ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Боканов подошел к своему купе. Не захотелось будить пассажиров, и Сергей Павлович остановился у окна, вглядываясь в непроницаемую тьму. Вагон сонно покачивало, лампочки светили утомленно.
До города, где теперь расквартировался его гвардейский артполк, менее пяти часов езды. Наконец-то он снова окажется в своей части.
За послевоенные годы были нечастые встречи ветеранов их полка. И каждая из таких встреч приносила свои горечи и свои радости. Боканов то узнавал подробности гибели фронтовых друзей, то вдруг обнаруживал, что жив человек, в мыслях давно похороненный.
В прошлую встречу, в Москву, в гостиницу "Урал", приехала с протезом вместо правой ноги сибирячка Маша-колокольчик, радистка, прозванная так за песни под гитару в окопах.
Появился комбат Мартесян, кому в сентябре сорок второго года, под Сталинградом, давал Боканов рекомендацию в партию.
Ветераны сидели в зальце ресторана, когда открылась дверь из зала большого - там шла свадьба - и на пороге остановились молодожены. Белая фата невесты, казалось, делала еще ярче ее румянец. Жених - парнишка лет двадцати трех, с руками рабочего человека - обратился к ветеранам:
- Дорогие отцы! Спасибо за то, что вы сделали для нас. Если бы не вы - не было бы этой свадьбы.
…В первое десятилетие после окончания войны Сергей Павлович был несколько раз в своем полку. Но потом очень долго не мог выбраться туда.
…Под Сталинградом даже год пятидесятый казался непостижимо далеким, неясным, как цель, уловленная в перевернутый полевой бинокль.
Удивительны прихоти памяти: она способна утратить что-то большое, важное, но десятилетиями удерживает мелкие детали.
В июле сорок второго года от их дивизии выдвинули в район Цимлы передовой отряд, был в нем и Боканов со своим дивизионом. Бой протекал скоротечно, кроваво. Отбросив противника, остатки отряда возвратились в дивизию. Но сейчас, как ни силился Сергей Павлович вспомнить фамилию командира этого отряда, она ускользала.
Видел его худощавое лицо, слышал высокий голос, даже вспомнил, что когда стояли в резерве под Тулой, то на занятиях по тактике в классе покинутой школы командир все катал глиняные шарики по крышке парты.
Семачев? Сенчаков?
А вот случайное память подсунула с готовностью… От Цимлы Боканов возвратился в Потемкинскую, окопал свои орудия на окраине и тихим солнечным утром шел один широкой станичной улицей. Казались странными и эта мирная тишина, и беззаботные мальчишки, пропылившие к реке.
На высоком крыльце дома с синими ставнями стояла озорная молодуха, кричала через дорогу подруге:
- Наша-то Зинка письмо прислала! Она теперь - зенитная батарея!
…Двумя днями позже полк уходил на рассвете из Потемкинской. На ее околице дед с седой бородой, опершись обеими руками о палку, сказал, глядя мудрыми глазами:
- Нехай вам помогут мужество и сила…
И было в облике деда, в его словах что-то исконно русское, древнее. Может быть, и в 1812 году вот такой же дед говорил такие же слова крестьянам, поднявшимся против Наполеона.
…Их полк перебросили к дальним подступам Сталинграда, под Абганерово. Были яростные артиллерийские дуэли, налеты авиации, когда черные кресты, казалось, вдавливали орудия в землю, прорыв фашистских танков в тыл наших огневых позиций, стрельба прямой наводкой. И подвиг Николая Платова…
Юго-западнее хутора Блинникова Николай, спасая отходящую нашу пехоту, принял бой с двадцатью фашистскими танками, десяток подбил и двумя тягачами приволок все четыре своих орудия к Сталинграду. Николай получил звание Героя. Позже он погиб под Харьковом…
Еще тогда - Сергей Павлович даже точно помнил этот день: тридцатое августа, - в огненном аду, Боканов сказал себе в одну из немногих минут затишья: "Если выживу, то после войны всякие житейские мелочи буду отбрасывать, как малозначащие пустяки".
Но прошло совсем немного времени, и уже в суворовском он остро переживал невыдержанность Ковалева, эгоцентризм Пашкова, легкомыслие Братушкина…
Все же ему очень нужны были эти встречи с повзрослевшими воспитанниками. Они снова и снова подтверждали веру в неограниченные возможности улучшения человеческой природы.
* * *
Город, куда приехал Боканов, оказался небольшим, не торопился проснуться и тоже был уютно укутан снегом. Вдали виднелись белые шлемы церквушки. Всходило солнце, и крест на куполе слепил глаза расплавленным золотом.
Узнав в комендатуре, где найти командование артполка, Сергей Павлович пошел туннелями из сплетенных заснеженных веток.
Словно вспарывая тишину, упали на землю тугие звуки реактивного самолета.
Дежурный у ворот, проверив документы Боканова, куда-то позвонил и разрешил пройти во двор, объяснил, где командир полка.
Длинными рядами стояли кирпичные строения, залепленные снегом. Боканов миновал спортивный и огневой городки, аккумуляторную, столовую, откуда доносился вкусный запах свежего, хлеба, и открыл дверь в штабной корпус.
Новый для Боканова командир полка подполковник Шатров, с бледным, удлиненным лицом и почти красными бровями, ресницами, познакомившись с гостем, повел его на завтрак.
Немного позже в своем кабинете, увешанном расписаниями командирской подготовки, тренажей с офицерами, Шатров отдал несколько распоряжений и предложил Боканову "осмотреть хозяйство".
Они зашли в артиллерийский класс с макетом полигона и пультом, вызывавшим вспышки разрывов.
- Отрабатываем пристрелку по измеренным отклонениям… - пояснил Шатров. - Так ведь, Матвей Семенович? - обратился он к капитану невысокого роста, следующему за ним, словно тень.
- Так точно, товарищ гвардии подполковник! - подтвердил капитан.
Затем командир полка, не без гордости, показал "уголок сержанта". Здесь едва ощутимо попахивало оружейной смазкой, собрано было все, что необходимо младшему командиру для подготовки к занятиям с солдатами.
В комнате комбата Шатров достал новые огневые планшеты, напоминающие плоские ящики, что-то тихо сказал капитану. Офицер исчез, а командир полка повел Боканова к артиллерийскому парку, похожему на высокий гараж.
Недалеко от этого сооружения стояла зачехленная гаубица. Возле нее напрягся в готовности сержант, застыл, немного сутулясь, тот самый Матвей Семенович, что таинственно исчез несколько минут назад.
- Может быть, посмотрим действия орудийного расчета? - как-то небрежно, словно бы мимоходом и не надеясь на согласие, спросил Шатров.
Но Сергей Павлович прекрасно понимал, что командиру полка хочется показать гостю слаженность расчета и что именно для того, чтобы привести сюда расчет, исчезал Матвей Семенович.
- Я бы хотел посмотреть, - только успел произнести Боканов, как раздалась властная команда сержанта:
- Орудие - к бою!
И парни-крепыши подбежали к гаубице, расчехлили ее.
Все было, как всегда: ефрейтор-наводчик, рядовые - замковой, установщик, заряжающий… Но сама гаубица оказалась необыкновенной: домкрат приподнял ее колеса, и орудие прочно легло на три широко раскинувшиеся лапы. Это устройство, видно, давало возможность и кругового обстрела, и необходимую устойчивость для точного огня.
Ефрейтор-наводчик, широконосый паренек лет девятнадцати, уже самозабвенно прильнул к оптической панораме. Ствол орудия приподнялся, грозно высматривая ему одному видимую цель.
- Орудие к бою готово! - так же властно доложил Матвею Семеновичу сержант.
- Время? - спросил подполковник Шатров.
- Сорок пять секунд, - тонким голосом произнес Матвей Семенович.
- Отбой! - разрешил подполковник, ревниво кося краешком глаза из-под красной брови в сторону гостя: оценил ли сноровку бойцов?
Гаубица покорно опустила ствол, вобрала свои лапы, стала на колеса.
- Разрешите познакомить вас с расчетом? - спросил Шатров у Боканова. - Сержант Еськов… До армии - колхозник. Изъявил желание поступить в Высшее командное военное училище.
Еськов щелкнул каблуками.
- Донской казак ефрейтор Васильченков.
Довольная улыбка тронула губы ефрейтора: видно, рад был, что командир полка назвал его донским казаком.
- Рядовой Юсамбаев… Прибыл к нам из Караганды. После окончания средней школы… Отличник боевой и политической подготовки…
Юсамбаев приподнял скуластое лицо, расправил грудь.
- Полковник Боканов - ветеран нашей части, - обращаясь к бойцам, сказал Шатров, - в Великую Отечественную войну был командиром артдивизиона… Сергей Павлович, - перешел он на неофициальный тон, - не смогли бы вы сегодня, после обеда, побеседовать с артиллеристами? Рассказать, как воевал наш полк…
- Считайте, что договорились… Кто у вас командир дивизии? - спросил Боканов Шатрова, когда они возвращались в штаб полка.
- Новый… еще молодой. Полковник Гербов…
Сергей Павлович пораженно уставился на Шатрова:
- Семен Прокофьевич?!
- Да… Из Казахстана к нам приехал.
- Ну и как?
- Насколько я могу судить, человек справедливый и знающий. Недавно орденом Красного Знамени награжден…
* * *
Навстречу Боканову шагнул от стола приземистый, широгрудый полковник. Неужели Семен? Да, его тяжеловатый подбородок на удлиненном лице, его выжидающе всматривающиеся глаза, рассыпчатые волосы…
- Сергей Павлович!
- Семен!
О таких, как Гербов, говорят - "широкая кость". Семен склонен к полноте, но, вероятно, побеждает ее спортом.
В кабинете Гербова - клавишный телефон. На нем, за матовыми окошечками, загораются огоньки, когда почтительно напоминает о себе зуммер. На стене, между окнами, - карта районов учений, а в углу - несколько неожиданная… пальма.
Они сели в кресла перед небольшим столом. Неторопливым движением Гербов протянул Боканову пачку сигарет "Аида" в красно-черной упаковке.
- Ку́рите?
Посмотрел смеющимися глазами.
- Я уже два десятка лет… - начал было Сергей Павлович и осекся. Ведь они вместе тогда бросали, на выпускном вечере. - Так ты куришь?! - уличающе воскликнул Боканов.
Гербов спрятал сигареты в шкафчик.
- Только для гостей, - сказал он по-английски.
- Ты человек слова, - тоже по-английски ответил Сергей Павлович.
Боканов рассказал Семену о вчерашней встрече в суворовском. Гербов вздохнул сокрушенно-виновато, лицо его даже помрачнело:
- Я здесь изрядно запарился и не смог приехать. Так жалею.
Гербов стал выспрашивать, как выглядят Ковалев, Снопков, Каменюка, Пашков, как устроилась их жизнь. И опять сокрушенно поцокал:
- Эх, служба… Но на следующую-то встречу непременно приеду. Я ведь, Сергей Павлович, года три работал воспитателем в Орджоникидзевском суворовском. По вашим стопам пошел…
Семен и теперь не выговаривал букву "л", и у него получилось: "пошев".
- А я кое-что успел посмотреть в твоем хозяйстве, - сказал Боканов.
- Ну и как? - встревоженно поглядел Гербов. И стал походить на прежнего вице-старшину, обеспокоенного тем, все ли в его подразделении в порядке.
Они еще поговорили с полчаса. Гербов спохватился:
- Да что же это, Сергей Павлович, все обо мне и обо мне. А как вы живете?
- В трудах и заботах, - весело посмотрел Боканов, - инспектирую училища… Половина жизни на колесах…
- А сын?
- Поторопился сделать дедом. Нина немедленно меня на внука променяла.
- Все идет своим чередом, - задумчиво, по своему обыкновению, медленно, произнес Гербов.
Зазвонил телефон. Семен снял трубку.
- Полковник Гербов… Слушаюсь, товарищ генерал. Вас понял. - Положил трубку, вздохнул: - Труды и заботы… Сергей Павлович, - просительно посмотрел он, - я надеюсь, вы зайдете сейчас к нам домой? Познакомитесь с моим святым семейством…
Боканов прикинул: до отхода поезда оставалось часа четыре.
- С удовольствием.
Гербов набрал телефонный номер:
- Жека, ты?
В трубке послышался юный голос.
- Буду через десять минут. Приведу с собой дорогого гостя… Какого? Своего воспитателя…
Да, да, Сергея Павловича. Что за визг? Приготовь там всё…
Семен Прокофьевич положил трубку:
- Это Женька. Учится в девятом классе, математик и… музыкант - не частое сочетание? Старший учится в московском баумановском… Прямой проводник технической революции…
Они подошли к небольшому дому, минутах в пяти ходьбы от штаба дивизии.
Дверь открыл худенький белокурый юнец, уставился на Боканова с нескрываемым интересом. Помог ему снять шинель, положил на вешалку папаху.
- Ну, давай знакомиться, - протянул руку Боканов.
- Евгений Гербов, - почтительно, но с чувством собственного достоинства представился мальчишка. - У нас в доме все вас знают…
- Разговорился… - усмехнулся Гербов. - Мама где?
- Побежала в магазин… - выпалил Женя и спохватился: не сказал ли лишнего, - Сейчас придет…
- А Гербов-младший?
- Спит как бобик, - сообщил он мягко и смутился: можно ли так в присутствии воспитателя отца?
…В большой комнате, обставленной со вкусом, они сели на диван.
- Ты уроки сделал? - поинтересовался отец.
- Сочинение не дописал… Ничего, успею.
- Понимаете, Сергей Павлович, лепит орфографические ошибки без зазрения совести… В кого бы это? Мать грамотная, да и я вроде бы…
Сергей Павлович улыбнулся, и Гербов, вдруг вспомнив что-то, помял крутой подбородок:
- Ну, не так, правда, сразу…
Когда Семен появился в суворовском, то хотел изучать только науки военные. А его, фронтовика, заставили учить: почему надо писать "на площади", но "на площадке", "в тетрадке", но "в тетради"… Ничего - одолел.
Позвонили в дверь.
- Моя донская, семикаракорская казачка! - просиял Гербов и быстро пошел открывать.
Рослая, статная Тамара Леонтьевна, в пуховом платке, облепленном снегом, остановилась на пороге:
- С приездом!
Снег еще не стаял на ее темно-каштановых волосах, выбившихся из-под платка, на сросшихся бровях; полные губы, карие глаза приветливо улыбались.
Она передала сыну увесистую сумку, быстро сбросила шубу - ее подхватил муж, - крепко пожала руку Сергея Павловича. Собственно, такой он ее и представлял по описаниям Володи: правильные, прямо-таки классические, черты лица, покатые плечи, высокая шея, решительность и величественность во всем облике.
- Историк, директор школы и… начальник семейного гарнизона… - шутливо начал перечислять Гербов.
В том, как он это делал, как смотрел на жену, Боканов почувствовал, что Семен гордится ею, что он из тех мужей, что дома с удовольствием признают над собой неугнетающее повелевание любимой. Вероятно, даже самому сильному человеку необходима разрядка, часы, когда он с готовностью ослабляет волю.
Здесь, по всей видимости, был необременительный и добровольно принятый матриархат.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Половину обратного пути Ковалев проделал поездом, а затем взял билет на самолет.
Из аэропорта, перед отлетом, позвонил в часть. Дежурил старший лейтенант Борзенков.
- Гости были? - поинтересовался Ковалев.
Борзенков, сразу поняв, что подполковник спрашивает об инспектирующих, успокоил:
- Никак нет…
"Странно", - подумал Владимир Петрович.
- Как настроение, Алексей Платонович? - спросил Ковалев.
- Все в порядке, - после едва заметной паузы бодренько ответил старший лейтенант.
Незадолго до отъезда в суворовское у Ковалева был достаточно неприятный разговор с Борзенковым.
Алексей закончил высшее общевойсковое училище с отличием. Любил говорить, что "воковец".
Вымытый, отутюженный, с гребнем каштановых вьющихся волос, с неким намеком на бакенбарды, старший лейтенант был модником: носил узкие брюки, укороченную шинель, фуражку блином (вытащил из нее пружину). Пытался даже сшить ее "по морскому образцу", с кантом повыпуклее, но ироническое замечание Ковалева: "На флот переводитесь?" - заставило Борзенкова не появляться в этой фуражке на службе.
Даже рукава рубашки Борзенков в жару подтягивал с какой-то небрежной молодцеватостью, повыше запястий, всем видом показывая готовность исполнять приказание.
Огромную свою энергию Борзенков часто тратил на достижение целей пустяковых.
Он умел легко организовать для друзей отдельный столик в переполненном ресторане, бутылку "Твиши" из-под полы, разговор на междугородной по телефону вне очереди.
"Одну минуточку, все будет", - успокоительно говорил Борзенков тем, кто его сопровождал, и, доверительно пошептавшись с метрдотелем, отпустив комплимент телефонистке, мило улыбнувшись продавщице, сообщив буфетчице, что он "на данном этапе холост", творил сомнительные чудеса сервиса.
Борзенков, несомненно, знал тактику, связь, инженерное дело. В случае нажима проявлял старательность, умел выполнить приказ и уже два раза выводил свою роту на первое место. Но у него почти отсутствовала, как принято говорить в армии, личная инициатива в службе. Именно в службе. К тому же старший лейтенант был начинен бодренькими стереотипами.
- Как дела, богатыри? - останавливался он возле солдат.
- Копаем…
- Правильно!
Довольно неприятная манера говорить с людьми как-то сверху вниз и мимоходом.
И еще любил Борзенков погулять. Жена его, Валя, работала литсотрудником в городской газете, была заботливой матерью, верным человеком. Когда дело коснулось ее чести, не захотела идти на компромиссы и едва не выставила муженька из дому.
Он каялся, умолял "ради сына" простить, говорил, что "оступился", что подобное никогда не повторится.
…Да, разговор с Борзенковым у Владимира Петровича был не легкий.
- Не пора ли, - спрашивал Ковалев, - прекратить ваши похождения, ставшие в городе притчей во языцех? Какую значительную цель в жизни поставили вы, Алексей Платонович, перед собой? И как к ней идете? Объясните - как? Или предпочитаете обочину? Не лишайте меня возможности уважать вас!
- Все понял, - только и нашел что ответить Борзенков.