О том, что на стенах каменных домов у моста Токи–ва остались тени людей, исчезнувших в момент взрыва. О том, что на деревню у реки Яманотэ полил дождь из бумажных денег, прилетевших, как говорят, из отделения Осакского банка в центре города. О том, что на крышу школы в районе Яга упали два быка. О том, что на западной окраине города, в районе Такасу, по ночам появляются привидения: идут вереницами маленькие дети без голов, в обгорелых лохмотьях.
- Все–таки странно, - сказал военный с повязкой на голове. - На одном заводе почти в центре города все машины уцелели и люди тоже. Они сидели в подвальном помещении.
Железная дорога тоже мало пострадала, - заметил мужчина в больничном халате. - Через два дня после пикадона на Санъёской линии поезда стали ходить по расписанию.
Сумико, приоткрыв рот, прислушивалась к разговору. Потом потянула дядю за рукав. Он повернул к ней раскрасневшееся лицо.
- Ну, чего тебе? Я молчу ведь…
А почему назвали так - пикадон?..
Пика! Это значит: вспыхнуло и блеснуло. А потом, - он сделал такой жест, как будто что–то разорвалось, - дон! Вот и пикадон.
Пожилая женщина в халате с гербами повернулась к Сумико и спросила:
- А вас где лечили? В ихнем госпитале?
Нет, в японском, - ответила Сумико. - А потом стали приходить иностранные врачи.
Говорят, что ихние врачи очень усердно изучают пострадавших от бомбы, - сказал военный с повязкой, - особенно интересуются составом крови. Как у девочки с кровью?
Насчет крови господин доктор ничего не говорил, - сказал дядя. - У нее только ожог и иногда глаза болят…
Это от лучей бомбы, - заметил студент.
Он стал что–то тихо говорить мужчине в больничном халате. Все замолкли и стали прислушиваться.
- Уцелеть–то уцелели, - говорил студент, - но… радиация - страшная вещь. Профессора Асано и Ва–танабэ считают, что у обожженных лучевая болезнь может возникнуть в любое время… даже через десять лет.
Получается, что все обречены… - начал мужчина в больничном халате, но, заметив, что Сумико прислушивается к разговору, повернулся к "окну и громко засмеялся. - Смотрите, монахи идут с большими мешками, собрали подаяния. А этот щеголяет в бабьих шароварах.
Пожилая женщина пристально посмотрела на Сумико и, покачав головой, вздохнула. Потом вытащила из баула несколько персимснов и протянула девочке.
- Вас, значит, вылечили иностранные врачи? - тихо спросила женщина в капоре.
Сумико сердито замотала головой:
- Нет, они только кололи меня и фотографировали, и брали кровь, и… не давали никаких лекарств.
Дядя дернул ее за рукав. Она замолчала.
- Говорят, что вдруг начинается кровотечение из носа или появляются пятна на теле, - сказал мужчина в котелке. - И тогда начинается горячка…
Хватит об этом! - громко сказал военный и, повернувшись к студенту, заговорил о каком–то профессоре, лечившем его глаза.
Сумико спала плохо, часто просыпалась. Рано утром ее разбудил дядя. У него было испуганное лицо.
- Повернись к свету.
Он внимательно осмотрел ее шею.
- Два красноватых пятна… вчера их не было. Болит?
Сумико потрогала шею.
- Нет, только чешется… наверно, москит.
Женщина в капоре осмотрела шею Сумико и кивнула головой.
- Меня тоже кусали ночью. Наверно, блохи.
Если блохи, то ничего. - Дядя послюнил палец, провел им по оконной раме, черной от сажи, и стал прикладывать палец к пятнам на шее Сумико. - Поставим печатки… чтобы не спутать с другими пятнами, если они появятся…
Только на лице не надо, - жалобно протянула Сумико. - Некрасиво.
Все засмеялись.
Поезд вошел в тоннель и стал ползти медленно–медленно. Выйдя из тоннеля, остановился. Из–за горы вынырнул самолет и стал кружиться над пагодой.
возвышавшейся среди сосен. На туловище самолета, у хвоста, был нарисован темный кружок с белой звездой посередине, а по бокам две белые полоски.
Разглядев опознавательные знаки на самолете, Сумико вскрикнула и закрьиГа голову руками.
- Не трогай шею, метки сотрешь! - крикнул дядя и похлопал Сумико по спине. - Не бойся, больше не будут бомбить. Война кончилась.
Они шли по горной тропинке, пробираясь между валунами и голыми кустами диких азалий и кустарникового клевера. Сумико шла впереди, проворно вскакивая на камни. Она часто оглядывалась назад и нетерпеливо махала рукой.
- Яэтян прямо как улитка.
Дорога становилась все трудней, шла по краю обрыва. Внизу в долине стоял туман, сквозь который вырисовывались верхушки кипарисов и криптомерий.
Яэко поскользнулась и села на землю, подвернув под себя ногу.
- Зачем Сумитян пошла здесь? Тут только обезьяны ходят и барсуки–оборотни.
Земля была сырая, на всех горах во впадинах еще оставался снег. Сумико выбрала кратчайший путь из Нового поселка в Старый - через Каштановую гору. Этой тропкой пользовались только углежоги и лесорубы, которых не отпугивали отвесные каменные склоны, расщелины и ущелья.
Когда девушки проходили под скалой, сплошь заросшей красноватым мохом, Яэко шепнула:
- А на другой стороне этой скалы есть пещера. И говорят, если подойдешь к входу и крикнешь: "Здравствуй, Хандзаэмон–сан!" - старый барсук ответит "здравствуй" и назовет тебя по имени. И никогда не ошибается. А потом услышишь, как поют и играют
на сямисене и флейте. Это молодые барсуки, подчиненные Хандзаэмона.
- Хандзаэмон–сан знает только здешних уроженцев, - сказала Сумико. - А приехавших со стороны, как я, наверно, не знает.
А вот там, - Яэко показала на покосившийся шалашик из хвороста под большим дубом, - на прогалинке, застрелился из охотничьего ружья один киноартист из Токио… во время войны. Говорят, по ночам он ходит около шалашика и плачет.
Ночью здесь страшно итти… - Сумико вобрала голову в плечи. - Я бы умерла от страха.
Против оборотней и привидений есть заклинание. - Яэко сложила щепоткой пальцы левой руки и приложила к ладони правой. - Мне дед говорил, что у самураев был такой способ самоохранения от всех бед… делали вот так руками и произносили: "Мариси–тен Мондзюбосацу"…
И помогало?
Говорят, помогало.
Они подошли к висячему мосту. К нижней паре канатов были привязаны брусья, на которые надо было ставить ноги, а верхняя пара канатов служила перилами. Яэко сняла сандалии, засунула их за пазуху, послюнила палец и провела им по бровям и, ухватившись за канаты, осторожно пошла по качающемуся мосту. Перейдя на ту сторону, крикнула подруге:
- Не смотри вниз, а то… - она покрутила пальцем перед глазами, - закружится вот так…
Сумико перешла мост и, тихо простонав, опустилась на мох.
- Ой, как страшно! Если бы не твердила заклинание, сорвалась бы…
Яэко засмеялась.
- Вот видишь, как помогает. Отгоняет все бед$>1.
Она подошла к обрыву.
- Все видно отсюда. Вон рыбацкий поселок. А речка, как змея, выползает из долины и бежит к морю. А правее - полигон как на ладони. Вот те круглые домики, похожие на перевернутые волчки, - это казар
мы. Видишь американский флаг на шесте, а дальше полоски… насыпи, а между ними самолеты?
Сумико прищурила глаза.
- Плохо вижу. Опять что–то с глазами, как в прошлом году. На этот раз, наверно, у меня…
Яэко быстро перебила ее:
- Не говори чепуху, не от этого! А потому, что шьешь по ночам.
В хорошую погоду отсюда можно видеть далеко–далеко… - сказала Сумико, - даже берег на той стороне моря… Корею.
Неправда, Корею никак не увидишь! - Яэко строго посмотрела на подругу. - Нельзя врать.
Сумико втянула голову в плечи и ударила себя по губам. Потом подошла к краю обрыва и заглянула вниз.
- А тут прямо из камней вылезает сливовое дерево, скоро цветы будут.
Солнце уже опускалось за Монастырской горой. Снежные пятна на вершинах дальних гор стали оранжевыми, а складки на них темносиними. Снизу, с долины, ветер донес глухой стук праздничного барабана.
- Скоро стемнеет, идем скорей, - сказала Яэко. - Уже, наверно, начали.
Тропинка круто спускалась вниз. Местами было так скользко, что приходилось цепляться за ветки деревьев и кусты можжевельника. Самый последний спуск был самым крутым и в то же время самым легким: между деревьями был протянут толстый соломенный канат, за который можно было держаться. Девушки спустились на префектурное шоссе.
У поворота дороги они встретили мужчину в вязаной шапочке и крылатке и двух девочек, лет по десять, с узелками. Поравнявшись с Сумико, мужчина остановился, кивнул ей и приветливо улыбнулся, показав золотые зубы.
Шедшие за ним девочки тоже остановились, но он движением половы показал им, чтобы они шли дальше. Он внимательно оглядел Сумико с застывшей улыбкой на лице.
- У тебя тут запачкано или родинка? - Он ткнул себя в щеку.
Сумико провела рукой по лицу.
- Нет… не запачкано.
Сумико хотела пойти за Яэко, но мужчина остановил ее жестом руки. Улыбка на его лице стала еще шире.
- Ты приехала сюда, кажется, сразу после войны? Ишь, как выросла! Учишься в школе?
Кончила…
Значит, у тебя глаза в порядке. Какого года рождения? Год мыши?
Нет, год кабана.
Хо, уже совсем взрослая. Семнадцать. Если родилась в год каба'на, значит бойкая, с норовом. А где у тебя этот самый келоид? Тут? - Он приложил руку к своей груди, потом к животу.
Нет… - Сумико покраснела и показала на плечо. - Здесь.
А пятна на теле появляются?
Она мотнула головой и пошла вперед, но мужчина, сделав шаг в сторону, остановил ее.
- Хочешь поехать в город? - быстро зашептал он. - Будешь носить европейское платье и каждый месяц откладывать деньги. Сможешь хорошо устроить жизнь. Вот смотри, какие объявления…
Он вытащил из–под крылатки газету и развернул ее, но Сумико, отскочив в сторону, побежала к Яэко.
- Не оборачивайся! - сердито прошипела Яэко, схватив подругу за рукав. - Идем скорей! Зачем разговаривала с ним?
Всё знает обо мне.
Этот Барсук–Санта знает всё. Раньше был поваром в городе, а недавно занялся этим делом… ходит по деревням и набирает девочек, потом продает их. И все становятся этими… панпан–девками, которые гу-* ляют с иностранцами. Не оглядывайся!
Стоит и смотрит сюда, - хихикнула Сумико.
Уже темнело. За кипарисовой рощей с часовенкой
божества Инари мелькали огоньки и раздавался стук ручного барабана. Девушки прибавили шагу. Вдруг
Яэко остановилась, прислушиваясь к быстро приближающемуся рокоту. Вскоре он заполнил все небо. Но самолетов не было видно: они летели за облаками.
- Уже возвращаются, - сказала Яэко. - Это те, что пролетели в сторону моря, когда мы умывались. Уже слетали в Корею и возвращаются.
Время от времени ровный тяжелый рокот перебивался другим звуком, как будто кто–то размахивал над облаками огромным кнутом: сшюу–у–у! сшю–у–у!
В том месте, где дорога сужалась из–за выступающих с обеих сторон валунов, стоял столбик с желтой дощечкой. На дощечке поблескивали буквы из зеркальных стекляшек: "SLOW".
- Написали "медленно", а попрежнему шпарят вовсю, - сказала Яэко. - На прошлой неделе опять сшибли кого–то из Восточного поселка.
Немного дальше на большом плоском камне был наклеен бумажный лист с раскрашенным рисунком: играют дети, а над ними летят два самолета, на одном из них написано: "ENOLA". А в углу по–японски: "Борись с угрозой войны! Мир - в дом, войну - вон!"
- "Инола", - прочитала Яэко. - Так назывался самолет, с которого бросили пикадон.
"Кацу Гэнго", - прочитала Сумико подпись в углу. - Наверно, знаменитый художник… а дети нарисованы плохо. Похожи на головастиков. Я бы лучше нарисовала.
Пошли скорей, - сказала Яэко.
Вокруг здания школы, украшенного бумажными фонариками и ветками остролиста, толпились дети и женщины с младенцами >за спиной. Около грузовика стояли парни. Парни шумно переговаривались, хохотали и хлопали себя по рукам, покрытым татуировкой. Возле земляной арены для борьбы стояла большая кадка, к ней подходили по очереди и зачерпывали деревянным ковшом рисовую брагу.
Яэко толкнула локтем Сумико.
А этот чудак тоже притащился сюда.
У качелей в углу площадки стоял молодой сутулый мужчина в картузе с длинным козырьком и в пальто, накинутом на плечи. На нем были темные очки.
- Странный какой–то, - Яэко фыркнула. - Приехал сюда после Нового года, уже около месяца здесь, но ни с–кем не разговаривает. Я сперва думала, что он слепой.
Ha–днях подошел к нашей калитке и долго стоял… курил все время, - сказала Сумико. - Дядя потом говорил, почему это Таками–сан часто болтается около нашего дома?
Яэко усмехнулась.
- Дядя Сумитян не посмеет прогнать его. Он двоюродный брат госпожи Сакума. Наверно, узнал, что Сумитян тоже попала под пикадон, хочет познакомиться.
Дядя сказал, что Таками–сан долго лежал в больнице в Нагасаки после пикадона и не мог совсем говорить, а потом поправился. Ему время от времени делают переливание крови. Скоро поедет в Киото учиться в университете.
Он немножко сумасшедший, - Яэко строго посмотрела на подругу. - Не надо разговаривать с ним.
Из распахнутых окон школы донесся протяжный возглас:
- Черте–ей ван! Сча–астье в дом!
Из здания школы на крыльцо вышел толстый борец с высокой, похожей на парик прической, с торчащим вверх пучком волос. Он держал деревянный поднос с ящичком, на котором был написан иероглиф "счастье". За ним высыпали на крыльцо мальчики и девочки, густо напудренные, с подведенными бровями и нарисованными пятнышками на лбу, в пестрых бумажных колпаках и с привязанными к шее коробками. На колпаках и коробках тоже красовался иероглиф "счастье".
Парни у грузовиков прекратили галдеж. Среди полной тишины борец рявкнул: "Чертей вон, счастье в дом!" - и неуклюжим жестом швырнул пригоршню жареного гороха в толпу. Все бросились собирать горошины счастья.
Разбросав горох, борец подал команду, и дети в колпаках стали бросать в толпу бумажные кулечки с подарками. Сумико подняла с земли кулечек. В нем оказались завернутые в целлофан засахаренные земляные орехи и две открыточки. На одной были сняты две маленькие девочки - белокурая, в форме американского солдата, и японская, в веночке из хризантем и в разрисованном халате; они стояли друг против друга, выпятив губки, - собирались целоваться. На другой открытке было написано по–английски: "Head, Hand, Heart, Health!", а рядом по–японски: "Знание, Уменье, Дух, Здоровье! Юноши и девушки деревни, вступайте в клуб "Четыре Эйч"! Здоровая телом и духом молодежь - опора Японии!"
Яэко взяла у Сумико открытки и, взглянув на них, швырнула на землю. Все черти, обитавшие в районе школы, были изгнаны. Борец, выпив из ковша сладкой браги, поехал на автомобиле в сторону рощи с часовенкой. Вслед на грузовиках поехали парни, размахивая флагами клуба "Четыре Эйч". Один из парней проорал:
- Идите к часовенке Инари! Сейчас там покажут кинематограф! Американскую картину!
Дети и женщины пошли за грузовиками. Таками тоже поплелся за ними.
- Я не пойду туда, - Яэко потерла ноги и села па ступеньках крыльца. - Расхотелось.
А Кантян придет сюда? - спросила Сумико, но не получила ответа.
Около школы уже никого не было. К крыльцу подошла с шестом маленькая, худощавая Отоё, школьная уборщица. Она подбирала разорванные кулечки и целлофановые обертки и, тщательно расправив их, запихивала за пазуху. Затем стала снимать с помощью шеста бумажные фонарики. Один фонарик ей удалось зацепить, но он сорвался с шеста и упал на землю. С остальными фонариками ничего не получалось, Отоё только тыкала в них шестом и раскачивала.
- Добрый вечер, тетя! - поздоровались девушки.
Сумико взяла у Отоё шест и стала снимать фонарики, тушить их и накладывать друг на друга.
- А вы чего не пошли туда? - спросила Отоё, вглядываясь в лица девушек. - Сегодня веселиться надо.
От нее пахло брагой.
- А мы устали, - сказала Сумико и вздохнула. - Мы уже старухи.
Веселиться надо, - повторила Отоё. - Ты сколько горошин съела сегодня?
А тетя сколько? - Сумико улыбнулась, сморщив носик. - Тридцать?
Тридцать я ела, когда мне было тридцать. - Отоё покачнулась и махнула рукой. - А сегодня мне надо съесть больше…
И поэтому тетя ©место горошин… нехмножко выпила?
Немножко… - Отоё вытерла рот рукавом. - Сегодня меня позвали в усадьбу господина Сакума,, и я гадала всем. А потом угостили. Только теперь делают плохую брагу. Раньше, до войны, варили вкусную, а теперь… весь хороший рис увозят куда–то.
А на чем тетя гадала?
На горошинах. Если бы не была пьяна, погадала бы и вам. Как–нибудь в следующий раз…
Сумико пошарила у себя за поясом и передала Отоё несколько горошин.
- А ты сколько горошин съела сегодня? - спросила Отоё.
Мне надо было семнадцать… - Сумико покачала головой. - Но я не ела. Все равно скоро умру.
Не говори глупости, - сказала Яэко.
Сумико подобрала на крыльце несколько кулечкоз
и протянула Отоё.
- Спасибо, теперь заклею всё, - пробормотала Отоё. - Вчера какие–то мальчишки порвали у меня всю дверь, проклятые.
Она собрала фонарики и ушла.
- Пойдем домой, - унылым голосом сказала Яэко.
Может быть, Кантян пошел туда? - Сумико показала в сторону рощи. - Там уже начали?
Яэко мотнула головой.
- Наверное, занят, если не пришел сюда. А нам нечего итти на сборище клуба "Четыре Эйч". Пойдем домой, только другой дорогой.
3
Они прошли мимо холма, на котором возвышалась белая кирпичная стена усадьбы господина Югэ. У мостика, на опушке бамбуковой чащи, мигал огонек. Яэко схватила Сумико за рукав.
- Это солдаты с базы. Пойдем обратно.
Ничего. - Сумико тряхнула головой. - Пробежим быстро мимо них.
Схватят и затащат в чащу… Идем обратно.
У мостика замелькали два огонька.
- Это не они, - сказала Сумико. - Они бы стояли в темноте, не зажигая света. Пойдем.
Сев на корточки, она стала собирать камешки и прятать их в рукава.
- В случае чего побежим обратно. Пошли.
Яэко сняла сандалии. Сумико сделала то же. Подойдя ближе к мостику, они остановились. Огонек приближался. Послышался хруст веток.
- Бежим! - шепнула Сумико.
Яэко остановила подругу, собиравшуюся бросить камень в сторону огонька.
- Постой, это бумажный фонарик. Это не они. У них электрические.
К ним подошел человек и поднял над головой бумажный фонарик. Потом подошел еще один, высокий, чуть прихрамывающий.
- Яэ? Домой? - спросил О'Н.
Яэко ответила не сразу. Она бросила сандалии на землю, надела их и, отвернувшись, буркнула:
- Думала, Кандзи–сан туда пойдет.