ПОСВЯЩЕНИЕ В СТУДЕНТЫ
В двух кварталах от основного здания университета, между высокими строениями, расположился химический городок: лаборатории, столовая, библиотека.
За корпусом кафедры физической химии притаилась любезная сердцу каждого студента-химика "зеленая аудитория" - небольшой, совсем домашний сад - место зубрежек, свиданий, обмена шпаргалками и горестями провалов.
…Лешка вошла в здание химфака, и ее сразу охватил какой-то особый запах: сложное сочетание хлора, бензола и, пожалуй, йода. Но все это было выражено не резко, а в намеках, как запах морских водорослей.
С утра сегодня слушали лекцию профессора Гнутова. Ровным бесстрастным голосом он вещал о методе Канниццаро, законе Дюлонга и Пти, и Лешке казалось, что она недостаточно заинтересованно относится к лекции и потому ее клонит ко сну.
В перемену она и Саша Захарова побежали в библиотеку захватить рекомендованный профессором "Курс общей химии" - книжку в три обхвата, которую они теперь по очереди победно таскали под мышкой.
Предстоял практикум в лаборатории.
Собственно, лаборатория их, "первачков", малоинтересна: плитки, склянки да самые примитивные весы и единственный аппарат Киппа для получения газа.
Вот у четвертых и пятых курсов - это лаборатория! Сросшиеся, словно близнецы, стеклянные газометры, лампы Бартеля, вакуумные шкафы с манометрами. А экспериментаторы, колдуя над печами, произносят почти по-германовски заклинания: "Три точки… три точки.."
Лешка выспросила у ребят, какую температуру дает муфельная печь, что означает белый диск электронного потенциометра, разрисованный красными нитями отметок. И пришла в восторг, узнав, что тигельная вакуумная печь дает температуру тысячу шестьсот градусов.
На дверях каждой лаборатории висят инструкции по технике безопасности. Лешке особенно нравились запреты: без особого разрешения не пробовать на вкус какие-либо вещества, не засасывать ртом через пипетки кислоты и щелочи, не пить воду из химической посуды и не разбавлять серную кислоту водой.
Или вот: как применять асбестовые одеяла, если загорятся жидкости?
Опасна ртуть: возможны взрывы при выделении водорода… Кругом опасности!
На химфаке из поколения в поколение передаются страшные истории о недостаточно осторожных и невнимательных химиках.
Да, дело она выбрала не безопаснее, чем было на химкомбинате. И тем лучше!
В лаборатории первого курса на стене висит большой портрет основателя физико-химического анализа Н. Курнакова. "Симпатичный какой, - думает Лешка, в который уже раз поглядывая на высокий лоб старика с седыми усами. - И глаза умные… как у Багрянцева", - делает она неожиданный вывод.
Нет, напрасно она недооценивала эту лабораторию. Здесь тоже интересно.
Цветы на стойках, коллекция солей, темно-оранжевая хромовая смесь в банках, вытяжные шкафы с растворами кислот, белоснежные раковины сливов и аптечка.
А на стене - огромная периодическая система элементов, словно осеняющая аудиторию.
И колбы, мензурки, колбы…
У каждого студента в лаборатории - свое рабочее место, своя посуда в шкафу. Надев синий халат, Лешка взобралась на высокий коричневый табурет, но там ей показалось не очень удобно, и она встала рядом с новой подругой Сашей Захаровой. Задания, которые давал Багрянцев, были очень простые. Юрасова открыла журнал лабораторных работ и, смешивая жидкости, предалась размышлениям об особенностях студентов-химиков.
Неспроста в гимне химиков поется:
Мы не чета филологам-пижонам,
Юристов мы презрением клеймим,
И по халатам рваным и прожженным
Мы химиков по виду отличим.
Что ни говори, а они исключительный народ. Лаборатория требует чистоты, эксперимент - сосредоточенности, настойчивости, даже некоторой отрешенности от всего окружающего. Хочется иному старшекурснику пойти на танцы, а нельзя - нарушится опыт. Конечно, обо всем этом она знает пока чисто теоретически…
Да, так на чем она остановилась? Что химики - особый народ. Ну что в лаборатории делать какой-нибудь Лялечке с литфака, в нейлоновой блузке, которую мгновенно проест кислота?
Поймав себя на "химчванстве", Лешка почувствовала неловкость: "Нет, я, пожалуй, напрасно придумываю эту исключительность. На каждом факультете есть свои серьезные ребята, такие, как Павел, и есть Кодинцы".
Скептически оглядев свою пробирку, Кодинец пощипал курчавые полубачки:
- Получился какой-то несъедобный компот…
- Давай помогу, - предложила Лешка, но Кодинец беспечно отмахнулся:
- Ладно, сойдет…
Дурачась, начал шепотом декламировать Нелли:
Клянусь я фосфором и хлором,
Что ты дороже мне всего.
Полна любовного раствора
Пробирка сердца моего.
- Отвяжись, - пробурчала Нелли. У нее что-то тоже не ладилось, и она не знала, как заполнить графу наблюдений.
Павел Громаков, не выдержав, пришикнул на Кодинца:
- Хватит тебе!
- Слушаюсь, товарищ комиссар! - Кодинец состроил кислую мину человека, которого не могут понять. Ну и шалопай, Лешка еще таких не видывала. На лекции Гнутов к нему обратился: "Вы почему, молодой человек, не записываете?" Так он, притворяясь иностранцем, ответил: "Плохо понимайт русски".
К Павлу подошел Игорь Сергеевич, негромко начал что-то объяснять. Лешка ждала, что Багрянцев не минует и ее, и огорчилась, когда он, возвратясь к доске, стал писать формулу и объяснять ее Нельке.
"Задать самой какой-нибудь вопрос? Ну вот еще!"
Павел сказал Саше, но так, что и Лешка услышала:
- Ты знаешь, ему двадцать пять лет, а он уже печатался в журналах академии… А на лице заметила шрамы возле виска и на подбородке? Это у него в руках пробирка разорвалась…
Задребезжал электрический звонок. Игорь Сергеевич, дописан формулу на доске, повернулся к студентам:
- Сегодня, товарищи, в семь часов в актовом зале - традиционный вечер химиков-первокурсников. Приходите!
Новички, конечно, пришли все. Но было много и "органиков", "физхимиков" старших курсов. Каждый из первокурсников постарался одеться праздничнее: что ни говори - первый вечер в университете.
На Нелли Прозоровской платье из блестящей тафты, в волосах высокий гребень. Красуется черной рубашкой, белым галстуком, "атомным" пиджаком в клетку Кодинец, Лешка повесила на шею заветную нитку "жемчуга". На ярко-пламенном платье Саши Захаровой косой, необычный вырез, и вся Саша пламенеет. Крупная завивка несколько огрубляет ее лицо, но тоже придает торжественность.
На сцене - небольшой стол с колбами, пробирками и двумя огромными бутылями, литров по десять каждая.
На одной из них надпись: "NaOH (щелочь)", на другой - "HCL (кислота)".
Все в зале затихли, когда к столу, шаркая, подошел белый как лунь старик в роговых очках, шапочке академика и дребезжащим голосом сказал:
- Новое пополнение славного химфака! Примите приветствие от своих преподавателей!
"Какой знакомый голос, кто бы это?" - гадает Лешка.
- "Новобранцы", - говорит старик, - не бойтесь, смелее и досыта нюхайте химию! Не будьте только "чистыми химиками", а и любите, дружите, отдавайте дань искусству, литературе, всему прекрасному.
"Кто же это? - недоумевает Лешка. - Я уже слышала его голос, он сейчас изменен, а знакомые нотки проскальзывают".
Старик ушел. Его место занял студент старшего курса, тот самый курчавый, лобастый, которого Лешка приметила в коридоре университета в первые дни, накануне занятий.
Глаза у него такие черные, что кажутся частицей черной оправы очков. С этим парнем - его зовут Андреем - связана легенда, которая бродит по университету. Летом группа Андрея выезжала в соседний город на состязания по волейболу. Поезд в дороге остановился, Андрей побежал искупаться в реке и отстал. Добрался один, на платформе с углем. Но как в городе пройти грязному, в трусах, по главной улице, на стадион? Андрей взял в руку небольшую ветку акации и, держа ее перед собой как эстафету, победно промчался по улицам к своим…
…Сейчас на Андрее халат с огромными дырами, выеденными кислотой, с одним полуоборванным, пришпиленным английской булавкой карманом и по крайней мере с двадцатью тесемками на спине.
- Староста первого курса, ко мне! - протянув перед собой, как для благословения, руку, позвал он.
Смущаясь, на сцену поднялся Павел Громаков. Армейская гимнастерка с белеющим подворотничком ладно сидит на нем, сапоги сияют.
Андрей снимает с себя халат и, торжественно надев его на Павла, произносит:
- Ты так же работай и дальше прожигай… халат.
Он достает свиток с сургучными печатями на белых веревочках, похожий на те свитки, что составляли дьяки в приказных избах. Обращаясь к Павлу, строго требует:
- На колени! Повторяй клятву! И да блестит до гроба молибден.
Сделав короткую паузу, громко говорит:
- Начиная жизнь химика, я обещаю…
- Я обещаю… - как эхо, вторит ему Павел.
Требования становятся все труднее и труднее. Громаков, приняв игру, повторяет текст все тише и тише, словно все более пугаясь несоразмерности и невыполнимости обязательств.
- Платить в срок профсоюзные взносы! - совсем тихо повторяет он.
- Не иметь хвостов! - настаивает Андрей.
Павел уныло молчит. В зале хохочут: Нелька - повизгивая, Кодинец - поглядывая по сторонам, словно проверяя, все ли смеются, Лешка смеется так громко, что Саша зажимает ей рот ладонью и испуганно шипит.
- Да покарает меня строгая рука декана, если я что-либо не выполню из этих пунктов…
- Из этих пунктов, - обреченно бормочет Павел.
- А теперь ты должен испытать химию на своей голове. Мы проведем на ней реакцию нейтрализации.
Из-за кулис выскакивают два ассистента Андрея в белых халатах. Андрей держит над головой Павла огромную стеклянную воронку, ассистенты, взобравшись на табуреты, одновременно медленно льют на нее содержимое бутылей.
Каждый в зале, конечно, знает, что при подобном соединении должны получиться вода и соль. Да и как не получиться воде, если в бутылях, кроме нее, ничего нет, а надписи - лишь для игры воображения.
Павел отфыркивается.
- И это еще не все! - не унимается Андрей. - Ты должен до подошв пропитаться химией.
Павел с сожалением оглядывает свою гимнастерку.
- Пей! - протягивает ему неумолимый посвятитель небольшую бутыль с надписью "BaSO4". В бутыли - молоко, и, ко всеобщему удовольствию, Павел залпом выпивает предполагаемый "BaSO4" под энергичное пение ассистентами гимна химиков.
Пели они на мотив марша авиаторов "Все выше, выше и выше" и старались при этом вовсю.
Мы разольем все то, что может литься,
Рассыплем то, чего нельзя разлить.
Умеем жить, работать, веселиться
И вечно будем химию любить!
- Иди, химик! - величественно разрешает Андрей Павлу и, обращаясь к залу, объявляет: - А теперь, о мудрые химики, мы проведем смотр талантов нового пополнения под лозунгом "Кто во что горазд".
Оказывается, у Нельки Прозоровской приятный голосок, и она пропела "Подмосковные вечера". Директор Бродвея, лихо отбарабанив на пианино новую вещь какого-то Бинга Кросби, картинно откланялся.
Саша - кто бы подумал об этой тихоне! - неожиданно проявила талант художественного… свиста. Ее даже вызывали на "бис".
"Только я одна бесталанная", - сокрушенно думает Лешка.
Она сидит во втором ряду у прохода, рядом с ней одно место свободно: Саша ушла на сцену.
- Можно? - нагибаясь, тихо спрашивает Игорь Сергеевич, и Лешка, от неожиданности онемев, молча кивает головой.
Он садится:
- Понравилось?
И вдруг Лешка поняла. Вытаращив зеленоватые глаза, спрашивает:
- Это вы… стариком были?
Он беззвучно смеется:
- Сдаюсь, товарищ Юрасова. Разоблачен.
Лешка поражена: запомнил фамилию!
После окончания импровизированного концерта они вместе вышли на улицу. Лешка оглядывается - где же Саша? Но та промелькнула впереди и исчезла.
Южное небо, усеянное звездами, кажется особенно высоким… От реки тянет осенней прохладой. Утомленно светят неоновые рекламы на высоких зданиях. У Лешки так хорошо на душе. Игорь Сергеевич просто, дружески расспрашивает ее: нравится ли химфак, как занимается, откуда приехала. Она охотно отвечает, не чувствуя стеснения.
- Вы поэзию любите? - спрашивает он.
- Да как же ее можно не любить? - удивленно восклицает Лешка. - Очень-преочень!
- Тогда будете химиком, - шутит Багрянцев.
- А какое ваше любимое стихотворение? - осмелев, задает вопрос Лешка. Они подходят к скверу, у входа матовыми ландышами горят фонари. Игорь Сергеевич приостанавливается. Тень от дерева ложится на его лицо.
О, я хочу безумно жить:
Все сущее - увековечить,
Безличное - очеловечить,
Несбывшееея - воплотить!
"Несбывшееся - воплотить!" - шепчет Лешка и доверчиво, как близкому человеку, признается:
- Я в десятом классе мечтала… выпрямить ось Земли, чтобы везде всегда была весна!
Он смотрит на нее как-то чудно́, ей видны его косоватого разреза глаза. Лешке становится неловко и от этого взгляда и оттого, что разболталась, как девчонка.
- Ну, мне на десятку! - скороговоркой бросает она. - Спокойной ночи! - И вприпрыжку бежит к трамваю.
НОВЫЕ ПОДРУГИ
Когда Лешка вошла в комнату в общежитии, все ее подруги были уже в сборе. Саша Захарова, сидя на кровати и подоткнув под себя одеяло, перелистывала книгу "Техника экспериментальных работ", Нелли Прозоровская перед зеркалом мазала лицо кремом.
Четвертая обитательница комнаты - Зоя Стебелькова, студентка последнего курса исторического факультета, по своему обыкновению, методично вышагивая от гардероба к окну и обратно, говорила:
- Мне что в Кубе нравится? Молодость! Фиделю - тридцать четыре года, министру просвещения - двадцать три, начальнику народного ополчения - девятнадцать.
У Зои безупречно правильные черты лица, изумительный цвет кожи, светлые длинные косы толсты и пушисты. Зоя рассудительна и немного… старообразна. На шляпе она носит вуалетку, шерстяная кофта ее длиннее, чем надо. Ее очень ясно представляешь учительницей в классе. И почему-то с платком на плечах.
"Интересно, а получилась бы учительница из меня? - думает Лешка. - Я люблю детей, лажу с ними… Это так привлекательно: день за днем растить человека… Но у меня все же не хватило бы выдержки, терпения".
Лешка увидела на столе письмо от Виктора - наверное, Саша из университета принесла, - и сердце у нее тревожно и радостно екнуло. Что он написал? Но сейчас при всех ей не хотелось читать. Она спрятала письмо под подушку.
Нелли, продолжая наносить на лицо крем, вдруг прыснула от смеха.
- Девахи! - весело блеснула она серыми, широко расставленными глазами. - Мой художник спрашивает: "Ты знаешь, кто такой студент по данным студенческой энциклопедии? Разновидность ящерицы! Потеряв один хвост, тут же обретает новый".
Нелли помотала головой, усыпанной, как репьями, бигуди, словно пытаясь стряхнуть их.
- А время у студента - короткое одеяло. Потянешь к носу - ноги не прикрыты.
- Несерьезный ты какой-то человек! - с досадой говорит Зоя своим низким грудным голосом, недовольная тем, что ее перебили.
- Какая есть! - парирует Нелли и смотрит в упор, с вызовом на Зою. - Не синий чулок и не скорпион.
И переходит к новой теме:
- Да, между прочим, ко мне пристает один пожилой гражданин с осколками интеллекта на лице. Заранее знаю, что будет говорить на втором свидании: "Плохо живу с женой и поэтому сплю на сундуке".
У Нельки полно своих присказок, и она произносит их как-то особенно смачно. Может сказать: "Ну, что ты кричишь во все лопатки?"
Или: "Молчишь злокачественно?", "Видела я такого в гробу в белых тапочках!" Назвать "дефицитным субъектом", пригрозить, что "сотрет с порошком", или пропеть игриво:
Мы заявим в деканат:
Брать нас замуж не хотят.
В деканате разберут -
Всем по мальчику дадут.
- Ей-богу, ты мне напоминаешь Эллочку-Людоедку из "Двенадцати стульев", - сердито говорит Зоя.
- Шутите! - охотно цитирует Эллочку Прозоровская. - Не учите меня жить!
И опять без перехода:
- А какой морячок мне письма из Севастополя шлет! Прочитать?
- Как можно… Если он тебе пишет… - вступает в разговор Саша, подтолкнув очки на переносицу.
- Хвалю за такт и тонкость чувств, - поворачивается к ней Нелли. - Зачисляю на четверть ставки психотерапевтом и прижимаюсь к вам благодарным организмом.
Нет, Нелька невозможная!
- Ну ладно, замри, - умиротворенно говорит ей Зоя. - Хотите, девочки, я вам опишу наш летний поход? Немножко?
Она выжидательно приоткрыла словно подернутые тонкой пленкой губы. Зоя любит рассказывать и умеет это делать. Девчата соглашаются: только вот разденутся и залезут под одеяло.
…Зоя вспоминает туристский поход так, что слушателям кажется - они сами участвовали в нем.
- Вы представляете: собирать грибы под дождем? Или при луне уплетать подгоревшую кашу, заправленную комарами? Есть мороженое из сгущенки и снега? На взятой высоте находить под камнем записку и… конфету "Золотой ключик"? А потом съезжать на пятой точке по ледниковому перевалу Чучхуру? Вот это жизнь!
Ай да Зойка, разошлась! Она, оказывается, совсем не синий чулок. И вообще странно: до университета работала в колхозе, а вот сейчас - совсем горожанка. Руки у Зои хорошие - сильные, работящие… Наверное, в детсадике, где она через день работает нянечкой, ее очень любят…
С нижнего этажа, из комнаты мальчишек, доносится гитарное бренчание.
Кто-то безголосый выводит залихватски:
Живут студенты весело
От сессии до сессии,
А сессия всего два раза в год…
- Козел Кодинец упражняется, - замечает Нелли, выпрастывая из-под одеяла точеные белоснежные руки. - Я завтра Крошке Бетти тысячи сдавать не буду…
- Почему? - в один голос спрашивают Саша и Лешка.
"Тысячи" - очередная порция английского перевода, которую надо сдать миниатюрной преподавательнице английского языка, прозванной студентами Крошкой Бетти.
- Я текст залила вареньем, помыла его, и он сохнет, - совершенно серьезно объяснила Прозоровская. - Свет тушить?
- Туши, - разрешает Зоя.
- Ты можешь встать в шесть утра, когда текст твой подсохнет, - коварно советует Лешка.
- Ладно, встану, - обещает Нелли, но все прекрасно знают, что встанет она ровно за столько минут, сколько потребуется, чтобы влететь в аудиторию перед самым носом преподавателя.
Лешка натягивает одеяло, на голову: так лучше думается.
Нелька хотя и безалаберная, а все же симпатичная веселая, добрая. Охотно занимает девчатам деньги, разрешает им носить спои вещи. Только мозги у нее засорены чепухой. На уме одни ухажеры. А все-таки однажды проговорилась: "Нашелся бы человек, который перевернул меня с изнанки на лицевую сторону". Значит, понимает, что есть у нее еще и "лицевая сторона", и ждет этого человека.