…Сбросив туфли, Лешка в шерстяных, маминой вязки, носках забралась на доски, прикрывающие ванну, и, сидя по-турецки, немного раскачиваясь, стала зубрить формулы.
Вот уже несколько дней и ночей она, как проклятая, вгрызается в эту химию. Даже забыла, что сегодня день ее рождения. Об этом напомнили письма и телеграммы. В родительском письме Севка сделал приписку - "братеня".
Под телеграммой с комбината стояла подпись: "Твоя бригада". Только Виктор отделался официальным "желаю счастья". Она достала из книги его телеграмму, перечитала: "Не нашел слов теплее. Стандарт".
Итак, ей двадцать лет. Старая дева. "Наши бабушки в этом возрасте, - размышляла она, - имели по двое детей. И я уже не девчонка. Ну, хватит рассуждений. Пройдусь лучше еще разок по нуднейшему разделу "Углерод", чует сердце - он мне достанется… Ох, чует сердце…"
В день экзаменов она вышла из общежития на час раньше обычного. На факультете - всеобщая взбудораженность.
Директор Бродвея - в вельветовых брюках и оранжевой рубахе под клетчатым пиджаком - старается скрыть за своими остротами тревогу. Потрясая газетой "Известия", где опубликован новый после реформы бюллетень курсов иностранных валют, Кодинец спрашивает Нелли:
- Синьора, не нужны ли вам бирманские кьяты, иранские риалы или венгерские форинты? Доллар - девяносто копеек…
- Мне нужна хотя бы троечка в зачетке, - откликается Прозоровская, - учти, только троечка.
- Необычайное зрелище, парадокс, - продолжает балагурить Кодинец, - студент и… кошелек.
Кодинец достает из кармана брюк новенькое коричневое портмоне.
- Жаль, я не запасся заранее медяками, теперь останусь в стороне от личного просперити.
"Остроумец, - сердито смотрит на него Лешка, - только и разговоров, что о медяках. Посмотрим, как твои карандаши тебе помогут на экзаменах".
Кодинец на гранях нескольких карандашей нацарапал самые трудные формулы, а карандаши сунул в верхний кармашек пиджака остриями вверх.
- Я прочел в учебнике только напечатанное петитом, - доверительно признался он Лешке, - вверну при случае и, гляди, сойду за умного.
Экзамены начались. Лешка мучительно решала: когда лучше идти сдавать - сейчас или позже? Верх взяла совершенно несвойственная ей осторожность: "Чего торопиться? Узнаю, как спрашивает, какие вопросы задает… Лучше позже пойду! Экзаменатор устанет, не будет мучить дополнительными вопросами".
Правду сказать, она была не очень уверена в себе. Подготовка походила на аврал, а экзаменовал… Багрянцев. Гнутов болел, и его курс дочитывал Игорь Сергеевич.
Лешка успела подглядеть в щель двери - Багрянцев сидит за столом чужой, строгий. На каждого выходящего оттуда она налетает с расспросами:
- Ну как, здорово гоняет? Настроение свирепое? Подумать дает?
- Сорок минут обдумывал ответ, - степенно говорит Павел.
- Измором взял! - съязвил Кодинец.
- Было бы что продумывать, - нахмурившись, с достоинством ответил Павел, - четверка - тоже оценка…
- А у меня перед глазами все двоилось! - чистосердечно рассказывает Саша неведомо откуда появившемуся здесь Студентусу-юрфакусу. - Я как начала тарахтеть, как начала! С перепугу. Багрянцев говорит "довольно", а я остановиться не могу… Сама себя не слышу.
Паша Грачев с молчаливой нежностью посматривает на нее сверху вниз. Вообще этот Студентус-юрфакус стал длинной тенью Молекулы. Саша увлеклась сейчас учением древних йогов и начала вырабатывать в себе выносливость, выдержку. Первым последователем Саши оказался Грачев. Вот идут они вечерней улицей, и вдруг Молекула командует: "Йоги!" Они вместе замирают, глубоко и сосредоточенно вбирая воздух.
К Багрянцеву зашел декан. Еще хуже!
Директор Бродвея появился в дверях экзаменационной и, озираясь, молча исчез. Сияющая Нелька так поспешно прикрыла за собой дверь, будто избежала погони. Счастливая, объявила:
- Троечка!
Наконец и Лешкин черед. Веер билетов на столе поредел.
Багрянцев посмотрел на Юрасову ободряюще. Она вытянула билет. Пробежала его глазами здесь же, у стола, не садясь. Вздохнула с облегчением. Кажется, знает. Вот только третий вопрос…
Один за другим уходили ответившие, она - последняя. Почему декан смотрит так испытующе? Ей стало не по себе. Словно прочитав ее мысли и не желая смущать, Тураев вышел.
Лешка стала отвечать довольно бойко, но потом что-то немного перепутала, начала на доске писать уравнения ионных реакций и ошиблась.
"Все. Теперь он ясно увидит, какая я непроходимая бестолочь", - .холодея, подумала Лешка и стала отвечать еще сбивчивее.
На дополнительные вопросы ответила кое-как.
Игорь Сергеевич взял в руки зачетку, сказал с сожалением:
- Недоработали, Красная Шапочка… Увы, недоработали…
Лешку поразила не столько тройка, сколько то, что он ее назвал Красной Шапочкой. Откуда мог узнать?
Ей и стыдно было, что отвечала много хуже, чем должна была, и досадно: ну, чего так придираться, давно ли сам был студентом и разве не помнит, что такое волнение? Ну, да для нее не имеет ни малейшего значения оценка, лишь бы она знала предмет.
Обращение "Красная Шапочка" как-то смягчило горечь поражения, даже вызвало, удивительное дело, гордость. Ясно ж: он ждет от нее большего. Если бы относился безразлично, возможно, поставил бы четверку.
Нет, она определенно отвечала плохо. В подготовке не было серьезности и глубины… Отвлекалась многими делами. Теперь стыд-то какой!
Лешка на улице достала зачетную книжку, снова сокрушенно уставилась на тройку и подпись Багрянцева.
Уже успела испортить зачетку! А сколько она должна вобрать на свои узкие страницы бессонных ночей, волнений, тревог…
Сейчас эти страницы чисты, полны ожидания. Но пройдут годы, и множество почерков, подписей соберется здесь. Будет ли она протягивать зачетку с готовностью или неохотно, рассматривать, как сейчас, со вздохом сожаления или с гордостью?
Лешка спрятала зачетную книжку, глубоко задумавшись, побрела дальше. Настроение было явно ниже нуля. Очнулась у носа легковой машины, остановившейся перед ней со скрежетом. Шофер, высунувшись из кабины, что-то кричал о полоумных девицах, от которых нет жизни. К месту происшествия спешил молоденький милиционер-сержант.
- Придется, девушка, платить штраф, - строго сказал он.
Лешка ожесточенно протянула ему деньги.
- Тогда выписывайте сразу две квитанции, мне еще вон там дорогу переходить.
Милиционер деньги не взял, а участливо спросил:
- Что случилось? Почему вы так хотите попасть под машину?
В Лешке заговорил бесенок озорства. Она сделала печальное лицо.
- В университете крупные неприятности.
- Выгнали? - с сочувствием воскликнул милиционер, наверняка заочник Юридического факультета.
Лешка неопределенно мотнула головой.
- Да вы так не волнуйтесь, все еще уладится, - начал успокаивать ее сержант и, бережно взяв под руку, повел к мостовой.
- Мы вам поможем на работу устроиться.
- Регулировщицей?! - невинненько спросила Лешка, а сама еле сдержала смех.
Две пожилые женщины остановились на краю тротуара. Одна из них, посмотрев осуждающе на Лешку, которую вел милиционер, сказала убежденно:
- Аферистку поймали. Ну и молодежь пошла!
Лешка, услышав эту фразу, остановилась неподалеку от женщин, протянув милиционеру руку, мило улыбнулась ему:
- Я подумаю. Спасибо. До свиданья.
Хотела показать язык этим "проницательным" теткам, да воздержалась. С независимым видом проследовала мимо.
В общежитие Лешка пришла с совершенно иным настроением - нечего вешать нос и падать духом при первой же неудаче, высшую математику надо сдать как следует, вот и все!
Саша, натянув на голову дугу наушников, зубрила английский. Наушники не включены в сеть. Для большей звуконепроницаемости Саша подоткнула под них вату.
Узнав о неудаче подруги, Саша не стала утешать, - а именно этого Лешка больше всего боялась, - сказала просто:
- Со всяким может быть!
Внизу, у ребят, кто-то, бренча на гитаре, запел под цыганщину:
Когда гоняет ветер по земле
Снежинки первые и близко время сессии,
Тогда по принципу Ле Шателье
Смещается студенческое равновесие.
- …ррравновесие, - выводит басовитый голос.
Студенты мудрствуют над книгой ночь и день
И бегают толпою за зачетами,
В лабораториях, стряхнув на время лень,
С запущенными возятся работами…
- …рработами, - рокочет бас.
Экзамен сдан… Растаяли во мгле
Переживания минувшей сессии.
И вновь по принципу Ле Шателье
В другую сторону сместилось равновесие.
Саша вытаскивает вату из наушников, сообщает Лешке:
- У меня сегодня любопытный разговор был с Прозоровской, когда мы выходили из университета.
Коротко подстриженные, темные волосы Саши спадают почти на очки.
- Какой разговор? - вежливо осведомляется Лешка, хотя ей сейчас совсем не до этого, мысли заняты иным.
- Да, понимаешь, она заявила, что ей все наше поколение не нравится. И еще: что ей нужен муж, который освободит ее от материальных забот.
- Ну и что ты ответила? - затаив дыхание, уставилась Лешка на подругу, словно боясь услышать не то, что хотела.
Саша, не снимая очков, протерла их стекла пальцем.
- Я сказала: рассуждения эти - беспросветная гниль.
- Правильно! - с облегчением вздохнула Лешка. - Ты понимаешь, она запущена в смысле воспитания, а политически - отсталая.
- Ничего подобного! У нее уже сложилось свое мировоззрение! - не соглашаясь, воскликнула Саша. - Говорит:. "Зачем честность и чистота, если в жизни они только помеха? Я не слепая…"
Я ей доказываю: "Нет, ты слепая! Не видишь, какая борьба за правду идет… Людей невинных реабилитировали… Честно ошибки исправляем. С ложью, жадностью боремся… Разве мы, наше поколение, потерпим несправедливость? А такие взгляды, как твои, не к лицу комсомолке".
Она, видно, перепугалась и на попятную: "Это я, говорит, нарочно. Тебя испытать…"
- Хороши испытания! - возмущается Лешка. - Подожди, радио включу, что там на белом свете делается?
Передавали последние известия. В США к власти пришел Кеннеди. Мы возвратили США сбитых летчиков, американцы обещали прекратить полеты. Вроде бы потепление.
- А Чарли уехал, - посетовала Лешка, - вот бесноватые, поторопились человека отозвать.
Саше что-то не работается. От отца, наконец, пришло письмо - родился сын. Ну, сколько папа получает, работая сцепщиком вагонов? Во время зимних каникул надо подработать в ремонтных мастерских и послать ему посылочку. Саша заходила в мастерские. Им нужны токари не очень высокой квалификации, а в выпускном классе она уже прилично работала на станке. Да и Паша ее никуда не уезжает.
- Лё, ты на каникулах что будешь делать? - спрашивает она подругу.
- Домой поеду, - говорит Лешка. - Айда к нам? Папа и мама знаешь как обрадуются.
- Ну что ты, - говорит Саша и решительно подсовывает ватку под наушники, - только меня там и недоставало. У меня другие планы…
Багрянцев на ходу впрыгнул в троллейбус. Дверь торопливо стиснула его, Игорь Сергеевич освободился от ее створок и прошел вперед. Он настолько хорошо знал свой город, что сейчас по мелькающим фундаментам домов мог безошибочно определить, где они проезжают: Пионердворец, потом магазин… а это Дом книги…
Правильно ли он сделал, не поставив четверку Красной Шапочке? Ведь мог бы… Нет, правильно! Она умница и все поймет. Дело ведь не в отметке. Ему когда-то Тураев поставил пятерку, хотя ответ свой он начал с признания, что в одном из разделов так и не разобрался.
У Юрасовой живой, восприимчивый ум… Но она должна знать: университет требует полной отдачи сил.
Мысль возвратилась к недавним экзаменам. Лентяй Кодинец думал выехать на карандашах, сам же - ни бум-бум. Мастер "цельно-стянутых" работ. Ну, какой смысл держать посредственных ленивцев в университете, тащить их за уши? Их надо сначала на заводе научить уважать труд; сбить шелуху наглости, свойственную бездельникам.
Прозоровская была озабочена одним - выплыть! Память у нее завидная, душу же в учение она совсем не вкладывает. Ясно, что на химфаке оказалась случайно и диплом ей понадобится только как дополнение к приданому. Обучить бы ее ремеслу… Конечно, тройка Прозоровской имеет цену много меньшую, чем тройка Юрасовой.
Вот Павел Громаков - это стоящий парень. Кремневый. На первом и втором курсах ему придется трудновато. А к третьему - наберет высоту и многих оставит позади себя. Упорный, любознательный. Как хорошо выступил он на недавнем партийном собрании… Никаких словесных побрякушек.
Отвечал он сегодня туговато, но чувствовалось, что фундамент складывает прочный.
И Саша Захарова - молодчина. Сейчас, правда, многое воспринимает по-школярски, но трудолюбие, желание стать химиком возьмут свое.
Багрянцев вспомнил свои студенческие годы… Чуть ли не круглые сутки проводил в лабораториях. Гнутов похваливал, но и только… А наставником, подлинным наставником, был Тураев.
Они вечно околачивались то в доме у него, то ждали на улице, чтобы "случайно" пройти рядом хотя бы квартал вместе.
Вся жизнь Тураева, склад его характера, манера держать себя непринужденно и с достоинством, даже одежда, нравилась им. Они охотно приглашали его на свои комсомольские собрания, любили его острые, предельно честные выступления. Без приседания, как перед, детьми, без высокомерия маститого. В Николае Федоровиче всегда чувствовалось уважение к личности и достоинству человека, даже если этот человек еще очень молод и несмышлен.
Помнится, какой неимоверный шум был поднят в университете после того, как в рукописном журнале филологов обнаружили стихи доморощенного поэта: "Я хочу ходить без штанов - у меня красивые ноги".
"Позор! Пошлятина! Наказать!" - кричали самые горячие. А Николай Федорович сказал: "В юности, когда человек стремится во что бы то ни стало утвердить свою личность, он подчас делает это неумно. Вы поверите, что в студенческие годы я был редактором рукописного журнала "Конгломерат нелепостей…" - органа безумцев? Вы поделом всыпали любителю ходить без штанов, но, право же, большего он не стоит".
Багрянцев улыбнулся, вспомнив несчастное лицо незадачливого поэта. "Да, я неудачно утверждал себя", - признался он.
…Багрянцев стал пробираться ближе к выходу из троллейбуса.
Собственно, Тураев же склонил Игоря пойти в аспирантуру, поддержал выбранную им тему диссертации "Синтез и свойства ферритов металлов", заинтересовал этой темой кафедру физики, завод, изготовляющий счетные машины. Для вещества "память" в запоминающих устройствах этих машин работа Багрянцева была весьма полезна. Месяца через три можно будет, пожалуй, предстать перед ученым советом…
Но не странно ли: уже сделанное кажется давно пройденным, вчерашним днем… Будто кто-то другой тогда мучился, искал.
Теперь, когда человек и полимеры побывали в космосе, приблизилась вплотную космохимия, неудержимо притягивала к себе, звала к новому… Высокие температуры - вот чему бы посвятить поиски…
На тротуаре промелькнула девичья фигурка. Юрасова! Нет, не она. Лешка меньше росточком и быстрее ходит. Странное имя. А ей очень подходит.
ЧЕСТНО И ПРЯМО
Зима выдалась какая-то странная: почти бесснежная, временами похожая на раннюю весну. Когда Лешка после экзаменов, в воскресенье, приехала на каникулы в Пятиморск, он встретил ее ослепительным солнцем и, по своему обыкновению… грязью.
Правда, грязь эта была февральская, слегка прихваченная поверху ночным морозцем, присмиревшая до поры до времени, но все же грязь.
С вокзала Лешка отправилась домой пешком, тем более что этим же поездом, только в другом вагоне, приехал и Панарин, отнявший у нее на вокзале довольно увесистый чемодан (маме - электрический утюг, Севке - коньки, папе - два тома Вилиса Лациса и пуховые носки, имеющие особый вес, так как из-за них она дважды ездили на "барахолку"). Стасик, сгибаясь под бременем двух чемоданов, все же находил в себе силы острить:
- Знаешь, как метеоролог, юрист и химик отвечают на вопрос: "Почему нет снега?"
- Понятия не имею!
- Метеоролог заявляет: "…Я бы объяснил, но мне не поверят". Юрист: "Конечно, в этом кто-то виноват. Минуточку! Посмотрим, по какой статье квалифицировать означенное преступление", А химик, - Стасик хитро скосил глаза на Лешку, - самоуверенно обещает: "Говорите, снега нет? Сделаем!"
Довольная Лешка залилась смехом:
- Сделаем!
Полгода назад покинула она Пятиморск, а был он уже для нее каким-то совсем другим: словно возвращалась она сюда после еще одной, долгой жизни.
Она шла семенящим, но быстрым шагом рядом с Панариным и все примечала. На развилке дорог щит с призывом: "Любите свой молодой город!" Промчалось мимо такси… Появилась вывеска: "Маникюр". А вон тех больших домов возле больничного городка не было… Ага, еще одна десятилетка… Открыли широкоэкранное кино… Из-за здания городского комитета партии, завершая площадь, выглянуло крыло школы-интерната… А что это? Книжный магазин! У нас свой! Да какой здоровенный! С зеркальными окнами.
- Стасик, родненький, зайдем?!
- Зайдем, - покорно соглашается Панарин, незаметно пошевелив онемевшими пальцами руки. Из-под серого каракуля его кубанки вылез взмокший чуб, расквасилась на губе сигарета - курил он по-прежнему много.
Лешка кинулась к полкам, обнаружив "Задачи и упражнения по общей химии", восхитилась:
- Подумай, где можно достать эту книгу!
Купила три: Павлу Громакову, Саше и себе.
Недели две назад она услышала, как Громаков объяснял декану: пропустил занятие потому, что отвозил сына и жену в больницу. О том, что у Павла плохо с деньгами, Лешка догадалась, увидев несколько раз, как скудно он завтракал. Она подговорила группу сделать складчину (Кодинец небрежным жестом внес больше всех) и, вложив деньги в конверт, написала на нем: "От профкома на лечение сына".
Лицо Павла пошло красными пятнами, когда она вручала ему конверт.
- Что за глупости… благотворительность…
- Перестань! - строго сказала ему Лешка. - Это решение коллектива. И потом мы настаиваем, чтобы тебе дали комнату в общежитии.
Он взял конверт, пробормотал, что "отработает". Чудак, конечно, отработает.
…По дороге Панарин вспомнил самую свежую новость:
- Валентину Ивановну назначили директором филиала научно исследовательского института.
- Уехала?! - огорченно воскликнула Лешка.
- Зачем уезжать? - с кавказским акцентом произнес Панарин. При комбинате филиал, совсем свой.
- Дожили!
- Между прочим, стараемся! - в тон ей подтвердил Стась. - С инженерной бригадой автоматизировали отделение первых неомыляемых из автоклавов… Чуешь? Нам за это причиталось две тысячи рубликов в новых деньгах. Решили: внести в копилку строительства заводского клуба. Потап на этой стройке уже часов двадцать отработал.
"Через три года приеду на стажировку непременно сюда, - пообещала самой себе Лешка, - непременно".
Вдали, за лесной полосой, в изморози прошел поезд, протянув белый гребень.
- Алка-то где? - неожиданно строго спросила Лешка.