- И пиво! - сказал Бриш. Его длинные ноги едва втиснулись между ножками журнального столика. Люба принесла по бутылке и того, и другого, и третьего. Но понадобилось одно лишь пиво. Словно бы в благодарность Бриш коснулся рукой ее бедра. Зуев ясно заметил: Мишкина ладонь не надолго, всего на четверть секунды, задержалась в таком положении, потом с той же медлительностью скользнула вниз. Зуев испытывал мучительное чувство ревности. От этого появилось раздражение, возникло недовольство самим собой, и, чтобы не сказать что-то слишком грубое, он потихоньку убрался с веранды. "Заметила ли она сама? - помимо своего желания подумал он. - И если заметила, то почему не сбросила Мишкину лапу? Впрочем, это вроде бы не твоя и забота". Сейчас он с удивлением сделал открытие: он смотрел на все это глазами Медведева…
Было девять часов вечера. Небо на западе покрывала легкая зеленоватая мгла. Крупные подмосковные комары, совсем не похожие на мурманских, то и дело покушались на Зуева. Он вышел на окраину дачного поселка. Поле, пахнущее не сеном, но сухой перестоявшейся травой, встретило стрекотом вечерних кузнечиков. Они смолкали, когда Зуев ступал близко. Из леса легонько тянуло теплом и грибной прелью. Зуев выдернул из земли стебель отцветающей валерьяны. Резкий запах целебного корня вернул обычное, слегка насмешливое отношение к самому себе. Но Зуев не знал, что это была валерьяна, он выдернул ее случайно. Не знал он и того, что птица, по-весеннему кряхтящая над Пахрой, была дергач, что далеко за лесом гремит не Москва и не самолет, возвращающийся из рейса, а подлинный, настоящий гром. Чтобы не заблудиться и не потерять Любину дачу, он оглянулся, сориентировался. Становилось темней и свежей. Далеко в поле, на краю перелеска, мелькнуло что-то белое. Зуев вгляделся, прищурился, но не смог определить, что это было. А когда он подошел ближе, лошадь вскинула голову и долго глядела на Зуева. Он волей-неволей вспомнил слышанные когда-то строчки:
…Над водою, где бакен желт,
Лошадь белая в поле темном
Вскинет голову и заржет.
"Кажется, автор стихов тоже служил на Севере, - подумалось Зуеву. - И тоже на флоте".
Ему хотелось уловить отдаленную, ускользающую связь между видением белой лошади и зеленоватыми пластами океанской воды. Но сейчас ничего из этого не получалось. Он возвратился на дачу уже в темноте, когда огоньки фосфоресцирующих жучков замерцали кое-где в траве. Еще у калитки Зуев разобрал среди других голосов повышенный голос нарколога:
- Кто же с тобой спорит? Я согласен!
Голос Бриша звучал намного ровнее и тише.
Зуев, извиняясь, сел рядом с женой.
- Слава! Куда ты исчез? - Наталья дважды и очень смачно поцеловала Зуеву левое ухо.
Иванов крутил бокал с красным вином и грустно, но, как всем казалось, хитро улыбался чему-то. Женщины при зуевском появлении подняли переполох. Зинаида Витальевна чуть не со слезами начала потчевать уткой. Люба улыбалась ему, подавая коньяк, а Наталья твердила свое:
- Тихий ужас! Куда ты исчез?
В глазах Зуева стояло белое виденье ночных полей. Он поднял рюмку и посмотрел на Любу, но она уже сидела за пианино и не глядела в его сторону. Он не стал пить и, прислушиваясь к разговору Иванова и Бриша, старался угадать, что она сыграет. Он ждал, что зазвучат "Времена года" Чайковского, но она заиграла что-то совсем другое, тревожное, незнакомое. Всего скорее, это был один из этюдов Шопена.
Теперь разговор на веранде шел о том, считать ли человека составной частью среды обитания. Бриш говорил:
- Природа не храм, а мастерская, и человек в ней работник. Это еще Тургенев сказал.
- Сказал это не Тургенев, а всего лишь Базаров. Отнюдь не одно и то же. А во-вторых, кем ты хочешь видеть человека? Работником или мастером?
- Не вижу разницы.
- Большая разница, дорогой! - Это "дорогой" прозвучало в устах нарколога почти угрожающе. - Конечно, каждый мастер является и работником. Но далеко не каждый работник становится мастером, художником, то есть творцом!
- Я согласен, - натужно засмеялся Бриш. - Будем говорить не работник, а мастер.
- А согласен ли ты, что для настоящего мастера его мастерская и есть храм?
- Допустим.
- Тогда и базаровское противопоставление храма и мастерской рассыпается в прах! Новейшие нигилисты, конечно, изворотливее тургеневских. Только суть та же самая…
…Ночь быстро чернела над притихшей Пахрой, но никто на даче не заметил приближения дождя. Зуев сидел, обняв жаркие плечи Натальи. Казалось, шопеновские творения гроздьями нависали над миром, обрывались и падали, но не рассыпались в беспорядке и хаосе, не затухали, как зеленые светляки, а снова роились и подымались в летней, вернее, предосенней ночи. А на веранде не затихал, наоборот, разгорался никому не понятный спор:
- А ты помнишь анекдот о Наполеоне? - сказал Бриш.
- Да, но русские это не французы, - возразил нарколог. - Юмор - понятие отнюдь не интернациональное. То, что смешно во Франции или в Китае, не обязательно должно быть смешным в России.
- Ну, это уж чушь собачья! - возмутился Михаил Бриш.
Зуев слушал Шопена. Не мигая, глядел он на Любу Медведеву, поэтому не расслышал, что ответил нарколог. Вдруг плечи Натальи вздрогнули, она рывком скинула руку мужа:
- Сейчас же едем домой!
Ему было непонятно, что случилось с Натальей. Раздувая побелевшие ноздри, жена пошла искать свои туфли. Люба прекратила игру. Иванов засобирался домой. Зуев тоже начал прощаться с Зинаидой Витальевной. Наталья курила. Казалось, один Бриш понимал, что с кем происходит. Он налил Наталье шампанского, выпил с ней и тоже решил ехать:
- Славик, для меня найдется место в машине? Я готов ехать на колесе.
- Какой разговор.
Раскрасневшаяся Люба, глотая слезы, наблюдала за сборами. Вдруг она топнула ногой, словно собираясь плясать:
- Я не хочу оставаться одна.
"Почему же одна, - подумал Иванов. - Здесь твоя дочь и мать".
По всем чаяниям, ему нужно было сказать что-то утешительное для Любы. Но он холодно сказал ей "до свидания", попрощался с Зинаидой Витальевной и залез в зуевскую машину. Наталья уже сидела на переднем сиденье. И тут Люба вдруг присоединилась к наркологу, после чего сложенный втрое Бриш захлопнул заднюю дверцу…
Зуев включил мотор, без разогрева вырулил на дорогу. Все уехали.
Зинаида Витальевна растерянно оглядела комнату, стол, беспорядочно заваленный едой и посудой. Пока она ходила смотреть, спит ли девочка, растерянность смешалась с жалостью к дочери, потом она ощутила горечь, а через минуту уже просто негодовала: "Какое он имел право? У Любы круглая дата… это хамство…"
…Медведев, расстроенный и совсем обескураженный собственным опозданием, приехал через пятнадцать минут после отъезда гостей:
- Зинаида Витальевна…
Она сидела на стуле заплаканная.
- Я виноват, Зинаида Витальевна! Я негодяй и болван. Только…
Она не стала его слушать. Не взглянув, пошла в свою комнату и, видимо, заперлась. Медведев хмыкнул и тяжело опустился в кресло.
10
Зуев успел посуху выехать на асфальт. Гроза начиналась тщедушная, какая-то вялая. Гром рокотал, но не очень охотно, молнии не сверкали, а вспыхивали, словно подмоченные. Люба не взяла даже плаща, но ей было не холодно между Ивановым и Бришем, хотя оба старательно прижимались к стенкам "Москвича".
- Куда мы едем?
- В Москву! - провозгласила Наталья, пробуя закурить.
- Правильно! - одобрил Бриш. - В столицу всего прогрессивного человечества. Если у Зуева хватит бензину…
Зуев включил дальний свет. Дождевые полосы, веером раздвигаясь по сторонам, поплыли навстречу. Шелест мокрых колес на всех действовал умиротворяюще, но только не на Наталью.
- Славик, ну что ты ползешь как черепаха? - кричала она и хватала его за колено. - Ну, что это такое!
- Наташа, нам надо бы поменяться местами, - Бриш пытался образумить ее. - Ты мешаешь не только мужу, но и водителю.
Бес какого-то полудетского возбуждения через нее вселился и в Любу. Зуев тотчас это почуял и в мальчишеском безрассудстве начал "давить клопа". Бриш многозначительно крякнул. Зуев сбросил газ.
Иванов все еще размышлял о том, куда девался Медведев. Он думал об этом и в то время, когда слушал анекдот Бриша, и когда сам рассказывал анекдот. Таким способом они отвлекали взбудораженную зуевскую жену, но анекдоты, как назло, быстро иссякли.
- Зуев! Обгони хоть этого! Ну умоляю! - кричала Наталья. - Нет, представляете? Миша Бриш ходил в Париже смотреть сексувки, а на Любу у него не хватило валюты! И тут она… Господи, Славка! Так мы до утра не приедем. Пожалуйста, ну покажи, на что ты способен!
- Тебе обязательно надо знать, на что я способен? - спросил Зуев, внимательно вглядываясь в налетающий дождевой веер.
Дождь быстро слабел. Грибная теплая августовская темнота упруго и неохотно отступала перед бегущей машиной.
- Ну, что ты за человек? - Наталья как сорока ерзала на сиденье. - Обгони хоть этого!
Он словно не слышал ее.
- Славка, ты трус!
- Да? - улыбнулся Зуев, не поворачиваясь к жене. - Может быть.
"Москвич", медленно набираясь пылу, вдруг задрожал мелкой едва заметной дрожью. Моторным гулом заглушило шелест резины. В приоткрытое ветровое стекло вместе с влагой и ветром ударил аптечный запах шоссе. Машина летела теперь с ревом, и все, кроме Натальи, сразу замолкли. Зуев, сильнее сжимая челюсти, одним кратким движением руки обогнул красные огоньки какого-то грузовика, но два новых красных огня сразу же замаячили впереди. Он газанул, не выключая сигнал левого поворота, обогнал и эту машину…
"Москвич" гремел, дрожал, и что-то в нем позванивало от напряжения. Но Зуев все еще ощущал запас мощности. Он довел обороты до предела, пытаясь обогнать очередную машину. И уже сравнялся с ней, и шел на полкорпуса впереди, как вдруг в упор, мощно и неожиданно сверкнули встречные фары. Зуев еле успел сбросить скорость, пропустить настигнутого соседа и взять правее. Все замерли, одна Наталья по-щенячьи скулила рядом. Зуев опять настиг идущего впереди попутчика.
Тот явно дразнил Зуева. Оба шли с одинаковой скоростью, но, стоило Зуеву догнать и сравняться, "Волга" сразу уходила вперед на полкорпуса. Какие-то секунды машины неслись бок о бок, но при блеске встречной машины Зуеву снова и снова приходилось сбавлять скорость и уступать. Наталья ерзала на сиденье, вскидываясь то вправо, то влево, то назад. Она то охала, то скулила от обиды и нетерпения. И Зуев пошел на очередную попытку обгона.
- Останови машину, старик! - закричал Бриш. - Я выйду.
Но кричать было поздно. Зуев опять догнал и начал обходить ту же черную "Волгу", которую обгонял несколько раз и так безуспешно. На этот раз встречных не было, и "Волга", к восторгу Натальи, осталась-таки в хвосте! Зуев закрепил успех, проехал километра два на предельной скорости. И вдруг, когда шоссе пошло слегка под уклон и Зуев чуть тормознул, зад "Москвича" начал гулять вправо и влево. Машина молниеносно избочилась, развернулась и, касаясь асфальта всего одним колесом, повисла в воздухе. В следующую долю секунды она доделала разворот и упала на встречную полосу, на все свои четыре резиновых лапы! И замерла, и виновато заглохла.
- Она… Она остановилась сама, Михаил Георгиевич, - сказал Зуев и вылез. - Видите?
Хотя в левом боку все еще докипал холодок смертельного страха, Зуева разбирал странный, не знакомый ему, наверное, мефистофельский смех.
"Волга", которую они только что обогнали, тоже остановилась. Двое в спортивных костюмах, шлепая кедами по мокрому асфальту, приблизились. Один из них обратился к Зуеву:
- Ну что? Доволен?
- Извини, шеф! - сказал Зуев. - Три один в твою пользу.
- Нужна мне твоя польза! - хмыкнул парень и открыл сначала одну дверцу, потом другую. Но оттуда не вылезали. Все трое были скованы страхом.
- Надо откатить, - сказал парень. - Давай! Живо…
Но тут из машины выскочила Наталья и разрядилась перед водителем "Волги" порцией классической ругани.
- Да убери ты свою кочерыжку! - крикнул парень Зуеву. - И скорость надо бы выключить…
Наталья затихла, ошарашенная тем, что ее назвали кочерыжкой.
Зуев сел на сиденье и выключил скорость, парни откатили машину на противоположную бровку. Светила красноватая, казалось, насмешливая луна. Мотор "Москвича" завелся неожиданно быстро. "Волга" уехала. Зуев опробовал тормоза и сцепление, проверил коробку и рулевое. Все было вроде на месте, машина работала…
Иванов и Люба, не посвященные в автомобильные и дорожные тайны, быстро пришли в себя. Но Бриш-то ясно видел, что произошло на дороге.
- Старик, я не поеду, - сказал он. - Лучше уж я уйду пешком.
Наталья расхохоталась. Хмель еще гулял у нее в крови. Она вытряхивала из туфли песок, держась за карман Михаила Бриша:
- Мишенька, ну куда ты пойдешь? Миша, а где мы находимся? Ой, Миша, я так испугалась, так испугалась! Кажется, чуть не уписалась. А ты?
- Наталья, отстань, - сердился Бриш. - Что ты пристаешь к людям?
Зуев дал слово: он не поедет быстрее семидесяти кэмэ в час. Бриш после многих уговоров залез наконец в машину и приказал ехать к нему домой.
- Я угощу вас первоклассным шотландским виски! - шумел он. - В честь нашего приключения…
- А какой масти виски? - спросил нарколог. - Я согласен только на "Белую лошадь".
Иванов напряженно ждал, что скажет Бриш.
- Я не очень разбираюсь в лошадиных мастях, - сказал Бриш. - Увидишь на месте.
Через полчаса Зуев причалил там, где указал Бриш, но притихшая Люба попросила отвезти ее на Разгуляй. Никакие уговоры не помогли. "Я поеду с ней", - твердо заявила Наталья. Зуев пожал плечами и попрощался с мужчинами.
Иванов и Бриш вдвоем поднялись на третий этаж.
Шел двенадцатый час ночи.
- Это жуткая баба! - бормотал Бриш, отпирая дверь. - Когда-нибудь он свернет с ней шею.
- Ты имеешь в виду зуевскую?
- Конечно. Медведевская совсем из другой оперы…
- А в чем разница? - не унимался Иванов. - Еще не известно, кому повезло.
- Больше всех повезло мне! - сказал Бриш и распахнул дверь. - Здесь женщиной даже не пахнет.
Хозяин круговым жестом представил Иванову свою двухкомнатную квартиру. Обставленная импортным гарнитуром, она не походила на холостяцкую: гардины и цвет обоев были подобраны с излишней, то есть женской тщательностью, посуда на кухне была перемыта.
- Старичок, так что будем пить? - говорил Бриш, думая о чем-то совсем другом. - Попробуем все-таки виски…
Иванов почувствовал волнение и, стараясь быть спокойнее, заговорил:
- Ты знаешь, я вообще-то не пью. И терпеть не могу пьющих, так сказать, по профилю своей деятельности. Но если есть лед…
- Мне, конечно, не удастся споить нарколога, но попробовать надо, - добродушно болтал Бриш. - Кстати, это даже лучше, что Зуев увез свою супружницу. Мы продолжим с тобой нашу дискуссию.
Иванов молчал. "Если он и впрямь принесет "Белую лошадь", значит, он выиграл пари. И тогда ты, Иванов, просто мерзавец. Да, тогда я просто негодяй и мерзавец"…
Бриш, держа в одной руке бутылку и два бокала, в другой - хрустальную чашку со щипцами и льдом, показался в дверях. Это была действительно "Белая лошадь"! Иванов так обрадовался, что едва не вскочил с кресла. Но сдержал себя, хмыкнул и спросил:
- Михаил, где ты берешь заграничное пойло? Привез из Парижа?
- А что? - Бриш явно насторожился. - Эту бутылку привез Аркашка.
- Из Парижа?
- Да нет. Недавно он мотался в Стокгольм.
У Иванова екнуло сердце. Заломило в надбровьях. "А нельзя ли прямо взять и спросить, кто проиграл пари? - мелькнула отчаянная и явно пьяная мысль. - Нет. Он ничего не скажет… Если бутылка привезена из Стокгольма, это не значит, что она не проиграна. Да, но в Москву гонят этих лошадок со всего света. Может быть и проигранная?.."
Иванов положил в бокал кусок льда, и Бриш плеснул туда большую порцию виски. Лед начал медленно таять, разбавляя коричневый цвет в желто-соломенный, напоминающий другие, совсем другие анализы… Иванов отхлебнул и подержал во рту заморскую жидкость. Стоила ли она того, чтобы переводить на нее валюту? Ничем, кроме отсутствия сивушного запаха, не отличалась она от своих, доморощенных, жидкостей. Все было то же самое…
Бриш, поднятый телефонным звонком, отставил бокал.
Звонил Медведев. Они недомолвками и иносказаниями долго трепались сначала о шефах и академиках, потом о подчиненных и сотрудниках. Иванов ничего не понял. Ясно было одно: Бриш переходил работать в другой институт, в медведевскую группу.