Романтическая и в то же время остросоциальная повесть о доброте и человеческом достоинстве, о верности в дружбе и любви, о сложных и порой драматических ситуациях современной жизни.
Содержание:
Владимир Санин - СТАРЫЕ ДРУЗЬЯ 1
СТАРЫЕ ДРУЗЬЯ - Повесть 4
Примечания 43
Владимир Санин
СТАРЫЕ ДРУЗЬЯ
I. ТРОЕ В КУПЕ
Рассказ
Верная привычке не устраивать гонку со временем, Ольга Николаевна приехала на вокзал за полчаса до отправления поезда. В купе никого не было, можно без помех привести себя "в боевую готовность", как шутил когда-то Евгений. Сняла платье, облачилась в спортивный костюм и посмотрела в зеркало: сделала "несколько гримас", чуть выпятила нижнюю губу (когда-то очень шло), слабо, как-то загадочно улыбнулась и пришла к выводу, что для своей полсотни она еще ничего. А если перевязать волосы газовой косынкой (перевязала), чтобы скрыть гнусные морщинки под ушами, и задраить до отказа молнию куртки (горло, шея - никакие, зарядки не спасают), то перед вами, уважаемые попутчики, моложавая, спортивная черноглазая женщина лет сорока пяти. "Больше не дадут, - решила, вглядываясь в зеркало, - а дадут - не возьму".
Она постелила себе на нижней полке, вытащила из сумки журнал и улеглась. До отправления еще минут пятнадцать, в коридоре гремят чемоданами, вот-вот ввалятся, заполнят суетой крохотное пространство, начнут скучные и ненужные разговоры… Попутчики - это лотерея, и как в лотерее чаще всего выпадают пустышки или рубли, так и попутчики - люди обычно малоинтересные и приземленные, и поэтому лучше всего к первому стуку колес прикрыть глаза и односложно отвечать на вопросы - авось оставят в покое. Ольга Николаевна преподавала в институте историю, говорить приходилось много, даже утомительно много, и после нескончаемого рабочего дня она предпочитала уединение. Конечно, как и в лотерее, иной раз выпадали удачные номера: с полгода назад в таком же купе экспресса "Москва - Ленинград" она до утра не сомкнула глаз, слушая лишь в дороге возможную исповедь молодого, брошенного женой мужчины, для которого вся жизнь сосредоточилась в шестилетней дочери, очень серьезном голубоглазом существе. "Меня можно бросить, я некрасив, но как она могла оставить Светочку!" Трогательная исповедь на годы травмированного, слабого и очень симпатичного человека, дай бог им удачи. В другой раз (а в Ленинград, к старшей сестре Ольга Николаевна ездила по нескольку раз в году - очищаться, как она говорила, в неповторимой атмосфере неповторимого города) попутчиками были трое бывалых полярников, рассказы под коньяк до утра; пикантная, но безгрешная ночь один на один с умным престарелым актером ("Огни рампы" - будто про него), еще что-то. Но чаще с попутчиками не везло, чаще были приземленные. А сегодня, после шести часов лекций и заседания кафедры с ее вечными дрязгами, лучше бы никого не было вовсе - такое раза два случалось, до утра спокойно спала. Шанс невелик, но ведь две минуты осталось, провожающие уже уходят, чем черт не шутит.
Она привстала, сдвинула шторку. По перрону люди не шли, а бежали, задыхаясь, некрасивые в своей спешке, кто мешал им вовремя прийти к уходящему в полночь поезду? Ворвутся потные, с полубезумными от стресса глазами, отдышатся и обязательно начнут докладывать, по какой причине чуть не опоздали…
Вагон дернулся (слава богу!), Ольга Николаевна хотела было задернуть шторку, и - вот черт бы их побрал! - подбегают двое… И тут сердце стукнуло, в голову рванулась кровь - Он и Она! Прислушалась - вошли, нет, влетели, - поезд двинулся… Укрыться с головой и притвориться мертвой? А почему она должна прятаться? Дудки! Сбросила ноги на пол, сунула их в туфли, уселась поудобнее и уткнулась в журнал.
Вежливо постучали, открыли дверь купе. Что же, приятно встретиться, поговорить с ней о погоде, а с ним о боксе - ни одного чемпионата не пропускали, знаменитостей лично знали. И - ему, окаменевшему в дверном проеме:
- Добрый вечер, располагайтесь, пожалуйста.
На мгновение, но окаменел - это при его-то умении держать удар!
- Ольга Николаевна, - представилась она.
- Евгений Иванович. - Нашел в себе силы раздвинуть губы в улыбке, все-таки в прошлом неплохой боксер. Падал, но успел сгруппироваться.
- А я Наташа!
Знаю, что ты Наташа, улыбнулась Ольга Николаевна. Сто раз по телефону с тобой говорила, да и видела два-три раза, мельком, правда. Ничего не скажешь, красивая зверюшка, породистая. Такой ты и должна быть, Евгений Иваныч большой ценитель зверюшек - это его словечко. Лет тридцать назад он так ее и прозвал - "зверюшка моя таежная". А таежная потому, что он из сибиряков, и не городских, а с глубинки, все предки охотники, до самого Ермака Тимофеича. Я была зверюшкой номер один, а ты, Наташенька, номер два, хотя, признаться, имелись у нашего Евгения Иваныча и промежуточные зверюшки, тайные, одной ему всегда не хватало - особенно по молодости. Теперь, наверное, хватает, усмехнулась про себя Ольга Николаевна, теперь и одна - это много, сибиряки тоже не живой водой утоляют жажду.
- Чудом не опоздали! - доверчиво сообщила Наташа, сбрасывая шубку на руки Евгению Ивановичу. - Но все-таки успели! - Она счастливо засмеялась, села на полку напротив. - Мы каких-нибудь два часа назад решили ехать, примчались на вокзал, схватили билеты, какие были… Ольга Николаевна, хотите чаю с бутербродами? У нас с собой термос, Евгений Иваныч крепкий любит, у проводников такого не получишь, я ему ложку с верхом на стакан завариваю.
Без тебя знаю, какой он любит, улыбнулась Ольга Николаевна. Он даже после крепкого кофе спит без задних ног, если, конечно, зверюшка в хорошем настроении. А у тебя, наверное, всегда хорошее настроение, правда, номер два? Мечтать боялась о такой удаче, верно? Тебе двадцать шесть или двадцать семь, кажется? Номер один, к твоему сведению, в твои годы к ночи не капризничал, "снотворного" - это тоже его словечко - Евгений Иваныч получал по потребностям. Вот только сегодня ночью будет ему великий пост! Ты уж его прости, Наташенька, ситуация такая. Много лет назад, когда ты только из колыбельки выползла, он ухитрялся и в купе любить свою зверюшку номер один, под храп попутчиков.
- Не откажусь, Ольга Николаевна достала из сумки и положила на стол сверток. - Пирожки с зеленым луком и яйцами, для ленинградской сестры напекла, их много, не стесняйтесь. Любите такие, Евгений Иванович?
Усмехнулся, кивнул. Ему-то их не любить! "У-угоди-ла, зверюшка!" - ревел, когда домой приходил и аромат из кухни улавливал. Бесцеремонно развернул сверток, сунул в рот пирожок…
- Вкусноти-ища! Перепиши рецепт, Наташа.
Я тебе много разных рецептов могу продиктовать, улыбкой сообщила Ольга Николаевна. И кулинарных, и других, поважнее. Хотя поважнее ты небось лучше меня знаешь, каждый мускул тела играет, изгибы… Ты, девочка, вряд ли читала Достоевского, это у него про изгибы, которые мужчину с ума сводят, и у тебя они есть. Если уж я это тебе говорю, значит, точно есть.
- Чай разливайте, - предложила Наташа, вынимая из сумки шелковый халат и запросто, как в предбаннике, сбрасывая юбку. И со смехом: - Мужчинам отвернуться!
Да, хороша, констатировала Ольга Николаевна, сегодняшний стандарт: ноги длинные, тренированные аэробикой, конечно, увлекается; грудь высокая, личико отбеленное, глаза огромные, с поволокой - нет, безусловно и очень хороша, за таких когда-то дрались на дуэлях, вышибали мозги и ломали судьбы. Честно скажу, я тебя в свое время недооценила, сочла, что быть тебе зверюшкой промежуточной - при всей своей неистребимой тяге к нашей сестре Евгений Иваныч очень ценил, как теперь говорят, и интеллектуальную близость. А о чем он может беседовать с тобой - пока не пойму. Но он нас наверняка познакомит, уж чего в нем никогда не замечала, так это трусости. Он сейчас все в мозгу просчитывает, ищет слова - как наипростейшим и непринужденнейшим образом познакомить близких родственниц. Ну а пока не познакомил, мне и так с тобой интересно, настолько, что и сна ни в одном глазу. А ты считай, друг мой, считай и ищи слова. Ведь чего ты больше всего не выносишь, так это если не ты хозяин положения. А ведь пока что не ты, явно не ты! И я тебе помогать не стану, выкручивайся сам.
Ерунда, ответил он ей глазами, не в таких передрягах бывали. В таких не бывали, возразила она, тебе будет непросто. Да, согласился он, но зато теперь ты видишь, почему проиграла.
Обычная история, подумала она. Уходил он утром на работу и целыми днями видел ее, юную, свежую, грациозную, и ею любовался и очень ее хотел, а если она поощряла, если, стенографируя, красиво садилась напротив - ох, как умеет женщина сесть красиво, когда ей это нужно! - так чему удивляться? А домой приходил усталый, выжатый и видел ее усталой и выжатой, и сравнивал, сравнивал… Обычная история. Не выдержала сравнения - и проиграла, сама виновата, не надо было стариться.
- А нам повезло, радостно продолжала Наташа, - четвертого-то нет! Представляете, ворчал бы здесь какой-нибудь старикашка или толстая баба с узлами! Знаете, как Евгений Иваныч говорит? "Попутчики - это лотерея". Угощайтесь, пожалуйста, я схватила из холодильника, что попалось под руку. Женя, а если по рюмочке - для-ради знакомства? Вы не против, Ольга Николаевна? Извините, но вы мне очень нравитесь, будто я с вами давно знакома. Бывает так, правда? Как старшая подруга. И на кого-то очень похожи, я как вас увидела, сразу подумала, что очень похожи.
- Ты не ошиблась, милая, - Евгений Иванович достал из чемоданчика бутылку и серебряные рюмочки, наполнил их коньяком. - Я тоже подумал, как вошел, что очень похожа. И знаешь, на кого? Помнишь фотокарточку на столе в моем кабинете? Правда, на ней Леля моложе лет на пятнадцать, но она и сейчас в отличной форме. Ваше здоровье, друзья мои.
Ты, никогда не был трусом, залпом выпив коньяк, подумала Ольга Николаевна. Не хлюпик, никогда и нигде не терялся - настоящий мужчина. В юности за то и полюбила - сильный, надежный (был), верный (был, да сплыл).
- Простите, - пролепетала Наташа. Поставила на стол рюмку, вытащила пачку сигарет.
Простите - это если наступила на ногу, усмехнулась Ольга Николаевна. Не стану я тебя прощать, девочка, хотя тебе это и не надо, легко переживешь. Неприятные минуты преходящи, особенно когда жизнь - сплошной праздник.
- Курить будем в коридоре, - решил Евгений Иванович. - В этих вагонах отвратительная вентиляция… К черту теорию вероятности, - продолжал он, когда Наташа выскользнула из купе. - Три года не виделись - и нашли удивительно подходящее время и место.
- Эффектная зверюшка, - сказала Ольга Николаевна.
- А ты превосходно выглядишь, на сорок пять, не больше.
- Беру. Ты тоже не сдаешься, не начальник главка, а тренер по боксу. Не боксер, а тренер.
- Зверюшкой была только ты, - припомнил Евгений Иванович.
- Это меняет дело.
- Нет, не меняет. Но ты была отличной зверюшкой.
- Ты так говорил о своем любимом "паркере". Помнишь, сломалось перо, пришлось выбросить.
- Эх, ты, историк, ностальгия по прошлому расслабляет.
- В перерывах между раундами ты всегда расслаблялся.
- Это тоже в прошлом. Да и боксером я был посредственным, на мастера так и не вытянул. А Наташа и неподозревала, что ты еще вполне боеспособна. Это повышает мой кредит.
- А она знает, что я была отличной зверюшкой?
- Она много не знает. Но цену себе она знает хорошо. Пожалуй, даже слишком хорошо.
- А ты становишься сухарем. Кредит, цена, рентабельность…
- Сегодня это важнейшие вещи, старое и привычное приходится вырывать с корнем.
-Теперь я лучше понимаю, почему ты ушел.
- Брось демагогию, дорогая, историки тоже должны перестраиваться.
- Впрочем, ты всегда и во всеуслышание шутил, что я дорога тебе как память о молодости.
- Я вовсе не шутил, могу и сейчас повторить.
- Ну, если не шутил, тогда не повторяй. А ты помолодел - джинсы, куртка, кроссовки… В "Молодежном" одеваешься? По утрам "бой с тенью", а вечером дискотека?
- А зверюшка кусается - запрещенный прием.
- В нокдаун укусами не пошлешь, только кулаком… А вот и Наташа. - Ольга Николаевна встала, взяла сигареты и зажигалку, вышла.
- Не спится? - поинтересовался в тамбуре седоватый моряк с погонами капитана первого ранга.
- Спасибо, у меня есть зажигалка.
Моряк внимательно взглянул на нее, коротко склонил голову, ушел.
Я, кажется, сказала ему не то, подумала Ольга Николаевна. А, все равно, хорошо, что он ушел. Со мной что-то творится, странно, мне казалось, что я тоже умею держать удары… Она назвала его Женей - смешно, это при мне. При мне! Пусть бы договорились и перешли в другое купе… А номер два даже не стандарт, бери ступенькой выше… Нет, вряд ли перейдут, Женя никогда не был трусом. Если, конечно, продолжает играть первую скрипку. Когда мужчине пятьдесят четыре… через три недели пятьдесят пять - на пятерках покатится! - а зверюшка в два раза моложе, первую скрипку играть все труднее. Скоро тебе, друг мой, куда легче будет отчитываться перед министром, ох, каким строгим экзаменатором станет номер два! Впрочем, зверюшкой была только я, она, наверное, козочка или лапочка… Помолодел! Ему важнее карьеры помолодеть, чтобы экзамены сдавать. Ну, сегодня сдаст, завтра сведет на ничью, а послезавтра… Хотя это его заботы. Но - помолодел! На пользу козочка пошла, вдохновляет! Джинсы, прическа, выправка курсанта…
- Извините великодушно, - входя в тамбур, сказал моряк. - В поездке нравы упрощаются. Мне показалось, что вам нехорошо, не могу ли быть чем полезным? - С чего вы взяли?
- Слезы появляются либо от счастья, либо от печали.
- От лука тоже.
- На море привыкаешь идти на помощь, если даже не слышен SOS.
- Вам не спится и скучно?
- И то, и другое, и третье - грустновато. И вам, кажется, тоже.
- Я не готова продолжать разговор.
- Сейчас или вообще?
- Кто знает.
Оставшись одна, Ольга Николаевна вошла в туалет, взглянула в зеркало и вынула из кармана платочек. Да, за какой-то час сорокапятилетняя женщина здорово постарела, слезы украшают козочек, но совсем не к лицу зверюшке в отставке. Жаль, что ты, капитан, не Мастер, а я не Маргарита, а еще лучше, если б ты был Азазелло и принес золотую коробочку с кремом, пахнущим болотной тиной. Сейчас, сию минуту, я за такую коробочку весело и бездумно отдала бы все, чем владею, вместе с дипломом доктора наук в придачу. Завтра - не знаю, а сейчас, сию минуту, - весело и бездумно.
Ольга Николаевна сполоснула лицо, пожалела, что не взяла с собой сумочки с "боезапасом" (тушь, крем, помада, расческа) и пошла в купе. Евгений Иванович поднялся, размял сигарету.
- Раз уж так получилось, почему бы вам не познакомиться поближе.
- Мы давно знакомы, по телефону.
- Я сказал - поближе.
- Ты уверен, что Наташа в этом нуждается?
- Да, - проникновенно сказала Наташа, когда Евгений Иванович вышел. - Мне хотелось бы, чтобы вы знали: я привыкла относиться к вам с большим уважением, я слышала о вас только хорошее.
- Евгений Иванович всегда был джентльменом.
- О да, - подхватила Наташа. - Он самый тактичный, он и на работе если кого-нибудь обижает, то только за дело.
- Холстомера тоже обидели за дело - он одряхлел, и за этот проступок с него содрали шкуру.
- Я не совсем понимаю…
Ума среднего, заметила Ольга Николаевна, но красота всегда ценилась выше ума, всегда и во все времена. Ум и красота - это случается редко, чаще бог дарует женщине либо одно, либо другое. И глупо укорять мужчину за то, что молодость и красота вдохновляют его больше, чем ум и старость. Природу не обманешь, все мы рабы страстей, и стареющие мужчины, и женщины. Но больше шансов природа дала мужчине, В пятьдесят пять ему своего ума хватает, и женщина ему нужна не та, которая экспромтом прочитает лекцию о "птенцах гнезда Петрова" или о Лже-Дмитриях, а та, которая умеет красиво полулежать на тахте, извиваться в аэробике и выходить из одежды, как Афродита из морской пены. И все попытки поспорить с природой ни к чему хорошему не приводили, ибо ее законы писаны не людьми и редактированию не подлежат. Клеопатра потому и проиграла, что если для зрелого мужа Марка Антония она была совершенством, то для юного Октавиана Августа - стареющей кокеткой. Младое племя - оно всегда незнакомое, у него другое естество.
- Давайте выпьем, Наташа, за вашу удачу.
- Нет, спасибо, за вашу.
- Спасибо.
Чокнулись, выпили, две закадычные подружки. Чистые, правдивые, лживые глаза торжествующей победу козочки. Не заберись ты в мою постель - бог с тобой, опьяняйся взглядами, молодостью и надеждами. Странная вещь, унеси она мое пальто или сапожки, это считалось бы воровством. А украсть мужа освящается законом. Ну, не очень этично, даже в чьих-то глазах предосудительно, никто за это вслух не хвалит, но никто и не наказывает. Как шаловливого ребенка, который унес из гостей оловянного солдатика.
- Вы занимаетесь аэробикой?
- Да, - оживилась Наташа (не какой-то никому не известный Холстомер, предмет знакомый). - У нас есть видеокассеты, мы с Женей… с Евгением Иванычем вместе. И вы, конечно, тоже, у вас просто замечательная фигура, вы совсем молодая! Это не я, то есть я тоже, но это Евгений Иванович так считает, перепиши, мол, у Ольги Николаевны не только про пирожки, но и рецепт молодости!
Льстит козочка, завоевывает признательность, улыбнулась Ольга Николаевна. Совсем как студентка, которой смертельно не хочется схватить в зачетку пару. Да, ведь тебя тоже отдали в институт - изучать язык, негоже супруге начальника главка, а может, будущего министра оставаться стенографисткой, не престижно. Ты даже не догадываешься, девочка, как много я о тебе знаю, старые друзья заботливо докладывают, это доставляет им большое удовольствие - информировать брошенную. Странно, но я не чувствую к тебе ненависти, я просто пытаюсь понять, что, кроме физической близости, объединяет тебя с моим бывшим мужем. О чем он с тобой разговаривает, о модах на юбки? Об инструментальных ансамблях к Алле Пугачевой? Прошлого у вас нет, а будущее - оно не такое уж радужное, об этом позаботится природа, ты в этом убедишься, девочка. Ты преувеличиваешь, милая, - сказала Ольга Николаевна. - У нас, женщин, этот секрет прост и жесток: мы молоды, пока нас любят. А дальше - тишина, как сказано в очень хорошей пьесе, все позади.
- Только не у вас, - великодушно возразила Наташа. - Вы такая интересная женщина, профессор! Я была бы счастлива иметь такую старшую сестру, чтобы посоветоваться, излить душу.