Курасов был образованным человеком. Он говорил Букрееву о тактике Нельсона, о Макарове, о Павлове; знал художественную литературу, изучал английский язык и, кажется, потихоньку вел дневник. Он сетовал на то, что подчас забывают погибших и, рассказывая о своем однокашнике и друге, убитом в недавнем бою в проливе, мечтал назвать его именем хотя бы какую‑нибудь улицу.
Дребезжащий, продолжительный звонок прервал их беседу. Курасов, торопливо надев пальто и зюдвестку, вышел. Моторы заработали сильней. Мимо стекол иллюминаторов пронеслись зеленые кипящие струи. Через пятнадцать минут тревога окончилась. Горбань сообщил, что невдалеке прошли немецкие самолеты. Букреев поднялся на палубу. Под солнцем, выглядывающим из‑за туч, светились отполированные детали орудий и пулеметов. Вдалеке ломаными курсами шли "морские охотники". Дул ветер, названный Шал у новым трудным морским словом "галфвинд".
Ветер, дувший от скалистых белых берегов, зачерненных поверху кустарниками, гнал по морю барашки.
Иногда ветер срывал с поверхности моря облачка, прилетавшие на палубу мельчайшими брызгами. Шалунов весело отряхивался и смеялся, поворачивая лицо навстречу ветру и брызгам.
- Море‑то, а? Чудесное море! - восклицал он восхищенно. - Я, знаете ли, в море становлюсь во сто раз здоровее, право слово. В любую штормягу дыхание свободней. Тут, братцы вы мои, пыль - минус, газы - минус.
Появились дельфины. Их черные тела, изогнутые, как запятые, всплывали и исчезали. Стая кувыркалась впереди буксира, тянувшего танконосец и понтоны, и приближалась к ним. При той быстроте, с какой передвигаются дельфины, их растопыренные плавники кажутся рогами, что и послужило, очевидно, причиной называть их иногда не только морскими свиньями, но и морскими чертями.
Треск выстрелов раздался почти над головой Букреева. Стрелял из пистолета Kypacoв. Потом краснофлотец принес винтовку. Курасов вскинул ее, вскрыл пачку патронов, в разрезе затвора мелькнуло золото гильз. Корабль пошел наперерез стае, видимо, понявшей опасность и повернувшей снова к транспортам. Курасов стрелял теперь из винтовки. Работа моторов заглушала выстрелы. Пули тюльп аниками вспыхивали на воде. Дельфины пересекли кильватерную струю танконосца, и вскоре их черные выгнутые спины еле–еле различались в волнах.
- Прошлый раз мы устроили охоту, - сказал Курасов, опуская винтовку. - Набили их штук двенадцать. А сейчас нельзя задерживаться. И так тащимся еле–еле.
Манжула и Горбань сидели с группой матросов "тридцатки" на корме возле глубинных бомб, расположенных на специальных рельсах–салазках. Моряки смеялись, слушая Горбаня, который в конце концов вскочил на ноги и прошелся по кругу, ловко отбивая чечетку. Шалунов тронул Букреева за рукав шинели, указал глазами.
- Ребята ваши занимаются проработкой инструкции по десанту, товарищ капитан, а?
- Вероятно, - с улыбкой сказал Букреев. - Кстати расскажите мне, вам приходилось подходить к берегу во время высадки десанта на вашем корабле?
- Так и подходили.
- Осадка все же большая.
- Смотря где. На Новороссийск было самый раз, а вот у Соленого озера сыпали ребяток прямо в воду. Лучше всего, конечно, на мотоботе, на "лапте". Рекомендую. Только, если переход велик, буксировать, а у берега пускать мотоботы своим ходом… Хотя заранее не угадаешь, что лучше, что хуже. Раз на раз не приходится. Дело само подскажет. Лучше я вам посплетничаю, как вы! Курасова подсидели.
- Я подсидел Курасова?
- Классически подсидели. - Шалунов блеснул своим влажным красным глазом и добродушно рассмеялся. - Ведь Курасов в каюте цветы вез.
- Какие цветы?
- Полную каюту из Батуми. Цветы разные, я их названий не знаю… Невесте везет цветы, сам пресную воду меняет.
- Какой невесте?
- Вы видели карточку у него на стенке? Есть такая главстаршина Таня Иванова. В Геленджике работает в военно - морском госпитале.
- Но почему же он убрал цветы из каюты?
- Вас стесняется. Молодой и застенчивый в этих вопросах.
Шалунов наклонился к Букрееву и рассказал о том, как Курасову пришлось перенести цветы из своей каюты в то помещение, которое они использовали под камбуз. Но там и так повернуться негде, и поэтому Курасов приказал не зажигать примусов, чтобы не поднимать на камбузе температуру.
- Но девушка, скажу откровенно, вполне заслуживает. Такая девушка! Я бы и то для нее пальму вывернул с корнями.
Веселый и общительный Шалунов занял Букреева. Он поделился с ним своей мечтой получить корабль. Но мечта оставалась мечтой. Вакантных мест было мало. Пока Шалунов удовлетворялся своей ролью штурмана и помощника Курасова. Шалунов любил свой корабль, говорил о нем, словно о живом существе. Что такого, что это оыло небольшое военное суденышко, с деревянным, обшитым тонким железом каркасом, наполненное моторами, бензином, оружием и боевыми припасами? Что такого, что людям экипажа приходилось жить в коротких и узких клетках? Они сознательно лишили себя всех удобств, чтобы набрать побольше снарядов и бензина. Катер не отапливался и зимой промерзал насквозь, зато летом нагревался так, что хоть зажигай о стены спички. Люди любили свои маленькие корабли, гордились ими и совершали на них подвиги. Вся команда Курасова была награждена орденами. Среди комендоров были люди, сбившие по нескольку вражеских самолетов, были и участники обороны Севастополя.
На этом корабле Букреев как бы приобщился к людям моря, он искал в себе то, что должно было сблизить его в батальоне с моряками и помочь ему в его военном труде.
В Туапсе караван пришел ночью. Здесь было холодней. В осенней дымке угадывался город. Из ущелья доходили запахи осеннего леса. Чернели проломы мола и камни, наваленные кое–где.
Над горами зажигались прожекторы и медленно прощупывали тягучие облака, переваливающие через хребты Предкавказья. Караван бесшумно входил в порт. Суда скользили по темной воде, медленные и настороженные. За пристанью, близко возле берега, жались сторожевые корабли. Их мачты напоминали поредевший после артиллерийского налета лесок. На пирсах двигались люди, вспыхивали и гасли огоньки фонарей.
На причалах были подготовлены к погрузке зерно и мука, прессованное сено, противотанковые пушки в рядах, клети ящиков со снарядами и патронами, бочки с бензином, авиационные моторы, зашитые в сосновые коробки.
Порт жил войной. Здесь по крадущимся огням прожекторов, по затаенному дыханию города и бухты уже чувствовалось приближение фронта.
В Туапсе решили пробыть до утра. Побродив по пирсу с Шалуновым и проверив свою команду, Букреев решил вернуться на корабль. Ему хотелось повидать Курасова. Угадав его издали, он прошел к нему на корму. Заслышав шаги позади себя, Курасов обернулся и расставил руки, что‑то прикрывая.
- Идите спать, товарищ капитан, - зло сказал он.
- Что‑то не спится, товарищ Курасов.
- Вам постелили в моей каюте.
- Вы что здесь делаете, Курасов?
- Да какое вам дело? - вспыхнул Курасов. - Что вам, наконец, надо?
Букреева поразил этот тон, неприкрытое раздражение Курасова. Букреев в свою очередь хотел резко ответить командиру корабля, но, присмотревшись, заметил цветы, расставленные на дымовых шашках.
- Простите, - мягко произнес Букреев и пошел от него.
- Там вам постелили, - вдогонку повторил Курасов. - И отдыхайте, ради бога.
В голосе его теперь уже слышались нотки извинения, смущения. Букреев спустился по трапу и вошел в каюту. Горбань писал за столом письмо; он вскочил, но выпрямиться в низкой по его росту каюте не мог.
- Я сейчас уйду, товарищ капитан.
- Устроимся здесь как‑нибудь вместе, - сказал Букреев.
У борта лениво плескались волны. На канонерской лодке, стоявшей на рейде, пробили склянки. Букреев разделся и лег. Через несколько минут Горбань погасил свет и пристроился на полу, прислонившись спиной к двери, зарывшись лицом в ворот бушлата.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
В Туапсе Курасов прихватил баржу, груженную бочками с авиационным бензином, предназначенным для анапских аэродромов.
- Караван "разжирел", - заметил неодобрительно Шалунов.
Немцы следили за туапсинским портом, ночами минировали выходы из порта и коммуникацию; поэтому пришлось добавить в конвой еще три сторожевика и итти по фарватеру, проверенному приданными каравану тральщиками. В этих местах недавно германской подводной лодкой был торпедирован транспорт. Конвойным кораблям приходилось итти осторожно. Тральщики, проведя караван по наиболее опасной зоне, оставили его. Теперь наблюдение еще усилилось. Курасов не сходил с мостика. Присланные Мещеряковым самолеты сопровождения до самого вечера кружили над караваном, сменяясь через равные промежутки времени. Воздушная вахта была снята только с наступлением густых сумерек.
Букреев почти весь переход оставался на палубе, хотя ветер усилился и от боковой качки мутило. Транспорты уже не были видны. Горы приблизились и стали выше. Были заметны пролетавшие низко над водой какие‑то птицы; изредка слышался вой шакалов, похожий на хохот и на плач. Букреев удивленно прислушался к шакальему вою. Во время боев шакалы перекочевали на юг.
Флагманский корабль шел среди минных полей. Вся команда была вызвана наверх. На берегу мигали условные световые точки, помогавшие Шалунову провести корабли. Миновали скалистые обрывы Толстого мыса и вошли в бухту. Шалунов появился на палубе.
- Ух! - вздохнул он. - Вы знаете, что такое холодный пот, Букреев? Холодный пот бывает у штурмана и у командира корабля, когда проходишь эти горячие минные поля. Тут свои нашвыряли и немцы засоряют каждую ночь.
На пристани, у коренного причала, слегка покачивались ошвартованные борт о борт баржи. Пахло рыбой и варом. Монотонно поскрипывали швартовы. Сверху иногда срывались капли дождя, и только кое–где, в проломах облаков, поблескивали тусклые звезды.
Горбань первым перепрыгнул на баржу, у которой ошвартовался сторожевик, и принял у Букреева чемодан. Неустойчивая узкая палуба осталась позади. Букреев перебрался через высокий борт баржи. Горбань, посвечивая фонариком, шел впереди Букреева, предупреждая его о попадавшихся на пути швартовах или других препятствиях. Все делалось им с ласковой и не обременительной для Букреева заботой.
Когда Букреев почувствовал под ногами скрипучие, но устойчивые доски причала, Горбань виновато спросил:
- Товарищ капитан, вы никому не говорили про то…
- Про что?
- Как это я тогда на пирсе…
- А, вы вот о чем, Горбань, - сообразил Букреев.
- Не говорите командиру батальона, а то сразу заметит с плохой стороны. Я буду стараться исправиться, товарищ капитан.
- Ладно, - с шутливой строгостью в голосе пообещал Букреев. - Ничего не скажу. Только не подводите меня.
- Спасибо! А то я дал слово своему командиру корабля загладить проступок, и вот опять… тут получилось. - Горбань еще что‑то хотел добавить, но запнулся. Их разговор перебил Манжула.
- Вас ожидают, товарищ капитан, - доложил Манжула. - Я уже справлялся.
- Кто ожидает?
- Капитан Батраков. У машины, товарищ капитан.
Батракова, заместителя командира батальона по политчасти, Букреев знал еще по П., где тот вместе с ним и Тузиным принимал участие в формировании батальона из севастопольцев, бакинцев и раненых, передаваемых через полуэкипаж после госпиталей. Тогда, формируя часть, они жили на окраине города, в центральной усадьбе совхоза, среди тропической растительности. Там же Букреев обучал Батракова верховой езде, прививая ему, бывшему ленинградскому рабочему, любовь к коню. Букреев вспомнил щупленького Батракова, выезжавшего на прогулки в широкополой шляпе, которую шутливо называли "сомбреро", и в полотняной рубахе, чтобы плохой посадкой не компрометировать перед горцами достоинство офицера.
Батраков был боевым офицером, участником обороны Севастополя. Вначале он служил и сражался в батальоне дунайцев. Бои с немцами в долине Кара–Куба прошли при его участии. Там же он был тяжело ранен, почти потерял слух и по настоянию командования был отправлен на Большую землю.
Букреев, правда, близко не пытался сходиться с Батраковым, но то, что именно он встречал его сейчас, обрадовало Букреева.
Букреев бывал в Геленджике и любил этот городок, но сейчас все казалось ему здесь унылым и чужим. Вот здесь был ресторан "Крыша". Сейчас возле полуразрушенного здания, как бы продавленного сверху, шоферы монтировали скат, при свете аккумуляторной лампочки стучали молотками по резине и беззлобно переругивались. Лампочка освещала каменную стену с амбразурами и кучу консервных банок, забросанных картофельными очистками.
Курасов оказался невдалеке от Букреева. Он кого‑то искал. Когда какая‑то девушка в морской шинели и мичманке попалась в свете его фонаря, он окликнул ее, и они исчезли в темноте.
- Видели нашего флагмана, Букреев? - спросил выросший перед ним Шалунов.
- Его встретила девушка. Очевидно, та самая Татьяна?
- Вы угадали… Жаль, что вы не могли разглядеть ее. Пикантна и проста. Сегодня, наверное, опять сбежала к Курасову через забор. Насчет дисциплинки Таня хромает на обе ноги. Ну, до скорого и приятного свидания, как говорят джентльмены. Не забывайте бедных моряков, капитан Букреев.
Шалунов зашагал к будке дежурного.
Манжула подъехал на грузовой автомашине. Краснофлотцы "тридцатки" быстро попрыгали в кузов. К Букрееву направился невысокий человек в таком же ватнике, как у Манжулы.
- Букреев, здравствуйте! Простите за задержку, - глухим голосом сказал подошедший. - Встретил одного человека с базы, договорился, чтобы подали завтра на камбуз свежего мяса. Бычка обещали зарезать… Можно поздравить с благополучным прибытием?
- Товарищ Батраков, здравствуйте. - Букреев радушно пожал ему руку. - Спасибо, что встретили. Такая темнота, хоть глаз выколи.
- Темнота типично южная. Это не ленинградские белые ночи. Ну, пожалуй, поедем. Манжула! Ребята все устроились?
- Устроились, товарищ капитан.
- Добро. Я, Букреев, поеду с ребятами, а вам придется в кабинке с шофером. Хотел вас с шиком доставить на легковой, но не вышло у меня. Господин Тузин куда‑то сами выехали.
- С вами поедет комбат капитан Букреев на Толстый мыс, - приказал Батраков водителю. - Садитесь, товарищ Букреев.
Букреев задержался у кабинки:
- Вы рангом ошиблись, капитан Батраков. Только начальник штаба, а не комбат…
Батраков тихонько засмеялся:
- Мне и невдомек, что вы не в курсе последних событий. Тогда садитесь ближе к шоферу, - мы вместе устроимся. У "доджей" кабинки просторные. Я по пути все расскажу.
Машина выбралась из района порта и пошла при полном свете фар, освещая развалины, дома без изгородей, окруженные деревьями, зачастую с обломанными ветвями.
Геленджик не был похож на прежний, ничем особенно не выдающийся, но все же аккуратненький приморский городок, куда приезжали отдохнуть и полечиться. Мостовые были разворочены, и над дворами, заросшими буйным молодняком, светлели протоптанные по обнаженной земле тропки. За городом пришлось сбавить скорость. Завыли и заскрежетали передачи на ухабистом подъеме. Справа шумело невидимое море.
- Тузина сняли, - сказал Батраков, посматривая на Букреева глубоко запавшими глазами, - сняли и назначили вас. А на штаб поставили Баштового; он был начальником штаба у Куникова. Потому и пришлось так срочно вызывать. Дел уйма, Букреев.
- За что же сняли Тузина?
- За дело сняли. Не тем человеком оказался Тузин. Я могу вам коротко рассказать. Еще когда мы прибыли сюда, в Геленджик, Тузин сразу же схватился за живот, потому что Шагаев, который встречал нас, напугал его.
- Чем напугал?
- Сказал, что скоро в десант. Тут Тузин сразу изменился. "Знаешь начинает, мол, что‑то лома–а-ть меня, живо–от болит". Я ему говорю: "Подожди болеть, надо людей выгружать, устраивать их, кормить". Ушел, и мне пришлось все самому. Дальше такая же история. Вижу, надо работать с батальоном, а командира фактически. А тут стали забирать от нас людей на таманскую операцию, вливать новых, переменили почти весь офицерский состав. Принялся Тузин куралесить, переругался с новым народом. Пришлось докладывать Мещерякову. Тот проверил, доложил члену Военного совета. Он сам приезжал вместе с Мещеряковым в батальон. Тузина, значит, того… вот вас и вызвали. Потому что не сегодня- завтра Тамань кончат защищать, подоспеет Крым.
Машина остановилась возле двухэтажного здания, метрах в пятидесяти от края изрытого траншеями обрыва. Возле второго такого же здания, обращенного тоже фасадом к морю, собрались моряки. Слышались веселые выкрики и быстрый ритмичный топот. Кто‑то под баян отбивал "чечетку". Часовой, моряк с автоматом, узнал Батракова и посвистал в боцманскую дудку, вызывая дежурного.
- Сегодня кто дежурный по батальону? - спросил Батраков.
- Старший лейтенант Цыбин, товарищ комиссар, - сказал часовой, называя Батракова по–старому комиссаром.
- Командир роты автоматчиков Цыбин, - сказал Батраков. - Вы его еще не знаете. Под Новороссийском отличился. Сибиряк.
Цыбин, высокий и стройный офицер, подошел уверенной походкой и представился.
- Вот что, Цыбин, - сказал Батраков, - принимай новичков, а мы с комбатом поедем сразу к контр–адмиралу.
- Есть, товарищ комиссар! А насчет душа и ужина?
- Вернемся, тогда будет видно. Хотя приготовьте. Команду перемыть и накормить.
- Есть перемыть и накормить команду, товарищ комиссар. К какой их роте? Можно у меня устроить?
- Ты уже хочешь их себе прикарманить, Цыбин? Утро вечера мудренее. Завтра командир батальона решит.
Цыбин направился к казарме. Моряки "тридцатки" сошли с машины и стояли кучкой, Манжула что‑то им объяснял.
От казарм со двора, в одиночку и группами, к "тридцатке" стали собираться моряки. Сюда же перекочевал баянист. Закурили. Замелькали красные точки зажженных папирос.
- Ребята! - крикнул еще издали кто‑то. - Новый комбат прибыл?
- Т–с-с… - зашикали на него.
- Кондратенко! - позвал его Манжула.
- А, это ты, друг непромокаемый! Дай пять. Пить, Манжула, привез?
- Хватит! - остановил его Манжула. - Комбат здесь…
- На грузовике?
- Т–с-с…
Букреев перепоясался, отряхнул и расправил на голове фуражку, подождал, пока Батраков расскажет Горбаню, куда снести чемодан и где ожидать их возвращения.
- Ну, поедемте, товарищ капитан, - сказал Батраков, окончив разговор с Горбанем.
- Итак, как Чацкий, "с корабля на бал"? - пошутил Букреев. - Может быть, погладимся, почистимся? Все же с дороги.
- Не успеем. Мы должны быть ровно в двадцать один час. В нашем распоряжении всего тридцать пять минут. А Мещеряков любит аккуратность.
В кузов прыгнул Манжула.
- Манжула тоже с нами? - спросил Букреев.
- Привыкайте, - ответил Батраков. - В морской пехоте вестовые чистое наказание. Глаз с тебя не спускают. Недаром Мещеряков называет их "телохранителями".
"Додж", раскачиваясь своим корпусом, катил теперь гораздо быстрее. Они ехали к городу по прямой дороге над обрывами. Кое–где встречались воронки и мохнатые черные кусты. Букреев молчал, стараясь собраться с мыслями и подготовить себя к волновавшей его встрече с Мещеряковым.