- В подобных внушительных зданиях обитают обычно люди, состоящие на больших государственных должностях или представители высокого искусства, - заметил Семен Борисович и, прощаясь с Асей, галантно приподнял шляпу.
- В каком-нибудь ин-язе или ГИТИСе учится? - спросил, когда за Асей захлопнулась дверь.
- Пока в школе.
- А ты?
- Я нигде.
- То есть? Как прикажете понять?
Семен Борисович остановился, глядя во все глаза на Антона. Они стояли под уличный фонарем, и Антон хорошо рассмотрел тщательно выбритые щеки и крутой подбородок Семена Борисовича, густые брови и затаившийся, но готовый вспыхнуть смех в глазах.
"Актер, - угадал Антон и почему-то решил: - Наверное, из Театра сатиры".
- Не учишься. А как родители на такое странное обстоятельство смотрят? - удивленно продолжал "актер".
- Родителей нет.
- То есть?
- Отец умер. Мама в больнице.
- Ситуация, - озадаченно произнес "актер". - Неужели так уж вовсе один? Может, соседи хорошие?
- Соседка-бабуля, на другом конце Москвы внука нянчит. Дома почти не живет. А сейчас и вовсе с внуком в деревне. До дождей не вернется.
- Гм. Значит, один.
Антон не догадался пригласить Семена Борисовича, но тот без приглашения поднялся по их крутой лестнице на третий этаж, вошел в квартиру, снял пальто и оказался в складном сером костюме, нарядной, в голубую полоску рубашке и синем галстуке. Он был элегантен, как и следовало артисту, может быть, народному, тем более возвращавшемуся из гостей. Заложив руки за спину, прошелся по комнате, оглядел картины.
- Та-ак. А в школу отчего не ходишь? - Он держался свободно, будто бывал у Новодеевых едва ли не каждый день и чувствовал себя в их доме своим человеком, а главное, озабоченным критическими обстоятельствами Антона. - Почему в школу не ходишь?
- Поругался с учителем.
- Ого! Причина важнейшая. Подумаешь, принц Уэльский, потомок барона фон… фон… Завтра же иди, проси извинения.
- Он меня оскорбил. Пусть он просит прощенья, все равно не прощу.
- Ты, я погляжу, субъект. А чем душа дышит? Интересуешься чем?
Антон пожал плечами. Чем он интересуется? Есть у него любимое дело? Или увлечение? Или хотя бы малюсенький какой-то талантик? Антон растерялся от довольно простого вопроса. "Чем интересуешься"? Ну, шахматами… Ну, футболом. Ну, кино.
- Чем собираешься в жизни заняться? Быть кем? Слесарем? Летчиком? Инженером? Учителем? Космонавтом, может быть? - усмехнулся Семен Борисович.
- Не знаю. Не думал.
С каждым вопросом Антон чувствовал себя глупее. Повесил голову и сидел перед "актером" дурак дураком.
"Актер" продолжал:
- Стало быть, абсолютно инертная личность. Ни характера, ни желаний, ни воли. В прежние времена таких называли небокоптителями. У нас хлеще: тунеядец. Если не сейчас, то опасаюсь за будущее… гм…
Пришел в дом неизвестный чужой человек и воспитывает. Но Антон не сердился. В общем-то Семен Борисович ему нравился. Говорит так, будто всю жизнь знакомы.
- Вот что, дружище, я за тебя возьмусь, - ворчливо сказал Семен Борисович. - Стать тунеядцем не дам… Постой, а синячок-то под глазом порядочной. К завтрашнему дню разнесет. Тащи из-под крана студеной воды.
Антон теперь только ощутил, как снова заскребла затылок тупая боль и зажгло висок у правого глаза. Глаз заплывал. Антон принес из кухни в кастрюле воду. Семен Борисович намочил конец полотенца в холодной воде, прикладывал к виску. И приговаривал строго, а Антону слышалось - душевно. "Вроде Деда Мороза, хоть до зимы далеко, свалился мне на подмогу", - думал Антон.
- Стать тунеядцем не дам, - говорил Семен Борисович. - Давай-ка осмотрим куртку, штаны. Аварий нет, не успели бандюги изодрать. Значит, так: завтра без четверти девять придешь. Получай адрес. Далековато, зато сообщение сверхудобное: метро без пересадок. Спросишь меня. Без четверти девять.
Антон запер за Семеном Борисовичем дверь. Что-то новое начинается. Что?
Он подошел к окну. На улицу внезапно налетела осенняя буря. Ветер ярился и бушевал, качал уличные фонари, гнул ветви деревьев, срывал и гнал золотые листья березы.
Папина свеча угасала.
12
"Странно, какой там театр на краю города? - размышлял Антон, минуя вот уже пятую станцию метро. - Должно быть, рабочий или молодежный клуб, или что-нибудь в этом роде? А кем Семен Борисович задумал меня устроить? Плохо, когда у человека ни к чему нет призвания. Хоть бы какой талантик! Есть люди - на весь мир гремят оглушительной славой, гордятся своим делом, а я? Может ли обыкновенный человек добиться чего-то большого? Стать выдающейся личностью? Что для этого нужно? Наверное, воля. Прежде всего воля. Задаться целью и идти, идти к цели, не сворачивая. А куда идти? К чему стремиться? И вообще, есть у меня воля?"
Так он раздумывал, в беспокойстве ожидая встречи с Семеном Борисовичем. Решится что-то в его жизни сегодня или нет? Если нет, снова потянутся пустые дни, когда не знаешь, куда себя деть, чем заняться. Гри-Гри прав - лентяй жалок, бездельник ничтожен. "А все-таки в школу не вернусь".
"Станция…" - объявил репродуктор.
Далеконько забрался Семен Борисович со своим молодежным клубом! Проспект тянется, сколько глаз видит. На горизонте высилась группа новых однотипных зданий, целый город жилых башен, а здесь у остановки метро, где Антон сошел, шумела молодая роща. Вчерашняя буря поутихла, но влажный западный ветер резко налетал порывами, обрывал листья, кружил и вздымал, и нес, и осыпал их на землю шуршащим дождем. Наискосок, против рощицы, был тот дом, номер которого Антон затвердил по записке Семена Борисовича. И теперь в растерянности читал вывеску над крыльцом: "ПТУ".
Вот так раз! Вот вам театр, вот вам клуб. "Не театр, а шиш с маслом", - как сказал бы Колька Шибанов.
Когда-нибудь приходила Антону мысль, что судьба забросит его в ПТУ? Зачем ему ПТУ? Улизнуть? Он колебался.
Вчера Семен Борисович Антону понравился. И Антон не ушел. Посмотрим, удрать всегда можно. Он вольная птица, куда захочешь, туда и лети.
Вестибюль встретил Антона шумом голосов, абсолютно повторяющих школу. Но вдоль всех его стен висели не похожие на школьные плакаты-картины. Антон не понял, что они означают. Стройная красивая пара - как нарядно одеты, изящны! - танцует. А тот куда-то бежит, приветственно подняв руку, такой же стройный, неправдоподобный красавчик в спецовке. Ничего себе спецовочка - в Большой театр ступай в ней на балет "Лебединое озеро".
"Куда я попал?" - думал Антон, догадываясь, что это не обычная школа. Но что же?
Он не успел спросить, где искать Семена Борисовича, как раздался звонок, типичный школьный звонок, зовущий на урок, и из комнаты с табличкой на двери "ДИРЕКТОР" появился сам Семен Борисович.
- Хвалю за точность, - сказал он. - Идем.
Не переставая удивляться и мало что понимая, Антон последовал за директором, который энергичным шагом привел его к двери: кабинет спецтехнологии.
- Здесь сейчас занимается группа мальчиков, - сказал Семен Борисович. - У нас в училище их всего две. Остальные девицы.
Вошли. Человек двадцать мальчишек, сидевшие за светлыми столиками, при появлении директора встали.
- Хорис Абрахманович! - обратился директор к молодому смуглому, чернобровому человеку с круто вьющимися черными волосами и быстрым взглядом черных глаз. - Вот тот юноша, о котором я вам рассказывал. Вчера потерпел аварию, отделался синяком, бывает хуже. Антон Новодеев. Наш новенький.
Не ослышался ли Антон? "Наш новенький". Он еще и не сообразил, где находится. Но понял: Семен Борисович решил взять его судьбу в свои руки. Видимо, руки у директора были твердые, умеющие управлять и направлять.
- Всего! После уроков зайдешь, - кивнул Семен Борисович Антону и удалился. А человек с необычным именем - Хорис Абрахманович - указал Антону место за столом в первом ряду и кому-то велел:
- Продолжай.
Вихрастый курносый паренек, оставшийся стоять и после ухода директора, принялся рассказывать неизвестные Антону истории. Антон слушал, удивляясь, а тем временем оглядывал кабинет. На полочках вдоль стен расставлены фигуры безголовых кукол в самых разнообразных мужских и женских нарядных костюмах.
- Одежда появилась еще в первобытном обществе, - рассказывал вихрастый. - Первобытный человек защищал тело от солнца сырой землей и глиной. Обмажется весь, слой за слоем, глаза только оставит - вот и весь его первобытный костюм. В холодных странах одевались в шкуры зверей. Скоблили, мяли, колотили, пока шкура станет помягче, тогда напяливают на себя, так и ходят. - Ученик почесал затылок, скосил в сторону взгляд и неуверенно выговорил: - Все.
- Все-то все, да неувлекательно рассказываешь, художественных деталей мало, - сказал учитель. - Садись. Ребята, представьте: палящее солнце, зной, тучи мошкары вьются над нами, спасения нет. Куда деваться? Как защититься от солнца, от экваторских ливней? Трудно жилось нашим предкам. Века, века… Человек растет. Человек хочет жить. Создавать, творить, любить, радоваться. Три условия жизни и творчества, без чего человек не может существовать. Еда. Кров над головой. И одежда. Понятно? Уразумели, какое важное дело - создание одежды?!
Он поднял над головой картину.
- Глядите, гречанка древних веков. Как благородно спадают волнами с плеч и драпируют тело куски материи!.. Располагать эту драпировку - искусство. Преддверие наших поисков, мастерства и фантазии. Но может ли наша современная женщина носить такой хитон? Как она в нем залезет в троллейбус? Запутается в складках. Да и климат не греческий. Словом, одежда переживает эволюцию, как все в мире. Постепенно я вам расскажу об одеждах разных времен, а теперь перейдем к спецтехнологии.
Он вынул из стенного шкафа мужское пальто. Так и сказал: "Мужское пальто", - снимая с вешалки игрушечное пальтецо, крохотное и в то же время настоящее, с воротником, карманами, пуговицами, все на месте, как полагается.
- Перед вами модель. Прежде чем взять в руки иглу или сесть за машинку, надо твердо знать последовательность операций пошива изделия. Безошибочно разбираться в деталях.
"Да они портного из меня хотят сделать! - ударила Антона догадка. Как кипятком окатило его. - Что вы, что вы! Никогда! Сию минуту бежать!"
Он не решился убежать и досидел до звонка, слушая и не слушая, что говорил учитель об упругости лацкана, номерах ножниц, портновской линейке.
"Никогда! Ни за что!"
13
- Сначала о себе, - сказал директор, откинулся на спинку кресла за письменным столом, заваленным бумагами, папками, в раздумье помолчал. - Значит, о себе. Фамилия Портнов. Некоторые фамилии говорят человеку об его роде. К примеру, ты - Новодеев. Должно быть, когда-то твой предок затеял какое-нибудь новое дело, отсюда и пошло: Новодеевы. Отец не рассказывал? Хорошая фамилия. Что касается моего рода, я его знаю с прадеда. Прадед портняжничал, и дед, и отец. Отец работал в одной московской артели надомным портным. Помощники - мама да я. Десяти лет не исполнилось, как меня на утюг посадили. Термин был такой и занятие: садить на утюг. Это значит: нагрей - нагревали не то, что сейчас, включи в сеть, и вся недолга, - нагревали древесным углем, дуешь, дуешь на угли, чтоб докрасна разгорелись. Из глаз, из носа от натуги течет. Даю нагретый утюг отцу, он мне на смену другой, охлажденный. Снова нагревай. Пока второй нагрел, первый остыл, так и мечешься целый день. Вы, теперешние, ноете, хнычете: ох, школа, ох, уроки! А для меня школа была санаторием. Из-за тех окаянных утюгов и домой идти неохота. После уроков наберу разных общественных дел: стенгазета, литературный кружок, то да се. Так из-за утюгов стал выдающимся в школе общественником… В школе светло, окна большие, не то что наш полуподвал. Был нэп. С одной стороны, подъем промышленности, с другой - безработица. Отец за артель изо всех сил держался. Погнул спину вроде того портного, что шил шинель Акакию Акакиевичу. Помнишь, сидит на столе, подвернув под себя ноги, как турецкий паша. Отец, правда, на столе не сидел. А живописно Николай Васильевич Гоголь портновскую работу описывает! До мелочи точно. Будто сам шинели шивал. Что значит гений! Гений, да! - с улыбкой повторил Семен Борисович. - Теперь познакомимся с обстановкой работы наших портных.
Он протянул Антону солидных размеров альбом с наклеенными на страницах фото швейных ателье. Одно, другое, третье. Современная легкая мебель. Пестрые занавески. Цветы.
- В таком ателье и ты будешь работать, - сказал Семен Борисович.
- Почему вы решили, что я стану портным?
- Надеюсь уговорить, - улыбнулся директор.
- Скучная работа, - возразил Антон.
- Скучных работ нет, есть скучные люди. Я не стал бы, Антон, уговаривать тебя быть портным, если бы в твоей голове была какая-то другая идея. Желаешь быть доктором, летчиком, слесарем - иди, добивайся. Но тебе безразлично. Если безразлично, иди к нам. Перспективы? Блестящие! Кончил ПТУ, отслужил в армии, после армии "петеушникам" путь открыт всюду. Захотел - поступай в технологический вуз. Отличники ПТУ принимаются в вузы родственной специальности в первую очередь. Будешь инженером, конструктором. Захотел - поработай портным в ателье, и опять перспектива - закройщик. Кто есть закройщик? Художник. Да. Перед тобой кусок материала, тонкое, дорогое сукно. Взмах руки, - он вскинул руку и легко и свободно изобразил в воздухе замысловатую фигуру, - две-три линии мелом, и по твоему крою шьется одежда… Серьезное дело. Но прежде надо знать, знать и знать ремесло! А слышал, кто такой модельер? Это уже совсем высоко! Это уже дважды художник. Вкус, творчество, фантазия! Ты изобретаешь одежды, диктуешь линии, форму, сочетание или контрастность цветов, радугу цвета. Были и есть у нас закройщики и модельеры, известные всей Европе: медали, дипломы, один закройщик звание действительного члена Штутгартской академии искусств получил. Каково? Можешь стать преподавателем, как Хорис Абрахманович, до вуза он пять лет шил в ателье. Или директором ПТУ можешь стать, как Семен Борисович Портнов, то есть я: от утюгов до директорства. Еще аргумент. И важнейший. Судьба твоя, Антон, сложилась не легко; будь до революции, хлебнул бы горюшка. А нынче зовут: иди, учись ремеслу, бесплатное обучение, тридцать рублей стипендии, льготный проездной билет на метро. И еще: не годится, Антон, на шее больной матери висеть. Ты мужчина. Вчера своими глазами увидел - мужчина, что меня и расположило к тебе. Хочу помочь тебе стать человеком. Пиши заявление в ПТУ. Со школой договариваюсь сам, формальности беру на себя. Вот бумага, ручка. Пиши.
Антон не взял ручку.
- Ну, подумай, - добродушно улыбнулся директор, нажимая одну из клавиш белого плоского аппарата на столе. Клавиша вспыхнула огоньком, раздался голос:
"Слушаю, Семен Борисович".
- Дружок, Хорис Абрахманович, книга "По законам красоты" есть у вас в кабинете?
- Есть, - ответил голос.
- Принесите ее мне, пожалуйста, - сказал директор. - И Антону, любовно пошлепывая ладонью по аппарату: - Штука эта - весьма полезное изобретение техники. Соединяет телефонной связью со всеми кабинетами. По четырем этажам не набегаешься. Когда надо, директору из кабинета звонят, когда надо, директор учителю. Техника.
Хорис Абрахманович принес книгу.
- Возьмешь домой, полистаешь, - сказал директор Антону. - Еще получай сказки братьев Гримм. Удивительно - сказки встретить в кабинете директора? А ничему не удивляться - неинтересно и жить. Тоже прочти. Ну, иди. Думай.
14
- Парень в несчастье, надо пригреть, не отдать улице, - сказал директор учителю.
- Он выглядит смышленым, - ответил учитель. - Приложим старания, из мальчишки толк выйдет.
…Мальчишка тем временем шагал незнакомым длинным проспектом на окраине города. И думал. Как быть? С кем посоветоваться? Вообразим, что рядом шагает Колька Шибанов.
"Колька, ты товарищ. Советуй по-честному".
"Есть, по-честному".
Колька не совсем уверен, что после десятого класса сразу поступит в институт и выучится на океанолога. Наберет ли очки на вступительных? Если нет, пойдет работать к отцу на завод, а через год опять в институт, снова океанология. И опять, и опять, пока не добьется. У Кольки мечта и цель жизни - изучать работу океана. Океан - отопительная система Земли, вечно в работе, в движении. Воды перемещаются в нем. Бури, течения, извержения вулканов колышут, несут океанские воды, и оттого верхние прогретые слои делят тепло с атмосферой и согревают Землю. Океан полон открытых и неоткрытых тайн. Больше неоткрытых. Все надо изучать.
"Колька, а как же быть мне?"
"Тебе инте-е-ересно быть портным?"
Что другое может сказать Колька Шибанов? У него страсть. Океан его страсть. Правда, год назад его страстью были вулканы. А еще раньше он мечтал лететь на Луну. У Кольки Шибанова отец - слесарь высшего разряда, мать - фельдшерица. Для него стипендия не проблема.
И для Гоги Петрякова деньги не проблема, хотя он ушел из девятого класса и в музыкальном училище получает стипендию. Гогин отец - скрипач в оркестре Большого театра. Гога тоже музыкант. Он талантлив, весь в своей музыке.
Один разок Антону пришлось побывать в музыкальном училище.
- Хочешь послушать, как я учусь играть на органе? - позвал как-то Гога.
У него отцовская специальность - скрипка, органом он занимается в любительском кружке. Для самостоятельных упражнений каждому кружковцу отведен час в неделю. Гогин час - в семь утра по субботам.
Будильник поднял Антона. Где-то за высокими башнями зданий солнце только взошло, но утро пасмурно, солнечным лучам за весь день не пробиться сквозь серую пелену осеннего неба.
Гога ждет в условленном месте с портфелем и папкой для нот. У него озабоченный вид.
- Здорóво. Пошли.
Они едут в троллейбусе.
Все этажи музыкального училища освещены. Но пусты. Только уборщицы прибирают классы к занятиям, да из разных дверей доносятся монотонные негромкие звуки.
- Настройщики, - объяснил Гога. - Они ночами работают, к урокам закончат.
Гога прошмыгнул мимо столика с телефоном в вестибюле, поманил Антона.
- Повезло, вахтерша куда-то смылась, могла бы тебя не пропустить, я шел на риск. Бежим.
Они понеслись на четвертый этаж, скача через одну-две ступени. Запыхавшись, примчались к органному классу. Тяжело дыша от бега, Гога молча отпер дверь.
Он был бледен. Волнение Гоги передалось Антону, он ждал чего-то необыкновенного.
В классе два черных рояля и не очень большой орган светлого дерева. Гога открыл крышку, зажег в органе лампочку, сел на табурет.
- Прелюдия и фуга Баха, - объявил он.