Думал хорошенько поработать на земле, жениться… Но ничего не успел. В конце лета четырнадцатого года его снова мобилизовали. Началась германская. В пятнадцатом попал в плен к немцам. Везли в закрытых вагонах через всю Европу. Привезли на шахты. Рубил уголь и высматривал - куда и как сподручнее бежать. Подговорил товарищей, таких же, как и он, русских военнопленных. Во Франции его товарищи вступили в Русский экспедиционный корпус, а Саша Булатов нанялся матросом на французское судно, чтобы возвратиться в Россию через Владивосток. Во Владивостоке впервые узнал о событиях в России, о революции и Петроградском Совете. Отчаянно рвался домой, но дорога через Сибирь была закрыта. Оставался единственный путь - через Америку…
Безруков выплеснул из зеленой эмалированной кружки остаток чая, налил свежего и пододвинул Булатову хлеб и жестянку с сахаром.
- Пей.
И Безруков и Хваан были немногословны и всегда трезвы в отличие от окружения Громова. Дмитрия Хваана присмотрел начальник милицейского управления Струков и подговаривал пойти к нему служить.
- Не думаю, чтобы тебе в эту навигацию удалось перебраться на американский берег, - с сомнением сказал Безруков Булатову. - Сейчас уже осень, и американские шхуны ушли от берегов Чукотки.
- Я смотрел по карте, - ответил Булатов. - Берингов пролив совсем неширок. Верст сто. Да еще два острова посередине. Зимой прихватит льдом - запросто можно перейти.
- Точно! Морозы здесь крепкие, говорят, даже реки до дна замерзают, - поддержал Дмитрий Хваан.
- В августе - и такая холодина, - зябко запахивая бушлат, сказал Безруков. - А не страшно через Америку-то?
- Мне не страшно, - пожал плечами Булатов. - Где я только не был! С пятнадцатого года добираюсь до дому - через Францию, вокруг Африки, Сингапур, Шанхай… Навоевался я - вот! - Булатов полоснул себя по горлу ребром ладони. - И неизвестно, за что и за кого!.. Домой охота!.. Буду крестьянствовать. Мне бы на пароход наняться, который в Европу идет, а еще лучше - в Швецию, Норвегию или в Финляндию.
- А сам-то родом откуда? - спросил Хваан.
- Смоленский я…
- Ну, смоленские всегда домой доберутся, хоть с луны, - засмеялся Безруков. - А кто тебя там ждет? Небось невеста?
- Не успел невесту завести, - ответил Булатов. - Родители там у меня, братья, сестры да хозяйство… Старикам уже тяжеловато. К тому же, говорят, землицы добавили крестьянам.
- Там Советы, - задумчиво сказал Безруков. - Они насчет земли - строго, кто работает, тот и землей владеет.
- А разве это не справедливо? - поднял голову Булатов.
- Оно-то справедливо для крестьян, - ответил Безруков. - А помещик-то по-иному мыслит…
- С помещиками у нас особый разговор, - мрачно заметил Булатов.
Хваан поднял жестяной чайник и разлил остатки чая: пресной воды на судне оставалось уже немного, и ее выдавали строго по норме - два литра на человека в день.
Ново-Мариинск упоминался уже как желанный и вожделенный край. Говорили об оленьем мясе, о тучных стадах, которые бродят между домами - бери и режь, о богатой рыбалке, о нерестилищах, где кета так густо идет, что ее можно лопатами черпать.
У входа в Анадырский лиман сторожевым зверем лежал остров Алюмка. Булатов стоял на носу корабля рядом с Безруковым и Хвааном, стараясь издали разглядеть столицу Анадырского края. "Томск" медленно входил в воды лимана, серо-коричневые, пересекаемые во всех направлениях белыми спинами белух, гоняющихся за рыбными косяками.
На низких берегах вдали синели горы, за мысом виднелись ажурные мачты радиостанции.
Вглядевшись в берег, Булатов показал вперед:
- Вон домишки! Видите?
Да, столица Анадырского уезда с морской стороны выглядела довольно жалко. Пассажиры, сгрудившись у борта, молча смотрели на берег.
"Томск" втягивался в Анадырский лиман, используя приливное течение. Из дымовой трубы несколько раз вырывался хриплый гудок, и белый пар растворялся в небе.
Было солнечно и ветрено.
Булатов поднял воротник бушлата.
- Ну, как она тебе, чукотская земля? - весело спросил его Безруков, хлопнув парня по плечу.
- Одно только скажу - не завидую вам, - ответил Булатов.
- Оно верно, - согласно кивнул Безруков. - Невеселая земля.
С берега на черном кунгасе, буксируемом пыхтящим от натуги катером, плыли люди. Все они, задрав головы, смотрели вверх, стараясь отыскать среди приезжих кого-нибудь из знакомых.
С борта спустили веревочный трап, и анадырцы, цепляясь за скользкую веревку, поднялись наверх.
Поближе к трапу подошел Громов. На нем был мундир царского офицера с золочеными пуговицами. В военную форму обрядились и Струков, и вся его милицейская команда.
Перед ними вытянулись прибывшие на пароход члены ново-мариинского Комитета общественного спасения.
- Мы рады вас приветствовать в столице Чукотского уезда Ново-Мариинске, - учтиво произнес один из них, рыжеватый господин в черном пальто с маленьким бархатным воротником.
Громов представил своего секретаря Толстихина, мирового судью Суздалева и начальника милиции Струкова.
Багаж пассажиров уже был уложен в грузовую сеть и лебедочной стрелой опущен за борт в кунгас. Туда же были уложены и нехитрые пожитки Булатова и его спутников - Безрукова и Хваана.
Берег приближался, а позади, на рейде Анадырского лимана, оставался "Томск". Булатов вглядывался в толпу встречающих. При всей разношерстности собравшихся на берегу людей что-то в них было общее. То ли серая, засаленная одежда и меховые шапки, несмотря на довольно теплую погоду. То ли выражение лиц… В них было нескрываемое любопытство, не утоленная еще после долгой полярной зимы жажда по новым лицам, голосам, новостям.
В стороне стояла молодая чукчанка в коротком, тесно облегающем полные плечи черном жакете. Черные волосы выбивались из-под цветного платка, обрамляя смуглое миловидное лицо.
Катер лихо подвел к берегу широкую корму кунгаса.
На берег сошли вместе и остановились чуть поодаль от толпы, сомкнувшейся вокруг представителей новой власти.
Изредка из-за спин мелькало лицо девушки с любопытными черными глазами, и Булатов против воли несколько раз поглядывал на нее.
- Скажи-ка, красавица, где тут живет Аренс Волтер? - учтиво обратился к ней Безруков.
Девушка подняла глаза, встретилась взглядом с Булатовым и смущенно прикрыла лицо концом рукава.
- Вон стоит. - Девушка показала на светловолосого мужчину в высоких резиновых сапогах.
Безруков пошел к нему.
Представители власти в сопровождении встречавших медленно направились к зданию уездного правления. Процессию сопровождали любопытствующие собаки.
За всем этим издали наблюдали несколько оборванцев с темными, почти черными лицами.
- Аренс Волтер, - познакомил Безруков, подведя светловолосого мужчину в высоких резиновых сапогах.
- А те кто такие? - спросил Булатов, кивнув в сторону оборванцев.
- Местные жители, - ответил Волтер. - Чукчи… Эй, Иван Куркутский!
Человек походил на русского.
- Здравствуйте, добрые молодцы, - поздоровался он. - Доспели, мольч, до Анадыря-то? Ну, ну, живите тут…
- У Михаила изба как? - спросил его Волтер.
- Пустует, оннак, - ответил Куркутский. - Можно там жить, только печку поправить.
- Печку поправим, - сказал Волтер.
Изба Михаила Куркутского встретила гостей пустотой и сыростью: хозяин жил у старшего брата, а в свое жилище складывал всякую ненужную рыбачью рухлядь.
Аренс Волтер по-хозяйски оглядел жилище, потрогал расшатавшиеся кирпичи в плите, ковырнул пальцем растрескавшуюся замазку на крохотном закопченном оконце и удовлетворенно произнес:
- Ничего, починим. Зимовать можно.
Булатов осмотрелся и сказал:
- Ну, я зимовать тут не буду.
Аренс Волтер удивленно посмотрел на него.
- Он у нас в Америку собирается, а оттуда на Смоленщину, - с улыбкой пояснил Хваан.
- Какой дорогой? - спросил Волтер.
- Попутным судном или зимой по льду…
Волтер посмотрел на парня и, убедившись, что тот говорит вполне серьезно, сказал:
- Американской шхуны в эту навигацию больше не будет. Знают о том, что царя больше нет, и выжидают… Зимой перейти Берингов пролив невозможно.
Каждого из этих людей в Ново-Мариинске хорошо знали: поселение небольшое и всяк на виду. Трудно соединить их вместе даже мысленно. Но здесь они сидели тесно, в крохотной комнатушке, и внимательно слушали Сергея Безрукова.
Пришли коренные анадырские жители, рабочие рыбных промыслов и торговых фирм. Василий Бучек - кряжистый, по всему видать, сильный мужик; с живым пытливым взглядом Сергей Гринчук; его товарищ - аккуратный широколицый Владимир Клещин; один из помощников радиста, тихий и застенчивый Василий Титов; моторист катеров уездного правления Игнат Фесенко; Николай Кулиновский и Михаил Куркутский. Всех их когда-то собрал вокруг себя Петр Каширин.
- Товарищи! Красная Армия Советской республики движется на восток. Мы, как искры революции, должны зажечь массы далекого Севера и поднять их на борьбу за власть пролетариата. Сложность нашей работы в том, что нас немного. Широкие массы туземного населения пребывают в темноте и невежестве. Предстоит гигантская работа. Надо искать сочувствующих, привлекать их к нашей борьбе… Петр Васильевич Каширин направлен в Якутию, а нас партия послала сюда…
Милюнэ еще никогда не переживала такой суматохи.
Каждый значительный человек Ново-Мариинска желал попасть на сборище, и дверь в доме Тренева не закрывалась, хотя каждого просителя Иван Архипович вразумлял:
- Господа, не я устраиваю прием, а общественность Ново-Мариинска. Потрудитесь обратиться в уездное правление.
Агриппина Зиновьевна на этот раз превзошла себя. Глянув на нее, Иван Архипович не сдержался и крякнул.
На лицо был положен весь грим, сберегаемый долгие годы. Брови и ресницы подчернены. Щеки слегка подрумянены и обсыпаны тончайшей китайской пудрой из большой коробки, хранящейся в заветном ларце. Агриппина Зиновьевна надела гладкое черное шелковое платье, а на плечи накинула палантин из отборных королевских горностаев. Снежной белизны мех красиво оттенял черный блеск шелка тангитанской женщины.
Иван Архипович тоже приоделся - во все черное, только рубашка была ослепительно белая.
Когда Агриппина Зиновьевна и Иван Архипович проходили по улице Ново-Мариинска, анадырцы выглядывали из домишек и перешептывались, а чумазые ребятишки пальцами показывали.
Милюнэ шла чуть поодаль и сбоку, любуясь своими хозяевами и в душе гордясь за них.
Ей хотелось похвастаться, что и она тоже приложила руки к этим нарядам: большим железным ковчегом, наполненным углями, водила по влажной ткани, и пар вырывался из-под плотно прижатого железа.
За церковью, где Треневы повернули к устью лимана, к уездному правлению, Милюнэ присоединилась к толпе наблюдающих.
Милюнэ побежала к дому уездного правления, куда направлялись любопытные.
В самой большой комнате правления, освещенной висячими керосиновыми лампами, говорил новый начальник уезда. Речь его была долгая и, наверное, очень важная, потому что все стояли и терпеливо держали в руках наполненные до краев стаканы и рюмки…
- Господа! - Голос у Громова был басовитый, несколько хрипловатый, словно он долго ехал по морозу на нарте. - Господа! Мы прибыли сюда для спасения России. Наша любезная родина оказалась во власти узурпаторов, анархистов и попросту разбойников во главе с немецким шпионом Лениным. Пользуясь темнотой и невежеством низших слоев российского общества, он поднял восстание и захватил власть, оккупировав Петроград и Москву. Но, господа, лучшие сыны России не могут отдать на поругание дорогую родину! История призвала на поле брани представителей истинного российского дворянства. Вместе с историей на нашей стороне разумные и благожелательные силы Америки, Англии и Японии. Благодаря их бескорыстной помощи большевики не захватили Дальний Восток. Верховный правитель России адмирал Колчак, божьей милостью поставленный у власти, полон решимости освободить Россию от большевиков, вернуть награбленное истинным хозяевам, защитить церковь от поругания и разорения. Да здравствует адмирал Колчак и наши доблестные союзники!..
Раздалось глухое "ура", и стекла слегка вздрогнули.
Милюнэ, стоя на завалинке, старалась увидеть своих хозяев и нашла их совсем недалеко от главного стола, за которым теперь восседал новый начальник…
Говорили речи и жители Ново-Мариинска.
Такого всеобщего поглощения дурной веселящей воды Милюнэ еще никогда не видела, и любопытство было так велико, что многое бы отдала, чтобы очутиться внутри.
- Эй, баба! - услышала она сзади.
На крыльце стоял один из милиционеров в сером мундире. Он держал винтовку и с любопытством посматривал на Милюнэ.
- Ну что, интересно?
Милюнэ молча кивнула.
- Хочешь поглазеть?
- Хочу, - добродушно ответила Милюнэ.
- Тогда иди за мной и помоги.
Милиционер спустился на берег, где на костре в большом ведре варилась уха. Поддев палкой раскаленную дужку, вдвоем понесли ведро в уездное правление.
Войдя внутрь, Милюнэ очутилась в табачном тумане, пропитанном густым запахом дурной веселящей воды, пота и какой-то прелой кожи. На столе были расставлены тарелки, и Бессекерский собственноручно принялся наливать Громову уху.
После ухи подавали оленьи котлеты и жареных уток.
Заиграл поставленный на железный сейф граммофон, и музыка заставила умолкнуть пирующих.
Громов вытащил из ухи ложку и принялся дирижировать.
- Дамы приглашают кавалеров!
При этих словах Агриппина Зиновьевна решительно встала, повела плечами, поправляя горностаевый палантин, и устремилась к Громову.
- Позвольте, господин Громов!
Громов положил ложку, одернул мундир, вытер тыльной стороной ладони усы и тяжело вывалился из-за стола.
Все расступились, образовав свободное пространство посреди комнаты. Держа одной рукой ладонь Агриппины Зиновьевны, а другую положив на то место, где у хозяйки начиналась округлость, Громов повел даму, вальсируя среди пораженных анадырцев.
Сдержанный шепот восхищения пронесся над столом.
Милюнэ застыла в изумлении - Агриппина Зиновьевна и Громов двигались в удивительном согласии с музыкой. Все грузное тело женщины от полных ног до плеч вздрагивало в такт ритмичным ударам.
Милюнэ перевела взгляд на Тренева. Иван Архипович смотрел на жену, и лицо его как-то странно скривилось, будто у него неожиданно заболел зуб.
Никто сначала не понял, что случилось. Музыка тонко взвизгнула, будто кто-то прижал хвост ненароком забредшей собаке. Наступила тишина, и в этой тишине отчетливо послышался голос Тренева:
- Агриппина Зиновьевна!
Он встал из-за стола и решительно шагнул к танцующим.
- Довольно, Груша, пора домой.
- Ваня, Ванечка, - пыталась что-то сказать Агриппина Зиновьевна, но Тренев не слушал ее и изо всех сил тащил за собой.
Возле дверей Тренев увидел Милюнэ и сердито крикнул ей:
- И ты тоже иди домой!
Аренс Волтер закрыл дверь, вернулся в домик и сказал собравшимся:
- Никого.
- А что собака лаяла? - спросил Михаил Куркутский.
- Тренев с женой и Маша бежали! - ответил Волтер.
Безруков подумал и спросил:
- А как насчет Милюнэ? Она бы нам очень подошла. Живет в доме у Тренева, а к нему, похоже, сходятся многие нити. Знает чукотский и русский и сама представительница местного населения. - Он оглядел присутствующих. - Что ты скажешь, Куркутский?
- Все же она баба!
- Ну что вы, товарищ Куркутский! - укоризненно заметил Безруков. - В революции для нас нет ни баб, ни мужиков - товарищи.
- В том и загвоздка, что товарищем ее не назовешь. Больно красива, - вздохнул Куркутский.
Безруков засмеялся:
- А что в этом плохого? Революция приветствует красоту. Тебе, Куркутский, подпольная большевистская группа дает задание - выявить политическое лицо и пригодность для нашего дела чукчи Тымнэро и служанки Треневых Маши… Задача ясна, товарищ Куркутский?
- Ясна, - вздохнул Михаил.
- Второе, - продолжал Безруков. - Оружие и боеприпасы. Как насчет этого, товарищ Волтер?
- Мы имеем шесть револьверов системы "браунинг" с комплектом патронов, - перечислял Аренс, - пять винтовок русских тоже с патронами, три охотничьих ружья.
- Если возникнет необходимость, где еще можно достать оружие?
- У Бессекерского склад полон оружия, - сказал Михаил Куркутский.
- Ближайшая задача - выявить людей, которые могут войти в нашу боевую подпольную группу, - сказал Безруков. - Для этого надо побывать на угольных копях, в ярангах местных жителей…
Кто-то завозился у дверей.
В комнату вошел Александр Булатов.
- Что сидите в табачном дыму? На улице такая благодать!
- И верно! - весело ответил Дмитрий Хваан. - Чего мы тут киснем?
Гурьбой потянулись из домика и спустились к лиману, где в ровном свете белой ночи рыбаки возились возле ставных сетей.
- Благодатная река, - задумчиво произнес Сергей Безруков, глядя, как старик тащил короткую ставную сеть.
- Я тут услыхал - ждут японский пароход.
- Жена Громова на нем едет, - сказал Булатов. - Может, на этом пароходе удастся перемахнуть на тот берег?
- Ну что же, - подумав, ответил Безруков. - Вольному воля… Только сомневаюсь, что ты доберешься до родной Смоленщины.
- Почему? - вскинулся Булатов.
- Все же через чужую землю без денег, без знакомых…
- Но добрался же я сюда, - возразил Булатов.
- Сюда-то добрался, - согласно кивнул Безруков. - А что собираешься делать у себя в деревне?
- Работать, - твердо ответил Булатов. - Говорят, землю дали… А у меня вон - видите мои руки? Уж сколько лет я не брал теплой, весенней земли. Соскучился.
- А ты уверен, что землю дали? - спросил Безруков, свертывая самокрутку.
- Так по всей же России! - ответил с жаром Булатов.
- А вот и нет, - сухо заметил Безруков. - Адмирал Колчак, верховный правитель Сибири, с помощью своих союзников возвращает власть помещиков и капиталистов. Никаких раздач земли и фабрик крестьянам и рабочим.
Булатов растерянно посмотрел на Безрукова и забормотал:
- Нет, нет, не может такого быть… Разве можно? За что же боролись, кровь проливали? Не-ет, да разве мужик запросто отдаст землю, если он ее получил?
- Его и спрашивать не будут, - вступил в разговор молчавший до этого Хваан, - силой возьмут, и все.
- Так и силой можно не отдать! - сердито сказал Булатов.
- Как это? - с интересом спросил Безруков.
- А так! - убежденно произнес Булатов. - Не позволят. Не может быть. Да я слышал еще в Германии в плену, во Владивостоке: есть такая партия - большевики. Во главе с Лениным. Они за бедного человека, за простого рабочего.
Хваан с Безруковым переглянулись.
Старик выпростал пойманную рыбу из ячей, сложил добычу в жестяной таз и длинной палкой снова вытолкнул снасть в спокойную гладь Анадырского лимана.
- А почему бы нам не купить рыбы да не попробовать здешней ухи? - предложил Хваан.
Он подошел к старику и выторговал у него две большие рыбины.