Они пробрались сквозь заросли к холмам. Высокие розовато-красные гроздья кипрея густо покрывали землю, затмевая своим сиянием зелень листьев, черноту дерна. Глазам становилось больно от этого густого, напряженного свечения. Варя присела, сминая тяжелые стебли кипрея, - они были так высоки, что Варя пропала в траве и только голова ее поднималась над цветущими гроздьями. Седюк невольно залюбовался ею - казалось, будто она вырастает из кипрея, как сам кипрей вырастал из земли. Он словно впервые увидел ее густые пепельно-золотые волосы, нежную кожу лица и светлые, почти зеленые глаза - в них отражались красные огоньки кипрея. Варя перехватила этот взгляд, поняла его и густо покраснела. Она вскочила с земли и воскликнула, протягивая вперед руку, взволнованная и счастливая:
- Какой здесь лес красивый, Михаил Тарасович, посмотрите!
Лес шумел вокруг них. Сквозь яркую желтизну хвои лиственниц прорывалось пламя красной березы, темно-бурые цвета ольхи. И изредка в этом пестром сиянии праздничных, нарядных красок проступала строгая, темная зелень елей. Седюк сказал со вздохом:
- Хорошо, очень хорошо, Варя… Однако хватит отдыхать, а то Киреев уйдет.
Они шли в молчании, продолжая любоваться яркими красками деревьев. Уже подходя к опытному цеху, Седюк неожиданно сказал:
- А знаете, что странного в этом лесу? Я вот шел и думал и только сейчас понял. Нет птичьих голосов.
13
В опытном цехе, в просторном помещении, занимавшем, вероятно, не меньше половины здания, стояла небольшая шахтная печь, похожая на вагранку, и электропечь с трансформатором. Обе они работали.
В электропечь был вставлен графитовый тигель, наполненный расплавленным металлом с волнующейся, пузырящейся поверхностью. Около ходил человек с длинными волосами, в телогрейке и измерял при помощи оптического пирометра температуру металла в тигле. Он наводил трубку пирометра на поверхность металла, крутил реостат и громко кричал: "Измеряй!" В стороне, прямо на земле, лежал измерительный прибор, соединенный с трубкой двумя проводами. Юноша лет восемнадцати, удобно сидевший на ящике из-под консервов, всматривался в шкалу прибора и кричал в ответ:
- Тысяча сто двадцать пять градусов! Тысяча сто двадцать! Тысяча сто пятнадцать!
- Довольно, Леша! - закричал пирометрист и, отложив в сторону пирометр, схватил клещи, ловким, четким движением вытащил тигель из печи и наклонил его над стоящей рядом изложницей.
Тяжелая струя расплавленного металла, рассыпая искры и брызги, полилась в смазанную глиной изложницу. Пирометрист, широко расставив ноги, пристально вглядывался в темнеющую поверхность металла, не смущаясь тем, что от изложницы шел жар, обжигавший кожу.
- Простите, кто тут Киреев? - спросил Седюк.
- Я Киреев, - ответил пирометрист, не поворачивая головы.
Седюк сдержанно сказал ему в спину:
- Мне хотелось бы с вами поговорить, товарищ Киреев.
- Пожалуйста, говорите! - равнодушно ответил Киреев, еще внимательнее всматриваясь в поверхность металла. Он даже встал на одно колено и постучал щепкой по раскаленной, но уже потемневшей поверхности. Щепка сразу же ярко вспыхнула.
Седюк рассмеялся. Киреев поднял голову и удивленно посмотрел на него, потом встал и тоже засмеялся. У него было молодое, веселое лицо с крупными складками и характерным для упрямого человека широким подбородком.
- Заработался, - сказал он, но в голосе его слышалось скорее удовольствие, чем извинение. - Прошу ко мне в кабинет.
Киреев провел Седюка и Варю в маленькую комнату и усадил на диване, наполовину заваленном книгами. Седюк представился:
- Главный инженер медеплавильного.
- Слышал о вашем приезде, - ответил Киреев. - Ну и что же?
- Хочу с вами кооперироваться, - сказал Седюк. - Я ознакомился с проектным заданием и вижу, что местные руды имеют весьма своеобразный состав. Обычная технология, применяемая на других наших заводах, здесь не во всем подходит. Я бы хотел, чтобы ваш цех занялся исследованием неясных вопросов. Нас интересуют проблемы обогащения, сушки, плавки, продувки штейна и электролиза.
Киреев язвительно улыбнулся.
- Иначе говоря, вас интересуют все вопросы металлургии, начиная с начальной стадии переработки руд и кончая выпуском готовой продукции. К вашему сведению, товарищ Седюк, этими вопросами занимается Московский институт цветных металлов. Они еще до войны что-то там производили, отчет писали. Весной мы подбросили им еще тонну нашей руды, только они ничего с ней не делают - загружены. Вот немного освободятся, пустят ее в переработку в своих тигельках и стаканчиках, потом напишут второй отчет, а мы его прочтем.
Седюк спокойно возразил:
- Мне нужно, чтоб плавились не килограммы, а тонны, плавились у меня под боком, чтоб я сам мог заглянуть в печи и видеть, как там идет дело. Московские ученые проделали нужную работу, но она недостаточна. Я предлагаю поставить в вашем цехе обширные полузаводские испытания того процесса, который мы будем внедрять на большом заводе.
Лицо Киреева покраснело, складки на щеках стали глубже. Он положил руки на стол и недружелюбно взглянул на собеседника.
- Вот что, дорогой товарищ Седюк, - сказал он, - я думаю, наш разговор беспредметен. Я не смогу выполнить вашу просьбу по четырем основным причинам: у меня нет денег для проведения новых исследовательских работ, нет помещения, нет оборудования и нет людей. Пока хоть одна из этих причин остается в силе, я ничего сделать не могу, если даже захочу, а я пока не хочу.
- Всего, таким образом, включая ваше нежелание, пять причин, - усмехнулся Седюк. - Что же, все причины веские. Вы знаете, аналогичный разговор был у Наполеона с бургомистром какого-то немецкого городка. Наполеона не встретили в этом городке традиционным пушечным салютом, и он вызвал бургомистра для объяснений. "Ваше величество, всего имеется двадцать две причины, почему мы не могли салютовать", - сказал бургомистр с немецкой педантичностью. "Начните по порядку, я слушаю". - "Первая причина: у нас нет ни одной пушки". - "Довольно! - прервал Наполеон. - Остальные двадцать одна причина меня не интересуют". С вами легче, товарищ Киреев, пять, несомненно, меньше, чем двадцать две.
- Пять или двадцать две, но они есть, - сухо бросил Киреев.
- Нет, они отменяются. Я даю вам деньги, помещение, оборудование, людей, а свое нежелание вы сами снимете.
Киреев удивленно поднял брови. Седюк пояснил:
- У нас по смете завода есть около двадцати миллионов, предназначенных для изучения неясных вопросов технологии. Я думаю, значительную долю этих двадцати миллионов мы можем направить в опытный цех. Что касается людей, то и они будут - некоторые из них уже находятся в Ленинске, а большая часть дня через три прибудет пароходом "Иван Сусанин". Это металлурги, электрохимики, электрики, механики - народ самый разнообразный, технический костяк будущего медеплавильного завода. Часть этих людей - металлурги и химики - будет направлена к вам.
Киреев слушал с интересом.
- А сколько их? - спросил он. - Вы ведь представляете, людей нужно много и высокой квалификации. Сейчас у меня в цехе семь инженеров, а ваша тема потребует не менее пяти инженеров и человек двадцать персонала менее квалифицированного.
- Всего мы направим к вам человек семьдесят, из них не менее двадцати инженеров, - спокойно сказал Седюк.
Киреев изумился:
- Позвольте, а кто же будет оплачивать такую армию?
- Я же сказал - медеплавильный завод. На зарплату этих людей уйдет незначительная доля наших двадцати миллионов.
- Ну, хорошо, деньги и люди ясны, - педантически сказал Киреев. - А помещение и оборудование?
- Правильно, помещение ваше для наших исследований не приспособлено. Мой проект таков - мы снимем часть рабочей силы с площадки завода, там все равно дело сейчас не в людях, а в организации работ. Вам в самом срочном порядке пристраивают каменную коробку и размещают в ней оборудование. Часть оборудования возьмем из того, что прибыло на медеплавильный, часть - самые простые агрегаты - изготовим в Ленинске. И недели через три, самое большее - через месяц вы сможете приступить к делу. Ну вот, четырех причин нет, о пятой можно не говорить, не так ли?
Но у Киреева в самом деле был тяжелый характер. Он, нехотя соглашаясь, ворчливо сказал:
- Предложение серьезное, можно подумать. - На всякий случай он уточнил: - Скажите, а то оборудование, которое вы не заберете на завод после окончания работ, останется нам?
- Безусловно.
Киреев думал, лицо его понемногу светлело, складки на щеках разглаживались. Он довольно мотнул головой.
- Что же, от такого предложения, пожалуй, не стоит отказываться. Нам расширяют цех без всяких затрат с нашей стороны, ставят дополнительное оборудование, дают людей, оплачивают все расходы - ничего не скажешь, солидно! Так можно работать.
А теперь скажите: это ваш личный план или все вопросы уже согласованы с руководством комбината?
- Пока мой личный план. Я даже с Назаровым еще не беседовал, хотел раньше знать ваше мнение.
Киреев не скрывал разочарования:
- Тогда, боюсь, весь наш разговор ни к чему. Никто не пойдет на такой рискованный план. Вы, товарищ Седюк, еще не знаете инерции местных работников, особенно строителей.
- Делайте проект пристройки не откладывая, остальное я беру на себя. Я сегодня же поговорю с Дебревым и Сильченко и ручаюсь вам, что получу их согласие. А сейчас я зайду к Гагарину - он, кажется, у вас работает?
- У нас. Владимир Леонардович сидит в угловой комнате, там у него лаборатория по электростатическому обогащению углей, это его последняя работа. Всё теперь?
- Еще минутку. Завтра я начну направлять к вам работников медного. Придут металлург Романов, Непомнящий - этот, кажется, электрик, точно не знаю. Вы сразу определяйте их в дело. А вот и первая ласточка - Варвара Петровна Кольцова, заведующая нашей будущей лабораторией. Ей бы нужно ознакомиться с методикой и практикой производства интересующих нас анализов.
- Это можно. Я проведу вас к руководителю химической лаборатории. У нас вам, конечно, придется работать дежурным химиком, а не начальником.
- Это ничего, я согласна, - поспешно сказала Варя.
14
Газарин был человек огромного роста, широколобый, голубоглазый. Склонившись над стендом, он пристально рассматривал, как сквозь стеклянные трубки и камеры проносился подаваемый вентилятором угольный порошок. Седюк догадался, что установка с трубками и камерами, смонтированная на стенде, - электрический сепаратор.
- Знакомьтесь, - сказал Киреев. - Кандидат технических наук Газарин, главный инженер медеплавильного завода Седюк. Как дела, Владимир Леонардович?
- Неплохо, - ответил Газарин, взглянув на Седюка и жестом показав на стоявший в стороне стул. - Зольность понижается с тридцати одного до одиннадцати процентов. Но вместе с хвостами увлекается много угля. Метод придется основательно дорабатывать.
"Ага! - подумал Седюк. - Вот еще одна неприятная проблема технологического процесса: угля будет вдуваться в печь очень много, зола забьет газоходы, уменьшится проплав - следовательно, завод будет давать меньше меди. В проекте об этой зольности сказано очень глухо, почти совсем не сказано, а ведь каждый лишний процент золы в угле - это тонны недоданной меди".
Киреев кивнул Варе, чтоб она шла с ним, и удалился. Седюк обдумывал, как лучше высказать свои сомнения и пожелания. Газарин ему нравился, такой человек не мог сказать просто "нет", но сможет ли он что-либо конкретное предложить? Газарин терпеливо и вежливо ожидал, искоса наблюдая за своим сепаратором.
- Мы вчера с Дебревым были на площадке завода, - начал Седюк. - На одном участке осмотрели электропрогрев, осуществляемый, кажется, по вашему проекту. Малоэффективное занятие.
- Малоэффективное, - с неожиданным удовольствием согласился Газарин. - Я предвидел это еще до того, как мы его начали, но Зеленский и Лесин не хотели ничего слушать. А теперь все это видят.
Схватив кусок бумаги, Газарин стал набрасывать схему электропрогрева. Он разносил свою работу, с таким жаром и увлечением, будто восхвалял ее достоинства: да, конечно, Седюк совершенно прав, по существу они работают на прогрев воздуха, а не почвы.
- А разве нельзя загнать ток в глубину? - спросил Седюк,
- К сожалению, нельзя, - ответил Газарин. Он оторвался от схемы и откинулся на спинку стула. - Эта штука установлена еще Фарадеем. Электричество концентрируется на поверхности. Можно бы, конечно, электрод сверху покрывать изолирующей краской, а распространять ток при помощи его конца, но ведь и сопротивление электрода в земле возрастет при уменьшении его рабочей поверхности. Нет, ничего тут не сделаешь. Рекомендую огневое паление - костры. Отлично оправдывает себя.
- Да, при рытье котлованов, - с досадой сказал Седюк, - там они себя оправдают. Пропарил узкий пятачок земли, раскайлил ее - снова жги костер. При рытье котлованов мы будем применять костры. А тут речь идет о планировке площадки. Нужно отрыть не десять кубометров, не пятачки, а целую гору. Единственный выход - пустить экскаваторы, отогретую мерзлоту экскаватор берет хорошо. Но он должен иметь фронт работы в два-три десятка метров и не тонкий блин прогрева, а слой метра в два. Вот на эти два метра мы и должны прогреть мерзлоту.
- Ни огневое паление, ни электропрогрев такой глубины не дадут.
- До сих пор не давали. Я именно затем и пришел к вам, чтоб выяснить возможность глубинного электропрогрева.
- Видите ли, - сказал Газарин рассудительно, - в литературе, во всяком случае в той, что мне известна - я читаю на двух иностранных языках, - ничего похожего на то, что вы требуете, не описано.
- Владимир Леонардович, если бы уже были известны схемы и практика эффективного электропрогрева, я не обратился бы к вам. Книгу всегда можно достать и прочесть. Я пришел к вам потому, что ничего нет, а нужно, чтобы было.
- Иначе говоря, вы хотите, чтобы я разработал новый метод электропрогрева мерзлых грунтов, - задумчиво сказал Газарин. - Подумать, конечно, можно. Только ведь это все страшно трудно.
- А кому сейчас легко? - возразил Седюк. - Там, в Москве, разве не знают, что нам трудно? Знают, но приказывают: делай! Это значит, что на нашу медь рассчитывают, планируя сражения сорок третьего года. Мы должны сделать все, чтобы не сорвать этот расчет.
- Подумать можно, - повторил Газарин, видимо не слушая Седюка и рассеянно глядя на сепаратор. - Задание ваше не только важно, но и само по себе весьма интересно. Я, собственно, уже давно хотел поработать над этим, но все отвлекали другие, более срочные проблемы. Только не знаю, получится ли что. А думать буду. Как вам позвонить в случае чего?
- Днем меня найти трудно, я много хожу. Дома у меня телефон три-четырнадцать, звоните ночью. Не стесняйтесь будить меня. Лучше мне услышать наяву хоть намек на удачное решение, чем спать и видеть во сне, что ничего не выходит.
- Ночью мне даже удобнее, я сам работаю ночами - никто не мешает. До свидания, товарищ Седюк.
- До свидания, Владимир Леонардович.
В соседней комнате Седюк натолкнулся на Киреева. Горячась и хлопая рукой по бумагам, он доказывал что-то невысокому лысому человеку - тот не отвечал на доводы Киреева, только смотрел на него поверх очков. Увидев Седюка, Киреев сказал:
- Вам минут десять назад звонила какая-то девушка, товарищ Седюк. Я сказал, что вы очень заняты. Она скоро еще позвонит.
- Очень хорошо. Но, к сожалению, мне нужно сейчас же идти в проектный и по начальству. Если вас не затруднит, так и передайте этой таинственной девушке.
- Передам, ладно.
Седюк прошел в аналитическую лабораторию за Варей. Она сидела у стола и разговаривала с пожилой женщиной. Варя представила ее - заведующая лабораторией Надежда Феоктистовна Бахлова. Бах-лова молча подала руку и так хмуро посмотрела на Седюка, словно он чем-то жестоко ее обидел. Седюк учтиво и весело осведомился:
- Ну как вам нравится ваша новая помощница?
Бахлова ответила ворчливо:
- А никак пока не нравится - не рассмотрела. Вот пусть завтра приходит с утра, как все, получает халат и станет к плите, тогда и посмотрим, что за работница.
- Пойдемте, Варя, - сказал Седюк. Выйдя из цеха, он со смехом проговорил: - Ну и компания у них здесь собралась! У Киреева характера на трех тяжелых человек хватит, а эта Бахлова, пожалуй, почище его будет. Клюку ей в руку - и больше ничего не требуется, законченная баба-яга!
- Она меня просто испугала, - пожаловалась Варя. - С ней страшно работать. Лаборантка что-то напутала - она так на нее закричала! Боюсь, и мне достанется.
Не сговариваясь, они от широкой автомобильной дороги повернули влево, на старую тропинку. Дойдя до холма, молча остановились. Небо темнело, и лес засыпал. Только плеск и мерное бормотание блестевшего черным, глубоким блеском ручья нарушали тишину леса. От земли поднимался тонкий, горьковатый запах брусники. Седюк повернулся к Варе и указал рукой на опытный цех.
- Я вот все думаю, что мы тоже, как там, под Сталинградом, занимаем исходные рубежи перед большим сражением. И это одноэтажное здание представляет небольшую, но важную высотку, быть может самую крепкую нашу опорную точку.
А ее всю охватило темное очарование леса - нарядных деревьев, пылающих от кипрея холмов, мягкого говорка ручья. Она сказала негромко и восхищенно:
- Нет, здесь красиво, очень красиво!
15
Придя в управление, Седюк направился к Сильченко - он помнил, что тот просил его сегодня зайти. Но в коридоре, перед самым кабинетом, его перехватила красивая девушка, замеченная им вчера.
Сейчас лицо ее было скорее сердито, чем радостно. Она сказала укоризненно:
- Вы самый неуловимый человек в Ленинске, Михаил Тарасович. Вчера вас оккупировал Дебрев, домой к полуночи вы не вернулись, утром ушли в восемь и нигде не задерживались, так что я всюду попадала через полчаса после вашего ухода. - Она закончила решительно: - Теперь я вас останавливаю на полчаса, мне очень нужно с вами поговорить.
- Вряд ли это вам удастся, - весело возразил Седюк, с удовольствием глядя на девушку. - Должен вас огорчить: Сильченко назначил мне прием, я не могу задержаться ни на минуту.
Девушка быстро воскликнула:
- Это очень хорошо! У Сильченко сейчас совещание со строителями. - Отступив назад, она открыла дверь в приемную начальника комбината. - Вы можете сами убедиться, я не лгу.
В приемной было полно народу. Из соседней комнаты вышел Григорьев, он кивнул Седюку, подтвердил, что у Сильченко совещание, и, посмотрев на часы, предложил прийти минут через сорок. Седюк вышел в коридор.
- Что же, деваться мне некуда, вы правы, - признался он. - Итак, давайте разговаривать.
Он прислонился спиной к стене и выжидающе посмотрел на девушку.
- Прежде всего нам нужно познакомиться, - сказала она. - Я вас знаю, а вы меня, конечно, не помните…
Седюк прервал ее: