И была такая тетя Беяз…
У тети Беяз было три сына, дочка и две козы. И как-то утром эта самая тетя Беяз пасла на холме над арыком своих двух коз.
Это был тот самый арык, что течет во двор к Джемшидову. Тот самый арык, для очистки которого учитель Мурсал каждую весну, составив список, собирал по тридцать - пятьдесят рублей со двора. Тот самый арык, на очистку которого он каждую весну вносил за Джемшидова деньги, а потом краснел, сидя у Джемшидова в гостях.
А вот тетя Беяз была уже не та тетя Беяз. Потому что однажды она вдруг собралась и уехала в Сумгаит к сыновьям. Вернулась она оттуда "не в себе". "Не в себе" заключалось в том, что, вернувшись из Сумгаита, тетя Беяз стала говорить своим козам очень странные вещи. Тетя Беяз так говорила своим козам:
- Где мои сыновья? Где они: Ахмед, Акпер, Акрам?! Где мои сыновья? - кричала она и сразу же начинала ругать войну, а потом профессора Джемшидова, хотя с войны прошло уже больше десяти лет, а в том, что сыновья тети Беяз уехали в Сумгаит, Джемшидов не повинен был ни сном ни духом. - Молнии в небе вспыхнут! - говорила тетя Беяз своим козам. - Огонь горящий с неба посыплется!.. - И так она это говорила - просто волосы дыбом.
Она сидела на склоне холма над арыком и проклинала Джемшидова:
- Сколько вранья написал, гореть тебе в адском пламени! Чтоб сын твой под машину попал, чтобы дом развалился, чтоб совы в нем гнезда вили!.. - Тетя Беяз почему-то была уверена, что песенку "Растет Сумгаит, цветет Сумгаит…", которую часто поют по радио, сочинил не кто иной, как профессор Джемшидов, и стоило старухе вспомнить эту песенку, она взвивалась, словно на нее плеснули кипятком.
- Брехун ты, брависир! Брехун! - твердила она своим козам. - "Цветет Сумгаит!.." Чему цвести-то? Да в твоем Сумгаите и земли никакой нет! Асфальт да камни, да ветер - чистый ад! - И она опять начинала причитать: - Бедные вы мои мальчики!.. Несчастные мои детки! Да как же вы там живете? - (Наверное, так получилось потому, что тетя Беяз попала в Сумгаит, когда там еще не было ни зелени, ни деревьев, а скорей всего, для тети Беяз просто не существовало земли, кроме этой деревни, этого арыка, этого зеленого склона).
Козы мирно паслись на склоне. Тетя Беяз оживленно разговаривала с ними, а мальчик по имени Теймур со школьной сумкой в руках стоял, спрятавшись за ограду, и во все глаза глядел на тетю Беяз.
Сколько тогда ему было? В каком он был классе? Теймур точно помнил одно: это было первого сентября, он первый раз шел в школу после летних каникул. Сначала он услышал голоса. Потом выбежала девочка по имени Беневша в белых трусиках и в коротком платьице, она бежала сюда, в эту сторону. Тетя Беяз вдруг вскочила:
- Куда лезешь, брависарово отродье?! Я тебе сейчас!..
Девочка глянула на старуху, закричала. Повернулась, хотела бежать, не смогла. Подоспела Туту ханум.
- Ты что, доченька? - сказала она, боязливо поглядывая на тетю Беяз. - Чего ты? Это же бабушка Беяз, не надо ее бояться.
Потом Теймур увидел, что на том самом месте, под горкой, стоят профессор Джемшидов и его жена, а тетя Беяз, ухватив огромный камень, примеривается, как бы половчей скатить его им на голову.
- Эй, брависир, как там у тебя в Сумгаите?!
- Здравствуй, Беяз! - кричит Туту ханум, пытаясь утихомирить старуху. - Как дела? Сыновья пишут?
- С каких пор тебя поджидаю, брависир!..
Джемшидов прячется за спину жены, Туту ханум пытается уговорить старуху, а девочка в белых трусиках плачет, уткнувшись ей в колени.
- Растет Сумгаит!.. Цветет Сумгаит!.. Чтоб тебе сына единственного схоронить, проклятый!
Туту ханум в ужасе.
- Беяз, дорогая, ну что мы тебе сделали? Ничего мы тебе не сделали, Беяз, да сохранит бог сыновей твоих на чужбине!
- Ладно, ладно! Ты в сторону отойди, твоей вины нет, ты мне зла не чинила. Он, проклятый, детей моих загубил! - Тетя Беяз начинает громко причитать по сыновьям, а Туту ханум потихонечку отстраняется, прикрывая собой мужа.
Но тетя Беяз уже хохочет во все горло.
- Струсил, брависир? Пуглив, заячья душа! Думал, и правда, брошу? Как бы не так! Я еще с ума не сошла!..
Огромный этот камень она столкнула вниз, когда Джемшидов был уже далеко. Камень с грохотом скатился вниз, ударился о другой, такой же - искры, пыль… У Теймура коленки подломились от страха, прямо на землю сел, а старуха, оказывается, углядела его, давно уже углядела.
- Эй, ты, вылезай! Чего боишься, не съем! Иди в школу, учи уроки!
Содрогаясь от страха, он вышел из своей засады - другой дороги в школу не было.
- Тоже, небось, песни про Сумгаит учишь? - спросила тетя Беяз.
Вот тут Теймур зарыдал - слишком долго пытался одолеть ужас. Многие годы потом ему виделось, как он стоит заколдованный, не в силах тронуться с места. Стоит, хотя старуха давно уже забыла про него и уже толкует с козами; когда он осмелился поднять голову, тетя Беяз даже и не смотрела на него:
- Так тебе и надо, ведьма старая!.. Сама виновата… Как птицы из гнезда выпорхнули! Не устерегла, вот теперь и мыкай горе!.. А ночью-то видела… Пришли!.. Хорошие вы мои!.. Все со мной… Ахмед травку косит… Акпер стену чинит. А Акрам маленький еще!.. Вот он на руках у меня… Сама виновата, чтоб тебе!.. Не могла покрепче держать?! Все, нету! Птицей взлетел… И моргнуть не успела…
Лежа в темноте с открытыми глазами, Теймур, как в кошмаре, вдруг заново ощутил все это. Видимо, тот давнишний страх еще жил в нем. И ему никогда не приходила в голову мысль, что и Беневше тоже мог запомниться этот случай, что страх перед тетей Беяз хранится и в ее памяти, а значит, есть что-то, что их соединяет… Мелькнув, эта неожиданная мысль вдруг озарила Теймура ярким светом надежды - раз существует Беневша и этот их общий страх, значит, не все потеряно! А Беневша существует. Год или полтора тому назад он видел ее, а если захочет, может и сейчас позвонить ей, встретиться с ней, поговорить. Другое дело, что он не станет добиваться встречи, потому что есть на свете Бузбулак и просто гордость… Потому что год или полтора назад Беневша развелась с мужем. У нее дочка. Позвонить Беневше - сделать вид, будто ничего этого не было, Теймур не мог, а поэтому приходилось довольствоваться случайными встречами. Встречаясь, они всякий раз говорили о Бузбулаке. Видимо, потому, что затеять другой разговор можно было только в том случае, если захочет Теймур, а он не хочет заводить этот разговор. Он молчит, потому что земля Бузбулака, каменистые тропки, по которым бегала когда-то Беневша, до сих пор тупой болью отзываются где-то в сердце. Потому что земля Бузбулака, болью отзывающаяся в сердце, может быть, дороже ему, чем сама Беневша. Потому что даже теперь, когда он идет рядом с Беневшой, та, другая Беневша все-таки не здесь, она там в недосягаемом далеке. В чем причина - в том, что она вышла за другого? Но когда Беневша выходила замуж, он жил в общежитии в комнате на шестерых и, вероятно, поэтому, узнав, что Беневша выходит замуж, ни на кого не обиделся, не разозлился. Просто он вдруг ощутил, что Бузбулака больше нет, и какое-то время Бузбулак оставался для него пустым звуком. И когда он надписывал конверт, отправляя письмо отцу, ему трудно, очень трудно было писать "Бузбулак"… То, что Беневша ушла от мужа, вновь вселило в Теймура надежду. И как ни банальна была его самая сокровенная мечта, жизнь оказалась не в состоянии создать что-либо более прекрасное. Разве мог он представить себе, что когда случайно встретит Беневшу уже после развода с мужем, она, так холодно осведомившись о его самочувствии, будет молча идти рядом, усталая, безучастная?.. Но хотя все это очень мало похоже было на то, что виделось Теймуру в мечтах, то, что Беневша ушла от мужа, не могло не обрадовать его - Беневша должна была уйти - ради него. Да и время должно было работать на него - за те годы, что они не встречались, он во что бы то ни стало должен был получить "доктора". Но существование Теймура не имело ни малейшего отношения к разводу Беневши с мужем, время тоже ничем ему не помогло. Наоборот, оно как в тюрьму заключило его любовь, унизило ее, растоптало, довело до полусмерти, и впереди не было ничего, что давало бы надежду на ее возрождение. Лишь прошлое давало эту надежду. Есть что-то на свете, что связывает, объединяет их. Пусть их тогдашний страх перед старой Беяз. А раз есть, значит, не все потеряно.
Охваченный теплом надежды, Теймур хотел уже задремать, поспать до утра, но надежда слишком скоро остыла. И снова он был один со своими холодными, безрадостными думами. И еще ветер. Этот сводящий с ума, порывистый, резкий бакинский ветер…
"Папа, кто написал "Историю древнего мира?""
Как-то раз, когда учитель Мурсал вел сына к профессору Джемшидову, мальчик вспомнил вдруг слова тети Шейды.
- Папа, - сказал он, - кто написал "Историю древнего мира"? Профессор Джемшидов?
Кто написал "Историю древнего мира", учитель Мурсал не знал, хотя и преподавал историю, но что автор ее не Джемшидов, это он знал точно. А потому сказал со всей решительностью:
- Нет, не Джемшидов, Джемшидов пишет о нашем периоде.
- А что он пишет о нашем периоде? - спросил мальчик.
- Историю, - сказал учитель Мурсал. - Историю нашего времени. Вот будешь учиться в десятом…
В тот день, сидя за столом у профессора, учитель Мурсал с гордостью сообщил, что сынишка его интересуется историей.
- …Сейчас только про ваши книжки спрашивал. "Историю древнего мира" он, говорит, написал. Ха-ха…
Учитель Мурсал смеялся долго и громко. Но профессор даже не улыбнулся. Подняв голову, он пристально поглядел на Мурсала, потом на Теймура, и сразу стало тревожно, очень тревожно и, не подоспей вовремя Туту ханум, услышавшая этот разговор, неизвестно, чем бы кончилось дело, но Туту ханум подоспела вовремя.
- Теймур у нас умница, - сказала она. - Способный мальчик… Я ведь когда-то и сама так думала: сколько ни есть на свете книг, все вот он написал. А у него в то время еще ни одной книги написано не было! Он меня в Баку везет в поезде, а мне вдруг втемяшилось в голову, давай его расспрашивать!.. Я как услыхала, что Беяз все песни, что по радио поют, ему приписывает, смех разобрал!.. Смешно ведь… Правда?
Смешно или не смешно, это мальчик не очень понимал. Но ему очень не нравилось, как робко поглядывает его отец на этого сурового, сумрачного человека, как заискивающе хихикает - очень это не нравилось Теймуру. А учитель Мурсал все хихикал, все улыбался:
- Наша бузбулакская земля уже подарила миру одного знаменитого историка, пусть еще одного родит… Пусть. Ай. Хи, хи…
- Земля картошку родит, а не ученых, - сказал профессор, и Мурсал опять улыбнулся.
- Горизонты науки широки. И орлам парить, и воробьям порхать - всем места хватит…
- А ты случаем стихи не пишешь? - профессор уже не скрывал раздражения.
- Нет, - учитель Мурсал растерянно поглядел на него. - А что?
- Так, пришло в голову. Потому что поэты эти вздор пишут. Лично я на горизонте ни орлов, ни воробьев не видел.
- Так я в переносном смысле…
- Уроки тоже в переносном смысле даешь?
- Хи, хи… профессор… Я же… по средним векам…
- А этого, - профессор кивнул на мальчика, - по каким векам пустить собираешься?
- Это как посоветуете, профессор.
- Я так посоветую: чем такой историк, как ты, лучше совсем не надо!
И опять учитель Мурсал улыбнулся: странный он человек, этот учитель Мурсал.
- Я понимаю, почему вы так, профессор… Мечеть имеете в виду… Так ведь памятник же, охранять обязаны, в порядке содержать…
- А очаги культуры - не обязаны?
…Была та же веранда, тот же стол и бумажка под скатертью… Туту ханум, как всегда, хлопотала у электрической плитки, готовила долму и, как всегда, то и дело появлялась на веранде - не дай бог, у мужа подскочит давление. Хлеб в вазе, как всегда, накрыт был салфеткой. На краю неба светились те же фиалковые облака. И женщины так же мыли у родника посуду и лепили кизяк на стены. Девочка еще не приехала, но места, где она любила бегать, всегда были у него перед глазами: вот тут она стояла, тут перепрыгнула через арычок, тут упала, ушибив коленку… Даже деревья, в которые она швыряла камешки, были особенные, отличные от других…
"С тебя причитается, дядя!.."
Кроме Мурада, сына родной его сестры, у профессора Джемшидова было в деревне лишь несколько дальних родственников, и родственники эти обслуживали профессора в его ежегодные наезды: мыли посуду, пекли хлеб, носили с родника воду. Зимой они приглядывали за профессорским домом, весной перекапывали и сажали огород, а в остальные времена года расхаживали по улицам, гордые от сознания своего родства с профессором.
Но родственники никогда не встречали и не провожали профессора. За день до своего приезда Джемшидов обычно звонил в район. На вокзале его встречал представитель райисполкома. В дальнейшем, на все время отпуска к Джемшидову прикреплялся специальный человек, и человек этот все лето доставлял профессору из района необходимое продовольствие. Таким образом, Джемшидову не было нужды ни ездить на базар, ни ходить в лавку: возможно, в этом заключалась главная причина того, что профессора Джемшидова никогда не видели на деревенских улицах. Тем не менее, все в деревне были твердо уверены, что профессор не выходит на улицу потому, что боится своего племянника. Так это или не так, сказать трудно. Однако голос Мурада, дрожащий от ненависти, можно было кое-когда услышать с джемшидовского айвана, и слушать этот голос находилось много любителей.
Стоило Мураду свернуть в дядин двор, площадь перед мечетью мгновенно затихала. Чтоб услышать, что говорит Мурад дядюшке, ребятня карабкалась на стены, а женщины, шедшие с родника, останавливались перед калиткой Джемшидова, поставив на землю полные ведра и кувшины.
- С тебя причитается, дядя: есть указание, не сегодня-завтра мечеть рушить будут!
- Сколько раз я тебе говорил: не приходи выпивши! Чего явился? Звали тебя?
- Явился распить с тобой по стаканчику простокваши. И опять же расширить кругозор. Давно газет не читал.
- Ты испытываешь мое терпение, Мурад. На смех меня выставляешь.
- А тебе жалко? Пусть люди веселятся. Хоть немножко морщины расправятся…
Разговор большей частью начинался с этого и затягивался надолго.
- Что тебя все тянет скандалить?
- В спорах рождается истина. Тебе это прекрасно известно, профессор.
- Пока мне известно только одно: человека из тебя не вышло! Подумать страшно, что с тобой будет дальше.
- А что дальше? Дальше в аду встретимся.
- Это ты точно. Место свое знаешь.
- Ха, профессор! Значит, ты признаешь существование ада? Смотри-ка, в тебе есть смелость!
- А у тебя были основания сомневаться в этом?
Мурад расхохотался. Он смеялся до слез. Потом сказал, зажигая сигарету:
- Кстати, чуть не забыл. Сегодня ночью Беяз во сне видел. Привет тебе передавала. Горячий.
- Слушай, Мурад, кончай эту болтовню! Есть друзья, есть враги, и у всех уши.
- Главные враги - мы с тобой, профессор, это уже давно установлено.
- Пусть! Только не забывай, что я тебе восемь лет отца заменял. Кормил-поил… Восемь лет!
- Ничего! Я перед тобой не в долгу! Я за тебя доты штурмовал. Восемьдесят восемь раз! Восемьдесят восемь ран получил!
- А сегодня бутылку восемь раз штурмовал!
- Точно. Хорошо сказано, дядя! Даже не ожидал от тебя.
- Мурад, принести тебе чаю? - спросила Туту ханум. - И улыбнулась. Ласково, очень ласково улыбнулась ему Туту ханум. - Или довги? Холодненькая!..
- Не надо довги, тетя. Иди-ка сюда: я в дяде новую черту открыл!
- Это какую же?
- Чувство юмора обнаружил.
Она подошла, грустная, положила Мураду на плечо руку.
- И что вы все грызетесь? - она вздохнула. - Ведь не чужие, родная кровь, неужто нельзя помириться?
Мурад склонил голову на плечо, легонько коснулся ее руки заросшей щекой.
- Не представляю себе, профессор, - сказал он, - как ты на страшный суд явишься? Такого человека сломил… - Тихо сказал, гневно, и снова прикоснулся небритой щекой к лежащей на его плече руке.
- Вот ее бы и постыдился! - профессор ткнул пальцем в сторону жены. - Восемь лет на тебя стирала.
- Кончай ты со своими восьмерками, профессор! За те восемь лет ты меня чуть не в нелюдь превратил! Только-только человеком становлюсь.
- Видно, как становишься! Деревне на потеху!
- Вот это ты брешешь, профессор!
Мурад вскочил со стула. Профессор побледнел. Туту ханум притихла в уголке, с ненавистью глядя на мужа. Туту ханум очень любит Мурада. Больше, чем единственного сына, - так во всяком случае утверждают в деревне.
Молчание затянулось. Туту ханум тихонько ушла с веранды. Мурад курил, профессор глядел в разложенную перед ним газету. Потом, почувствовав, видимо, что Мурад сейчас внутренне расслаблен, решил воспользоваться моментом.
- Напрасно ты тогда ушел из дома. Совершенно напрасно. Обиделся, надо было сказать.
- Обиделся? Это не обида - омерзение!
- Понятно, все понятно. Не можешь простить, что не уберег тебя от армии. Сына же не отправили на фронт, и племянника обязан был уберечь. Должен тебе сказать, что мне эта мысль всегда не давала покоя. Но вспомни, Мурад, ты ведь сам все придумал. Года себе приписал. Комиссию обманул. Слава богу, обошлось - вернулся. В орденах, в медалях… Да, верно, Бешир оставался в тылу. Но ведь не бездельничал - учился, и учился прекрасно. Защитил диссертацию. Талантливый математик… ученый всесоюзной известности. В конце концов, ученые нам тоже нужны. Нужны или не нужны?
Не глядя на Джемшидова, Мурад молча слушает его. И вдруг хватается за голову, кричит:
- Ты же подлец, дядя! Бандит! Гангстер!
Мгновенно появляется Туту ханум.
- Ну что ты?.. Не надо, Мурад… - она умоляюще смотрит на племянника. - Его не переспоришь.
- Бандитом меня назвал… - бормочет профессор. - Гангстером… А я на тридцать лет его старше!
- Тридцать лет! - Мурад горько усмехается. - Ты старше меня на два века! Ты провонял феодализмом!..
- Ты прав, милый, прав… - взглядом приказывая мужу молчать, Туту ханум подходит к Мураду; Мурад вне себя, у него дергаются губы, трясутся руки…