С нею рядом легче жить и работать. На комитете журила кого-нибудь, словно бы удивлялась: "Как это у нас еще водятся такие глупости?"
И всем становилось неловко от того, что такие глупости действительно еще живучи.
В восемнадцати километрах от центральной усадьбы совхоза Степного образовалось Южное отделение. На комитете возник разговор, что там еще не создали комсомольскую организацию, хотя комсомольцев туда уехало много. А скоро уже полевые работы. Дуся тогда спросила:
- Как же так получилось, ребята?
После долгих споров, которые, собственно, свелись к тому, что комитет проморгал такое важное дело, к единому мнению не пришли. Ни у кого и мысли не было, чтобы направить на новое отделение в мартовскую сумятицу кого-нибудь из членов комитета.
Тогда Дуся поднялась, откинув с плеча за спину косу:
- Для чего ж тогда воду в ступе толкли? Надо ж, товарищи, немедленно туда ехать!
Ехать было нельзя, все это понимали. Снег таял вовсю: попробуй-ка, проберись сейчас через овраги! Тогда Дуся вызвалась идти пешком. Все запротестовали, поднялся спор. В конце концов секретарь разозлился и закричал:
- Да замолчите вы наконец!
Дуся настаивала на своем, и ее поддержал Андрей - он хотел идти с нею. Махнули рукой на упрямую девчонку, и Дуся собралась в путь. От попутчика наотрез отказалась. Андрей сначала обиделся. Но можно ли было сердиться на Дусю? Она отправилась в путь чуть свет. Андрей поджидал ее за околицей. Принес обыкновенную лыжную палку - все же в дороге с палкой было удобнее. И опереться можно, и прыгать легче, если потребуется.
Дуся улыбнулась:
- Спасибо, Андрюша. А я не догадалась.
И она пошла. Оглянулась, помахала ему рукой и скрылась за увалом.
О ней ничего не слышно было больше недели. В комитете начали беспокоиться, кляли себя за то, что отпустили ее одну. Уже согнало снег с полей, обмелели ручьи в оврагах. В один из ярких дней начала апреля ворвалась на центральную усадьбу бричка, запряженная парой лошадей, а на бричке - пятеро комсомольцев и с ними Дуся. Въехали в село с песней, подкатили к дому, где помещался комитет комсомола. Один из приехавших заорал во все горло, не вылезая из брички:
- Алло! Секретарь! Принимай нового секретаря комсомольской организации Южного!
Кто был в комитете, все высыпали на улицу. Ребята вывалились из брички, бережно высадили Дусю.
- Молодец, Дуся! - сказал обрадованный секретарь комитета.
Пожал ей руку и Андрей, спросил:
- А где же секретарь Южного?
- Здорово живешь! - засмеялись комсомольцы. - А кому ты сейчас руку жал?
- Да вы что, ребята!?
- Ничего! Избрали и все. Такие девушки самые подходящие для нас.
Дуся взглянула на Андрея, и он понял немой вопрос: "Как же могло быть иначе, Андрюша?"
Ох, как скучал теперь Андрей по девушке и ребятам из совхоза. Много читал. В правом углу избушки пристроил что-то наподобие книжной полки. Мало пришлось учиться: кончил только восемь классов. Мысль об учебе не покидала никогда. Крутая перемена в жизни из-за болезни принесла множество свободного времени. И книги поглощались одна за другой.
У Андрея было пылкое воображение и хорошая память. Порой забывался, и тогда оживало прочитанное. То виделись высокогрудые гордые ладьи князя Олега, смелые схватки с византийцами и Олегов щит на вратах Царьграда. То Жанна Д’Арк, чудесная девушка, облаченная в тяжелые рыцарские латы, увлекала французов на битву за родину против иноземцев. Вместе с Колумбом отправлялся в опасные путешествия искать сказочную Индию, мчался на каравеллах сквозь буйный океан, а впереди была неизвестность, лишь морские чайки были предвестниками легендарного открытия. А потом путешествовал с отважным Никитиным, и голубая Индия поражала его своими чудесами.
…Пожар, кажется, потушили. В том месте курился белесый дымок. Еще роса на траве не обсохла, еще в голубой лесной тени было прохладно, еще солнце палило не так жарко. Расстелил в тени избушки одеяло и забылся над книжкой.
Отвлекли ребячьи голоса. Отложив книжку, Андрей приподнялся. Их было четверо, этих голосистых мальчишек. Они поднимались на вершину по северному склону, выбрались на кремнистый гребень и направились к избушке. Впереди вышагивал старый знакомый, тот самый вихрастый мальчуган, которому мать купила новые тапочки для лесных хождений. Звали его Борисом.
Гомонливая компания подошла к Андрею. Он поднялся. Мальчуганы наперебой стали о чем-то рассказывать. Андрей засмеялся и сказал:
- Обождите. Не все сразу. Давай говори, Борис.
- Там дикий козел в яму провалился! - выпалил Борис, и мальчуганы снова загалдели, стараясь перекричать друг друга.
- Тише! - рассердился Андрей. - Какой козел?
- Обыкновенный. Только без рогов, - сказал Борис.
И ребятишки повели Андрея к месту происшествия. Спустились вниз, пробираясь сквозь заросли малины. Впереди шел Борис. Иногда он вовсе пропадал из глаз Андрея - высокий был малинник, и только среди зелени алела тюбетейка. Андрей подумал тепло: "Следопыт! Как он тут быстро освоился!"
Возле шурфа остановились. Когда-то в этих местах ходили геологи, набили шурфов, а потом забросали их жердями. Но этот шурф был мелким и поэтому его оставили открытым. Дожди и весенние воды размыли края, сделали их пологими.
На дне ямы действительно что-то лежало. Нагнувшись, Андрей увидел молодую красивую косулю с рыжеватой шерстью. Она испугалась, стремительно рванулась вперед, вскочила на ноги. Но тут же, жалобно вскрикнув, упала и печально глядела на людей большими иссиня-черными глазами. Бока вздрагивали, а черная влажная мордочка неожиданно потянулась к Андреевой руке. Кто-то из мальчуганов оступился, косуля снова дернулась, забилась, и Андрей укоризненно сказал:
- Не бойся, дурашка. Мы не тронем тебя. Вот что, - обратился он к мальчишкам, - давайте вытаскивать.
Андрей отстегнул свой ремень и подал Борису. Нашлось еще три ремня, правда, маленьких, но когда их связали вместе, получилась длинная ременная веревка. Борис прыгнул в яму. Не без труда он просунул косуле под брюхо ремень и связал концы над спиной.
Общими усилиями удалось вытянуть косулю из шурфа. Она настолько была испугана, что не сопротивлялась, а только смотрела на людей печальными глазами.
Косуля лежала на земле и не поднималась.
- Она, кажется, ногу повредила! - присвистнул Андрей. - Плохо!
Так молодая косуля очутилась у Андреевой избушки. Андрей вместе с Борисом сделал загончик, где и поселил пострадавшую. Двух других мальчуганов послал вниз за водой. Сначала животное пить отказывалось, подозрительно посматривало на людей.
- Идем отсюда! - махнул Андрей здоровой рукой, и они спрятались за деревьями. Косуля робко потянулась к ведру, но резко отпрянула - смущал человеческий запах. Однако жажда взяла верх. Косуля приложилась к ведру, и уже никакая сила не могла оторвать ее от влаги.
Теперь Борис целыми днями пропадал на горе. Он где-то раздобыл ржавый серп, резал им для косули траву, бегал за водой к роднику, что пробился у подножия горы, часами просиживал с Андреем, донимая его вопросами.
Андрею нравился смышленый мальчик, нравились бойкие черные, как смородинки, глаза. Неожиданные вопросы Бориса ставили в тупик.
- Дядя Андрей, почему сколько мы ни ухаживаем за козочкой, а она боится нас? - спрашивал он, и глаза в ожидании ответа смотрели прямо на Андрея. Синилов объяснял, что козочка выросла в лесу, дикая, и у нее инстинкт такой - бояться всех, потому что ее могут обидеть или волки, или медведи, или рыси.
А Борис мотал головой и упрямо твердил:
- Мы же ее не обижаем!
Однажды Борис задержался на горе дольше обычного. Андрей забеспокоился, стал выпроваживать мальчугана домой.
- Иди, иди, - говорил он, подталкивая Бориса в плечо. - Мать потеряла тебя, а потом и мне влетит за компанию.
- Не, мама не заругается. Она же знает, где я.
- Все равно. Уж ночь скоро, а идти тебе далеко.
- Я возьму, да и заночую у вас, в избушке. Вот хорошо-то будет!
- Не валяй дурака! - рассердился Андрей.
- У меня мама хорошая. Я ей сказал: мама, может, я заночую у дяди Андрея. Она говорит: ночуй, только будь осторожен. Чудная! Волки тут, что ли?
- И волки есть.
- Ну, уж и волки! Они сейчас человека не трогают.
- Попробуй попадись им на зуб! - улыбнулся Андрей.
- Нет, правда. Они сейчас смирные. Наша учительница рассказывала. И мама. Она тоже учительница.
- Гляди, Борис! - погрозил пальцем Андрей. - Как бы нам с тобой нагоняя не было!
- Не!
Они поужинали, накосили косуле свежей травы. Андреи вдруг спросил:
- Где у тебя отец работает?
- Отца у меня нет, дядя Андрей, - тихо отозвался Борис, вздохнул, поднял глаза-смородинки и добавил:
- Он с другой тетей живет.
- М-да-а… - произнес Андрей и привлек мальчугана.
Тот доверчиво прижался и в порыве откровенности поведал:
- Вот вырасту, я с ним не буду разговаривать. Пусть знает!
Не ложились спать допоздна. Уже звезды высыпали на темном небе. Так и сидели молча на пороге избушки, прижавшись друг к другу.
3
Утром явилась мать Бориса. Борис заметил сначала, как за кустами шиповника мелькнула белая косынка и синяя кофточка. Когда мать вышла на чистое место, вскрикнул радостно:
- Мама идет! - и сломя голову кинулся навстречу. Андрей нахмурился. Этого еще не хватало! Придется сейчас оправдываться. И почему он вчера не настоял на своем, не отправил мальчика домой?
Андрей спустился к загончику, бросил косуле охапку травы, поставил ведро, а сам с тревогой наблюдал, как Борис с матерью подошли к избушке.
- Дядя Андрей! - крикнул Борис. - Идите скорее сюда.
Андрей откликнулся и, внутренне робея, стал подниматься наверх. Гостья на вид была еще молода - лет тридцати, не больше. Лицо открытое, милое, с такими же глазами, как у Бориса. Только эти глаза не были такими наивно-чистыми, как у сына. В них проглядывала житейская мудрость. Роста она была невысокого, с заметно полнеющей талией.
- Здравствуйте, - буркнул Андрей, - мы вас не ждали.
Она приветливо кивнула головой и улыбнулась:
- А вас за Берендея можно принять, - и протянула Андрею руку:
- Нина Петровна Орлова, мать Бориса.
- Очень приятно, - смутился Андрей. - Синилов.
- Дядя Андрей, - опять улыбнулась Нина Петровна. - Этот Миклухо-Маклай, - потрепала она по голове сына, - о вас мне все уши прожужжал. Вот я и решила познакомиться с вами. Благо, предлог был: Боря у вас ночевал. Материнское сердце ревниво!
- Вы знаете, - в отчаянии сказал Андрей, - мне вас угощать нечем.
- Господи! Разве я за угощением шла!
- Тогда садитесь, хоть сюда, - он показал на порог избушки, - хоть сюда, - кивнул на камень, в зависимости от обстоятельств служивший то стулом, то столом.
Нина Петровна села. Разговор не клеился. Андрей, взглянув украдкой на Орлову, поймал на себе ее пристальный взгляд. Стало неловко, и он с грубоватой прямотой спросил:
- За Бориса боитесь?
- Что вы! - смутилась она. - Я просто подумала: зачем вам такая пышная борода? Она не украшает вас.
- Но парикмахер не догадался прийти.
- Вы сами!
Андрей поморщился, потупил взгляд: ему всегда делалось больно, когда кто-нибудь невзначай напоминал о болезни. Правую руку он не мог подтянуть не только до подбородка, но и до груди. Одолевал туберкулез плечевой кости…
Андрей резко поднялся, вошел в избушку. Хотя ему вовсе не нужно было звонить на кордон, все-таки крутнул ручку, взял трубку и спросил время. Это немного охладило.
Когда он появился снова и сел на порог, Нина Петровна ушла с Борисом за ягодами. Андрей взял книгу, но не читалось. Сходил к загородке - там делать было нечего. Лег на спину и стал думать, а думы путались. Осенью поедет на операцию - чистить кость будут. Скорее бы!
Ягодники вернулись поздно, отдохнули у избушки и собрались домой. Нина Петровна спросила на прощанье:
- Вы не обидитесь, если я завтра обернусь парикмахером?
Хотелось сказать спасибо, а вырвалось другое:
- Не стоит. Лучше отпустите завтра Бориса.
- Хорошо, - задумчиво произнесла она, - наверное, я его отпущу.
А назавтра пришли оба. Андрей сам себе сознался, что ждал обоих.
- Берегитесь! - весело сказала Нина Петровна. - Я принесла самое страшное для бороды: ножницы и бритву.
- Вот вы, в самом деле, какие! - пробормотал Андрей. - Лишние хлопоты.
- Какие там хлопоты, я все равно в отпуске, делать мне нечего. Присаживайтесь, где удобнее. И не возражайте! Бориска! Разведи костер и согрей воды. Пока я стригу, чтоб вода была готова!
Андрей покорился. Нина Петровна, как заправский парикмахер, пощелкала ножницами, нахмурилась, сжала губы, обошла вокруг Андрея.
- Ну-с! - улыбнулась она. - Начнем!
Андрей смущенно прятал глаза.
Когда он, чисто выбритый, чувствуя непривычную легкость на щеках и подбородке, поднялся и улыбнулся благодарно, Нина Петровна посерьезнела сразу, взглянула на него с удивлением, будто увидела его впервые.
- Боже! - тихо произнесла она, прижав руки к груди. - Да вы еще совсем мальчик! Сколько же вам лет, Андрей?
- Скоро будет четверть века.
- Двадцать пять! - грустно качнула она головой. - Совсем, совсем мальчик.
С тех пор Нина Петровна частенько наведывалась к Андрею. Что-то влекло ее сюда, ему это было приятно. Однажды она пришла без Бориса. Андрей вопросительно приподнял черные брови, и она поняла, пояснила:
- Друзья сговорили на рыбалку. Просил не выпускать козочку. "Мама, говорит, пусть дядя Андрей козочку не выпускает. Завтра приду и выпустим вместе".
Косуля за это время поправилась. Хоть и не пугалась своих спасителей, а все же вела себя беспокойно, тосковала по воле.
- Ну, что ж, - согласился Андрей, - у него, пожалуй, больше прав ее выпустить, чем у меня. Подождем.
Нина Петровна присела на камень, Андрей - на свое любимое место, на порог избушки. Обхватив руками колени, Нина Петровна вглядывалась в зыбкое марево, что струилось перед соседней горой. Ветерок шевелил на висках завитки русых волос, и Андрею почему-то очень хотелось потрогать их рукой.
- Что вы так на меня смотрите, Андрей? - спросила Нина Петровна. - Наверное, думаете, какая я старуха? Мне и самой иногда кажется, будто я прожила на свете сто лет, а жить все равно хочется. Расскажите что-нибудь о себе.
И от того, что она заговорила с ним так задушевно, словно с близким, кому можно сполна довериться, ему захотелось рассказать о себе все.
Синилов взял в руки камешек и, крутя его пальцами, тихо начал:
- Мать была больна. Я не помню: ласкала она меня когда или нет. Я самый младший в семье. В войну она умерла. Мне тогда было двенадцать лет. Может, вам не интересно?
- Продолжайте, пожалуйста, прошу вас.
- И остался я один. Жить к себе взял старший брат.
Андрей грустно улыбнулся, вспоминая те далекие и вместе с тем близкие годы, одновременно горькие и радостные.
А было у него три брата. Старший - Василий, молчаливый, угрюмый человек, имел большую семью - шестеро детей, мал-мала меньше. Работал на заводе, на фронт не взяли - остался по брони. Привел в свой дом Андрея и сказал своим:
- Андрюшку не обижать!
Трудно доставалось в большой братовой семье, и не только Андрею - всем. И никогда, никто не упрекнул Андрея, что он лишний рот. Жена Василия не делала различия между ним и своими детьми.
Вскоре после войны прикатил в гости средний брат Виктор. Приехал по какому-то делу: говорил, что в командировку. Навез кучу подарков. Особенно щедр был к младшему брату. Говорил без умолку, горестно вздыхал, сочувствовал трудному житью-бытью Василия и хвастался, что сам устроился лучше. Василий слушал молча, исподлобья наблюдал за Виктором, а потом отрубил:
- Не хвастай! Я лучше тебя живу - у меня дети, видишь сколько! А у тебя нет. Значит, нет у тебя радости.
Виктор обиделся и вскоре уехал. Уезжая, сказал Андрею:
- Ты, брательник, приезжай ко мне. Не покаешься.
Андрей решил воспользоваться приглашением. Не то, чтобы уехать хотел в Свердловск насовсем, нет, просто погостить, посмотреть на город. Жена Василия собрала ему чемоданчик, и Андрей отправился в путь.
- Зря! - в напутствие сказал ему Василий. - А впрочем охотку не сбиваю. Съезди.
В большом, шумном городе Андрей с трудом разыскал квартиру Виктора. Робея, нажал кнопку звонка. Дверь открыла дородная сердитая женщина в цветастом халате. Андрея осмотрела подозрительно.
- Кого надо? - сурово спросила она. Андрей назвался. У хозяйки это не вызвало особой радости. Равнодушно повернулась к гостю спиной и крикнула:
- Витя! К тебе!
Виктор вышел в полосатой пижаме, в тапочках на босу ногу. В коридоре горела лампочка, и тусклый свет ее глянцем ложился на лысину брата.
- А! - произнес он. - Ты! Ну входи, входи.
Хозяева оставили Андрея в кухне, а сами ушли в другую комнату советоваться. Андрей чутко прислушивался к бубнящим за стенкой голосам, но понять ничего не мог.
Наконец Виктор появился в кухне один, присел напротив Андрея и, пряча глаза, начал:
- Видишь ли, какое дело, брательник. Тут у нас появились непредвиденные обстоятельства, так что ты сам понимаешь…
От обиды сжалось сердце: да, Андрей понял, почему так мялся брат, так заискивающе улыбался: не хотелось принимать лишнюю обузу. Ну и пусть.
- Я тогда пойду, - упавшим голосом произнес Андрей. - Я пойду.
- Ты не торопись, - забеспокоился Виктор. - Ты хоть переночуй.
Андрей поднял глаза и вдруг увидел, какое багровое, до противного багровое лицо у брата. И эти капельки пота, выступившие на лбу, тоже были противными, и лысина отсвечивала противно. У Андрея даже дрожь прошла по телу.
- Нет! Я пойду, - уже твердо заявил Андрей. - Я еще успею на поезд.
- Смотри, смотри, тебе виднее, - пожал плечами Виктор. - А то бы переночевал. Утро вечера мудренее.
Виктор ушел в комнату, и Андрей отчетливо услышал, как он переговаривался с женой, сколько дать на дорогу непрошеному гостю. Виктор назвал какую-то сумму, а жена грубо перебила его:
- Не сори деньгами. И сотни ему хватит. Подумаешь, барин какой!
Виктор появился в прихожей и виновато, украдкой сунул Андрею сотенную бумажку. Андрей не взял. Бумажка упала на пол.
- Чудак человек! - удивился Виктор. - Деньги ведь. Бери, бери. Пригодятся.
Андрей выбежал из квартиры, услышал, как жена Виктора прорычала вслед:
- Щенок!
Андрей кинул камешек под гору, вздохнул: его и сейчас мучила обида на Виктора, на его жену.