"Лучше бы мне с Агнией! Как я ее не заметила!" С того момента на консультации, когда Агния уступила ей очередь, Алена чувствовала в ее взгляде дружеское расположение, и сейчас Агния приветливо кивнула ей. "Что бы такое придумать, как бы соединить Эдика с Изабеллой?"
- Я вот предлагаю, а ей все не нравится… - начал Эдик.
- Предлагает-то совершенно неподходящее! - перебила Алена.
- Ну, подождите, разберемся! - дружелюбно остановила Галина Ивановна. - Что вы предлагаете? - Слушая Эдика, перечислявшего отрывки, она внимательно смотрела то на него, то на Алену, потом сказала: - Лучше всего Ларису с Елесей. Отлично. Значит, записываем - Лариса и Елеся, первый акт "Не было ни гроша".
- Нет, подождите, нет! - вскрикнула Алена, вся красная от волнения. "Играть эту бесстыдницу, пристающую к парню, - нет, невозможно!" - Я же… мне же… Разве я такую роль могу? У меня не выйдет ни за что.
- Успокойтесь - все отлично выйдет. Отрывок хороший - простой, ясный по действию.
- Нет! Я не могу… Нет! - не находя слов, повторяла Алена.
Но Галина Ивановна засмеялась, похлопала ее по руке и сказала, записывая в свою тетрадь:
- Все будет отлично - вот увидите. Значит, берете в читальне пьесу, переписываете роли, а завтра к десяти часам - сюда, ко мне. Что у вас? - обратилась она к Изабелле и Агнии.
Алена продолжала стоять у стола, не отвечая Эдику, звавшему переписывать роли. А Галина Ивановна уже обсуждала с Агнией, какая сцена для них лучше: Весна со Снегурочкой или Елена Андреевна с Соней. С каким восторгом взялась бы Алена играть любую из этих сцен!
Переписав роль, поместившуюся на одном листке, Алена пошла из читальни в общежитие. Хотелось плакать от злости - ведь сама же упустила подходящих партнеров!
Глаша, сгорбившись, сидела на постели и вытирала рукой заплаканное лицо.
- Ты что?
Глаша повалилась на подушку, но тотчас же поднялась и, преодолевая слезы, выговорила:
- Такую дурацкую роль! Кошмар!
- И у меня, - садясь на постель рядом с ней, мрачно сказала Алена и щелкнула пальцами по листу с ролью. - И я, конечно, провалюсь с треском.
- А уж я - с громом и молнией! - Глаша всплеснула руками и, сцепив их, то прижимала к груди, то, заламывая, вытягивала вперед, то бессильно бросала на колени. - Просила Анну Каренину или хоть Зою - так нет! Из-за мальчишек, из-за Женьки этого - Епиходова - я должна Дуняшу из "Вишневого сада". Тоже мне роль! Какая-то идиотка влюбленная! Не представляю! Что ты так смотришь? - вдруг спросила она.
Роль Анны Карениной невозможно было связать с обликом Глаши. А что, если и у нее самой, у Алены, такое же неверное представление о себе? Что, если ей следует играть именно таких дубовых девиц, которым ничего на свете не нужно, кроме поцелуев? И, значит, мечтать о Бесприданнице, Негиной и Любови Яровой смешно и глупо?
- Что ты так смотришь? - повторила Глаша.
Алена отвела взгляд, поднесла ко рту кулак, потом стукнула себя по колену и решительно повернулась к Глаше.
- Ты можешь Дуняшу, право же, можешь! У меня хуже. Ты посмотри, что она говорит! - Алена старательно расправила примятый листок: - "Вы умеете целоваться?" Потом: "Поцелуйте меня", и еще: "Коль скоро я вам позволяю, вы забудьте ваше звание и целуйте не взирая". Ну что?
- Кошмар! - неожиданно сказала Глаша, глядя испуганными и сочувствующими глазами.
Раздумывать и сомневаться было некогда - шли экзамены по письменной и устной литературе, истории СССР, приходилось готовиться, репетиции отрывков тоже отнимали много времени.
Разбирая их сцену, Галина Ивановна сказала Алене, что главная ее, то есть Ларисы, цель - понравиться Елесе - Эдику и добиться поцелуя. И, значит, надо придумать, как бы она себя вела, если б, во-первых, считала себя очень красивой, во-вторых, на ней было бы очень красивое, нарядное платье - всем этим можно привлечь Елесю! - и, в-третьих, как бы она говорила, если б старалась словами тоже привлечь - заинтересовать его.
Хотя Алена никогда еще в жизни не пыталась кого-нибудь заинтересовать собой, начало сцены как-то стало получаться.
Алена - Лариса расхаживала за забором, составленным из стульев, по саду. Уперев руки в бока и поводя плечами, она фланировала взад и вперед вдоль забора и поворачивалась так быстро, что вся юбка колоколом вздымалась. При этом она неторопливо, с паузами, низким голосом пела одну и ту же строчку: "Обойми, поцелуй, приголубь, приласкай" - и поглядывала на Эдика - Елесю. Он стоял на другой стороне сцены, прислонясь к стене, неподвижный, как изваяние, и только взгляд его неотступно следил за ней. Алена замечала восторженный блеск в его глазах в те моменты, когда она особенно ловко поворачивалась или брала особенно низкую ноту.
После одного из Алениных поворотов Эдик стремительно подходил к разделявшему их забору и, опустив взгляд, тихо говорил: "Наше почтение-с!"
Когда начинался разговор, становилось труднее. Но все-таки Алена чувствовала, что не теряет поставленную Галиной Ивановной мысль, а восторженное выражение на лице и робкие слова Елеси - Эдика придавали ей смелости. Все было благополучно до той минуты, когда дело доходило до поцелуев. Тут оба они становились как деревянные, мешали друг другу, слова не шли с языка. Каждый замечал у другого дико вытаращенные глаза, глупую улыбку, почему-то растопыренные пальцы, сыпались обидные слова, разгоралась ссора - репетиция расклеивалась окончательно. Тогда вдруг оба пугались, что провалятся, кое-как мирились и опять брались за работу.
После нескольких дней самостоятельных репетиций их посмотрела Галина Ивановна, кое-что посоветовала изменить, особенно в конце после слов Алены: "Вы умеете целоваться?" - и сказала:
- Добейтесь, чтоб вам все было удобно. И смелей! Смелей делайте конец. Все будет в порядке.
Когда прошли экзамены по общеобразовательным предметам и до конкурса осталось четыре дня, тут уж репетировали с утра до ночи в аудиториях, в закоулках коридоров, на площадке у лестницы, в общежитии.
Вечерами перед сном Алена и Глаша делились своими ощущениями от репетиций, страхами, досадой на партнеров и рассуждали о мучившем обеих вопросе: драматические они или комические?
Вали, так хорошо умевшей успокоить, "вправить мозги", уже не было с ними, она прошла коллоквиум по специальности как медалистка - общеобразовательных не держала - и уехала на недельку домой.
За день до конкурса был еще второй тур экзамена по специальности. Говорили, что после второго тура обычно не отсеивают, а только при решении на конкурсе учитывают отметку. Экзамен как будто бы был решающим; с другой стороны, он казался от этого еще непонятнее и опаснее. Явиться всем следовало в спортивных костюмах.
Первый раз в жизни Алена почувствовала себя в трусах и майке точно неодетая. На уроках физкультуры в школе этот костюм был самым естественным и удобным; тут же обнаженные руки и ноги почему-то смущали. Видимо, и у большинства было такое же ощущение. А Глаша сердито сказала:
- Точно лошадей покупают!
В спортивный зал, где проходил этот экзамен, впускали целой группой. Сначала заставляли ходить и бегать по кругу под музыку, ритм неожиданно менялся, и надо было сразу же его уловить. Это было интересно, даже весело, но удавалось не всем.
Потом стали вызывать поодиночке к роялю. Кто не мог ничего спеть, тому приходилось тянуть отдельные моты, петь гаммы. После пения предлагали протанцевать, а кто не хотел или не умел, тот снова, уже один, ходил, бегал, переставлял скамейки и стулья под меняющуюся музыку.
В комиссии на этот раз, кроме Анны Григорьевны с ассистентами, были еще три незнакомые женщины и двое мужчин, оба немолодые. Один - крупный, полный, с загорелым веселым лицом, другой - очень худой, с маленькой удлиненной головой, резкими чертами и колючим взглядом. Первый был директор института Иван Емельянович Таранов, второй - заведующий кафедрой сценического движения Петр Эдуардович Руль. Все задания по движению давал Руль, говорил отрывисто, повелительно, металлически звучным высоким голосом.
Алена решила спеть "Не брани меня, родная". Но не оказалось нот, и, пока аккомпаниаторша подбирала удобную Алене тональность, Алена не только не разволновалась, наоборот, почувствовала, что дыхание успокоилось. Ей показалось, что спела она хорошо, даже немного похоже на Обухову. Сольного танца у нее не было, и она попросила Петра Эдуардовича дать задание. Он глянул ей в глаза и сказал:
- Расставьте по кругу с одинаковыми интервалами восемь стульев. Поточней и поскорей.
Аккомпаниатор начала медленный вальс, Алена оглядела пространство, прикидывая, как выстроить в нем круг, сосчитала свободные стулья - их было семь - "придется у кого-нибудь попросить восьмой", и двинулась за стульями. Вальс сменился маршем, Алена схватила два стула и почти бегом отнесла их на место, поставив один против другого, наметив таким образом как бы диаметр круга. Следующие два она поставила так же, один против другого, разделив теперь круг на четыре равные части. Дальше было уже проще расставить в промежутках остальные. Пианистка заиграла что-то очень красивое, и под эту мелодию, то быструю и беспокойную, то мягко затихавшую, Алене стало особенно приятно двигаться. Она видела, что экзаменаторы переговаривались, это не мешало ей. Она решила, что восьмой стул попросит у Агнии, сидевшей с краю. И, ставя пятый, Алена взглядом показала ей, чтобы та встала. А когда она поставила седьмой стул, Агния уже поднялась, выдвинув ей навстречу свой. Чувствуя, что все у нее идет хорошо, Алена легко подбежала к Агнии и, повернувшись, направилась со стулом к последнему свободному месту. Но, дойдя до середины круга, остановилась: на свободном месте был уже поставлен стул, а Петр Эдуардович, скрестив руки на груди, стоял перед Столом комиссии и выжидательно смотрел на Алену небесно-голубыми колючими глазами. Что он хочет от нее? Зачем поставил стул? Что должна она теперь сделать? Смутно почувствовала, что нельзя оставаться вот так растерянной, что все ждут какого-то решения, да и музыка не позволяла бездействовать. Алена сделала шаг, поставила свой стул в самом центре круга и решительно села на него. Она не успела взглянуть на Петра Эдуардовича, так быстро он отвернулся к столу комиссии. Пианистка перестала играть, и в неожиданно наступившей тишине все услышали: "Шесть, по-моему!", сказано отрывисто металлическим тенором. Что это значит, Алена не сразу поняла, но почувствовала, что понравилось, это отразилось в сияющих глазах Галины Ивановны.
- Поставить обратно? - спросила Алена. Ей очень хотелось еще двигаться - ходить, бегать, кружиться под музыку, даже танцевать, и уж ничуть не смущало то, что на нее смотрели.
- Нет, благодарю вас. Идите на место, - ответил Руль. - Следующий.
Алена неохотно вернулась на место. Внимательно слушая и следя за всем, что происходило в зале, она в воображении выполняла все задания Петра Эдуардовича и пела с каждым экзаменовавшимся. Эдик расстроил ее - не мог пропеть ни одной ноты и ходил по кругу, будто не слышал музыки. Агния привела Алену в восторг. Она пела романс Алябьева, и голос ее грустил и звенел удивительно согласно с роялем. Танцевала она какой-то эстонский танец - быстрые, ловкие, стройные ножки так и взлетали, каждое движение было грациозно, легко и настолько сливалось с мелодией, как будто в нем самом играла музыка. И Алена радовалась, видя, что Агния нравится.
Когда к роялю подошла Зина Патокина, Алена почувствовала в себе недобрый, ревнивый интерес.
Все в Зине, решительно все казалось ей идеально красивым. Начиная с толстой косы, короной уложенной вокруг головы, и кончая тоненькими, как у жеребенка, длинными ногами. И вышла Зина свободно, горделиво, словно на ней было парадное платье, а не трусы и футболка. И походка ее и полуулыбка на ярких губах словно говорили: "Я знаю, что на меня приятно смотреть - пожалуйста, смотрите".
Она положила; на рояль толстую папку нот и, кокетливо улыбаясь, сказала пианистке.
- Пожалуйста, выберите любые.
И Алена с удовольствием на сей раз отметила, что голос у Зины писклявый, а манера говорить - вульгарная.
Аккомпаниатор ответила:
- Возьмем, что сверху лежит, - и, поставив ноты, сыграла короткое вступление.
"Мне минуло шестнадцать лет…" - запела Зина. Высокий ее голос звучал свободно, чисто и мягко, без той смешной писклявости, которая слышалась у нее в речи. Да, пела она хорошо, и от этой мысли что-то сжалось в Алениной груди.
- Вы учились пению? - спросила Анна Григорьевна, когда Зина кончила романс.
Она сделала святое простодушное лицо и ответила:
- Очень немного.
- Танцуйте! - отрывисто приказал Руль.
- Могу испанский танец… - Зина проворно вытащила из чемоданчика зеленую атласную юбку с черными тюлевыми оборками.
Танец показался Алене великолепным. Чего только Зина не выделывала - выгибалась, и кружилась, и постукивала каблучками, а тонкие, белые руки то играли широченной юбкой, то будто вились вокруг узкой талии, прищелкивая пальцами, словно кастаньетами.
Глаша - ее группа экзаменовалась позднее - застала Алену сидящей на кровати в мрачных размышлениях.
- Объясни, пожалуйста, этот загадочный ребус! - садясь рядом с Аленой, возбужденно заговорила она. - Что они сегодня от нас хотели? Что они смотрели?
Алена пожала плечами.
- А ты чего кислая? - вдруг накинулась на нее Глаша. - Телосложением - богиня, пела, говорят, - блеск. Рулю нос утерла, и он сказал, что ставит тебе шестерку!
Алена оживилась немного, но Зина Патокина так и стояла у нее перед глазами.
- Многие лучше меня.
Вечером Галина Ивановна последний раз перед конкурсом просматривала отрывки. Когда Алена с Эдиком в назначенное время тихонько вошли в аудиторию, Зина с Валерием стояли обнявшись, и Зина говорила драматическим тоном: "Иди. Будь бодр и весел. Ты видишь, я улыбаюсь тебе". Затем Валерий пошел в кулису, а она старательно смотрела ему вслед, подняв руку.
- Значит, тот кусок выбрасываем - и так длинный отрывок, и попроще, Зина, попроще! - сказала Галина Ивановна. - Завтра сами поработаете.
Какой грубой, ничтожной показалась Алене ее роль по сравнению с той, что досталась Зине! Там благородные, сильные чувства, страдание, настоящая любовь. И отрывок большой. А у нее… один листок, и что за глупые слова!
Алена с отвращением начала репетировать и думала совершенно не о том, что делала, - Зина так и стояла у нее перед глазами. То белые руки мелькали в зеленых атласных волнах, то представлялась она со вздетой рукой, такая изящная, нарядная…
- Подождите! Что с вами сегодня? - с недоумением и огорчением спросила Галина Ивановна. - Устали, что ли?.. Вы, Лена, какую-то мелодраму играете. И все сама с собой, без партнера. Ведь Лариса не от горя, а от скуки Елесю заманивает. Давайте сначала.
Они повторяли еще и еще, но Алена чувствовала, что каждое ее движение неловко, слова бессмысленны. И чем больше пыталась помочь ей Галина Ивановна, тем яснее было, что дело плохо.
- Я не могу, - наконец проговорила Алена сдавленным голосом. - Это не моя роль.
- Что за глупости! - рассердилась Галина Ивановна. - Кто сейчас может определить, какая роль ваша и какая не ваша? Отлично у вас шел отрывок, и вдруг выдумали. Глупость какая!
Неожиданный гнев Галины Ивановны заставил Алену собраться. Снова начав отрывок, она следила за своей походкой и, поворачиваясь, добивалась, чтоб юбка поднялась колоколом, при этом не забывала поглядывать на Эдика, видит ли он, как интересно она поворачивается. И мысли о Зине как-то сами собой выскочили из головы. Галина Ивановна посмотрела отрывок до конца и, довольная, сказала:
- Ну вот! А еще сомневаетесь, ваша ли это роль! - Вдруг она расхохоталась. - Все вы хотите героинь играть со страданиями - знаю. Ну, успокойтесь, все будет отлично, помните только: от скуки она заманивает своего вздыхателя, а не от горя. И старайтесь как можно ловчее показать себя перед ним. Завтра еще поработайте, закрепите.
Когда Галина Ивановна ушла, повеселевшая Алена спросила Эдика, в какое время и где они будут завтра репетировать. Он отвел глаза в сторону:
- Не могу я завтра.
- Как? - воскликнула она, ошеломленная. - Как это "не можешь"?
- Вот так и не могу, - упрямо повторил Эдик. - Да и надо отдохнуть перед конкурсом. Но главное, я вообще не могу. - Он быстро пошел, будто Алена гналась за ним, в дверях остановился, торопливо сказал: - И чего еще репетировать? Все сделано. А у тебя сегодня случайно не получилось.
Алена так и осталась стоять посреди аудитории. Случайно не получилось? А если так же случайно не получится на конкурсе? Весь следующий день - канун конкурса - Алена изнывала в одиночестве, бездействии и мрачных предчувствиях. День был воскресный, институт закрыт, и репетировать отправились кто куда, благо погода выдалась ясная.
Глаша с утра ушла вместе с Женей Лопатиным к третьему своему партнеру, Олегу Амосову.
Алена как неприкаянная слонялась по пустому общежитию, кляня Эдика и себя за то, что связалась с ним, пробовала повторять роль, и "Тройку", и стихи, но ничего не получалось. Пошла побродить по улицам, потом села в какой-то автобус, взяла билет до конца и вышла у кладбища.
Пройдя несколько шагов среди крестов и памятников по прохладной сыроватой тропинке, она круто повернула назад: на душе и без того…
На обратном пути в автобусе рядом с ней сел молодой человек. Через несколько остановок осторожно спросил:
- Вы не здешняя?
- Это вас не касается! - вспыхнув, зло ответила она и сошла на первой же остановке.
Самая естественная мысль, что молодой человек не нашел более интересного повода для начала разговора, не пришла Алене в голову. Нет, она решила, что весь ее вид - простое, нефасонистое платьишко, грубые танкетки, а главное - никакая прическа обличают в ней периферийную жительницу.