Вскоре Иван оказался в кабинете необыкновенной величины. Иван, решивший мысленно относиться ко всему, что есть в этом на диво оборудованном здании, где он находится противу своей воли, с иронией, тут же окрестил кабинет "фабрикой-кухней".
И было за что.
Здесь находились и шкафы с блестящими инструментами, и какие-то сложные кресла, и разноцветные лампы с блестящими колпаками, и провода электрические, и неизвестные приборы. Тут трое принялись за Ивана - женщина и двое мужчин. Началось с того, что его отвели в уголок и усадили перед столиком, с явной целью расспрашивать.
Иван обдумал свое положение: перед ним было три пути - первый - кинуться на все эти приборы, а к этому очень подмывало, что можно - поломать и таким образом обратить наконец на себя внимание и доказать, что он здоров и задержан зря. Подумав всего несколько мгновений, Иван этот путь решил отринуть. Путь второй - рассказать о человеке, бывшем у Понтия Пилата на балконе, и о том, что он заранее знал о постном масле. Вчерашний опыт, однако, показал, что рассказу этому или не верят, или как-то понимают его извращенно, поэтому Иван и от этого пути отказался, а избрал третий - замкнуться в гордом молчании.
Полностью этого осуществить не удалось, потому что пришлось отвечать на множество вопросов. У Ивана выспросили все решительно насчет его прошлой жизни, вплоть до того, когда он болел скарлатиной. Исписав за Иваном целую страницу, ее перевернули, и женщина-врач перешла к родителям Ивана. Когда кто умер, да отчего, да пил ли и сколько и прочее и прочее.
Наконец, узнав все, что хотелось, принялись за Ивана с другой стороны. Смерили температуру, посчитали пульс, смотрели зрачки, светили в глаза, кололи не больно чем-то спину, рисовали рукоятью молоточка какие-то буквы на груди, из пальца на стеклышко взяли каплю крови, но этим не удовольствовались и пососали крови из жилы в шприц, надевали какие-то резиновые браслеты на руки, в какие-то груши вдували воздух, отчего браслеты давили руку. Заставляли стоять на одной ноге, закрыв глаза.
Иван безропотно подчинялся всему и только вздыхал, размышляя о том, как иногда чудно получается в жизни. Казалось бы, хотел принести пользу, хотел задержать важнейшего и весьма странного преступника и вот, на-поди, оказался за городом, и у него за все его старания кровь берут на исследование.
Вскоре мучения Ивана кончились, и он препровожден был обратно к себе в номер и получил там завтрак, состоящий из чашки кофе, двух яиц всмятку и белого хлеба с маслом. Съев все предложенное, Иван решил ждать терпеливо какого-то главного и уж у него добиться и внимания, и справедливости.
И этого главного он дождался немедленно после завтрака. Стена, ведущая из номера в коридор, разошлась, и вошло к Ивану множество народу в белых халатах. Впереди всех вошел выбритый, без усов и бороды, человек лет сорока пяти, с приятными темными глазами и вежливыми манерами. Вся свита его, в которой были и женщины, и мужчины, оказывала вошедшему всевозможные знаки внимания, от чего вход получился очень торжественным.
"Как Понтий Пилат…" - подумалось Ивану.
Появились откуда-то табуреты, кой-кто сел вслед за главным, а кто остался в дверях стоять.
- Доктор Стравинский,- представился, усевшись на табурет, главный и дружелюбно поглядел на Ивана.
- Вот, Александр Николаевич,- негромко сказал какой-то с опрятной бородкой и подал профессору тот самый лист, который после кабинета был исписан кругом.
"Целое дело сшили",- подумал Иван.
Главный привычными глазами пробежал по листу, что-то ногтем подчеркнул, "угу, угу" пробормотал и обмолвился несколькими словами с окружающими на неизвестном языке… Однако одно слово из сказанного заставило Ивана неприятнейшим образом вздрогнуть. Это было слово "фурибунда", увы, уже вчера произнесенное проклятым иностранцем на Патриарших. Иван потемнел лицом и беспокойно поглядел на главного.
Тот, по-видимому, поставил себе за правило соглашаться со всем, что бы ему ни говорили, все, по возможности, одобрять, на все со светлым лицом говоря: "Славно! Славно". Так он поступил, дочитав лист и поговорив со свитой.
- Славно! - сказал Стравинский, отдал лист кому-то и обратился к Ивану:
- Вы - поэт?
- Поэт,- мрачно ответил Иван. И вдруг тут впервые в жизни почувствовал отвращение к поэзии, и стихи его вдруг показались ему сомнительными.
В свою очередь, он спросил Стравинского:
- Вы - профессор?
Стравинский вежливо наклонил голову.
- Вы здесь главный? - спросил Иван.
Стравинский и на это поклонился, а в свите улыбнулись.
- Так вот, мне с вами нужно поговорить,- многозначительно сказал Иван.
- Я для этого и пришел,- сказал Стравинский.
- Вот что,- начал Иван, чувствуя, что наконец настал час все выяснить,- меня никто не хочет слушать, в сумасшедшие вырядили…
- О нет, мы вас выслушаем очень внимательно,- серьезно и успокоительно отозвался Стравинский,- в сумасшедшие ни в коем случае вас рядить не будут.
- Так слушайте же! Вчера вечером я на Патриарших прудах встретился с таинственной личностью, иностранец не иностранец, который заранее знал о смерти Саши Мирцева и лично видел Понтия Пилата.
Свита затихла, никто не шелохнулся.
- Пилата? Пилат - это который жил при Христе? - прищурившись на Ивана, спросил Стравинский.
- Тот самый,- подтвердил Иван.
- А кто это Саша Мирцев? - спросил Стравинский.
- Мирцев - известный редактор и секретарь Массолита,- пояснил Иван.
- Ага,- сказал Стравинский,- итак, вы говорите, он умер, этот Саша?
- Вот же именно вчера его и зарезало трамваем на Патриарших прудах, причем этот самый загадочный гражданин…
- Знакомый Понтия Пилата? - спросил Стравинский, очевидно, отличавшийся большой понятливостью.
- Именно он,- подтвердил Иван, глядя мрачными глазами на Стравинского,- сказал заранее, что Аннушка разлила постное масло… а он и поскользнулся как раз на этом месте через час. Как вам это понравится? - многозначительно спросил Иван и прищурился на Стравинского.
Он ожидал большого эффекта, но его не последовало, и Стравинский при полном молчании врачей задал следующий вопрос:
- А кто же эта Аннушка?
Этот вопрос расстроил Ивана, лицо его передернуло.
- Аннушка здесь не важна,- проговорил Иван, нервничая,- черт ее знает, кто она такая. Просто дура какая-то с Садовой. А важно то, что он заранее знал о постном масле… Вы меня понимаете?
- Отлично понимаю,- серьезно сказал Стравинский и коснулся колена Ивана,- продолжайте.
- Продолжаю,- сказал Иван, стараясь попасть в тон Стравинскому и зная уже по горькому опыту, что только спокойствие поможет ему,- этот страшный тип отнюдь не профессор и не консультант, а убийца и таинственный субъект, а может, и черт его знает кто еще, обладает какой-то необыкновенной силой… Например, за ним погонишься, а догнать его нет возможности! Да он лично был на балконе у Пилата! Ведь это что же такое? А? Его надо немедленно арестовать, иначе он натворит неописуемых бед.
- И вы хотите добиться, чтобы его арестовали? Я правильно вас понял? - спросил Стравинский.
"Он умен! - подумал Иван.- Среди интеллигентов попадаются на редкость умные!"
- Как же этого не добиваться - согласитесь сами! - воскликнул Иван.- А меня силою задержали здесь, тычут мне в глаза лампы, в ванне купают! Я прошу выпустить меня немедленно!
- Ну что же, славно, славно,- покорно согласился Стравинский,- я вас не держу. Какой же смысл задерживать вас в больнице, если вы здоровы? И я немедленно выпишу вас отсюда, если только вы мне скажете, что вы нормальны. Не докажете, а только скажете. Итак, вы нормальны?
Тут наступила полнейшая тишина, и толстая женщина, ухаживавшая за Иваном утром, благоговейно посмотрела на профессора, а Иван еще раз растерянно подумал: "Положительно - умен!"
Прежде чем ответить, он, однако, очень подумал и наконец сказал:
- Я - нормален.
- Ну вот и славно! - с облегчением воскликнул Стравинский.- Ну, а если так, то будем рассуждать логически. Возьмем ваш вчерашний день…- Тут Стравинский обернулся, и ему немедленно подали Иванов лист.- В поисках неизвестного человека, который отрекомендовался вам как знакомый Понтия Пилата, вы вчера произвели следующие действия…- Стравинский стал загибать длинные пальцы, поглядывая в исписанный лист,- прикололи себе к коже груди английской булавкой иконку. Было?
- Было…
- Упали с забора, лицо разбили. Явились в ресторан со свечкой в руке, в одном белье и в ресторане подрались. Попав сюда, вы звонили в милицию и просили прислать пулеметы… Затем сделали попытку выброситься в окно и ударили санитара. Спрашивается: возможно ли, действуя таким образом, кого-либо поймать или арестовать? Вы человек нормальный? Так вы сами ответите: никоим образом. Вы желаете уйти отсюда? Пожалуйста. Только позвольте вас спросить, куда вы направитесь отсюда?
- В милицию, конечно,- ответил Иван.
- Непосредственно отсюда?
- Непосредственно,- ответил Иван твердо, но все-таки теряясь под взглядом Стравинского.
- А на квартиру к себе не заедете? - вдруг спросил Стравинский.
- Некогда мне заезжать! Пока я буду разъезжать по квартирам, он улизнет.
- Так! Что же вы скажете в милиции в первую голову, так сказать?
- Про Понтия Пилата,- ответил Иван, и в глазах его появился сумрачный огонь.
- Ну вот и славно! - воскликнул покоренный Стравинский и, обратившись к тому, что был с бородкой и стоял у самого его плеча, приказал:
- Иван Петрович, выпишите, пожалуйста, гражданина Понырева в город. Эту комнату прошу не занимать, постельное белье не менять. Через два часа гражданин Понырев опять будет здесь. Ну что ж, мне остается только пожелать вам успеха, хоть, признаюсь, в этот успех я нисколько не верю. До свидания!
С этими словами Стравинский поднялся, свита зашевелилась.
- На каком основании я опять буду здесь? - тревожно спросил Иван.
Стравинский немедленно уселся опять.
- На том основании,- сказал он,- что как только вы явитесь в кальсонах в милицию, скажете, что вы вчера виделись с человеком, который был знаком с Понтием Пилатом, как тотчас же вас привезут туда, откуда вы уехали, то есть в эту комнату.
- При чем здесь кальсоны? - спросил, смятенно оглядываясь, Иван.
- Главным образом Понтий Пилат. Но и кальсоны также. Ведь на вас казенное белье, мы его снимем и выдадим вам ваше одеяние. А вы доставлены были в рубашке и кальсонах, а домой вы не собирались заехать, хоть я вам и намекнул на это. Далее последует Пилат… и дело готово!
Тут что-то странное случилось с Иваном. Его воля вдруг пропала. Он почувствовал, что слаб и нуждается в совете.
- Так что же делать? - спросил он робко.
- Ну вот и славно! - отозвался Стравинский.- Это резоннейший вопрос. Поймите, что вас кто-то вчера сильно напугал и расстроил. Зачем вам, спрашивается, изнервничавшемуся, издерганному вконец человеку, бегать по городу, рассказывая про Понтия Пилата? Вас, конечно, все примут за сумасшедшего, не могут не принять. Для вас в покое сейчас спасение. Останьтесь здесь и прежде всего отдохните…
- Его надо поймать! - уже моляще сказал Иван.
- Хорошо-с. Самому бегать-то зачем? Изложите на бумаге все ваши обвинения и подозрения против этого человека. Ничего нет проще, как переслать этот документ куда следует, и если мы имеем дело с преступлением, как вы говорите, все это разъяснится, и очень быстро, уверяю вас. Но только прошу вас, не напрягайте головы и меньше думайте о Понтий Пилате. Я не спорю с вами, но все-таки напоминаю вам, что рассказы бывают и сомнительные… Мало ли чего может кто рассказать про Понтия Пилата. Не всему же можно верить.
- Понял,- твердо сказал Иван,- остаюсь, но прошу выдать мне бумагу, чернила и Евангелие.
- А зачем Евангелие?
- Хочу проверить, правду ли он говорил.
- Ну что ж,- Стравинский обратился к толстой женщине,- выдайте Евангелие.
- Евангелия нету у нас в библиотеке,- сконфуженно ответила та.
- Напрасно нет,- сказал Стравинский.- Видите, понадобилось. Купите у букинистов.
- Слушаю,- ответила женщина.
- Оно и к лучшему, впрочем, что сейчас нет,- обратился Стравинский к Ивану,- вам сегодня читать нельзя. Пока будут искать, вы успокоитесь и тогда можете навести справку о том, что вас интересует. Писать сегодня я вам тоже не советую…
- Нет, нет, сегодня же нужно написать! - воскликнул Иван и встревожился.
- Хорошо-с. Не настаиваю. Прошу только об одном - не напрягайте мозг. Не выйдет сегодня, выйдет завтра.
- Он уйдет,- жалобно воскликнул Иван.
- О нет,- уверенно сказал Стравинский,- он никуда не уйдет, ручаюсь вам за это. И помните, вам здесь помогут всемерно, а без этой помощи у вас ничего не выйдет! Вы меня слышите? - вдруг многозначительно сказал Стравинский и, взяв руки Ивана в свои руки, несколько секунд смотрел ему в глаза в упор.
- Да,- чуть слышно сказал Иван.
- Ну вот и славно,- воскликнул Стравинский,- выдать бумагу и коротенький карандаш,- приказал он женщине.- Все так,- сказал он бородатому, указывая на лист Ивана.- До свидания,- обратился он к Ивану,- если станет скучно, печально или что-нибудь встревожит, позвоните. К вам придет врач, и поможет, и все устроит, и все объяснит. До свидания.
И через несколько мгновений перед Иваном не было Стравинского и его свиты.
За сеткой в окне был бор, сверкала под солнцем река.
Негодяй Коровьев
Никанор Иванович Босой, председатель жилищного товарищества в том самом доме, где проживал покойный Мирцев, находился в больших хлопотах, начиная с предыдущей полуночи, когда ему вместе с комиссией пришлось производить осмотр комнат покойного.
Комиссия эта, как и рассказывала Груня, опечатала и увезла с собою рукописи покойного, насчет жилплощади покойника объявила, что она переходит в распоряжение жилтоварищества, а насчет вещей, лично принадлежащих покойному, что они подлежат сохранению на месте, впредь до обнаружения наследников, буде такие явятся. Вследствие этого Никанор Иванович тут же запечатал печатью товарищества книжный шкаф, шкаф, где было белье покойного и осеннее его пальто и два костюма.
Слух о гибели Мирцева распространился мгновенно по всему дому, и с семи часов утра к Босому начали звонить по телефону, а потом и приходить на квартиру с заявлениями. В течение двух часов Никанору Ивановичу подали тридцать девять заявлений лица, претендующие на площадь убитого.
В заявлениях этих заключались и мольбы, и угрозы, и кляузы, и доносы, обещания произвести ремонт на свой счет, указания на тесноту, на невозможность жить в одной квартире с бандитами, обещания покончить жизнь самоубийством, замечательные по художественной силе описания безобразий, творящихся в некоторых квартирах, и признания в беременностях.
К Никанору Ивановичу звонили в квартиру, вызывали его в переднюю, требовали выслушать или униженно просили, грозились пожаловаться, хватали за рукава, шептали что-то и подмигивали, обещали не остаться в долгу.
Мука эта продолжалась до начала первого дня, когда Никанор Иванович просто сбежал из своей квартиры в правление, но когда увидел, что и там его уже подкарауливали, ушел и оттуда. Отбившись кое-как от тех, что шли за ним по пятам через двор, Никанор Иванович скрылся в шестом подъезде и поднялся в четвертый этаж, где помещалась эта проклятая квартира № 50.
Еле отдышавшись на площадке, тучный Никанор Иванович позвонил, но ему никто не открыл. Он позвонил еще и еще, начал ругаться и ворчать. Не открыли. Терпение Никанора Ивановича лопнуло, и он дубликатом ключа самолично открыл переднюю дверь и вошел.
В передней был полумрак, на властный зов Босого - "Эй, кто тут, работница Груня, что ли?" - никто не отозвался.
Тогда Никанор Иванович вынул из кармана складной метр и прямо из передней шагнул в кабинет Мирцева. Тут он остановился в изумлении.
За столом покойного сидел неизвестный тощий и длинный гражданин в клетчатом пиджаке, в жокейской шапочке и в пенсне с треснувшим стеклом.
- Вы кто такой будете, гражданин? - спросил Никанор Иванович и почему-то вздрогнул.
- Ба! Никанор Иванович! - заорал дребезжащим тенором неожиданный гражданин и, вскочив, приветствовал председателя насильственным и внезапным рукопожатием.
Приветствие это Никанор Иванович встретил недоверчиво и хмуро.
- Я извиняюсь,- заговорил он,- вы кто такой будете? Вы лицо официальное?
- Эх, Никанор Иванович! - воскликнул задушевно неизвестный гражданин.- Что такое "официальный" и "неофициальный"! Все это условно и зыбко, все зависит от того, с какой точки зрения смотреть. Сегодня я - неофициальное лицо, а завтра, смотришь, официальное, а бывает и наоборот!
Это объяснение совершенно не удовлетворило Никанора Ивановича: из него он усвоил, что находящийся перед ним именно лицо неофициальное.
- Да вы кто такой будете? Как ваша фамилия? - все суровее спрашивал председатель.
- Фамилия моя,- ничуть не смущаясь неприветливостью, отозвался гражданин,- ну, скажем… Коровьев. Да не хотите ли закусить без церемоний?
- Я извиняюсь, какие тут закуски,- уже негодуя, заговорил Никанор Иванович, нужно признаться, что председатель был по натуре грубоват,- на половине покойника сидеть не разрешается! Вы что делаете здесь?
- Да вы присаживайтесь, Никанор Иванович,- опять-таки не смущаясь, орал гражданин и заюлил, предлагая кресло, которым Никанор Иванович, уже освирепев, не воспользовался,- я, изволите ли видеть, состою переводчиком при особе иностранца, имеющего резиденцию в этой квартире!
Никанор Иванович открыл рот. Наличность какого-то иностранца в квартире явилась совершеннейшим сюрпризом для председателя, и он потребовал объяснений.
Переводчик объяснился. Оказалось, что господин Фаланд - артист, заключивший контракт на выступления в кабаре, был любезно приглашен директором кабаре Степаном Богдановичем Лиходеевым провести время своих гастролей, примерно недельку, в его квартире, о чем еще вчера Степан Богданович при переводчике написал Никанору Ивановичу и просил прописать иностранца временно.
- Ничего он мне не писал! - сказал пораженный Босой.
- А вы поройтесь в портфеле, Никанор Иванович,- сладко сказал назвавший себя Коровьевым.
Босой подчинился этому предложению. Впоследствии он утверждал, что уж с этого момента он действовал в помрачении ума, но ему, конечно, никто не верил.
К величайшему изумлению Никанора Ивановича, в портфеле обнаружилось письмо Степы, в котором тот действительно просил о прописке иностранца и заявлял, что сам срочно уезжает во Владикавказ.
Никанор Иванович тупо глядел на письмо, бормоча:
- Как же это я его сюда засунул?
- То ли бывает! То ли бывает! - трещал Коровьев.- Рассеянность, рассеянность, милейший Никанор Иванович! Я сам рассеян до ужаса, до ужаса! Я вам как-нибудь расскажу за рюмкой несколько фактов, вы обхохочетесь!
- Позвольте, когда же он едет во Владикавказ? - озабоченно спросил Никанор Иванович, чувствуя, что на него валится еще новая обуза, какого-то иностранца устраивать в доме - тоже удовольствие!