Подойдя к Яэко, Кандзи что–то тихо сказал, они отошли в сторону. Сперва Яэко разговаривала, стоя спиной к Кандзи, но немного спустя повернулась к нему лицом. Парень с фонариком продолжал стоять около Сумико. Его густые брови были удивленно приподняты. Он поднес фонарик совсем близко к ее лицу. Она сердито посмотрела на него, их глаза встретились, и он отвел взгляд в сторону, а она, сердито мотнув головой, пошла к мостику. Человек в каскетке и с рюкзаком за спиной, прислонив велосипед к перилам мостика, чинил его, другой, в студенческой фуражке, тоже прислонив велосипед к перилам, чиркал спичками. Двое парней стояли возле велосипедистов и курили. Все молча проводили взглядом Сумико.
Услышав быстрые шаги сзади, Сумико обернулась. Яэко подбежала к ней и весело заговорила:
- У Кантяна срочное дело, поэтому не пришел. Говорят, хорошо, что мы не пошли сейчас по шоссе. У спуска к водоему стоят два грузовика с базы, один свалился в канаву.
А кто эти велосипедисты?
Яэко ответила не сразу.
- Едут издалека… Велосипед сломался.
Наверно, подписи собирают. Как в прошлом году…
Яэко замедлила шаги, всматриваясь в темноту.
- Пошли тише. Сумитян бегает быстрее меня. Как толкну, сразу же беги обратно к мостику и свистни.
А что случилось?
Яэко продолжала всматриваться в темноту.
- Помнишь Юкио–сан из Союза молодежи? Приезжал к нам перед Новым годом, собирал пожертвования в пользу бастующих шахтеров на Хоккайдо.
Это который раздавал книжечки и играл на аккордеоне? Веселый такой…
Он самый. Сегодня его схватили около Восточного поселка… полицейские. Теперь здесь будут очень строго следить. До сих пор здесь были только аэродром и склады горючего для подводных лодок, а теперь аме решили устроить настоящую военную базу. Она будет называться "Инола".
Как тот самолет?
Тише. - Яэко прислушивалась. - Как толкну локтем, сразу же беги.
Они молча дошли до того места, где дорожка выходила на шоссе. Немного дальше, напротив круглой скалы под высоким дубом, чернела каменная статуя бодисатвы Дзидзо. Яэко вышла на середину шоссе я посмотрела в обе стороны. Потом приставила руки ко рту и свистнула.
- Не услышат. Давай крикнем вместе, как кричат обезьяны, только погромче, чтобы услышали там.
А мне зачем кричать? Зови сама Кантяна. Я не обезьяна.
Сумико подошла к статуе и наклонилась.
- Тут что–то было наклеено на подставке. Наверно, опять рисунок этого… как его… Кацу Гэнго.
Яэко тихо засмеялась.
- А этот с фонариком все время смотрел на Сумитян… держит вот так фонарик и не спускает глаз…
Сумико фыркнула.
- Наверное, тоже свихнулся, как Таками–сан. И лохматый такой…
Его зовут Рюкити. Работает в артели углежогов на Каштановой горе. Кантян дружит с Рютяном, они вместе работали в позапрошлом году на каменоломне, а потом Кантян стал работать в казенном лесу на Тоннельной горе, а Рютян пошел в эту артель. - Яэко подошла к подруге и толкнула ее плечом. -
А Рютян все время смотрел ка Сумитжн. Вылупил глаза, кж будто его лиса околдовала…
Глупая какая!
Сумико отмахнулась. Из ее
рукава выпал камешек. Она подняла его, вытащила из рукавов остальные и, повернувшись в сторону горы, швырнула их в овраг. И крикнула вдогонку:
- Чертей вон, счастье в дом!
Внизу в темноте послышался шелест, словно кто–то убегал. Яэко крикнула:
- Мир в дом, войну вон!
4
Сумико дула то всех сил в бамбуковую трубку, но ничего не получалось. Щепки, собранные в долине, были еще сыроваты и никак не разгорались в печурке, только шипели и дымились. Пришлось подвесить котелок к крюку над очагом, сняв чайник.
За окошком загалдели мальчишки, кто–то заплакал. Сумико бросилась к окошку и отодвинула створку. Несколько мальчуганов барахтались у канавки, возле грядок с рисовой рассадой, отнимая друг у друга добычу - крохотных гольцов, пойманных в типе на дне канавки.
- Нельзя драться! - крикнула Сумико.
Это я поймал, - ответил один из мальчуганов^ подняв лицо, залепленное грязью.
Нельзя было узнать, кто он. Сумико закусила губу, чтобы не рассмеяться, и, нахмурив брови, погрозила кулаком. Другой мальчишка, тоже с выпачканной физиономией, залился плачем, повторяя:
- Я поймал, я поймал!..
Судя по белому лишайному пятну на голове, это был братишка Яэко. Он ползал на четвереньках, пытаясь схватить извивающихся на земле гольцов.
- Вот я сейчас выйду!
Сумико кинулась к двери. На земляном полу у порога лежали только соломенные лапти дяди. Ее сандалий не было, лаптей тоже. Она осмотрела корзину для хвороста и ящичек для древесного угля, пошарила за чаном с солениями и в нише под тюфяками, посмотрела, наконец, под домашним алтариком. Поискала даже в холщовом мешке и в пустой банке из–под керосина. Ее сандалий и лаптей нигде не было.
Пшенная размазня в котелке разогревалась медленно. Сумико помешала угольки в очаге и выглянула в окошко. Мальчишки уже помирились. Они сидели на корточках у обочины поля соседа Кухэя и, положив около себя корзинки, копались в канаве.
Им надо было торопиться. Ку–хэй уже мотыжил землю посередине своего участка и мог пропнать их в любой момент.
На межевых насыпях желтели цветы сурепицы. На всех участках, спускавшихся ступеньками по косогору, уже готовились к вспашке. В этом году весна пришла рано. Жители поселка приводили в порядок бамбуковый водопровод: прочищали стволы и меняли подставки. Несколько женщин копошилось около большой бочки, откуда вода, поступавшая из бассейна во дворе усадьбы господина Са–кума, шла по бамбуковым трубам на поля арендаторов.
А в бассейн вода подавалась с помощью насосов из водоема в долине.
Сумико увидела щупленькую фигурку дяди на лесенке, приставленной к глинобитному амбару во дворе усадьбы. На крыше амбара меняли сосновую кору. Мальчишки побежали с поля Кухэя в сторону тутовой рощицы, начинавшейся у домика Дзинсаку. Они перелезли через насыпь, обложенную камнями, и скрылись за ней. Из домика Дзинсаку вышла его дочка Харуэ с лоханками на коромысле и пошла вниз, в сторону лощины.
Из тутовой рощицы показался мужчина в рубашке защитного цвета и солдатских штанах, подвязанных у тциколотки соломой, с корзиной за спиной. Он шел размашистым шагом, придерживая одной рукой корзину. Из нее торчала ветка с цветами сливы. Подойдя ближе, он замедлил шаг, поправил взлохмаченные волосы и вытер рукавом лицо. Он смотрел в сторону ее дома.
Сумико отодвинулась от окошка и провела рукой по волосам, смахивая приставшие соломинки. Когда парень подошел еще ближе, она задвинула створку. На газетной бумаге, наклеенной на оконную решетку, в нескольких местах были наложены заплаты из аккуратно вырезанных кружков бумаги, но в нижнем углу правой створки оставалась одна маленькая дырочка. Если сесть у окошка и прильнуть к нему лицом, дырочка приходилась как раз на уровне глаза.
Он медленно–медленно прошел мимо плетня, оглянулся, пошевелил густыми бровями, сделал еще два шага и исчез - в дырочку можно было видеть только пространство от конца плетня до персимонового дерева у калитки. Сумико разглядела его как следует. В тот раз, когда он стоял перед ней, подняв бумажный фонарик, на нем была черная фуфайка. На вид ему не больше двадцати четырех - двадцати пяти лет. Чуть–чуть моложе Кандзи. В корзине, вероятно, древесный уголь. Яэко сказала, что его зовут Рюкити и что он углежог. Но почему из его корзины торчит ветка с цветами горной сливы?
Сумико отошла от окошка, уселась у порога и, закинув кончик начатой веревки за плечо, стала вплетать соломинки в другой кончик веревки, зажатой между ступнями. Работала она быстро - веревка все время двигалась снизу вверх. Когда она застревала на плече, Сумико, закинув руку за спину, оттягивала кончик веревки.
За окошком послышались шаги. На оконной бумаге мелькнула тень. Хрипловатый голос спросил:
- Где дом учителя Акаги?
Направо на пригорке, третий дом по правой стороне, - ответила Сумико.
Шагов "е было слышно. Только что–то прошуршало у плетня. Сумико продолжала работать. Когда запас соломы, приготовленной для витья, пришел к концу, она расстелила у порога еще не обмолоченную солому–и со скалкой подсела к окошку, посмотрела в дырочку. Рюкити стоял, прислонившись к плетню, я, держа на руке развернутый платок, на котором лежала книжка, перелистывал ее. Сумико чуть–чуть отодвинула створку и взглянула в сторону сарая - дядя попрежнему сидел на лесенке, повернувшись спиной.
Рюкити читал что–то про себя, сдвинув брови. Послюнив палец, он перевернул страничку, и из книжки выпало несколько листочков. Он успел схватить на лету два листочка, остальные упали на землю. Один листочек скользнул по внутренней стороне плетня и опустился во дворике около кадки для дождевой воды.
Дядя перелез с лесенки на крышу сарая. Он мог повернуться в эту сторону в любой момент. Сумико поднесла руку к шее и стала щипать ее. Рюкити снял корзину со спины и, перегнувшись через плетень, попытался взять листочек, но не достал. Тогда он присел на корточки и, найдя щель в плетне, просунул руку. Дядя стал спускаться по лесенке.
- Уходите скорей! - торопливо шепнула Сумико в дырочку. - Сейчас сюда придут!
Рюкити взвалил корзину на спину, присел и еще раз просунул руку в щель, на этот раз почти до плеча.
Дядя уже спустился па землю. Сумико ударила скал* кой по подоконнику.
- Идут сюда! - прошептала она.
Рюкити встал. У него был смущенный вид.
- Никак не достанешь. Сожги эту бумажку. Очень прошу.
Он запихнул завернутую в платок книжку в кар–хман и зашагал вдоль плетня. Сумико задвинула створку и, низко нагнувшись, пробежала к плетню и схва–тила бумажку. Вбежав в дом, она засунула листочек под свернутые в круги готовые веревки, но тут’ же вытащила обратно и, подсев к алтарику, открыла дверцу нижнего ящика. За мешочком с лечебными травами и пластырями у задней стенки ящичка лежал узелочек с амулетными дощечками. Из–под него выглядывала сандалия с красными плисовыми шнурка–ми. Второй сандалии не было. Послышались шаги во дворике. Сумико успела захлопнуть дверцу ящика и засунуть бумажку за пазуху.
Дядя снял холщовые носки с резиновой подошвой и бросил их у двери. Затем стянул с шеи утиральник и вытер им лицо.
- С кем разговаривала сейчас? Кто стоял у окна, а?
Он придал своему лицу самое строгое выражение: нахмурился и опустил вниз концы рта. У него был такой вид, как будто он собирался заплакать. Сумико выдержала его грозный взгляд и спокойно ответила:
- Окно было закрыто.
Он посмотрел на окно, потом на Сумико.
- Смотри, не разговаривай с чужими. Если будут звать на какие–нибудь собрания и всякие штуки, не смей ходить. В прошлом году в Старом поселке забрали главарей этой самой… молодежной группы. Тоже устраивали собрания, собирали подписи, раздавали бумажки и допрыгались, всех зацапали.
Сумико поставила перед дядей котелок, палочки и чашку. Кончив есть, он достал из–за пояса трубку и закурил.
- Теперь здесь район военной базы. С красными будут крепко расправляться. И не только с красными, но и со всеми, кто с ними имеет дело. Если попадешь к этим самым, то конец. - Он ударил трубкой по ободку очага, выколачивая пепел. - Поэтому без моего разрешения не смей выходить. Мало ли что может случиться…
Он лег на пол, но закряхтел и снова сел, морщась от боли. Сумико подсела к нему сзади и стала растирать ему плечи и постукивать ребром ладони. Он засопел от удовольствия.
- Вот я умру… кто тогда будет делать вот так? - сказала Сумико. - У меня опять болит рубец и часто голова кружится. Наверно, кровь гниет.
Ничего не гниет. У тебя же нет пятен.
-■ Могут появиться… скоро уже будет восемь лет с тех пор, а рубец попрежнему то чешется, то болит. Наверно, белокровие…
- Будешь почагце есть рис - и все пройдет… Господин Сакума на–днях купил соевый завод за Монастырской горой и будет брать на работу местных жителей. Может быть, тебя удастся устроить.
Проводя руками по его спине, она нащупала под верхним халатиком около пояса что–то продолговатое и плоское.
- Мои сандалии куда–то делись, - пробормотала она. - И лапти тоже.
Он кашлянул.
- Выходить из дому будешь только с моего ведома. А то попадешь еще в какую–нибудь беду.
Он растянулся на цыновке и закрыл глаза. Сумико смыла глину с подошв его носков, собрала расстеленную на земляном полу солому и села за работу. Услышав тихий храп дяди, повернулась к нему спиной, вытащила смятый листочек из–за пазухи и тщательно расправила его. Перед тем как приступить к чтению письма, она поправила волосы и взглянула в зеркальце, висевшее на столбике.
Она с трудом разобрала написанное, буквы валились на правый бок. Это какое–то извещение, а вовсе не письмо. Она сложила листочек и запихнула за пазуху.
Под вечер к дяде зашли отец Яэко и отец Харуэ - Дзинсаку. Они пошли в школу слушать речь приехавшего из Токио молодого господина Югэ. Скоро должны были состояться выборы в нижнюю палату, и староста советовал всем голосовать за молодого господина Югэ, так же как в свое время все голосовали за старого господина Югэ, владевшего тогда всеми окрестными горами. За последние годы род Югэ немного обеднел и часть его владений перешла к роду Сакума, который происходил из простолюдинов и разбогател на подрядах во время войны.
Вскоре после ухода дяди пришла Яэко. Сумико рассказала ей о том, как Рюкити выронил какую–то записку у плетня. Яэко прищурила глаз.
- Это он нарочно подбросил… Сумитян прочитала?
Сумико молча вытащила записку и передала Яэко. Прочитав записку, Яэко тоже поджала губы.
- А я думала, что Рютян написал письмо Сумитян…
Сумико презрительно фыркнула:
- Стала бы я подбирать такие письма!
Надо сообщить учителю.
Дядя сказал, чтобы я не выходила из дому, и унес сандалию.
Ладно, я сама передам учителю.
Яэко спрятала бумажку в рукав и вышла, сказав, что зайдет потом.
Сумико выглянула в окошко. Яэко остановилась у калитки и показала на веточку сливы, воткнутую в плетень:
4–Девушка из Хиросимы
- Это Сумитян засунула?
Сумико посмотрела на плетень, покраснела и кив: нула головой.
- У нас тут уже отцвели, а в горах еще нет, - сказала Яэко.
К ней подошла Харуэ - с белым платочком на голове, в безрукавке и черных шароварах, прикрытых красным передничком. Как всегда, она была чистенькая и нарядная.
- Харутян ходила в город? - спросила Яэко.
На щеках Харуэ заиграли ямочки.
- Ходила за лекарствами. А на дороге около круглой скалы работают чужие солдаты. Подозвали меня и дали карамельку. И лопотали что–то по–ихне–му… Я взяла карамельку и убежала.
Яэко неодобрительно покачала головой.
- А что они там делают?
Протянули веревки, поставили какие–то штуки, что–то измеряют. А один с нашивками на рукаве стал по–японски говорить мне…
Харуэ сказала что–то на ухо Яэко и захихикала. Они медленно пошли по улице.
- Я буду ждать Яэтян, зайди непременно! - крикнула вдогонку Сумико.
в
Она удобнее уселась у окошка. Стало быстро темнеть, но она не зажигала керосиновой лампочки. Где–то вдали заквакали лягушки. Сквозь деревья замелькало желтое пятно: зажегся электрический фонарь у ворот усадьбы Сакума. Оттуда доносилось мерное постукивание станка для витья веревок - работали во дворе. Сумико надела дядины лапти, подкралась к плетню и понюхала цветы на ветке. Вернувшись в дом, опять села у окошка.
Высоко–высоко за облаками прогудели самолеты. Через некоторое время снова раздался их гул, сопровождаемый свистом. Со стороны усадьбы стал доноситься стук колотушки сторожа.
У плетня неслышно появилась сгорбленная фигура. Сегодня Таками был без темных очков, в халате и кепке. Он подошел к окошку.
- Хотел давно поговорить с вами, - голос у него был приглушенный, как будто его рот закрывала маска. - Наверно, слышали обо мне. - Он легко поклонился. - Я о вас слышал… Вы видите во сне что–нибудь белое? Снег, или белых лебедей, или белые облака…
Сумико замотала головой и отодвинулась от окошка.
- А я вижу. - Таками вытащил из рукава сигару и, щелкнув зажигалкой, закурил. - Мне говорили, что все, у кого атомная горячка, в бреду говорят о чем–нибудь белом. Не думайте, что я сумасшедший, хотя я говорю странные вещи, не бойтесь. Сегодня я очень взволнован. Я узнал, что одна девушка… она жила тогда в Нагасаки так же, как и я, недалеко от Медицинского Института, и тоже случайно спаслась… Она совсем недавно, месяц тому назад, умерла. Все эти годы у нее ничего не было, только сильное малокровие… И вдруг поднялась температура, и она стала говорить о ледяных горах и белых лилиях и через несколько дней умерла.
А следы ожога были? - спросила Сумико, пододвинувшись к окошку.
Был келоид на груди в виде небольшой бабочки. В морском госпитале в Нагасаки ее прозвали "мисс Баттерфлай". Так вот… с недавних пор я тоже стал видеть белые сны. Это предвестие неизбежного.
А к врачу ходили?
На худощавом красивом лице Таками появилась чуть заметная улыбка:
- Бесполезно. Наши врачи еще не научились лечить… Все материалы у иностранных врачей. Они изучили множество больных в Хиросиме и Нагасаки, забрали материалы у японских врачей и объявили все данные об атомной горячке секретными. А мы, уцелевшие, обречены на смерть, как эта мисс Баттерфлай.
А она лечилась?
Нет. - Таками махнул рукой. - Она тоже считала это бесполезным. Ей советовали делать переливание крови и еще что–то… но она ничего не делала. К тому же у нее не было денег. Кровь стоит очень дорого. А ей приходилось работать в ресторане кельнершей и кормить еще родителей и детей, оставшихся от брата, он погиб в Нагасаки.
Многие все–таки живут до сих пор и работают, - сказала Сумико. - Наверно, выздоровели. А та девушка, может быть, умерла от чего–нибудь другого?
Таками закрыл глаза и покачал головой:
- Она умерла потому, что на ней была печать пикадона. У меня келоид на спине ниже правой лопатки, а у вас, я слышал, на плече. Эта печать означает, что кровь отравлена. В тот момент, когда сверкнула бомба, всем нам был объявлен смерттный приговор. Одних пикадон казнил сразу, другие получили казнь в рассрочку. - Он посмотрел на Сумико и кашлянул в руку. - Простите, что я выражаюсь так грубо, прямолинейно… но не хочется обманывать себя и других. В таких делах ложь никому не нужна. - Он поднял руку с потухшей сигарой. - В тот момент, когда блеснула бомба, внутри нас все сгорело, и осталась у нас только оболочка. Вот, например, если эту сигару курить, не стряхивая пепла, то она вся сгорит, .но форма останется. Только форма сигары. А самой сигары уже нет - один только пепел. То же самое случилось и с нами. Мы уже давно умерли… и я и вы. Мы только кажемся живыми, а на деле мы куклы из пепла… Вы молитесь? Нет? И не надо. Никаких богов нет, и никакого неба нет, есть только пространство, в котором летают четырехмоторные шестидесятитонные убивальные машины. Есть только один бог - Пикадон. Пикадон–даймёдзин. Спокойной ночи.