А ты бы не сдал? При чем тут свобода?
- Нет, я еще хочу драться, работать… Чорт знает чего хочу натворить, хочу быть с ребятами. Ни за что не полезу в одиночку женатика. Прилипнуть, расслабнуть и киснуть… Смешно - недавно шпанил, не набрался еще серьезности и вдруг - муж.
- С последним может и я согласна, но работать он сможет и жить с ребятами будет. В этом ты не прав и вообще туман наводишь.
- Одиночка женатика умеет засасывать. Ты читала в книгах, журналах, газетах…
- А нам нужно сделать все наоборот. Мы вытащим и сюда свои правила. В жизни для этого нет ни рамок, ни шаблонов.
- А все-таки попробую Грицку отговорить.
- Попробуй.
Мы шагаем тесно, рука в руку, через кусты, через поросль сухих прошлогодних трав.
- И в жизни так же надо шагать.
- А что делать, если любишь девчонку в восемнадцать лет?
- Удирай или люби.
Оба смеемся.
- Смешная штука. Об этом наверно думали ребята и несколько веков тому назад… Старики уже опытны.
- Для стариков - старое, для нас - наше. Вон как поют ребята.
- Идем петь. Нехорошо отрываться. Еще договоримся до чего-нибудь.
* * *
Хлопают двери. Клуб как губка впитывает новых людей.
В комнате отдыха у вывешенных стенгазет говор. Нами выпущен экстренный номер, посвященный вечеру.
Артисты в волнении пожирают неимоверное количество леденцов, закупленных хлопотливым Грицкой для прочистки горла.
Музыканты в синих блузах с коричневыми воротничками и нарукавниками. Они садятся перед сценой и ударяют по струнам.
В атмосфере - напряженность. Зрителей настроили стенгазеты.
Из четырех дверей в зало текут человечьи ручьи и заливают пестротой одежд стулья.
- Ребята, держись… Все на месте?.. Проверьте еще раз.
- Гром, посмотри, как бьется.
Нина придвигает руку к груди. Не понять - то ли у ней сердце откалывает казачка, то ли оно хочет оторваться от вен и артерий, пробить грудь, чтобы показать свое великолепие.
- Третий сигнал! На места! - по-морскому отдает четкие приказания Тах.
- Занавес!
Таратория передовицы проходит гладко. Она только вводит зрителя в фабзаячий мир. Колонну передовицы провожают аплодисментами. Даем сценки в мастерских и классах…
В жерло зала вселилось тысячеглазое притихшее животное, которое точно приготовилось к прыжку, а сейчас следит за малейшим движением впереди. Потом это животное распадается на части. Одна часть шепчется и передает в полголоса:
- Это наш мастер. У нас всегда так.
- И не ваш, а наш.
Где-то сзади глухое ворчание.
Артисты старательно изображают своих мастеров и педагогов, сидящих здесь же в зале, имитируют их голоса, движения, выходки. Что с ними творится?
Зал оглашается одобрительным смехом. Голос из гущи голов:
- Вот это в точку! Дядя Митя и никаких гвоздей.
Артист старательно проводит урок дяди Мити. Вдруг в конце зала вскакивает живой дядя Митя.
- Наглость! Безобразие… Я требую увольнения. Я в суд пойду!
Выкрикивает он от волнения несуразицу. На него шикают, успокаивают. Дядя Митя взбешенный вылетает из зала. За ним подымается еще несколько фигур и демонстративно топают к дверям.
- Что, заело?
- Давай, ребята, жару! - несется из мест, отведенных для производственников.
- Враки! Долой со сцены! - надрывается группа "сотковцев".
- Замолчите! Тише!
- Ти-ше-ша!
Артисты выжидают. Дно зала кипит, шипит, лопочет… Наконец успокаивается. Артисты продолжают играть. В перерыве все клокочет. Разговоры, ругань, смех.
Меня ловит наш мастер. Его крупная физиономия расплывается, глаза масляные, круглые. Он навеселе.
- Молодец! Я знаю, это твоя работа… Бьешь ты меня…
- Мы коллективно…
- Брось, чего там… Я все равно ухожу на старый завод… Не умею с вами… Правильно делаете… Так и надо. Ты сиди, смотри, а они тебя в морду… Идем, угощу.
Он тащит в буфет и поит лимонадом.
НШУ окружили педагоги.
- Это возмутительно… Это компрометирует.
- Товарищи, при чем тут я? Вас по-одиночке, а меня за все бьют.
НШУ начинают штурмовать производственники и своими плечами отжимают меня прямо к "Тюрентию", окруженному паровозниками.
- Как изобразили - я так сам себя узнал. Это очень искусно.
"Дыр-доска" и математик забрались на сцену ругаться с Тахом. Тот отбивается и выводит их в зало.
- Не я же писал! Это их творчество.
Начинаем вторую часть. Показываем самих себя такими, какими нас сделал фабзавуч и какими мы могли бы быть.
Здесь стихи, песни, музыка. Заканчиваем приемом нас на производстве. Ударной работой. Под бурную овацию уходим живым паровозом, который скоро отремонтируем.
* * *
Пора бы начаться зачетам в фабзавуче, а о них не думают. У администрации, педагогов, мастеров - тревога и беготня.
Паровозоремонтный завод - наш батька - прислал бригаду рабкоров для обследования.
Пришли райкомовцы.
Заседания.
Проверка учебных планов.
Юрка носится со своей "легкой кавалерией". Третий год занят ремонтом паровоза.
Первый и второй год рады временной передышке.
Юрка, захлебываясь, рассказывает"
- Крику, шуму сколько было на заседании комиссии… Человек десять снимут с работы, некоторых переводят в другие школы. Нам дадут цитовцев… Завуча и НШУ снимают с работы.
- Здорово! Кто бы мог подумать!
- Ничего не попишешь - правила весны.
* * *
Солнце влипло в стены, в окна, в утоптанный, двор фабзавуча.
У ребят десятиминутный перерыв. Они высыпают из цехов и греются на бревнах, на скамейках. Первогодники носятся по двору, поддавая деревянный обрубок вместо футбольного мяча.
Новый мастер литейки - цитовец. Он выстроил второгодников и проводит упражнения с дыханием. Мастер кузницы Палыч осиротело бродит около них, поглядывает, садится в тень на угольный ящик и отбивает счет ногой. Когда те кончают, он обращается к цитовцу:
- Кузница с литейной всегда хорошо жили. Возьми в следующий перерыв моих ребят заниматься "вдохом-выдохом", а то я не умею, испортишь им еще чего-нибудь.
- Можно. Строй только сразу же после сигнала.
Из проходной выскочил Юрка. Он возбужден, вспотел и задыхается от бега.
- Юрка!
Не слышит, скачет через три ступеньки наверх к НШУ.
Перерыв кончился. Цеха начали шуметь, стучать, визжать.
Юрка летит от НШУ с грохотом - искры брызжут из-под каблуков. Ноги соскальзывают со ступенек… По ступеням скользит и считает их - спина. И так до самой последней ступеньки. Вывалявшийся Юрка морщится и трет спину.
- Кто тебя так?
- Сам… Гром, где у нас кричат?
- Кто кричит?
Юрка не слушает, прется в литейную, там берет самодельный рупор, вставляет в отдушину вентиляции и передает:
- Слу-шай! Передают паровозники! Сейчас остановятся моторы, станки, все выходи во двор! Идем в депо! Сегодня пробный пробег нашего паровоза. Ура, ребята! Ура!
Надрывается в рупор Юрка.
Литейщики первыми подхватывают.
- Ура! Ура!
Ни с того ни с сего начинают качать Юрку. Трубы вентиляции приносят глухой шум из других цехов.
Во дворе кипение - второгодники и первогодники ловят третий год и качают. Ошалелый Шмот бьет в колокол.
Ворота разинули свою пасть.
- Строиться!
Но разве удержишь? - Вырвавшиеся бегут наперегонки к ремонтному заводу.
У депо стража из паровозников. В середину не пускают.
Жоржка влезает на погнутый котел и закатывает "речу". Его не слушают, стараются заглянуть в депо.
Заводской гудок густым басом ревет обед,
- Расступись! Выводят!
Из темной утробы депо вырастает глазастый, сверкающий свежей покраской, живой, дышащий паровоз. Он украшен зеленью, флажками, бумажными цветами.
- У - гу - у! - приветствует он собравшихся и останавливается. Ребята облепили паровоз со всех сторон. Лапают и гладят его начищенные масляные части.
- Эти краны я отливал.
- Это наша поковка,
- Мы с Колькой модель делали, а потом уж литейщики и токаря…
- Вон наш конус!
Каждый ищет свою частицу в паровозе.
Грицка лазает под колесами с масленкой. Он еще раз просматривает и так засмотренные части. Грицка сегодня будет помогать машинисту вести паровоз.
Высыпали из мастерских производственники.
Семафор поднял руку. Путь свободен. Грицка карабкается на паровоз и дергает ручку свистка.
- У-гу-у-у! Всего хорошего-о-о!
Выплевывая пачки дыма и забрызгивая ребят свежим паром, паровоз махнул кулисами раз… два… колеса послушно завертелись…
Паровозники, вложив в старую песню новые слова, грянули ее и замахали с тендера кепками.
Снизу десятки кепок полетели вверх. В прискочку с выкриками ребята бегут за паровозом. А с него несется:
Машинист фабзайчонок
И помощник фабзайчонок.
Вся бригада фабзайчата,
Развеселые ребята…
Паровоз развивает скорость и скрывается за собственным дымом глотать километры пространства.
* * *
Ручейки нашего детства влились в бурную реку фабзавуча, через месяц вынесет нас в море жизни.
Через месяц нас выпускают на фабрики и заводы.
Республика получит коммунистов-ударников, мастеров, агитаторов, и, - (как ни жалко) в придачу несколько рвачей, прогульщиков и тихих мещан, процент брака твердый и здесь.
Нашу реку задерживали закостенелые шлюзы старинки. Наши воды прошли по загрязненному руслу. Мы много унесли ненужного с собой. Новые потоки будут чище.
Сейчас, захватив улицу, мы идем со своей постановкой на районную конференцию фабзавучей.
Мы очень шумны, в нас молодость - весна.
Нина с Бахниной забежали вперед. Они стоят у шеренги пахнущих тополей в новой улице и восторженно кричит:
- Смотрите, ребята, как надулись почки. Они сейчас лопнут и забрызгают нас соком…