* * *
Ах, какое это необыкновенное время! Бывает оно только н родном старинном городе. В других краях этого не намечаешь, не чувствуешь.
Зима как зима, и еще вчера никто в этом и не сомневался, никто не посягал на ее царство. И вдруг… Что же изменилось? Почему люди весело засуетились, почему вдруг решили, что зима подзадержалась и пора ее поторопить?
Как все просто! Вдохните полной грудью воздух, и мы почувствуете необъяснимый аромат, пьянящий вкус весны.
Стволы деревьев потемнели. Затяжелели, расправились мотни, а небо стало выше, и льющиеся сквозь размывы туч солнечные лучи уже не просто светят, а греют, волнуют и веселят.
Какое это время! Люди собираются во дворах, вооружаются лопатами и ломами и начинают долбить, скоблить, шнырять залежавшийся снег! А мужчины, что полегче на подъем, взбираются на крыши домов, и оттуда весело ухают тяжелые белые комья. Вдоль стен домов только успевает перекатываться эхо. Внизу восторженный блеск мальчишечьих глаз и это извечное: "Ну, пап, слышишь? Можно к тебе?"
Имеете с другими мужчинами Андрей сбрасывал с крыши своего двухэтажного дома комья снега. Давно снята телогрейка, но и и свитере жарко, пылает лицо, гудит в монах кровь.
- О, балерина пожаловала! - неожиданно сказал кто-то рядом, и Андрей, обернувшись, увидел Люду.
Осторожно ступая по мокрому кровельному железу, шла она, балансируя руками, тонкая, стройная, в черных брючках, в белом свитере в обтяжку. Короткая прическа очень шла ей. Остановилась. Смотрит на Андрея. Какое-то мгновение они изучают друг друга. В ее глазах: "Ну как я? Красивая? Ну, поздоровайся же! Почему молчишь?" Он здоровается, и она спрашивает:
- Давно приехал?
- Вчера.
- Что ж не зашел? - "поддела" ресницами.
Андрей пожал плечами. Ответил не сразу.
- У меня отпуск, а у тебя учеба. Вечером наверняка зубришь.
- По такому случаю отложила бы.
- К чему подарки. Я из детского возраста тоже вышел.
- Обижаешься? - Она пристально посмотрела на Андрея и будто только сейчас заметила парня, стоящего рядом с Русовым. Напала на него: - А вы, Лешенька, что чужие разговоры подслушиваете? Ну-ка, дайте лопату и покурите пока!
Такой храбрости от нее Андрей не ожидал. Разве в школе сказала бы она такое? Парень засмеялся и, на удивление, послушно удалился.
- А у меня завтра день рождения. Ты забыл? - спросила она, дробя лопатой снежный ком.
- Почему же? Разве я когда забывал?
- Я тебя жду, - точно не слыша его ответа, сказала она.
- А так ли нужен мой визит? Может, лучше заочное поздравление? По телефону или почтой.
- Хватит задираться. Приходи. Увидишь, нужен или не нужен.
Андрей засмеялся. Чудачка! Так прямо и разберется. За годы толком не разобрался, а тут за один вечер все ясно станет.
Она чему-то улыбнулась и направилась к краю крыши. Андрей сразу не понял, к чему бы это.
- Адью, товарищ солдат! - сказала она, подняв вверх красную варежку, и прыгнула с крыши в сугроб.
От удивления Андрей задержал дыхание… Ух ты!..
Конечно, это не в диковинку - каждый год вот так прыгают мальчишки и девчонки с крыш своих невысоких домов, но чтобы она… Вот взялась удивлять.
- Во, десантница! - сказал Андрею пожилой сосед и убежденно подытожил: - Молодость. Кровь играет.
Она стояла возле детской площадки, отбивала с сапожек снег и совсем не смотрела на крышу. Парень, которого Люда послала покурить, подмигнул Андрею:
- Что, армия, махнем?
- Махнем, - весело согласился Андрей.
И они махнули. Андрей едва не прикусил себе язык - снег внизу оказался не таким уж мягким. Андрей подошел к Людмиле. В глазах у нее стояли слезы, возле губ она держала платок.
- Что случилось?
В ответ вялый взмах рукой - "а, ерунда!", но он заметил на платке кровь. Озабоченно подступил поближе.
- Что случилось, Люда? Покажи!
Она отрицательно повела головою, но затем на мгновение отняла от губ платок, тихо и печально спросила, округлив успевшие покраснеть глаза:
- Сильно?
- Нет. Через неделю пройдет, а до свадьбы…
Она благодарно улыбнулась.
* * *
Он пришел на ее день рождения. Ее любимые духи "Рижская сирень" и добытая с немалым трудом веточка вербы с крохотными, еще не набравшими голубого пуха мочками заставили Люду по-детски искренне улыбнуться:
- Спасибо, Андрюша!
Среди гостей Люда ничем особым не отметила его, хотя, честно сказать, он все чего-то ждал; ругал себя за самоуверенность и никчемность такого ожидания и все же ждал.
Ночью шумная компания гостей вывалилась из подъезда. Бродили по городу, дурачились, орали песни, а затем провожали друг друга.
И вот Андрей и Люда остались вдвоем. Возле своего домн нашли замерзшую лужицу. Катались, смешно махая руками. Они с разгона попала к нему в объятия, и он не разжал рук. Темные глаза ее были огромными, ресницы еще длиннее, чем обычно. И вдруг она тихо попросила:
- Андрюша, поцелуй меня!
Он опешил от неожиданности - такое могло только присниться.
Потом они долго стояли в темном подъезде и тихо разговаривали.
- Ну пот, Людок, опять у тебя будут болеть губы. Не трогал - зажили бы.
- А тебе жалко?
- Жалко.
- Меня целовать?
- Нет, твои губы жалко.
- А ты не жалей.
- Но ведь кровь…
- Зато теперь ты можешь сказать, что знаешь вкус моей крови. Никто на свете этого сказать не может. Только ты.
- Я и не знал, что ты такая…
- Какая?
- Соленая и смелая.
- Глупый. Я немножко пьяная.
- И я. Только не от спиртного.
- И я тоже…
- Почему ты редко писала?
- Я исправлюсь и буду хорошей.
- А все же?
- Я не знала, о чем писать. А теперь знаю.
- О чем же?
- Не скажу. Не спрашивай.
…В день, когда он уезжал, по городу бежали веселые ручьи, в коричневой воде отражались черные стволы деревьев. На их ветвях под веселым весенним небом гнездились, гомонили грачи.
- Я буду тебя ждать, Андрюша! - сказала она на прощание. - Обязательно возвращайся!
Ему хотелось ответить: "Мимо родного города не проеду!", но, подумав, что на прощание так не шутят, высунулся из дверей вагона, крикнул:
- Обязательно приеду!
2
Капитан Воронин - фронтовик. От войны у него ранение в плечо и медали.
Младшим лейтенантом войск связи стал Иван Ильич к концу войны. Сравнительно поздно удалось ему получить и военное образование - сдать экстерном за училище, а потому среди ротных был он "последним из могикан". Ротами-то уже командовали парни двадцати шести - двадцати восьми лет, причем у некоторых были даже "ромбики" - высшее военное образование, а Воронину - за сорок…
Понимал - времена такие пошли, что без высшего образования, да к тому же при его-то возрасте, на майорскую должность не шагнуть, даже если по службе у тебя все как надо.
Годы брали свое, и сравнительно недавно стал Иван Ильич ощущать не то чтобы трудности, но, во всяком случае, предгрозье предстоящих трудностей. Так, на одном: из учений этого года, когда пришлось ему на КП заменить по вводной "выбывшего" из строя начальника штаба батальона, он чуть было не оплошал в глазах всего начальства…
А ведь так мечтал проявить себя на учениях, показаться во всем блеске… Как пошли скоростные разновысотные цели, стал зашиваться на таблицах перекрытия. Хорошо, командир взвода управления старший инженер-лейтенант вовремя помог, а то бы…
До выхода на пенсию оставалось немного, но Иван Ильич о пенсии не мечтал и уходить из армии не собирался. Напротив, втайне лелеял мысль послужить годочков до пятидесяти. Здоровье есть, роту пока в руках крепко держит, перенял кое-какие командирские хитрости у инженер-капитана Шахиняна, который в передовых командирах ходит. Хитрости не ахти какие, но преодолевать с, ной характер пришлось. Раньше все сам, везде сам, а теперь стал больше доверять молодежи, чаще советоваться с ним политом.
Замполит - старей лейтенант Маслов - парень головастый и по характеру покладистый. С ним вместе, "сочетая командирский опыт и комиссарский энтузиазм", держит Воронин в руках сложное хозяйство радиолокационной роты нисколько отдельных постов-станций, разбросанных на немалом участке побережья. Беспокойно сейчас ни душе у Ивана Ильича.
Отдельный радиолокационный пост 33 - "беспризорный"… Два месяца, как болеет начальник поста. Единственный офицер на точке, и того нет… Правда, обязанности ого мог бы выполнять сержант - командир отделения, но исполняющий эти обязанности ефрейтор Рогачев не справляется с делами.
На объекте все внешне обстоит вроде бы нормально, но то внешне… Воронина не проведешь, у него нюх, интуиция… Чувствует, не случайны промахи в работе расчета: то собьются в выдаче данных, то на телефонный иконок вовремя не ответят. С дисциплиной неблагополучно… Все это тревожит капитана.
Он стоит на командном пункте роты - худощавый, невысокого роста. Нервно постукивает карандашом по плексигласу планшета-стола, хмурится.
Вам приходилось встречать лица простые и грубые, словно сработанные из прочных пород дерева? Такое лицо у Воронина. Из-под рыжеватых бровей, внимательные и колкие, резко смотрят на собеседника светло-серые глаза. Иван Ильич только что высказал свои опасения Маслову, который сидит и курит у открытого окна КП. Маслов только сейчас замечает, что дым его сигареты, кажется, раздражает Воронина. Удивившись, что Иван Ильич сдержался и не сказал: "Кончай смолить!", он встает, гасит в пепельнице окурок, отвечает на опасения ротного:
- Согласен, Иван Ильич. Снимать сержанта с другой точки нельзя. Снять - значит ослабить другой расчет, а у тех расчетов, сам знаешь, и техника и задачи посложней, чем у тридцать третьего.
В дверях КП появляется телефонист - мешковатый, круглолицый солдатик с большими карими глазами.
- Разрешите, товарищ капитан?
- Обождите, рядовой Зинько. Или у вас что срочное?
- Никак нет, товарищ капитан. Я после… Разрешите идти?
Телефонист уходит, а дверь, заскрипев, остается открытой…
Воронин продолжает прерванный разговор:
- И все-таки никто не знает, как поведет себя этот Русов. Справится ли? Что ты о нем слышал?
- Справится ли? А вспомни, как кипятился Шахинян, когда узнал, что этого сержанта забирают?
По выражению лица Воронина, по трудно скрываемой улыбке Маслов видит, что аргумент его попал в самую точку: да, инженер-капитан Шахинян не зря так волновался.
- Русова я почти не знаю… - продолжал Маслов, - так, встречал, как-то слушал его выступление на партийном активе. Заметь, Иван Ильич, - на партийном активе. Слышал, что сватали его на комсомольскую работу. Он почему-то не пошел. А парень вроде серьезный. Спрошу у Захарова - проинформирует.
- "Проинформирует"! Ты мне это, Игорь Сергеич, брось. Знаю ваши информации. Распишут, разукрасят, а как копнешь… Ты о недостатках этого Русова спроси. Пост ведь ему доверяем, пять человек, а они не ангелы… Как оно все сочетаться будет, смекаешь?
- Смекаю! - повторил за ротным Маслов.
Воронин вроде бы повеселел, перестал стучать карандашом по планшету. Взглянул на замполита, улыбнулся, как умеют улыбаться сильные, знающие себе цену люди. Выцветшие глаза осветились гордостью: "А вообще-то мне плохого сержанта не дадут".
- Надо к ним завтра съездить. Как настроение и прочес…
- Съезжу обязательно, - кивнул Маслов.
Недавно были они вдвоем на посту 33. Недостатков там уйма, но в этот раз надо отдать должное Воронину, кипятиться он не стал.
Сказал только, что воины поста 33 стоят не на должной высоте, что здесь дом отдыха, а не боевой пост, что Кириленко не научился руководить комсомольцами.
А ко всему расчету относилось: "Уважаемого вами командира Рогачева хотелось бы спросить, будет ли на посту порядок".
Странное воздействие оказывала на солдат такая речь. Они сидели тихие, виноватые, и только Славиков, глядя нм носки ботинок, грустно улыбался.
Неспроста Маслов спросил командира роты, когда ехали назад:
- Иван Ильич, как считаешь, о чем сейчас они думают?
- На тридцать третьем?
- Да.
Воронин сердито свел брони, выбросил окурок за борт тягача:
- Опять не в современном духе? Целовать в лобик их, что ли?
Маслов укоризненно-удивленно:
- Иван Ильич…
- Ну, хорошо. Что там еще не так?
Воронин достает очередную папиросу. Чиркает, но спичка, как назло, гаснет. Он слушает Маслова.
- Мы ведь с тобой фактически разгромили расчет поста. Все разгильдяи, все лодыри. Никто ничего не делает…
- Разгильдяями не называл. А что порядка нет, то нет,
- Верно. Но что же все-таки получилось? Одни только недостатки. А ведь на посту есть и хорошие солдаты. Далакишвили, Кириленко, Славиков… Нужно нам замечать хорошее, а не стричь всех под одну гребенку. Я уверен, сидят они сейчас на посту и думают - все на точке развалилось, разломалось, ни в чем и никогда у них не было порядка. Смотрят на дорогу, по которой мы уехали, и говорят: "До чего же все правильно о нас сказано и глубоко вскрыто". А кое-кто, чего доброго, придет к выводу: "Делай не делай хорошее - для начальства все плохо". И попробуй-ка теперь тот же Рогачев покомандуй ими… Тем более ты пообещал прислать к ним сержанта, способного навести порядок. Одной такой фразой, Иван Ильич, настроили мы людей против этого, еще не приехавшего сержанта.
Воронин только зыркнул глазами, но ничего не сказал. Снял полевую фуражку и провел рукою по редеющим волосам. Стукнул несколько раз ладонью по колену: ну, ну, мол, крой дальше.
А зачем крыть-то? И так все сказано. Придется теперь замполиту выправлять положение. Вот сегодня надо съездить…
- Так кто нового сержанта представит - я или ты?
Маслов развел руками.
- Тут мое слово второе. Ты - командир.
- Ладно. Ты представишь. Завтра в восемнадцать часов вечера. А сейчас - ко мне ужинать. Тараньку достал. Это - вещь.
Офицеры уходят, а из-за угла появляется телефонист Зинько, загадочно улыбается, ныряет в открытую дверь КП.
* * *
- Алло, алло, "Шпагат"!
- "Шпагат" слушает!
- Здоров був, Женя! Це Зинько на проводи. Треба "Каму-2".
- Пожалуйста!
- "Кама-2"? Хто на проводи? Бакланов? Вас не треба. Ефрейтора Рогачева треба.
- Занят Рогачев. Я за него. Что там у тебя? Эй, оглох, что ли? Что передать?
- Передайте, що завтра в висемнадцать годын у вас будэ замполит. Вин привезэ нового сержанта. Цей сержант с хозяйства капитана Шахиняна. Кажуть, дюже суворый сержант. Дасть вам пэрцю.
- Кто?
- Сержант, кажу. Хто ж ище?
- Э, стой, милый. А по какому он служит?
- По третьему року.
- Ничего, чай, тоже "старики". Договоримся. Слышь, ты, телефония, а фамилию сержанта знаешь?
- Ни. Бувайте, Бакланов. Пока!
- Пока…
3
И все-таки на этот раз ССО (солдатская служба оповещения) дала маху. Сработала неточно: на пост 33 приехал не замполит, а командир роты.
Кого-кого, а капитана Воронина каждый солдат узнавал за версту. Он сам привез нового сержанта.
Расчет построился. Встал в строй и Рогачев.
Кириленко толкнул ефрейтора в бок:
- Ты что стоишь? Бежи докладывай, видишь - идут.
Рогачов переминался с ноги на ногу, смотрел куда-то в сторону.
- С меня хватит. Я тут больше не начальник.
- Ты ведь старший и должен доложить. Понимаешь?
Без того смуглое лицо Резо Далакишвили стало темным, глаза заблестели.
- Иди, Рогачов, иди, а то скажут, что у нас тут вообще порядка нет, - вставил веское мнение Славиков.
И Рогачов пошел. Глядя ему вслед, стоящий на левом фланге солдат-дизелист Бакланов разочарованно вздохнул:
- Да… Я бы на его месте не пошел. Ведь ни за что сняли человека.
- Казала курица, мени б соколыни крыла.
Бакланом оскорбился. Чего этот Кириленко со своим гумором- юмором… Вмешался Далакишвили. Но Бакланову не составило труда отговориться и от двоих.
- Тише, мальчики, завелись, как блокинг-генераторы, а из-за чего? Хватит!
Том временем Рогачев подошел к капитану. Оценивающе взглянул на стоящего справа коренастого сержанта.
"Сапоги блестят… Собственно, чего им не блестеть - не пешком ведь шел. Заправка ладная - чувствуется третий год службы. Лицо открытое, простое. Смотрит в глаза. Новый сержант. Вместо меня…"
Ефрейтор приставил ногу, лихо приложил руку к панаме (Знай наших, сержант. В свое время неплохие строевики были!). Доложил:
- Товарищ капитан! На посту 33 все в порядке! Ефрейтор Рогачев. - И тут же подумал: "Почему ротный хмурится? Чем-то недоволен. Глаза сердитые".
- Ефрейтор Рогачев! Разучились докладывать?! Когда в последний раз в Устав заглядывали? Три минуты сроку - доложить, как положено. Выполняйте!
Глаза Рогачева расширились, затем сузились. "Вот оно что. Это перед новым сержантом… Понятно…"
Он сердито сверкнул глазами. Хотел что-то сказать, но, вздохнув, произнес:
- Есть доложить, как положено!
Четко повернулся, отошел. Отошел не торопясь. Пройдя несколько шагов, нагнулся, точно поправляя шнурок ботинка. И только после этого побежал. Хмурое лицо капитана посветлело. Сказал сержанту:
- Это - Рогачев. Солдат хороший, специалист в нашем деле золотой, а вот командир… Не получилось командира.
С вершины холма море лежало величественное и ленивое, еще не отошедшее от полуденной дремы. С трех сторон охватывало мыс, на котором предстояло теперь Андрею Русову служить, ослепительно сверкало тысячами зеркальных осколков. Глядя на море, щурясь, Воронин сказал:
- А местность здесь курортная. Когда-нибудь санаторий построят. Чернозему, правда, подвозить много придется… Без него деревья не вырастут. Мы пробовали…
Русов не был настроен на лирику и потому легко уловил ход мыслей командира роты, который без всякого перехода заговорил об "особенностях" поста.
- Раньше тут два разгильдяя было - Цибульский и Бакланов. Они всеми крутили, как хотели. Цибульского мы перевели на другую точку, к капитану Шахиняну. Знакомы? Тем лучше. С Баклановым не миндальничайте. Требуйте построже. С подчиненными философию разводить нечего.
Подошел Рогачев. В темных цыганских глазах лихорадочный блеск обиды:
- Товарищ капитан! Расчет поста 33 в количестве пяти человек по вашему приказанию построен! Ефрейтор Рогачев.
Пе отрывая пальцев от виска, ефрейтор делает шаг в сторону. В его движениях, в самой фигуре подчеркнутое спокойствие и вызывающая лихость. Ефрейтор вроде бы нарочно несколько переигрывает "строевика", но Воронин словно не замечает этого:
- Хорошо. Идемте.
Капитан, Русов и Рогачев направляются к домику, поило которого застыли в строю четверо солдат.