Содержание:
Домик на окраине 1
Зайнаб-биби 12
Примечания 18
Фазлиддин Мухаммадиев
Домик на окраине. Зайнаб-биби
повести (перевод с таджикского)
Домик на окраине
Наконец-то удалось найти подходящее жилье. Дом дедушки Зиё отыскала, конечно, моя жена Ойша. Правда, и мне не раз попадались неплохие квартиры, но, увы, все, что предлагал я, всегда приходилось не по вкусу моей половине.
- Во дворе у дедушки Зиё и сад и цветник. А главное, совсем близко ручей, - перечисляла она достоинства новой квартиры. - Знаешь, как это важно для стирки! Да, впрочем, разве мужчины знают, что такое стирка и сколько она доставляет мучений?!
Я мог бы напомнить моей забывчивой подруге, сколько воды перетаскал я, когда мы жили на окраине Душанбе. Бывало, по выходным с утра до вечера носил на коромысле воду. Но лучше промолчать…
- Пусть ребенок дышит свежим воздухом, - продолжала Ойша. - Неужели тебе безразлично здоровье собственного сына? Ну, что же ты молчишь? Отвечай же!
- Ты совершенно права, дорогая. Все, что я находил, никуда не годилось. А у дедушки Зиё рай земной, - отозвался я, понимая, что спорить бесполезно.
Попробовал бы я сказать, что от дома дедушки Зиё до школы, где я работаю, больше четырех километров и автобусы по этой дороге не ходят. Да и ей самой надоест каждый день ходить по камням на своих тоненьких, как карандашики, каблучках. Ведь до аптеки, где работает Ойша, больше получаса ходьбы. А ясли, куда мы носим сына, совсем в другой стороне. Но попробуй скажи… Моя супруга в ответ прочтет обстоятельную лекцию о пользе ежедневных прогулок на свежем воздухе или попросту высмеет: "Эх ты, не успел созреть, как в сушеный урюк превратился, лишнего шага боишься". И все равно настоит на своем.
Дело в том, что Ойша не сторонница семейной демократии. Она предпочитает, чтобы власть была сосредоточена в одних руках. Лучше, если в ее собственных. Уже месяца через два-три после свадьбы я довольствовался лишь совещательным голосом. В руки моей дорогой половины перешло не только все наше небольшое хозяйство, но и все дела вплоть до вопросов, касающихся моей работы. И произошло это так мягко, так постепенно, что я даже не заметил, как это случилось.
Конечно, вы можете подумать: "Эх, брат, сам ты, видно, хорош. А теперь нечего сор из избы выносить". Ну что ж, если вы действительно так думаете, могу только позавидовать. Значит, вам повезло и ваша жена не похожа на мою упрямую Ойшу. Значит, вам не приходится каждый день доказывать, что молоко белое или что яблоки растут на яблоне.
Откровенно говоря, я начал рассказывать эту историю вовсе не потому, что я недоволен своей семейной жизнью. Ведь всем известно, что даже на солнце есть пятна, и вряд ли есть в мире хоть одна семья, где бы уж так все шло гладко - без сучка и задоринки. Нет, я вовсе не собираюсь жаловаться на свою жену. Мне просто в последнее время чертовски надоели переезды с квартиры на квартиру.
Спокойно на новом месте прошла только первая ночь. Вечером мы, усталые после суматохи переезда, разложили кое-как наше небогатое имущество, выпили по пиале чаю и улеглись спать.
Рано утром я проснулся оттого, что кто-то обнимает меня и треплет за волосы.
- Хозяин, пора подниматься. Ну, просыпайся же, дорогой, поздно! - тормошила меня Ойша.
Моя любимая супруга имеет привычку награждать меня самыми удивительными прозвищами: "мой повелитель", "хозяин", "учитель". Когда у меня плохое настроение, они ужасно раздражают и кажутся злыми намеками. Но обычно я отношусь к этому хладнокровно: "Ладно, если это доставляет тебе удовольствие, называй как хочешь".
- Хозяева пригласили нас к завтраку. Неудобно не пойти. Просто стыдно. А ну-ка, быстрей поднимайся! - командовала Ойша.
Выходит, если кто-то вздумал пригласить вас на завтрак, так вы должны прервать сладкий сон, бросить все и бежать сломя голову. Как вам нравится логика моей Ойши? Очень хотелось спросить у моей благоверной: "А почему, собственно, неудобно? Почему стыдно? А разве беспокоить усталого человека не стыдно?"
Но я, конечно, не сделал этой глупости. Все равно убедить мою жену в чем-либо невозможно.
На широкой деревянной суфе под виноградником сидели трое: пожилая женщина и два старика.
Как только я поздоровался и сел, Ойша стала представлять мне хозяев. Она это делала по всем правилам, с дипломатической торжественностью, точно от того, как она познакомит, зависело благополучие каждого из присутствующих.
- Вот это дедушка Зиё - хозяин дома. - Она показала на старшего из присутствующих, старика лет восьмидесяти. - А дядюшка Ахрор и тетушка Икбол живут вон там, - улыбнулась Ойша сидящим рядом мужчине и женщине и показала рукой на глинобитные домики, лепившиеся друг к другу внутри двора от самых ворот до стены соседнего дома. - А Заррина, которая вчера помогала нам перебираться, внучка дядюшки Ахрора и тетушки Икбол. Она сегодня спозаранку ушла в Дом пионеров, - закончила моя всезнающая супруга.
- Очень приятно, очень приятно, - откашлявшись, пробормотал я, мучительно думая, что же еще сказать. - То есть мы очень рады, что переехали сюда… то есть мы, как бы это сказать, теперь ваши соседи…
Черт бы побрал это "то есть"! У меня был приятель, который через каждое слово повторял это несчастное "то есть". Я все время передразнивал его, и вот, пожалуйста… Не зря говорят: "Над другом посмеешься - над собой поплачешь".
- Конечно, - степенно ответил дядюшка Ахрор, - вы рады, и нам хорошо. - Хотя мы люди старые, но сделаем все, что в наших силах, чтобы вам, молодым, не было скучно…
- Ну что вы! Почему скучно?! Для нас беседа со старыми, повидавшими жизнь людьми всегда интересна, всегда полезна.
Так мы сидели и обменивались любезностями. Передо мной стояло блюдо, полное прекрасного винограда "джаус", только что снятого с куста. Я взял кисть и принялся за еду, закусывая сладкие ягоды свежими домашними лепешками.
Напротив меня сидел дедушка Зиё. От снежно-белой бороды и усов, белой летней тюбетейки и такого же белого полотняного халата его смуглое лицо казалось совсем темным. Во рту у дедушки Зиё не осталось зубов, щеки сморщились и ввалились. Удивительными были уши. Огромные, круглые, они смешно оттопыривались и точно поворачивались на голос, как звукоуловители.
Я перевел взгляд на дядюшку Ахрора. С ним я встретился еще вчера вечером, и почему-то тогда он мне показался человеком заносчивым и не очень приятным. Но сегодня он произвел другое впечатление. Правильными чертами лица, аккуратно подстриженной бородкой, мягким и доброжелательным взглядом он больше всего походил на ученого. Когда он зачем-то привстал, стало видно, какой он высокий и статный.
Тетушка Икбол сновала между суфой, на которой мы сидели, и кухней, как челнок. Слово "старуха" совсем к ней не подходило. Глаза у нее молодые, искрящиеся. Она, как и муж, держалась очень бодро, и голос был молодой, звонкий. Замечали ли вы когда-нибудь, как иногда между темными осенними тучами покажется вдруг кусочек чистого синего неба? И хоть покажется он только на мгновение, но как радостно и светло становится сразу на сердце! Вот так же и у нее: когда смеялась или улыбалась, из-под густой сетки мелких морщин на мгновение мелькал отблеск прежней красоты.
Тетушка Икбол принесла в больших пиалах ширчай с плавающими поверху золотыми бликами сливочного масла.
Нить разговора уже давно была в руках у моей половины. Казалось, будто она знает хозяев много лет, чуть не с детства.
- Тетушка Икбол двадцать лет проработала в швейной артели. А дядюшка Ахрор родом из Исфары. А дедушка Зиё получает от колхоза пенсию, - бойко сыпала она. За несколько минут успела выложить биографию каждого из стариков.
Не успели выпить и чайник чаю, как я уже знал, что дедушка Зиё и дядюшка Ахрор с женой, хотя и живут почти одним домом, даже не родственники. Дедушка Зиё из ферганских узбеков. Жена его умерла давно, когда он еще работал в одном из пархарских колхозов. Его отец закрыл глаза уже в этом доме, вскоре после войны. У него один сын - геолог, восемь месяцев в году бродит по горам и ущельям.
У дядюшки Ахрора и тетушки Икбол тоже был сын, он погиб на войне. Четырежды он был ранен, но каждый раз возвращался в строй. Осенью сорок четвертого получил орден и месячный отпуск. Три недели провел дома с родителями и молодой женой, потом снова уехал на фронт и писал письма до самого конца войны. А на второй день после победы - подумать только, какое несчастье! - на второй день после окончания войны погиб. Вскоре от тяжкого недуга умерла невестка, оставив грудного ребенка. Шестнадцатилетняя Заррина, эта милая девушка с не по-детски грустными глазами, единственное, что осталось от них на земле.
Во время этого несколько неуместного, как мне показалось, рассказа Ойши тетушка Икбол перестала крошить в ширчай лепешки и сидела, низко опустив голову. Потом поднялась и пошла к очагу, вытирая глаза уголком платка.
Дядюшка Ахрор тоже перестал есть и сидел молча, уставившись куда-то в одну точку. Наступило тяжелое молчание. Я укоризненно посмотрел на Ойшу, но она взглядом дала мне понять, что не сделала ничего предосудительного.
Наконец, кашлянув, дядюшка Ахрор проглотил оставшийся в пиале ширчай и повернулся ко мне:
- Невестушка рассказывала, будто вы, муаллим, статьи в газеты пишете. Дело хорошее. И подписываетесь "Юсуф Вафо". Я читал ваши статьи. Помню, вы о каком-то киномеханике писали. Молодец, сынок.
От похвалы я вспыхнул, как молодая девушка.
- Да так, балуюсь понемногу, - пробормотал я. - Ничего, конечно, стоящего, но ведь, как говорится, от безделья и тыкву сажать - дело…
- Ну, ну, сынок, скромность, конечно, вещь хорошая. Но писать в газеты - дело серьезное, и говорить об этом надо с уважением. Похвалить человека рабочего, совестливого, или, скажем, вывести на чистую воду какого-нибудь пустобреха - дело нужное и очень полезное.
В это время проснулся наш сын и заплакал. Ойша побежала в комнату. Без нее сразу стало тихо. Все молчали, и я смог без помех осмотреть двор.
Все здесь радовало сердце.
Вдоль дома и айванов шли стройные ряды подпорок для виноградных лоз, большая часть двора и сада была превращена в огород, а вокруг разбит цветник. Пышные кусты роз, олеандров, пестрые однолетние растения, особенно алые канны, гвоздика, гладиолусы ошеломляли щедрым цветением.
Тяжелые грозди винограда для защиты от воробьев и ос были завернуты в бумажные пакеты. Повсюду: на винограднике, перекрытиях айвана - висели клетки с перепелками и куропатками. Пленницы не пели, а только изредка ударяли клювом по стенкам, глухо хлопали крыльями да со скуки прыгали, тихонько раскачивая клетки.
"Чудные все-таки эти старики, - недовольно подумал я, - держат в клетках несчастных птиц и радуются".
Завтрак кончился. Дядюшка Ахрор пошел на работу на хлопковый пункт.
- Милый, отнеси-ка сегодня сына в ясли. Да поскорей, а то воспитательница и так меня пилит, что мы вечно опаздываем, - распорядилась Ойша, поцеловала меня и отправилась к себе в аптеку.
Дедушка Зиё взял маленький кетмень, у которого от частого употребления лезвие стерлось и стало похоже на ущербную луну, и пошел копать картошку.
Тетушка Икбол постелила на суфе одеяла, нацепила на кончик носа очки, укрепив их за ушами веревочками, и занялась шитьем.
- У нас скоро гости будут, - сказала она, заметив, что я наблюдаю за ней, - вот и надо обновить одеяла.
"Интересно, что это старики праздновать собираются? - подумал я. - Детей у них нет, чтобы справлять свадьбу. Заррина еще молода…" Но тут я вспомнил наказ моей благоверной и заторопился в ясли.
В школе полным ходом шла подготовка к новому учебном году. Ремонт еще не кончился, а людей всюду масса. Всем чего-то надо, все куда-то торопятся, кого-то ищут. Работать невозможно. Я собрал свои бумаги, наметки планов, тетрадь с записями и отправился домой поработать в спокойной обстановке.
Но тут…
- Можно, сынок? Я не помешаю? - показался в дверях дедушка Зиё.
Я поднялся и почтительно приветствовал старика. В руках у него было блюдо, полное яблок и крупных персиков, которые называют "сливочным маслом", очевидно, за их нежный желтовато-розовый цвет.
- Дело есть, углум, хочу с вами посоветоваться, - начал дедушка Зиё, усаживаясь против меня за стол. Хотя говорил он по-таджикски, но слово "углум" произнес на своем родном языке. - Вы, пожалуйста, кушайте, не стесняйтесь, отведайте наших плодов, а я пока буду рассказывать… Так вот, углум, этот двор и сад мы еще до войны разбили вместе с отцом. Раньше здесь была голая степь. А уж потом вокруг нашего участка и колхоз начал поднимать земли. А когда город стал разрастаться, то начали дома на этом берегу реки строить. Ну, а колхоз, он стал расширяться за счет вон тех земель. Я раньше работал в колхозе. У нас там большие виноградники и сады. Теперь вот не работаю, дома сижу. - Старик отвлекся и потерял нить рассказа. - Да, старый совсем стал, сижу дома, - повторил он, мучительно пытаясь вспомнить что-то очень важное. - Ах да! - обрадовался он. - Так, значит, двор и сад мы сами с отцом подняли… А в прошлый четверг позвали меня в райисполком. Пошел я. Встретил меня какой-то молодой человек. Уважительный такой, расспросил. Ну, поговорили о том, о сем, наконец подошел к делу. И говорит он мне, углум, что вот, мол, за вашим садом есть небольшой участок земли, засеянный клевером. Так вот, говорит он, отдайте его, отец. Вы, говорит, немало в жизни потрудились, зачем вам еще этот клевер? Сами понимаете, говорит, город растет, ему земля нужна, вдоль реки будут строить новые дома. И верно, давно уже шел такой разговор, что на этих местах власть будет строить разные дома под учреждения. Хорошо, говорю, берите. Все, что власть делает, все к лучшему. Дай бог и мне до новых домов дожить и своими глазами на них посмотреть. Ладно, говорю, стройте. Верно я сказал, углум?
- Конечно, дедушка, вы правильно поступили, - подтвердил я. Надо сказать, я с удовольствием выслушал эту историю и даже перестал огорчаться, что пришлось отложить работу.
- Вы, отец, идите спокойно домой и отдыхайте, говорит он мне, - продолжал между тем старик. - Придет техник, посмотрит вашу землю, вымерит все, а потом государство заплатит за ваш труд, за все ваши посадки и постройки. И верно, так оно и было. И только позже я понял, что здесь не все ладно.
- Как так? - удивился я.
- Совсем не ладно, углум. Один инженер сказал в чайхане, что на месте, где сейчас мой сад, будут строить пивную. Понимаете, углум, не какой-нибудь дом или учреждение, а пивную.
На переносице у деда залегла глубокая складка. Он задумался, продолжая теребить краешек бумаги, расстеленной на моем письменном столе.
- Понимаю, - ответил я дедушке Зиё, когда он выжидающе посмотрел на меня. - Конечно, вам это неприятно. Но что могут сделать инженеры? Ведь они в данном случае бессильны. Им сказано строить, вот они и строят.
- Да зачем же пивную строить?
- Так ведь на то есть план, отец! Вы же сами говорили, что город с каждым годом разрастается, отстраивается. Ломают старые маленькие чайханы и на их месте возводят новые, большие. Так же и с винными магазинами и пивными. Ведь у нас, отец, все по плану делается.
- По плану или без плана, но только строить пивные не следует, - решительно сказал дедушка Зиё с видом человека, принявшего твердое решение, и вышел.
"Ну и старик! - подумал я. - С ним, видите ли, не согласовали план реконструкции города… Впрочем, не удивительно. Люди в старости делаются привередливы. Одни становятся ворчливы, другие ленивы, неряшливы, а некоторые просто выживают из ума. Склероз…"
Увлекшись работой, я не заметил, как прошел день и вернулась Ойша.
- А, папочка, здравствуй! - весело приветствовала она меня. И потеребила сына за ручонку: - А ну, сынок, скажи: "Мой папочка работяга".
- Гм, работяга… это уже что-то новое.
- Новое, новое! Работяга, работяга, тяга рабочая, - повторила с милым лукавством Ойша и рассмеялась.
Невольно заражаясь радостью, которую она так и излучала, я тоже рассмеялся, подхватил на руки жену и сына и стал кружить их. Ойша смеялась, а сын просто визжал от удовольствия.
Мы женаты уже четыре года. Но очень часто, когда встречаемся после работы, нам бывает радостно, как детям на веселом празднике.
Как жаль, что хвалить жену не принято.
Если бы не это, я бы рассказал, какой изумительный человек моя Ойша, какая она умная, добрая и красивая. Вот только… один у нее недостаток. Она слишком хорошо знает, как я ее люблю, и слишком часто этим пользуется. И твердо уверена, что только тогда мужчина вполне счастлив, когда он, по крайней мере, в два раза больше, чем жена, занимается домашними делами.
- Тебя ждет дядюшка Ахрор, - высвобождаясь из моих объятий, сказала Ойша, - выйди, милый, к нему.
Дядюшка Ахрор стоял у ворот и разговаривал с каким-то русским пареньком лет двенадцати. На мальчике были длинные физкультурные штаны на "молнии" и майка. От купания и солнца кожа у него облупилась и висела лохмотьями, как на молодой картошке. Рядом стоял большой бидон с керосином. По-видимому, мальчик нес этот бидон издалека и керосин плескался, потому что обе штанины у него были забрызганы снизу доверху. Ноги тоже были в керосине и отсвечивали в лучах солнца всеми цветами радуги.
- Вот посмотрите, муаллим, - сказал дядюшка Ахрор, - разве по силам ему такая бочка? А он тащит этот бидон от самого базара. Да разве он один? В нашем квартале все: и женщины и старики - носят керосин издалека. А председатель потребкооперации, я слышал, усадил в машину, на которой должны были развозить керосин, всех своих родственников и свойственников и повез их в Шаамбары. Сынок, - взял он меня доверительно за руку, - сделайте доброе дело, напишите про это в газету. Тогда безобразию сразу настанет конец.
- Ну что ж, хорошо, - согласился я, покоренный искренней верой этого человека в силу печатного слова, - обязательно напишу, будьте покойны.
Попрощавшись с нами, мальчик поднял тяжелый бидон и поплелся дальше. А дядюшка Ахрор увел меня во двор, усадил под виноградником и сказал:
- А знаете, муаллим, о том, что председатель потребкооперации отправил машину на курорт, пожалуй, лучше не писать. Доказательств у нас нет, начнете их искать - пройдет много времени. Да и доказать будет нелегко. Подлецы много подлостей делают, а поймать трудно. Научились. Чисто работают. Вы просто напишите, чтобы обязательно в нашем квартале наладили торговлю керосином, а то народ мучается.
На рассвете прошел первый осенний дождь. Когда я встал, солнце уже давно взошло. Но было еще свежо. Редкие порывы ветра качали отяжелевшие от влаги листья.