- А энергия? Чем питать компрессор? Значит, надо и маленькую электростанцию, - развил творческую мысль Фиалетова Том Корецкий. - Следовательно, горючее надо, небольшой такой ГСМ, сушильный цехик…
- Интересно, а сколько килограммов сушеных комаров будет в мешке? - мечтательно произнес Савелий.
Никто не ответил. Тему "сушеных комаров" исчерпали как неосуществимую.
Во время ужина Витек однажды вынул из кармана дохлую мышь, протянул Антонишину и громогласно проговорил в расчете на слабый слух Бенедикта Бенедиктовича:
- Антонио, тебе от меня презент. Изучай!
Шелегеда, сидевший рядом, покосился на презент, лишь усмехнулся:
- А я небрезгливый.
Повар молча встал и с чашкой в руках демонстративно вышел.
Антонишин внимательно со всех сторон оглядел мышь.
- Обыкновенный копытный лемминг, - пробурчал он, - но вот окрас довольно редкий. Спасибо! Сейчас я займусь им.
- Лошадь это, что ли, - копытный? - спросил из дальнего угла Корецкий.
- Самый что ни на есть копытный, - сказал Антонишин. - Гляди сам. - Он через, стол протянул лемминга Корецкому. Тот замахал рукой и убрал тарелку подальше:
- Верю-верю. Не показывай, ради бога.
- Тогда ты посмотри и подтверди, - Антонишин сунул лемминга под нос Савелию.
Савелий разглядел маленькие двойные копытца на мышиной лапке.
- Провалиться мне сквозь землю, если это не копыта, - Савелий перекрестился.
- Ничего вы про лемминга не знаете, - с сожалением сказал Антонишин. - Он один из немногих теплокровных, которые жили еще при мамонтах, саблезубых тиграх и шерстистых носорогах.
Витек с поднятой ложкой у рта уставился на Антонишина.
- Врешь?
- Доказано наукой, - авторитетно заявил Антонишин. - Читай труды.
- Так расскажи, старина, нам, что здесь было при этих саблезубых.
- О, это целая поэма! - неожиданно расцвел Антонишин. - Похлеще любого детектива. Саванна здесь простиралась на многие тысячи километров. Стояли яркие солнечные дни. Небо без единого облачка. Сухой прекрасный климат. Ледовитый океан еще не вскрывался, и сайгаки мчались к нему по степи, чтобы лизнуть студеную изморозь…
В этот вечер Антонишин раскрыл свою походную лабораторию и позволил каждому посмотреть в микроскоп на волос лемминга.
- Я курсовую по нему пишу, - откровенно признался Антонишин.
- Неужели интересно мышей изучать? - Корецкий состроил на лице довольно презрительную гримасу. - Я вот электроникой увлекался - так у этой науки будущее какое. А мыши что?
Антонишин загадочно улыбнулся. Его лицо прямо-таки светилось радостью человека, владеющего каким-то секретом.
- Лемминг - пока нераскрытая тайна. Еще науке многое о нем неизвестно. Например, какой скрытый механизм регулирует численность его? Лемминг знает, что следующий год будет беден кормами, значит, потомство должно быть меньше. А пути миграции? И здесь многое не ясно. Есть даже предположения, что жизнь лемминга связана с Луной. Недаром триста лет назад считали, что лемминги падают на землю с неба. Вообще это очень сообразительный и умный зверек. Познай его, мы бы могли руководить численностью белых песцов - лемминг для них основной корм. А песцы - это пушнина, золото, деньги, если уж на то пошло.
- Вот и опять, значит, пришли к деньгам, - философски заметил Корецкий и заботливо поправил на спящем Омельчуке одеяло.
Когда улеглись, Витек шепотом сказал Савелию:
- Антонио-то, а? Голова! Так бы мне автодело знать, как он мышей своих.
Савелий вздохнул.
- Я сам об этом думаю. Сам знаю, что любая специальность хороша, если ее любишь и если она нужна кому-то. Вот он ученый будущий, ты - шофер, а я кто? Фотограф. Да еще начинающий. Стоит ли единственную жизнь тратить на фотографию? Она хороша как увлечение, как побочное дело.
- Зря ты так, - опять шепотом заговорил Витек. - Что, например, я по сравнению с космонавтом. Тьфу - и растереть нечего. А вот если я, скажем, изобрету новый двигатель или даже деталь одну к нему - тогда я уже космонавт в своем деле. У меня, Савелий, есть одна задумка насчет муфты, но… т-с-с! Это пока секрет.
- Чего вы там шушукаетесь! - не выдержал Корецкий. - Разрабатываете тему "сушеных комаров"?
Том Корецкий
Толик Корецкий рос мальчиком стеснительным. Местом его игр были уединенные уголки приусадебного яблоневого сада - традиционного почти для каждой семьи этого небольшого зеленого городка Тимофеевска. Помидорная лихорадка только-только набирала темп и еще не коснулась многих семей. Родители Толика жили скромно, но и не бедно - кой-какую выручку давал яблоневый сад. Но о тимофеевских помидорах уже говорили, уже научные сотрудники принялись изучать состав здешних почв, дающих небывалые урожаи томатов. Рынок сбыта оказался рядом - строящийся гигантский индустриальный комплекс.
Помидорные грядки теснили яблони. Город освобождался от садов, словно от одежд. Кто-то умудрялся выращивать овощи круглый год. Тимофеевск оделся в дорогие шубы, улицам стало тесно от машин, а тротуарам - от располневших фигур с сонными довольными лицами. Легкая нажива развратила некогда скромный трудовой городишко. Отец Корецкого, конторский служащий, "для виду" устроился сторожем складов. Сад снесли, превратив его в гигантскую теплицу с помидорными плантациями. Толик, переименовав себя в Тома, с аттестатом зрелости одновременно получил ключи от "Волги". Его устроили в первый попавшийся институт - им оказался сельскохозяйственный. Однако агрономия не увлекла Тома, и он перешел в электромеханический на вечернее отделение, хотя на работу не устраивался - хватало родительских денег. Помидорная лихорадка к тому времени с такой же скоростью, с какой начиналась, катила на убыль. Государство построило плодоовощной комбинат.
Получив диплом, Корецкий поступил в КБ одного института, отпустил бородку, купил кооперативную квартиру, подумывал о диссертации. На беду, а может быть, на счастье, группа инженеров отдела, в котором работал Корецкий, за разработку ценной машины была удостоена правительственной премии. Корецкий в этом списке не значился, да и не мог там значиться. Но посчитал себя обиженным и, вконец рассорившись с коллегами, ушел. Помыкался какое-то время на случайных должностях. Решив, что ученого из него не выйдет, уехал на Чукотку. Так он оказался в старательской артели, честно проработал сезон и… прогорел. Стал перебиваться на разных случайных заработках, которые приносили порою немалый барыш. Как известно, вся Чукотка завалена пустыми металлическими бочками. Не лишенный творческой сообразительности, Корецкий взялся изготовлять для морского порта листовое железо. Здесь он впервые применил наемную рабочую силу. Заключив договор, Корецкий прикинул и нанял двух подвернувшихся бичей. Фирма "Том Корецкий и К" заработала. Он регулярно выплачивал "рабочим" зарплату, примерно треть денег шла ему в карман. Однако вскоре морпорт своими силами наладил производство железных листов.
От имени старательской артели Корецкий заключил с колхозом договор на строительство передвижных охотничьих избушек. Они получались привлекательными, и колхоз не скупился. Но закрыли и эту лавочку, так как в первую же зиму охотники взвыли от холода.
В другой раз СМУ срочно понадобилось демонтировать металлическую опалубку на строящемся доме. Работа копеечная, но низ опалубки глубоко вмерз в слой снега и льда. По расчетам экономиста, пяти рабочим требовалось на ее демонтаж не менее недели. Корецкий с одним помощником управился за день. Он не стал выдалбливать опалубку из льда, а срезал автогеном весь ее низ. Она стала на метр короче, но на это никто не обратил внимания. Главное - выигрыш во времени. В том же СМУ Корецкий взялся за очистку двадцатипятиметровой трубы котельной. На самом ее верху образовался нарост из сажи и льда. Это затрудняло тягу в котлах. Стройуправление выделило довольно крупную сумму добровольцам. Поразмыслив над логарифмической линейкой, Корецкий взялся выполнить работу в одиночку. Установил у основания трубы бочку с бензином, сделал нечто вроде раструба и поджег. Через минуту труба гудела, словно реактивная, выбрасывая черные столбы сажи и пара. Вознаграждение, выданное согласно договору Корецкому, равнялось среднемесячному заработку высококвалифицированного рабочего.
На окраине поселка Том выстроил себе невзрачную на вид хату, устелил изнутри коврами, для теплоты обил стены и потолок дорожками, обставил полированной мебелью, соорудил стенной бар, купил холодильник, японский "маг" с двумя колонками. Он не курил, пил мало, с женщинами не водился. Жил замкнуто, разрабатывая на досуге очередное "дело".
Мысль о красной кетовой икре привела Корецкого на путину. С ребятами он старался быть на равных, но его откровенно никто не любил - то ли за постоянную презрительную усмешку на губах, а порою и явное высокомерие, то ли за то, что он спал на плоской собственной подушечке. Казенные, по его словам, способствуют образованию второго подбородка.
От безделья рыбаки принялись за строительство персональных шалашей. Первым поставил на косогоре личную палатку, если не считать капитанской, бригадир Шелегеда. К нему часто приходила из города Людмила с дочкой. Им и предназначалась дополнительная "крыша". Затем Витек, исчезавший по вечерам на рыббазу, затеял строительство "своего угла". К этому делу он привлек Савелия и Антонишина, пообещав им помочь в сооружении собственного шалаша.
- На кой шут он мне сдался? - пожал плечами семейный Антонишин.
- Молчи, сделаем фотолабораторию, - перебил Савелий.
Том Корецкий давно подумывал о тайнике, а тут случай подвернулся: место он выбрал дальнее. С моря не подойти - круто, сверху осыпь. Лишь через рыбацкий стан, но посторонних сюда не пускали.
"Частники" с таким рвением принялись поднимать с берега оставшиеся доски и толь, с таким ожесточением вырубать кусты, что даже Омельчук не выдержал и, потягиваясь, вышел из палатки. Бенедикт Бенедиктович забыл об ухе и некоторое время оторопело смотрел на происходящее. Потом его справедливо прорвало:
- Вот она, молодежь современная! Гвоздя не подали, чтоб кухню общественную сделать. Кирпичи, спрашивается, кто таскал? Никто. Лень, видите ли… А я тут корячься. Сопляки грустные… Что касается частного сектора, так у вас не болит ничего, и силы откудова берутся. Во, гляди, аж глаза из очков лезут, а туда же. Да разве с ними новое общество построишь?
Савелию достался пятачок на уклоне, в сырой болотистой яме. Сверху лениво сползал прозрачный ручеек. Пришлось с одной сторону забить подпорки, настелить площадку, а уж потом сооружать крышу. Жилье вышло на славу. В полу Савелий пропилил отверстие и смастерил дверцу - открывай, бери чистую водичку, промывай пленки.
- Для остужения бутильбродов тоже сгодится, - добавил Витек. - Благодать! Может, сходим на рыббазу? Возьмем в лавке винца. Славку уговорим с собой…
- На катере? А может, пешком? - переспросил вечно во всем сомневающийся Слава Фиалетов. - Или вообще не стоит?
Неожиданно поддержал Шелегеда:
- Возьмите у повара денег, хлеба купите да молока. Только мухой - туда и сюда.
По приливу они довольно быстро скатились вниз по реке к рыббазе. Слава хотел остаться в катере, но поддался уговорам Витька. Он их с ходу повел в длинное приземистое здание - женское общежитие. Коридор сверкал чистотой и свежевымытым полом. В конце его елозила тряпкой женщина в коротком цветастом халатике. Как только они вошли, она быстро выпрямилась и одернула халатик.
- Ноги, женишки, вытирайте. Заставлю перемывать…
- Спокойно, Илончик! - бодро крикнул Витек. - Все будет как в главном аптекоуправлении. Женечка дома?
- А где ей еще быть? Хоть бы рыбки принесли - тоже мне женихи! - она посмотрела на Савелия и Славу. - А эти кто?
- Кореша. Знакомься. Сева. Художник, - не моргнув глазом, соврал Витек. - Слава. В прошлом морской офицер-подводник. Теперь наш капитан.
Девушка вытерла о халат руку и подала каждому.
- Проходите, сейчас чаем будем угощать.
Пооткрывались другие двери, выглянули любопытные лица. Савелий перешагнул порог и оробел. В комнате было шесть коек, на тумбочке пыхтел электрический чайник, на столе дымилась кастрюля.
- Честь имею! - Витек слегка шаркнул ногой. - Как вы тут без нас?
С койки поднялась черноволосая девушка в джинсах и в свитере. Улыбнулась:
- Проходите. Зеленый чай будете? У нас еще немного осталось.
Вторая девушка, в узбекском национальном халате или платье, нарезала хлеб. В углу на койке спала женщина, укрытая брезентовым плащом. Вошла Илона. Она повязала голову косынкой и принялась собирать на стол.
- Я мигом. - Витек исчез за дверью.
Савелий нерешительно присел на краешек табурета.
- Хорошо тут у вас, - наконец выдавил он.
- Да ну! Разве это хорошо? - отозвалась девушка в джинсах. - Дома лучше.
- А откуда вы?
- Из Средней Азии. Есть из Ташкента, из других городов.
- Далеко, - удивился Савелий.
- А здесь всегда на рыбу едут ташкентские да еще белорусские. Из Молдавии, правда, есть. Тетя Шура вон из Молдавии. Да вы садитесь.
Витек заявился с двумя бутылками шампанского.
- Самую малость можно, - великодушно разрешил он.
- Ой, мне чуть-чуть…
- И мне. Шампанское я люблю.
Встала и подсела к столу тетя Шура.
- Давайте ребятки, я вам спою, - предложила она. Я ведь в ансамбле у самого Петра Спиридоновича пела. Э-ма, как я пела!
И она запела:
- На Муромской дороге стояли-и-и три сосны-ы-ы… Прощался со мной мила-а-ай до будущей весны-ы-ы.
Она прикрыла глаза, склонила голову набок, сложила большие красные руки на коленях.
- Нет. Не буду петь. Плохо я пою.
Завели музыку. Илона пригласила Савелия.
- Веселее всех острот - танец юности фокстрот! - крикнул Витек.
- Пора, - шепнул он через некоторое время Савелию.
Они вышли в коридор.
- Славка, чеши на катер и жди. Надо кое-что утрясти.
Когда Слава исчез, Витек обрисовал ситуацию:
- Женька согласна к нам в гости.
- Какая Женька? Куда?
- Ну, моя. Та, что в джинсах. Боится правда… Да что мы, звери, что ли, какие? Обещала договориться с Илоной.
- Поедет ли? - засомневался Савелий.
Вышла Женя.
- Мальчики, Шура пристала - возьмите да возьмите… Как-то неудобно, все же вместе живем. Говорит, подругу с собой прихватит…
- Годится, - зашептал Витек. - Женечка, мы на пирсе ждем вас. Только в темпе и без шума, поняли? Чтобы как в главном аптекоуправлении…
Катер уже тихонько урчал, тыкаясь носом в деревянный пирс. Подождали, покурили. Наконец из-за угла икорного цеха показались фигуры.
Первой спрыгнула Женя. Ее подхватил Витек. Савелий сжал протянутую горячую руку Илоны. За ней бухнулась и чуть не перевернула катер тетя Шура.
- Ой, я так не прыгну, я в шпильках, - почти басом промычал кто-то сверху.
- Ребятки, помогите Манечке, - попросила тетя Шура.
Витек и Савелий подняли руки и нащупали чьи-то толстые, словно бревна, ноги.
- Прыгай! - скомандовал Витек. - Катер отходит.
Манечкой оказалась очень толстая тетя в годах. Витек выразительно глянул на тетю Шуру.
- Чего уставился? Раз пригласил - вези.
Возвращались молча. Катер, зарываясь в волны, трудолюбиво преодолевал речные ухабы, старательно карабкался на высокие пенистые гребни и, взвывая облегченным винтом, ухал вниз, к подножию следующей волны. Савелий отдал свою куртку Илоне. Она укрылась с головой, но потом уступила место под краешком полы Савелию. Он чувствовал, как его спину окатывают ледяные брызги - терпел. Его лицо щекотали волосы Илоны. От них исходил волнующий запах. Остальные пассажирки спасаясь от брызг, втиснулись в кабину. Был слышен гогот Витька.
Полярный день еще не растратил силы, но уже чувствовалось какое-то изменение в природе. Солнце к одиннадцати ночи укрывалось за грядой очень далекого Великого хребта. Наступали сумерки. Сейчас небо было забито темно-фиолетовыми тучами, и берег потому казался сплошным черным провалом.
Савелий, не зная, что сказать, вдруг прикоснулся губами к волосам Илоны. Она слегка отпрянула:
- Чего это вы?
- Извините, как-то так вышло. Само собой…
- Вот еще. Не успели познакомиться, а уже с поцелуями лезете.
- Молчите и забудьте. - Мокрая рубаха вызвала у Савелия припадки судорожной дрожи.
- Надо же! - вслух удивилась девушка. - Один поцелуй и…
- З-замерз, извините.
Илона рассмеялась.
- Ой, да вы весь мокрый. Двигайтесь же ближе - не бойтесь, не укушу.
Савелий прижался телом к Илоне, но ему мешала рука, и он высвободил ее и осторожно обхватил ее шею. Она ничего не сказала, а Савелий с тоской смотрел на близкий огонек рыбацкого стана - плыть бы вот так вечность!
На стане в палатке сидели трое - Шелегеда, Корецкий, Антонишин. В свете керосиновой лампы их лица были сосредоточенны, если не сказать - хмуры. Синоптики объявили штормовое предупреждение, а катера все еще не было.
Повар закрылся на кухне и, по-видимому, спал. Анимподист ушел в Энмыгран проведать стариков. Шелегеда точил нож и слушал "Спидолу". Антонишин писал курсовую. Корецкий листал "Советский экран". Омельчук еще с вечера гулял где-то по берегу со своей блондинкой.
Вдруг с моря послышалось равномерное та-таканье. Сидящие враз опустили карты и с недоумением посмотрели друг на друга - сквозь "та-та-та" отчетливо слышалось:
- На Му-ура-ам-ской доро-о-ге ста-ая-ли три са-асны-ыы…
Выскочили из палатки. Снизу уже орал Витек:
- Принимай, бригадир, гостей!
Илона и Женя ловко взобрались по узкому трапу, огляделись, поздоровались с рыбаками. За ними Витек. Он притащил из палатки бухту каната и со словами - держись, девочки! - бросил конец в непроглядную темень. Антонишин тоже схватился помогать. Наконец показалась растрепанная голова тети Шуры.
- Привет рыбакам!
Еще раз бросили конец каната. Снизу басовито проклинала грязь Маня. Выволокли и ее.
А когда посветили фонариком, чуть те упали от смеха: в зубах у Мани торчал туфель, парик съехал на ухо, большие глаза навыкате смотрели сосредоточенно в одну точку. Отряхнувшись и сместив парик на макушку, Маня беспечно произнесла:
- Туфель упал в море. А, черт с ним! У кого есть лишний ботинок? Или сапог на худой конец…
Разместились в большой бригадирской палатке. Расстелили брезент, притащили икры, жареной рыбы, масло.
- Ну-у! - протянули восхищенно гости. - Мы так не едим. Вот это жизнь!
Нашли по "Спидоле" соответствующую музыку.
- За что выпьем? - Витек поднял кружку.
- За женщин! - сказал Корецкий.
- Да, - сказал Савелий и посмотрел на Илону.
- Не надо за нас пить, - возразила тетя Шура. - Выпьем за песню.
- Тогда и споем, - добавила Манечка.
- Сначала выпьем, - серьезно сказал Шелегеда.
- Давайте, давайте! Много говорим, - поторопила Женя.
Чокнулись. Выпили. Антонишин осуждающе посмотрел на Савелия, который не сводил глаз с Илоны.
Женя, забыв о Витьке, принялась кокетничать с Шелегедой.
Витек на глазах мрачнел и сосредоточенно смотрел на огонь керосиновой лампы.
- Какую споем? - тетя Шура утерла рот ладошкой и задумалась.
- Может, нашу? - спросила она Женю.
- Давай.