Антон впервые видел внутреннее устройство органа, он и на концертах-то органных не бывал, а уж вблизи и подавно видел инструмент впервые. Две клавиатуры одна над другой, трубы разных размеров и длины, какие-то рычаги и рычажки, ряд больших деревянных клавиш внизу. Пораженный невиданным устройством инструмента, таинственностью обстановки пустого училища и игрой Гоги, Антон слушал торжественные, величавые - то глубокие, то трепетно тихие звуки.
Антона поразила техника игры на органе - Гога играл и руками и одновременно ногами на нижних клавишах. Может быть, игра его далека от совершенства, но Антону она представилась чудом. Теперь он станет ходить на органные концерты, и всегда ему будет вспоминаться безлюдное музыкальное училище, осеннее утро за окнами и Гога, тоненький, напряженный, чуть склонивший голову набок. Удивительные голоса льются из органа: замирает, и падает, и высоко поднимается сердце.
- Орган - древнейший музыкальный инструмент, - сказал Гога, кончив играть фугу Баха. - У него целая история: как, когда и где его почитали, а потом забывали и снова ценили. У нас его ценят. Орган - целый оркестр, а исполнитель один.
"Эх! - вздохнул Антон, шагая проспектом, где не видно ни одного старого дома, ни памятника древней архитектуры, все молодо и растет, дощатые заборы отгораживают строящиеся, новые и новые здания. - Эх! Гога живет в волшебном мире, туда попадают избранные, и они сумасшедше трудятся, им не дается даром их искусство, хотя они и талантливы. Гога играет на скрипке с утра до ночи".
Внезапно Антон почувствовал острый голод. Скорее бы домой, но обеда дома нет. Антон проверил кошелек, в кошельке бренчит мелочь, около рубля, а надо непременно отнести что-нибудь маме в больницу. На столовую не хватит капитала. Антон зашел в булочную, купил четвертушку бородинского черного, необыкновенно вкусного хлеба и трехкопеечную кругленькую белую булочку. Вышел на улицу и все это уплел. Хочется мороженого, но о мороженом и думать нечего.
Завтра придется разменять мамины двадцать пять рублей, которые она спрятала в шкафу под бельем. Яков Ефимович звонил, что Антону назначат пенсию за папу.
- Небольшую, - сказал Яков Ефимович. - Может, и скоро. Я позабочусь. Но небольшую, - словно извиняясь, повторил Яков Ефимович.
Надо решать, Антон. Идти, куда зовет добрый человек Семен Борисович? И учитель - живой, подвижный, кудрявый татарин Хорис Абрахманович - Антону понравился. Надо решать. Ведь в волшебный Гогин мир тебе хода нет, Антон, и, честное слово, винить за это некого. Бог не дал таланта. Бог дал тебе неспокойное совестливое сердце. Впрочем, бог ни причем, отец и мать или далекие предки оставили в наследство Антону Новодееву гены.
Он повернул назад и зашагал в ПТУ подавать заявление.
15
Дома ждало письмо, и не одно. Три - маме от сослуживиц с выражением дружбы, участия: не надо ли помочь? Что принести? И: "Выздоравливайте скорее, милая Татьяна Викторовна, скучаем, любим!"
Четвертое ему. Он взглянул на подпись и, от изумления охнув, сел в передней на стул и прочитал:
"Антон Новодеев! Я мог бы не писать писем, ваша классная руководительница собиралась проведать тебя, но я взял это на себя. Ты уже почти взрослый человек, думаю, все понимаешь и многое знаешь. Знаешь, что бывают учителя, которые более всего боятся потерять престиж в глазах учеников, даже если в чем-то виноваты. Я не того сорта учитель. Я достаточно знаю себе цену и потому гляжу правде в глаза. Я перед тобою виноват, не поняв причин твоей грубости. Грубость твою не оправдываю, но и себя не оправдываю. Давай помиримся. Приходи в школу, Антон. Прошу тебя, приходи. У меня растет сынишка, я представил его на твоем месте, в твоей ситуации, и мне стало грустно. Ты понимаешь, что это письмо - знак моего большого к тебе уважения и доверия? Пишу его у вас в подъезде, хотел повидаться лично, да не застал. Завтра мой урок в твоем классе, как тогда, первый. Спрашивать тебя, ввиду исключительных обстоятельств, не буду. Наверстаем после. До завтра".
Антон долго не мог прийти в себя, ошеломленный письмом Гри-Гри. Что было бы, попади оно ему в руки вчера? Нет сомнений, он вернулся бы в школу. Семен Борисович не стал бы тянуть его в ПТУ, если б знал, что Антон спокойно учится в школе. Как иногда случайность резко меняет судьбу человека! Куда же завтра идти: в ПТУ или в школу? Письмо Гри-Гри сняло с души Антона обиду. Зла как и не было. Напротив, теперь он во всем винил себя. "Я всегда знал, что он человек!" - думал Антон.
И в общем-то, если школу Антон не любил, то привык, и там все же свои ребята, там Ася… Но… Ах, какое серьезное "но" стояло на пути возвращения Антона Новодеева в школу! Сегодня, взяв его заявление, Семен Борисович удалился, оставив Антона в кабинете одного, а вернувшись, принес ему половину месячной стипендии - пятнадцать рублей. Антон расписался в какой-то бумажке. Ему сказали: "Твои заработанные деньги. Еще не заработанные, но ты оправдаешь наше доверие".
Антон не знал, что все это было выдумкой Семена Борисовича. Училище не имело права выдать половину стипендии ему, не принятому еще ученику. Директор вынул пятнадцать рублей из своего кармана и разыграл спектакль в духе Диккенса или иных наших добросердечных людей. А вдруг Антон окажется жуликом? Плакали тогда пятнадцать рублей Семена Борисовича.
В каком труднейшем положении Антон Новодеев! Что ему делать? Как быть?
Он не рассчитывал на чью-нибудь помощь. За несколько дней после смерти отца он повзрослел. Перестал быть иждивенцем. Стал практическим человеком. Кто-то усмехнется, быть может: практический человек! Не такая уж доблесть.
Между тем, быть практическим человеком - значит видеть жизнь, как она есть… Мысли беспорядочно бродят в голове. Выбор: школа или ПТУ? Хорошо, что Антон расстается со школой без обиды. Спасибо, Гри-Гри.
Теперь будем рассуждать, как взрослые люди. ПТУ его учит по программе средней школы, и за то, что он учится, ему дают стипендию. Гога, Колька Шибанов, Ася - им вопрос о стипендии до лампочки. Что касается Антона, мелочь в мамином кошельке израсходована. И между тем, получив сегодня от директора пятнадцать рублей в счет будущей стипендии, Антон купил на ужин двести граммов колбасы, и сейчас голод грыз его, как утром, когда он в неведении, что делать, брел незнакомым проспектом неизвестно куда и зачем.
Если бы не аванс в счет стипендии, пришлось бы взять мамины двадцать пять рублей, что лежат в шкафу под бельем. Ни за что! Вопрос решен. Завтра иду в ПТУ.
Подсчитаем бюджет. "С сегодняшнего дня я не иждивенец, самостоятельный человек. Стою на своих ногах. Да.
Обед в столовой ПТУ - 50 копеек.
Хлеб на завтрак и ужин - 10 копеек.
Сто граммов колбасы - 29 копеек.
Пятьдесят граммов масла - 18 копеек.
Итого: один рубль семь копеек.
А сахар, а мыло, а спички? Если даже укладываться в рубль ежедневно, стипендии на месяц не натянуть. Придется обедать не каждый день. Не обязательно каждый день есть колбасу… Да… ведь мне еще назначат пенсию за папу. Яков Ефимович обещал. Папочка, и после смерти ты меня кормишь. Папа, я не трону мамины деньги. Я прокормлю себя сам. И ты, папочка, кормишь меня. Какую мне назначат пенсию? Мамочка, может быть, даже я стану немножко тебе помогать?
А теперь почитаем сказки братьев Гримм. Уж наверное, не без умысла Семен Борисович мне их всучил. Любопытно, что там?"
Антон открыл тоненькую в бумажном желтом переплете книжку "Храбрый портняжка". Веселый храбрый портняжка сидел на столе у распахнутого окна и работал изо всех сил, шил куртку. Иллюстрация к сказке. Вот оно что! Хитрец Семен Борисович!
И Антон принялся читать сказку о портном, который в своей чердачной каморке весело шил куртку у открытого летнего окна.
Антона задело, что сказочники братья Гримм называют портного портняжкой. Раньше он не придал бы значения унизительному эпитету: "А мне-то что, пусть!" Теперь ему это не очень понравилось. Во всех сказках мира Иванушка-дурачок, Золушка, Гадкий Утенок совершают благородные поступки, добиваясь в награду славы и почестей, так и замухрышка-портной захотел проявить и доказать людям свою отвагу и доблесть. Бросил шить куртки и пошел искать по свету счастья. Не раз встречались ему великаны-разбойники, другие враги, которых никто не мог победить, а он побеждал.
Удалый, ловкий, веселый и грозный портняжка в награду за подвиги добился жены-королевны и полкоролевства в приданое.
И все бы хорошо… Но… молодой король, которого все считали воякой знатного роду-племени, проговорился во сне: "Эй, малый, не ленись! Шей-ка куртку да заштопай штаны, а то я отколочу тебя аршином!"
Оказывается, он не знатного роду, а портной. Королевна, твой муж был портным. Пусть храбрый, благородный - королевне низко, что ее муж был портным. Она от него отказалась. Она его предала.
Конечно, удалый портняжка и здесь всех перехитрил и остался владеть королевством. Все бы ничего… но она предала.
- Уф! - громко выдохнул Антон.
Вот так сказочку преподнес Антону директор! Должно быть, Семену Борисовичу важно, что портняжка смелый и умный и победитель. Но королевна его предала.
Зазвенел телефон.
- Антон, привет! Куда ты пропал? Что ты делаешь, Антон?
- Читаю сказки братьев Гримм.
- Антон, ты меня уморишь. Вечный ребус. Только и знай, загадки отгадывай. Что нового, Антон?
Если бы не сказка братьев Гримм, может быть, Антон сейчас по телефону сказал бы Асе о происшествиях сегодняшнего дня: заявлении его в ПТУ и записке Гри-Гри.
Антон, есть еще время сделать выбор, вернуться в школу, помня храброго портняжку, ремесла которого застыдилась королевна.
Нет. Выбор сделан. Записка с денежным расчетом - один рубль семь копеек в день на еду лежит перед ним на столе, напоминая, что мама в больнице, а когда вернется домой, ей нельзя перерабатывать.
- Ничего нового, - ответил Антон. - А у тебя?
- У меня великолепные новости! - радостно воскликнула Ася. Милый голос, чистый, ясный. Ее голос, смех, вся она нравится Антону, может быть, он верно влюблен, как сказал Колька Шибанов.
- Какие у тебя новости, Ася?
- Слушай, Антон, неожиданно раньше времени, не предупреждая - хотели сделать сюрприз, - приехали из Англии мама и папа. В отпуск. Поживут несколько дней в Москве, а потом на юг, в санаторий. Они восхищены тобою, Антон! Чем? Как чем? Вчерашним. Как я рада, Антон, мы все, наша семья тебя любим, мы тебе благодарны. Приходи завтра. Придешь?
16
Человек так устроен, что даже небольшая перемена жизни заботит и тревожит его. Опасливые мысли о новом не идут из головы. Что будет? Как будет? Что ждет? Ах, зачем не продолжается привычное прежнее! Как здорово они с Колькой Шибановым гоняли футбольный мяч после уроков на школьном дворе! Колька азартен, подобно охотничьей собаке, спущенной на дичь. На щеках тугой багровый румянец, как у клоуна в цирке. Глаза выпучены, волосы взмокли от пота. Антон и сам возвращался из школы потный, ненасытно прожорливый, блаженно усталый. Счастливы были его дружбы с ребятами, особенно с Колькой и Гогой! Дружил он с ними по-разному.
С Колькой гоняли мяч и рассуждали о жизни.
Гога полон мелодий, ноктюрнов, сюит. Он вам расскажет, как Шостакович в голодном, занесенном снегами, закованном льдом Ленинграде, истощенный до обмороков, шатаясь от слабости, создавал под фашистскими бомбами Седьмую симфонию. У Антона холодело и падало сердце, когда раздавался мерный, беспощадный шаг фашистских сапог. Близко, рядом, почти на окраине города. Сейчас раздавят, сомнут. Конец.
Но возникает мотив. Сначала чуть слышный. Словно где-то забрезжил рассвет. Громче, ярче. Луч солнца прорвался сквозь черную тучу и заливает мир светом надежды. Победа, впереди победа!
- Антон, слышишь? - шепотом спрашивал Гога.
Они заводили пластинку. Звуки торжественно гремели, звали к борьбе, нежно пели о счастье.
- Слышишь?
Мама называла Гогу фанатиком за его истовую одержимость музыкой.
Папа: "Истинный талант всегда одержим".
Первым уроком была математика на третьем этаже.
- Ты что? Из школы выставили или сам выбрал путь? - догнав Антона у лестницы, спросил тот вихрастый, кто вчера рассказывал о первобытных людях.
- Не я выбрал путь. Меня путь выбрал.
- Что-то темнишь, - не понял вихрастый.
Подошел другой:
- Новенький, в шахматы играешь?
- А что?
- Сразимся?
- Так ведь сейчас будет звонок.
- Ничего, успеем начать. Я Славка.
- Я Антон.
Они поднялись на первую лестничную площадку, остановились у подоконника. Славка вынул из портфеля шахматную доску размером не больше мужской ладони. Мигом расставил крошечные фигурки, каждая со штырьком, чтобы воткнуть в отверстия на доске.
- Дорожные, - объяснил Славка. - Удобство: играй, где придется. Тебе для начала белые, - милостиво подарил он.
- Не нуждаюсь, - гордо пренебрег Антон. Но по жребию вытянул белые.
- Везучий, - сказал Славка.
Они сделали по ходу, когда раздался звонок. Славка ухом не повел.
- Твой ход, Антон.
- Славка, опоздаем.
- Неважно! Твой ход.
После второго хода они побежали все-таки в кабинет математики. Славка был плотным, плечистым, казался тяжелым, но делал все молниеносно, движения быстры, глаза озорно сверкали.
- Из школы вытурили? - спросил он, как и вихрастый.
- Сам ушел.
- И я сам. У меня портновское призвание. От матери. Увлекается шитьем и меня с детства увлекла. К тому же зарплата решает вопрос. Двести рублишек в месяц - не шутка. А кто и триста загребает. Если здраво рассуждать - портному почет. Матери все подружки кланяются - сшей юбку или какую другую штуковину…
- Слава Иванов, почему опаздываешь? - строго спросила преподавательница математики.
- Новенького привел. Антон Новодеев. Заблудился, никак не найдет кабинет. С ним и проволынил, - соврал, не моргнув глазом, Славка.
Он оказался соседом Антона в классе. Живо вытащил крошечную шахматную доску, положил на скамейку, раскрыл. И Антону тихонько:
- Твой ход, обдумывай.
Но слушать объяснения учительницы и одновременно обдумывать шахматную комбинацию трудновато, и позиция белых в течение урока математики ухудшилась. Антона взял азарт. Он не хотел сдаваться.
- У меня третий разряд, не за горами - второй, - хвастался в перемену Славка. - Я и здесь, в нашем классе, и в школе всех на лопатки положил. Черед за тобой. Ты соображаешь, вижу.
Они играли все перемены и отчасти на уроках. Уроки не отличались от школьных, только учителя пока незнакомы. Благодаря Славке, Антон перестал себя чувствовать новеньким, не озирался боязливо по сторонам. Наоборот, расхрабрился и выложил третьеразряднику Славке некоторые свои познания из шахматной области.
- Например, знаешь, сколько наших чемпионов мира?
- Спрашиваешь: Алехин, Ботвинник, Смыслов, Таль, Петросян, Спасский, Карпов, - залпом выпалил Славка.
- А знаешь, что в 1870 году на международном шахматном конгрессе Тургенева избрали вице-президентом? Во! Писатель, а таким авторитетом был в шахматах! А знаешь, что знаменитые музыканты Прокофьев и Ойстрах…
- Знаю, знаю! Пять партий разыграли, четыре ничейных, в одной победа за Ойстрахом. Знаю и в какой книжке про это ты вычитал. У меня шахматная библиотека - во! На большой.
Положительно Славка пришелся Антону по душе. Из-за Славки в ПТУ ему стало даже уютно и весело. Особенно когда сыграл партию с третьеразрядником в ничью.
- Эге! - почесал затылок третьеразрядник. - Подаешь надежды. А я, дурак, сплоховал!
Последним уроком снова была спецтехнология. Опять урок начался с истории костюма. Хорис Абрахманович рассказывал без системы, или, может быть, у него была своя какая-то система, по которой он из первобытных веков без перехода перекочевывал во времена Людовика XIV. У Людовика заболело горло, пришлось делать операцию. Являясь впервые после операции перед двором, король, привыкший блистать, естественно, не захотел показывать уродливые шрамы на шее и с помощью придворного модельера красиво задрапировал их шарфом. Вельможи ахнули (понятно, не вслух) и на следующий день явились во дворец с такими же, как у короля, шарфами на шее вместо галстуков. Скоро весь Париж носил шарфы. Носила вся Франция. Перекинулось в другие страны. Так родилась мода.
- Еще случай. В конце прошлого века на скачки в Лондоне прибыл наследный принц Эдуард VII. Моросил мелкий лондонский дождик. Выходя из коляски, принц загнул брюки, чтобы не запачкать. А отогнуть позабыл. Получились брюки с манжетами. Через день весь высший свет Лондона носил брюки с манжетами. Чуть позже - весь Лондон, вся Англия и, как говорится, тэ дэ.
Ребята смеялись. Но Хорис Абрахманович посерьезнел и перешел собственно к спецтехнологии. На сегодняшнем уровне ребятам следовало усвоить, как кроится и шьется карман.
- Мог бы показать вам или нарисовать двести моделей карманов разных стилей мужских пальто. О женских говорить не приходится. Наберется с полтысячи. Работа портного не монотонна, требует смекалки и выдумки. Внимание! Будем конструировать карман.
17
Антон купил несколько белых астр, три яблока и повез маме. В маминой большой палате стояло пятнадцать коек. Выздоравливающие женщины читали, вполголоса беседовали, даже играли в карты, а некоторые, тяжело больные, лежали неподвижно и безмолвно, с тем ушедшим в себя отчужденным взглядом, который безнадежно говорил: "Мне ничто не важно и не интересно, кроме беды, которая свалилась на меня так внезапно и несправедливо. Вы, здоровые, не понимаете и не можете понять моих страданий и страха".
Антон отвел глаза от их пугающих взглядов и лиц. Мама со своей койки в углу палаты звала Антона рукой. В нем горячо поднялась волна такой сильной, нежной до боли, жалеющей любви к матери, что казалось, он сейчас задохнется.
Мама была бледна, но лихорадочно оживленна и разговорчива.
- Прелестные астры, ах, какие прелестные астры! Спасибо, Антончик. Папа тоже иногда дарил мне цветы. Садись сюда, ближе к кровати. Как себя чувствую? Почти хорошо. Инфаркта нет, тебе сказали? А полежать придется, раз уж попала в больницу. Чем заняты дни? Обходы врачей, исследования, уколы, все, как полагается. Больница без паркетных полов, и черной икры на завтрак не дают, но врачи хорошие. А мой доктор такой внимательный, душенька! Антон, расскажи о себе.
- Что рассказывать, мама? Все нормально. Лучше ты еще о себе расскажи.
- Антончик, всю жизнь мне было некогда! Некогда думать. А сейчас лежу и думаю. Вспоминаю прошлое. Бывают умные жены, поддерживают, помогают, сочувствуют… Если бы я была умной женой, истинным товарищем, нашла бы, как помочь отцу, догадалась бы при жизни, как поддержать, ободрить. В нашей жизни было много хорошего, но мне вспоминается почему-то не счастливое - ведь было же, было счастье! - а мои вины перед ним. Как в кино, кадр за кадром. Говорят, так бывает со всеми, кто теряет любимого человека, но у меня уж очень сильно, очень, особенно…
- Мама, как тебе папа объяснялся в любви? - неожиданно для себя спросил Антон, краснея от смущения.
Мама улыбнулась тихой улыбкой.
- Никак.
Антон не понял: почему же она улыбается?