- Ну, есть, Федор Иванович! - вздохнул он и положил руку на плечо Макарову. - Разберемся во всем. А ты отдыхай, набирайся сил. Впереди много дел!
В это время сестры остановились, подождали мужчин.
Саша взяла мужа под руку, с другой стороны Наташа. Они будто повисли на нем.
- О чем это вы спорили с Федором Ивановичем? - полюбопытствовала Саша.
- О весьма серьезной проблеме, - не задумываясь, ответил Веселов. - Понимаешь, какое дело. Бобров и Макаров собираются очень высоко подняться в небо. Вот мы и решили просить Наташу, как врача, подумать над специальным "высотным" меню для этих молодцов. Как ты смотришь, Наташа? Ведь их надо питать сейчас поосновательнее. Нет, я серьезно говорю.
- Принимаю поручение, - ответила Наташа.
- Ну, вот так! - взглянув на Макарова, подмигнул глазом парторг. - А ты сомневался, Федор Иванович. Только чур - во всем слушайся Наталью Васильевну!
Веселой гурьбой подошли к причалу, у которого уже стоял пришвартованный пароход с белоснежными парусиновыми тентами на верхней палубе.
Когда сестры прощались, Саша притянула к себе Наташу, поцеловала в щеку и шепнула на ухо:
- Значит, ты счастлива? Наташа, порозовев, кивнула головой.
- Очень!..
Глава двадцать четвертая
Когда Власов узнал о том, что партийное бюро предполагает в ближайшее время рассмотреть его персональное дело, покой опять покинул его. "В чем моя вина? ― по сто раз на день спрашивал он себя. ― Ведь я не более как жертва превратностей судьбы… Что делать? С кем посоветоваться? Кто поймет меня?.."Беседы с парторгом Веселовым и директором Соколовым ни к чему не привели. Оба ответили почти одинаково:
- Будем разбирать. Пусть коммунисты знают. Они и решение вынесут справедливое. Многое будет зависеть от тебя самого…
Власов решил посоветоваться с главным инженером, поговорить с ним, как со старым товарищем. Быть может, он скажет что‑нибудь разумное, развеет это отвратительное, иссушающее душу чувство страха.
В первый же воскресный день, сказав жене, что хочет пройтись по городу, Власов пошел к Грищуку.
- Позволите, Павел Иванович? - войдя в дом, с напускной развязностью начал он. - В засуху ищут живительный источник, в беде ищут друга. Нуждаюсь в вашем совете.
На лице главного инженера не отразилось удивления. Он знал, что раньше"Или позже Власов придет к нему. И все же слегка поморщился досадливо. В порядке вежливости полагалось бы подняться навстречу гостю, но он не сделал этого. Оставаясь в кресле, указал на стул.
- Садитесь, Василий Васильевич.
- Вы знаете о том, что меня будут слушать на партийном бюро? - без длинных предисловий спросил Власов.
- Знаю. Не только будут слушать, но и решение соответствующее будет принято, - спокойно ответил Грищук.
- Но ведь могут исключить из партии…
- Вполне.
Лицо у Власова вытянулось, глаза потемнели. Он едва сдерживался, чтобы не сказать что‑нибудь резкое, оскорбительное.
Грищук взглянул на него и подумал: "Глаза какие безумные! Еще хватит меня по голове чем‑нибудь, как адвоката…" Заговорил успокоительно:
- Однако, Василий Васильевич, ни при каких обстоятельствах не следует терять присутствия духа.
- Значит, вы меня считаете виновным? - упавшим голосом спросил Власов.
- Да, в том, что вы распустили нюни с этим мерзавцем Давыдовичем, считаю вас виновным. Дружбу завели с врагом, в душу свою позволяли заглядывать - это тяжкая вина.
Что можно было возразить? Власов тяжело вздохнул. В груди закипела злоба на этого спокойного человека.
- Однако, Павел Иванович, меня будут обвинять и в том, что я в самую трудную минуту разорвал с Макаровым… В этом‑то вы меня поддерживали?
"Вот куда гнет!.." ― подумал Грищук.
- Ну, батенька, - возразил он, - вы, пожалуйста, формулируйте наши отношения точнее. Я поддерживал и поощрял спор между двумя конструкторами, соревнование умов. Одно время мне казалось, что вы правы. Но вы не сумели доказать свою правоту, силенок не хватило. А Макаров это проделал с блеском. Вот так!
Теперь для Власова все стало ясно. Никаких надежд на главного инженера возлагать не было смысла: "Зачем я только пришел к этому барсуку?" ― горько упрекнул он себя. Все же решил задать еще вопрос:
- Павел Иванович, вы будете выступать на бюро?
- Очевидно.
- Но ведь ваш голос очень много значит… Грищук подумал немного. Затем придвинул к себе шкатулку с душистым табаком и стал набивать им трубку. Наконец заговорил неторопливо.
- Василий Васильевич, вы пришли ко мне за советом. Извольте выслушать внимательно. Я отлично понимаю, что вы в затруднительном, мягко говоря, положении. Понимаю, что вы ищете сочувствия и поддержки. Так вот - и то и другое вы найдете прежде всего у своего противника. Да, да - у Макарова.
- У Макарова? - воскликнул Власов.
- Да!
- Как это?
- А вот попытайтесь поговорить с ним по душам. Вы сказали, что мой голос много значит. Но голос Макарова в вашем деле может быть самым весомым. Да, да.
Власов почувствовал боль в груди. "Нет, не стану ползать перед учеником! Да он всю жизнь будет презирать меня!.."
- Вы, однако, правильно поймите меня, Василий Васильевич, - продолжал Грищук. Мой совет поговорить с Макаровым отнюдь не означает, что я советую вам лечь перед ним кверху лапками. Нет! Он сам этого не пожелает. Но я знаю, что он мечтает о дальнейшей совместной работе с вами.
Много горечи в душе уносил Власов после встречи с главным инженером. Но и светлое пятнышко появилось. "Значит, Макаров мечтает о дальнейшей совместной работе со мной?.." Эта мысль вселяла надежду, согревала остывшую душу.
Глава двадцать пятая
Две недели промелькнули, как один день, как один час. Наташе казалось, что время остановилось. Макаров ведь только что приехал. Они еще не успели насмотреться друг другу в глаза…
- Федя, ну объясни мне, почему ты такой неспокойный сегодня?
Они сидели рядышком на садовой скамье, тесно прижавшись друг к другу. Перед ними лежала цветочная клумба, будто огромная, изумительно расшитая подушка. К вечеру цветы ожили, наполнили воздух чудесным ароматом. Со стороны реки тянуло легкой прохладой.
Макаров обнял Наташу, точно хотел согреть ее, и задумчиво сказал:
- Я должен завтра утром уехать в город.
- Не понимаю, что это значит… - испугалась Наташа. - Объясни же! Там случилось что‑нибудь? На заводе неблагополучно?..
- Нет, не то. Понимаешь, завтра на партбюро будут рассматривать дело Власова. Я звонил. Григорий Лукич говорит, что мое присутствие не обязательно… Но я должен присутствовать. Не знаю, хорошо или плохо буду говорить, но обязательно выступлю.
Его лицо, его голос были решительными.Наташа, закусив губу, не нашлась, что ответить. Ей хотелось заплакать от обиды. Но понимала, это ни к чему ― все равно будет так, как он решил.В эту ночь она задавала ему тысячу вопросов, на которые и не надо было отвечать. Макаров только нежно ласкал ее, целовал в губы, щеки, глаза… А летние ночи коротки. Вот уже порозовел восток.После вчерашней духоты деревья, трава, цветы спали в предрассветной тишине. Во всем чувствовалось что‑то дремотное, навевающее сонливость.Шагая с Федором рядом, Наташа слегка вздрагивала от ощущения сыроватого холодка. Не спускаясь к причалу, они остановились на высоком берегу.
- Посидим, Федя…
Макаров постелил плащ, усадил Наташу, сам присел рядом. Некоторое время оба хранили молчание, каждый по–своему переживал предстоящую разлуку.
Ты обещай мне, что не будешь скучать, ― первым заговорил Федор. ― Если удастся уговорить Силу Ивановича, тогда и ты скоро вернешься в город.
- Из этого ничего не выйдет, - вздохнув, возразила Наташа. - Когда я давала согласие сюда на работу, то обещала побыть до конца сезона. Я сдержу свое обещание, Федя.
Она прижалась к нему своей грудью, он ткнулся лицом в ее пушистые волосы.
- Федя, неужели между тобой и Власовым отношения были неискренними? - вдруг спросила Наташа. - Вас на заводе считали хорошими друзьями. Я никак не могу понять, неужели раньше он не желал тебе добра?
- Я не могу этого сказать, - тихо ответил Федор. - После первой нашей совместной конструкции он сказал как‑то: "Я имел возможность понаблюдать за вашим усердием, Федор Иванович. Радуюсь! Скажу прямо: не всякому такая настойчивость и внимательность присуща. Но вы на меня не обижайтесь, если я откровенно скажу: есть у вас и недостатки. Возникла мысль, и вы сразу хватаетесь за нее, совершенно не затрудняя себя глубокими размышлениями". Я убежден, что тогда он искренне желал помочь мне. Я слишком увлекался. Иногда он даже посмеивался надо мной: "Идей у вас столько в голове, что вы не в состоянии с ними справиться".
- А правильно он это сказал? Ты не обиделся на него тогда?
- Нет, не обиделся. Говорил он правду–матку.
- Ну вот видишь, - с чувством облегчения сказала Наташа. - Значит, он был другом.
- Я этого никогда не отрицал, - ответил Федор.
Он взял Наташину руку и поцеловал. В это время где‑то в тумане заревел гудок приближающегося парохода. Поднявшись, они встали друг против друга.
- Верь, Наташенька, что Власов мне не безразличен.
Простившись, Федор почти бегом побежал на пристань. Взойдя на пароход, оглянулся. Но Наташи уже не видно было. Кругом на палубе ― пассажиры, едущие в город из дальних мест. Ему казалось, что все они смотрят на него. Пройдя на нос парохода, снова стал вглядываться в берег. Вон она ― стоит, машет платочком!.. До свидания, Наташка! До свидания, родная!..
Зашумели колеса. Пароход отчалил и вышел на середину реки.Утро наступало медленно, туман расступался с неохотой. Но все же редел, и наконец на поверхность воды мягко пали первые солнечные лучи, покрывшие реку золотистой рябью.Только Федор сошел на городскую пристань, тотчас перед ним встал вопрос: "А теперь куда? Прямо на завод или заглянуть к Власову?".Девяти часов еще не было. Он надеялся, что Власова застанет дома. Нужно поговорить с ним до партбюро,, чтобы твердо чувствовать себя потом, когда придется сказать свое слово ― за или против."Ну, давай, брат! ― как бы подкрепляя свою решимость, произнес он. ― Если Власов и недружелюбно встретит, не беда. Давай вперед, не теряя времени".Власов встретил его без воодушевления. "Ага, сам явился", ― говорили глаза его. Он стоял в саду, подрезая небольшим ножом усохшие ветви деревьев.
- Здравствуйте, Василий Васильевич!
Власов равнодушно поздоровался, сделав вид, что не заметил протянутой руки. Недоумение было в глазах Федора. Но он не опустил головы, а пристальней глянул на бывшего учителя, неестественно постаревшего за последнее время.
- Я вижу, Василий Васильевич, вы не рады видеть меня? Я в чем‑то виноват перед вами?
- Ваша вина передо мной? - усмехнувшись, проговорил Власов. - Никакой вины… А впрочем да!
- Если она есть, хотелось бы знать - в чем?
- Извольте. Я скажу. Не знаю только - поймете ли меня… Вы - это молодость, а я, как видите, постарел.
- Но позвольте же…
- Не надо! -вяло отмахнулся Власов. - Я знаю - вы скажете, что в этом вины вашей нет. Отвечаю: вы правы!.. Отвечаю, но в душе не соглашаюсь с этим. Удивляетесь?
- Немножко.
- Я и сам понимаю - нет ничего худшего в жизни, чем навязчивая зависть к молодости. Но что делать - завидую… Да, Федор Иванович, завидую вам! Однако лучше, как вы отдохнули. Садитесь, -Власов сел на небольшую скамью под рослой яблоней, жестом пригласил гостя.
- Отдохнул я вполне прилично. Солнце, воздух, вода, - там этих благ предостаточно, - ответил Макаров, обрадовавшись перемене разговора, и в свою очередь поинтересовался: - Ну, а вы как, Василий Васильевич? Как досуг коротаете?
Власов вздохнул.
- Не очень весело…
- Что так?
- Вы, должно быть, делаете вид, что ничего не знаете… Сегодня в три часа дня Власова исключат из партии… В этом нет сомнения… Или вам действительно ничего не известно?
Макаров достал папиросу, медленно раскурил.
- О том, Василий Васильевич, что вас сегодня будут слушать на бюро - я знаю. Но какое будет решение - мне неизвестно. Собственно, я и зашел к вам с той целью, чтобы поговорить перед заседанием…
- Только прошу вас не выражать сочувствия! - холодно попросил Власов. - Я все продумал за эти дни, все оценил и переоценил. Доложу партийному бюро, как было, как есть - и пусть коммунисты решают. Любой приговор приму, как должное.
Макаров почувствовал, что дальнейший разговор на эту тему вести не следует. Через несколько часов этому человеку предстоит пережить тяжелое испытание. И, судя по всему, он готов к этому.
- Да, любое решение приму как должное! - повторил Власов и, опершись руками на колени, тяжело поднялся.
… Партийное бюро заседало в кабинете Веселова. В небольшой комнате собралось человек пятнадцать. Сидели молча, дожидались Соколова и Грищука, задержавшихся в связи с каким‑то срочным разговором с Москвой. У каждого на душе было смутно. Впервые предстояло слушать такой тяжелый вопрос.
Когда вошел директор, все обратили внимание на его улыбчивое лицо. Должно быть, разговор с Москвой порадовал его чем‑то.
- Давайте, товарищи, откроем окна, - неожиданно предложил Соколов.
Кабинет сразу наполнился свежим воздухом. И улыбка директора, и свежий воздух как‑то неожиданно подняли настроение присутствующих.Заседали долго, как никогда раньше. Власов говорил немного, но в прениях высказались все. Тяжелые и резкие слова звучали в этой небольшой комнате. Власов прислушивался к тому, что говорили люди, которых он знал по десятку лет и больше, которых уважал, которые ругали его, но не умаляли заслуг в прошлом, и седая голова его опускалась все ниже и ниже.
Предложений было два: одни требовали исключения из партии, другие предлагали перевести на год в кандидаты. Голоса разбились почти поровну. Решил голос мастера цеха, в котором сейчас работал Власов.
- Пусть побудет в наших рядах еще год, - сказал мастер. - Пусть своей работой и делами искупит вину А не пожелает этого - коммунисты нашего цеха первыми предложат исключить.
Кажется, больше других был взволнован Макаров. Он машинально сунул руку в карман, достал папиросу и чиркнул спичку, но сразу сообразил, что еще в начале заседания условились не курить.Когда парторг спросил Власова, не желает ли он что‑нибудь сказать в заключение, тому тяжело было приподнять голову. Он сидел склонившись, облокотясь на колени, глядел в пол. Лишь повторное приглашение дошло до его сознания. Поднялся ― высокий, похудевший, обвел присутствующих глазами и коротко ответил:
- Я оправдаю ваше доверие.
Глава двадцать шестая
Лето проходило. Дни становились короче. Уже начали покрываться нежной позолотой березы и клены. В роще за курортом появились неугомонные сороки и синицы ― предвестники приближавшейся осени.
Давно уехали в город Петр Бобров и Людмила Давыдович. Скука стискивала сердце Наташи, когда она возвращалась с работы в свою комнатку, казавшуюся ей невыносимо пустой. Уезжая, Макаров обещал часто наведываться к ней, но за все время только дважды сумел вырваться сюда. И Наташа не имела права обижаться. Она знала, что на заводе горячая пора. Пробные самолеты построены, не сегодня так завтра предстояло испытание в воздухе. Конечно, не мог Федор к ней часто приезжать.Наташа каждый день подсчитывала, сколько еще осталось времени. Боже, как мучительно будут тянуться последние полтора месяца!..
И вдруг совсем неожиданно… Сначала послышались шаги в коридоре, затем стук в дверь.
- Войдите!
В комнату вошли заведующий домом отдыха и молоденькая девушка.
- Вот вам смена, Наталья Васильевна, - сказал. - заведующий Познакомьтесь и попрощайтесь… Завком прислал молодого врача…
Девушка протянула руку Наташе, назвала свое имя и фамилию.На рассвете Наташа уже сидела на палубе парохода. Всю дорогу она думала только об одном о встрече с мужем. И еще думала о том, что пароход идет нестерпимо медленно. Но вот и город… Глаза ее заблестели.
"Где же Федор?.." ― всматривалась она в толпившихся на пристани людей.Сойдя на берег, оглянулась вокруг и вдруг увидела возле машины Макарова Анастасию Семеновну. Торопливо подошла к ней, протянула руку, чтобы поздороваться. Но свекровь не подала своей руки. Наташа догадалась. Застеснявшись, обняла ее и поцеловала, как родную мать, в обе щеки. За это Анастасия Семеновна поцеловала ее трижды.
- А Федя не приехал? - спросила осторожно Наташа.
- Занят он, дочка, - степенно ответила свекровь. - Прислал машину и мне повелел тебя встретить.
Уже в пути Наташа, не выдержав, спросила тревожно:
- Сегодня испытывают в воздухе?
Анастасия Семеновна знала все. У сына не было секретов перед родной матерью. Со вчерашнего вечера болело ее сердце. Эту ночь она глаз не сомкнула, все прислушивалась, хорошо ли спит Федор. А на рассвете прибежал летчик Петр Бобров ― веселый, как всегда. "Вставай,, лежебока! ―толкал он Макарова. ― Вставай да посмотри на небо"… В ту минуту у матери сердце оборвалось…
Анастасия Семеновна посмотрела на невестку и ответила на ее вопрос:
- Не знаю, доченька, ты бы сама поехала на завод. Высади меня возле дома - и езжай.
Когда машина, развернувшись возле заводоуправления, остановилась у парадного, оттуда вышли Соколов, Грищук, Веселов, Макаров, Бобров, конструкторы и небольшая группа незнакомых людей. Они направились к заводскому аэродрому. Позади всех шел Власов. Наташа догнала его, придержала за руку.
- О, Наталья Васильевна!.. Значит, успели? Пойдемте с нами. -Власов улыбнулся, пожал ее руку. -Сегодня у вашего мужа экзамен на аттестат зрелости…
- Летят? - испугалась Наташа.
- Бобров летит. Двенадцатый раз поднимает машину в воздух. Сегодня - решающий полет… Идет на штурм!
- Василий Васильевич, ничего не случится?.. Власов вздохнул.
- Хочу, Наташенька, чтобы ничего не случилось! Все, кто должен был присутствовать при испытании
нового самолета, остановились у входа на аэродром. Небо было удивительно голубое, в нем сияло ослепительное солнце.
Неподалеку возле ангара стояла, поблескивая серебром, стреловидная машина с оттянутыми назад, как бы прижатыми к фюзеляжу короткими крыльями. Возле нее озабоченно ходили механики.
Наташа со стороны наблюдала за Макаровым, разговаривавшим с директором завода. Как ей хотелось сейчас подбежать к нему, обнять и поцеловать!..
Но вот все стали пожимать руку Боброву, дружески сулили ему ни пуха ни пера, желали счастливого пути и благополучного возвращения.
- Ждите с победой! - помахав всем рукой, бодро воскликнул летчик.