Грустный и все еще красивый голос тети Шуры не спеша вывел первую фразу:
- Эх, тучки-тучки понависли.
- А с моря, с моря пал туман, - подхватили ее подружки. - О чем же ты призадумался, наш бравый атаман? О чем же ты призадумался…
Пространство в палатке сжалось, упруго зазвенело печальной мелодией. Не пели лишь Шелегеда и Витек.
Разлили по второй. Еще раз спели. Корецкий незаметно исчез. Ушел и Антонишин, погрозив Савелию пальцем.
- Давай пройдемся, - предложила Илона Савелию.
Они постояли некоторое время на берегу. Илона зябко ежилась в Савельиной куртке, молчала. Он нес какую-то чепуху о белых ночах, море, уснувшем перед рассветом, а потом вспомнил о своем шалаше.
- Хотите, я покажу вам свою лабораторию?
Илона пожала плечами.
Савелий влез в "фотолабораторию", зажег огарок свечи.
- Залезай сюда, - позвал он.
Девушка заглянула внутрь, удивилась:
- Какая же это лаборатория?
- Самая настоящая. Здесь я буду проявлять негативы, вот здесь погребок с водой… Залезай, погрейся.
Илона села на матрас, вытянула ноги.
И в этот момент плеснуло коротко пламенем, палатка вздрогнула от взрыва, защекотало в носу от едкого дыма. Савелий инстинктивно навалился на Илону, с силой притянул ее голову к себе. Девушка вскрикнула, обхватила его шею, замерла.
- Не бойся, это ребята резвятся. Я вначале тоже испугался.
- Как резвятся?
- Это взрывпакеты. Безопасно, но напугать можно до смерти. Я им завтра дам!
У самого входа опять что-то плюхнулось, шипя и высекая искры. Савелий вынырнул из палатки и одним махом, не разгибаясь, зашвырнул пакет туда, где находилась палатка Шелегеды. Раздался оглушительный взрыв. Последовал хохот. Кто-то крикнул:
- Ладно, квиты.
Илона вылезла из палатки.
- Проводи меня, - властно потребовала она. - Ну и шуточки у вас.
- А как же подруги?
- Как хотят, не маленькие…
Тетя Шура захмелела и больше не пела. Женя любезничала с Шелегедой. Манечка рассказывала Славе Фиалетову смешную историю про то, как в Средней Азии она свалилась с верблюда. Витек без всякого удовольствия показывал тете Шуре фокусы с монетой.
Снаружи послышался голос Илоны:
- Женя! Я пошла домой.
- И мы, и мы.
Женщины вышли из палатки, поеживаясь от утреннего холода, и с интересом оглядывали стан.
- Хочешь, на катере прокачу, - предложил Шелегеда Жене.
- Хочу.
- Катеру начальник я - не пущу, - решительно произнес Слава Фиалетов.
- Не забывай, начальник здесь я, - лицо Шелегеды сделалось жестким.
Витек похлопал Славу по плечу:
- Жалко, что ли? Пусть что хотят, то и делают.
Вмешалась Илона:
- Не спорьте. Никаких катеров. Женька, не дури! Идем домой.
- А я что, я ничего. Пожалуйста, домой так домой. Витенька, проводи меня, - заискивающе обратилась она к Витьку.
- С чего это? - окрысился Витек. - Как на катер, так с ним, а как провожать…
И тут из-за хребтов брызнуло белое солнце, серебристой рябью зашевелилась река.
Шелегеда глянул на невод, выпрямился и дрогнувшим голосом крикнул:
- Рыба, братцы, пошла. Рыба! Глядите.
Правый садок невода бурлил, пенился, точно там кипела вода.
- Рыба? Точно! Ура! Рыба! - Женя захлопала в ладоши.
Слава Фиалетов нырнул в свою палатку, появился с ружьем, хотел дать салют, но в последнее мгновенье, как всегда, засомневался - дать или нет. Ружье выхватил Савелий и бабахнул дуплетом.
- Пошла, пошла!..
Слава Фиалетов
Всю жизнь Славу Фиалетова одолевали сомнения. Бесконечный выбор одного из двух: лечь головой к стенке или к окну, сесть в автобус или взять такси, купить лотерейный билет или отказаться, бриться или отпустить бороду, жениться или развестись… Наверное, поэтому ему всегда не везло. И прежде всего, как он считал сам, во взаимоотношениях с женщинами. Если Славе и удавалось в холостяцкую бытность заполучить ключи от комнаты приятеля (сам он жил в общежитии) и пригласить туда девушку, то обязательно в самый неподходящий момент что-нибудь мешало: начинался громкий скандал соседей за тонкой стеной, приходили какие-то слесари…
Против него были даже стихийные бедствия. Как-то, находясь в доме отдыха, он с великим трудом уговорил соседку по столу на морскую трехдневную прогулку в Ялту. Закупил отдельную каюту, и вот уже с трапа в самую последнюю минуту объявили: поездка отменяется, так как в Ялте… извините, началось землетрясение.
А специалист Фиалетов был отменный. После училища он ходил механиком по гидравлике на больших судах в Балтийском море, считался первоклассным мастером. Когда женился - поддался уговорам жены, списался на берег, чтоб, значит, к семье ближе быть. Так она хотела. Через нее и на Чукотку попал. Списалась с подругой, оформила вызов на обоих. Она не сомневалась - ехать или не ехать. В маленьком городке Славина супруга стала заметной женщиной, и Фиалетову не раз намекали, что его жену видели там-то и там-то, с тем-то и с тем-то. Но он, как всегда, сомневался. "Работа у нее такая, - оправдывался он, - на виду всегда, с начальством, в командировках. Она же у меня начальник отдела кадров геологической экспедиции".
Часа за три бригада Шелегеды до краев набила сетную раму упругими слитками кетин.
Савелий и Витек с кунгаса заводили колья специального сачка в кишащий садок, с глубины подсекали. Другая пара - на раме - вытягивала веревками колья на край рамы, и сеть тугим кошелем сжимала кету. Третья пара хваталась враз за ячеи сачка, сильным рывком опрокидывала его в раму. А еще надо было постепенно стягивать с боков дель невода, чтобы согнать рыбу к середине. Работали в белых нитяных перчатках. Кроме Савелия, Шелегеды и Анимподиста. Для профессионала считалось унизительным работать в перчатках. Савелий же снял их потому, что то и дело приходилось протирать от брызг очки, а это лучше делать без перчаток.
Когда и вторая рама наполнилась до отказа, кому-то предстояло сопровождать ее на рыббазу. Капитану и бригадиру - само собой. Третьим напросился Савелий, ему хотелось сделать снимки. Он еще не знал, что отвозить рыбу - дело хлопотное и тяжелое: у рыбнасоса умаешься, пока документы оформишь, пока вернешься в бригаду - часа три, а то и все четыре уйдет. Ребята успеют вздремнуть и уже собираются на очередную переборку. И ты с ними, хотя уже отваливаются руки-ноги.
Савелий прыгнул на раму. Бригадир кинул конец Славе. Рама тяжелая, почти вся в воде. Тут не зевай - следи, работай багром, руками. А главное, чтобы самому не свалиться в воду.
Доски скользкие, рама ныряет в волны, катер идет тяжело, выпрыгивая то кормой, то носом. Поэтому стараются буксирный канат распустить как можно длиннее - так меньше дергает, но зато сложнее причаливать к пирсу. А там уже толпа, уже играет музыка. Первая рыба - всегда праздник!
Шелегеда стоял на раме, широко расставив ноги, покуривал.
"Как он держится? - мелькнула мысль у Савелия. - Свалиться ведь - дважды два". Сам он для верности согнулся, ухватился обеими руками за железную вязку, стягивающую доски с пустыми бочками.
- Гляди, как надо. Потом один будешь подходить, - крикнул с другого конца рамы бригадир.
Савелий выпрямился, но тут же чуть не опрокинулся назад. Катер тем временем подошел к пирсу и, набирая скорость, понесся на берег. "Куда же?" - ахнул Савелий. Но Слава у самого берега круто свернул в сторону. Бригадир опустил руку, и вот уже буксирный конец отцеплен от катера - рама плавно подошла к пирсу. Рассчитано точно, учтены ветер, скорость катера и рамы. Шелегеда закинул швартовый в толпу. Раму закрепили под хоботом рыбнасоса. Кто-то щелкнул фотоаппаратом, кто-то протянул руки, чтобы помочь подняться на пирс.
Савелий нашел в толпе Илону. Она махнула ему рукой.
В диспетчерской на скорую руку накрыли стол с бутылкой коньяка. Традиция!
А рыбнасос уже гудел, уже мощная помпа схватила первую струю воды и окатила деревянный лоток эстакады. Гофрированный шланг диаметром с ведерное дно опустили глубже в раму. Он вздрогнул, и в желоб эстакады гулко упала первая рыбина. Ее подхватил стремительный поток воды. Пружинисто изгибаясь и ударяя хвостом, она понеслась по желобу к эстакаде, к длинному приземистому зданию без окон - в в цех.
- Сева, быстро к бункерам! - закричал Шелегеда. - Следи, чтоб затора не было.
Савелий взбежал по шаткой лестнице. Сбоку катились серебристые чушки кеты. Его опередил Шелегеда и дернул в стене небольшую дверку. Туда полетела рыба.
- Здесь разворачиваться надо, - закричал он в ухо Савелия. - Как только наполнится бункер, закрывай и направляй рыбу к другому. Отсюда не видно, когда он наполнится. Придется в цех бегать смотреть. Понял? Давай, - он ободряюще хлопнул Савелия по спине.
Вода хлестала через бортик желоба, окатывала Савелия с ног до головы. Он спрыгнул с эстакады и вошел в цех. В бетонных канавах струилась вода. К длинным разделочным столам были проведены трубы - оттуда била тоже вода. Девушка в резиновой робе поливала из шланга площадку возле бункеров.
Женщины у разделочных столов приготовились к приему первой рыбы. Мастер цеха - седой старик - на виду у всех разделывал кетину. Показывал. Нож в его руке был почти не виден: икра - в одну сторону, внутренности и жабры - в бочку, сама рыба на конвейере поплыла в другой цех. Там ее, пересыпав крупной солью, уложат в бочку - готовая продукция. А икра пойдет в другой цех. И девушки там все в марлевых косынках и белых халатах. Они имеют дело не с ножом, а с точными аптекарскими весами, склянками и колбами, всякими порошками с мудреным медицинским названием. Икра закатывается в деревянные бочонки, дно и стенки их выложены специальным белоснежным полотном. Уже потом, если надо, икру из бочек на заводе расфасуют в небольшие консервные баночки.
Савелий заглянул в бункер и побежал к эстакаде. На ходу он пытался найти среди женщин Илону. Но все они были в одинаковых широченных резиновых костюмах.
Перекрыв первый бункер, Савелий открыл второй. Рыба неожиданно пошла сплошным валом, и он еле успевал разбирать затор. Иные кетины все же падали с эстакады вниз, гулко ударялись о деревянный настил, хватали ртами водяные струи и, тщетно пытаясь удержаться на животе, валились на бок и снова стремились подняться.
А рыба все прибывала. Она неслась по желобу уже трех-четырехслойным рядом. Пошел голец. Он мельче кеты, и потому насос выхватывал его из рамы сплошным потоком.
Из цеха раздался свист. Савелий перекрыл второй бункер, открыл третий…
У Шелегеды другая забота - узнать, кто принимает рыбу. Ага, старая знакомая - Роза. И новенькая, пожилая. У рыбаков с приемщиками должен быть железный контакт. От них зависит и сортность сданной рыбы, и даже количество. Шелегеда прикинул: по нечетным дежурит Роза. Это хорошо, это надо учесть.
Новенькая приемщица - Анна Ивановна - заставила Шелегеду открыть бункера, придирчиво осмотрела продукцию.
- Чего там смотреть? - обиделся Шелегеда. - Свежак сплошной. Ну, немного гольца, так это мелочь.
Анна Ивановна все равно в квитанции пометила что-то. "Ну и дура старая, - обиделся бригадир. - Такой день…"
Он поискал глазами Женю, но увидел веселое лицо Маньки. Она подмигнула ему и толкнула локтем стоящую рядом тетю Шуру. Обе хохотнули.
Начал накрапывать дождь. Слава вызвал по рации колхоз, сообщил о сданной рыбе. Чаквария поздравил бригаду и спросил: все ли в порядке? Микрофон взял Шелегеда: "Порядок! Порядок! Как понял?"
Палатка встретила прибывших молчанием. Даже Бенедикт Бенедиктович со своей мухобойкой сидел, присмирев.
- В чем дело? - бригадир встал посредине палатки и посмотрел на своего зама Анимподиста.
- Повар отказался готовить, просится на невод.
- Хватит! Все! - Бенедикт Бенедиктович рубанул воздух рукой. - Прислуживать не хочу. Вышел из этого возраста…
- Кончай, Бенедиктыч, - вступился Анимподист. - От поварских обязанностей тебя освобождаем. С завтрашнего дня считай себя рыбаком. Все согласны?
- Согласны, - лениво и без всякого энтузиазма протянула бригада.
- А пока повар - корми! - зло бросил Шелегеда.
Решено было по жребию выбирать повара на каждую неделю. Кинули в шапку, первому выпало Витьку. Он не огорчился, только пробурчал под нос: "Пожалуйста, я кроме каши ничего не умею". Никто не обратил внимания на эти слова, но уж точно - долго еще после путины не захочется рыбакам каши.
Первая переборка невода обычно начиналась в три тридцать утра. Очень хочется спать. И всю красоту рассвета начинаешь замечать, когда уже выпита кружка черного как смоль чая, натянуты рыбацкие костюмы, когда лодчонка отчаливает от берега - вот тогда морская прохлада снимает последние остатки сна, а берег еще темен, в распадках лежат синие тени, но здесь, на воде, светло, тихо. Почему-то ветер начинается всегда часам к семи-восьми утра. Зарябит фарватер, заколошматит пенная волна о борт старого катера "Товарищ". Начнется прилив. А в три еще спор воды, она будто сомневается, куда же ей - скатиться в море или направиться вверх, в Лососевую реку. Короткие волны, словно вздохи, ласково лижут ближние глянцевые окатыши. Кажется, река дышит. Подводное население в эти часы выказывает себя неосторожными всплесками плавников. Это нервирует чаек, и они с воплем падают камнем вниз, поднимая фонтаны брызг; изредка в клюве засеребрится добыча - маленькая рыбка. Нерпы бесшумны. Сидишь, задумавшись, в лодке, вдруг с беспокойством оглянешься, ощущая на себе чей-то взгляд. А снизу на тебя таращатся грустные фиолетовые глаза. Не по себе как-то… Белыми колесами медленно перекатывается возле невода белуха - охотница за кетой. В тихий час слышны ее утробные вздохи.
Комар еще не проснулся, пищит тонко и одиноко. Укусы его в эти минуты кажутся острее. Солнце подымается над водой в тумане, будто в дыму. Невод шлепает гирляндами золотистых наплавов, морщится вода в садках - верный признак кеты.
Шелегеда обладал редким даром мгновенно просыпаться и тут же вставать. И сразу начинал будить рыбаков, а будил он, надо сказать, грубовато. Вначале заорет: "Подъе-ем!" Кто-то всхлипнет, оборвав сон, кто-то крутанется под одеялом. И только два человека сразу садились и в таком состоянии еще додремывали несколько секунд, потом спускали ноги, шарили сапоги, пиная подросшего Сынка. Тот принимал это за игру, начинал радостно рычать, прыгать, мотать в зубах портянки.
Эти двое - Том Корецкий и Савелий Водичка. Первого поднимали заботы: надо подвезти бочонок под кетовые брюшки, раздобыть тузлук на рыббазе, завязать контакты с командой морозильщика и так далее. Все это не просто. Савелий соскакивал первым потому, что считал себя самым слабым в бригаде и ему просто стыдно показать эту слабость.
Труднее всех поднимался Омельчук. Его все жалели и будили в самую последнюю минуту. Дело в том, что Омельчук вел ночной образ жизни. Еще не было случая, чтобы часам к двенадцати он не уходил на свидание. При этом, не имело значения - шел ли дождь, падал ли снег, молотила ли берег бешеная волна. Всегда в одно и то же время к нему спускалась высокая блондинка. Они шли по берегу, устраивались возле завала плавника, разводили, если позволяла погода, костерик и молча сидели друг против друга. Странная у них была любовь. Она возникла среди крови и мяса. Оба работали обвальщиками в местном пищекомбинате. Работа тяжелая, малоприятная. Обвалить тушу оленя - то есть небольшим ножом полностью отделить мясо от костей - опытный мастер может минут за тридцать-тридцать пять. Омельчук успевал за двадцать, да еще помогал напарнице. О женитьбе они вслух не говорили, но решили пока вместе провести отпуск. Летом на пищекомбинате работы мало, и Омельчук подался на путину.
Нелегко было разбудить и Витька. К нему Шелегеда применял грубую физическую силу. Он хватал ногу морячка и начинал ее выкручивать. Витек мычал, пинался, клял на чем свет стоит бригадира, путину и вообще весь белый свет. Остальной народ бригады, включая "палаточного" Славу Фиалетова, поднимался обыкновенно, как поднимаются очень усталые люди.
Но это утро омрачилось вчерашним тягостным разговором с поваром. Послали за ним. Кухня, как всегда, оказалась на крючке. Витек замолотил кулаками по стенке - строение зашаталось, но повар не выходил. Тогда принялись стучать палками, каблуками сапог, кидать камни на гофрированную жестяную крышу. Безрезультатно. Изнутри плыл равномерный здоровый храп. Повар действительно был глуховат. Тогда догадливый Том Корецкий вынул из брюк монетку, приказал всем умолкнуть и тоненько застучал ребром по стеклу окна. Зазвенело в ушах будто в глазах зарябило. Храп захлебнулся, умолк. А вскоре показалось мятое широкое лицо повара. С секунду оно неодобрительно разглядывало рыбаков, потом догадливо закивало:
- А, ясно, сейчас…
Шелегеда нервничал - вот-вот начнется прилив. Бенедикт Бенедиктович никак не мог влезть в резиновый костюм, напялил кое-как куртку, а когда опускался к берегу, чуть не упал с трапа. Зло поглядывая на рыбаков, он с трудом вскарабкался на кунгас и сел передохнуть. Но и на кунгасе надо работать. Бенедикт Бенедиктович старался помочь - хватался за веревки, но оказалось, что тянул он или не в ту сторону, или не так сноровисто. Шест его тотчас скользнул по Центральному, и, упустив его, он сам чуть не последовал за ним. Омельчук нечаянно ткнул его в спину, экс-повар выругался. Рыбаки сдерживали смех, лишь перемигивались да подбадривали новоявленного рыбака:
- Ничего, Бенедиктыч, глядишь, лет через пяток освоишь новую специальность.
Когда кунгас завели в невод и бригада принялась тянуть дель, а это надо было делать по локоть в ледяной воде, Бенедикт Бенедиктович поднял со дна кунгаса короткую палку с загнутым на конце железным крючком - зацепку. Ею он нащупал в воде дель и потянул на себя. Все прямо-таки обалдели - настолько это казалось смешным и нелепым. Представили, как бы они этими зацепками вдруг начали перебирать дель. Переборка - тяжелый физический труд: намотав на кулаки мокрые космы сети, надо со всей силы тянуть ее на себя, успевать распутывать, отцеплять коряги, выкидывать дохлую рыбу. И все внаклон. К концу переборки ноет спина, ломит пальцы, в голове тяжесть, глаза вылезают из орбит. Бенедикт Бенедиктович впервые смутился и извиняюще проговорил:
- Ну, сказали бы, что этими зацепками вы не пользуетесь, что надо руками. Откуда я знал? Давайте и я буду руками. - Он отбросил палку, потянулся через борт за делью, но не достал - мешал живот.
- Перейди на середину кунгаса, там борт ниже, - из самых добрых чувств закричал Витек глуховатому повару.
- Без советчиков обойдемся! - огрызнулся Бенедикт Бенедиктович, но все же перешел.