Вернувшись домой, затопили печь и занялись стряпней.
Булатов с видимым удовольствием разделывал рыбу. Он вывалил на чистую доску икру и спросил:
- А с этим что будем делать?
- А мы ее мигом засолим, - весело отозвался Михаил Куркутский. - Через пять минут икра будет готова.
Безруков внимательно наблюдал, как ел Булатов. Он черпал ложкой неспешно, глубоко, а потом, подставив кусок хлеба под ложку, осторожно нес ее ко рту, стараясь не уронить ни капли. Ложка у Булатова по солдатской привычке была своя, и он носил ее всегда за голенищем сапога. После еды Булатов аккуратно обтер ложку и засунул на место.
Милюнэ пришла в ярангу Тымнэро и уселась у горящего костра. Выпростала из узелка гостинцы для девочки и обломок кирпичного чая.
- Кыкэ - русский чай! - с радостью заметила Тынатваль.
- На пароходе привезли, - ответила Милюнэ. - Товар мой хозяин получил.
- На шкурки менять будет? - поинтересовался Тымнэро.
- Не до шкурок ему, - ответила Милюнэ. - Такое случилось! Не хочет отдавать свою жену новому начальству.
Милюнэ для Тымнэро стала как бы окошком в мир тангитанов. Оттуда нескончаемым потоком шли самые причудливые новости.
- Хотел, что ль, взять начальник твою хозяйку? - спросил Тымнэро.
- Хотел, еще как хотел, даже глаза закрывал, - с жаром произнесла Милюнэ. - Прильнул к ней, будто вдруг детенышем стал, закрыл глаза… Танцевал с ней. Ну, Архипыч и заметил это. Взял за руку жену и оторвал от начальника.
- Кыкэ вынэ вай! - с ужасом произнесла Тынатваль. - Как же он посмел? Говорят, у него золотые наплечники, как у Армагиргина?
- Ии, - кивнула в знак согласия Милюнэ. - Оторвал и потащил. И меня заодно прихватил. Пришли домой, и тут вся смелость его и покинула. Встал он перед своей женой, а та вся красная. Внутри бурлила, вот-вот лопнет…
Милюнэ замолкла, еще раз хлебнула чаю.
- Мне поначалу и показалось, что она лопнула, - продолжала она. - Такой был звук. Это она так ударила своего мужа. Большой своей жирной ладонью по щеке. Да так сильно, что вся рука отпечаталась на лице Архипыча…
- А что он? - нетерпеливо спросил Тымнэро.
- Он-то? Он ничего. Слегка пошатнулся, но ничего не сказал. Повернулся и пошел в комнату. И там рухнул на постель.
- Какая безжалостная она! - заметила Тынатваль.
- Ии, - согласилась Милюнэ. - Села она в своем красивом платье на стул поодаль от постели и в окно стала глядеть… Только будто пар из нее сразу вышел, потому что бледная очень стала. Потом увидела я - плачет…
- Так ей и надо, как же бить мужа? - с недоумением заметила Тынатваль, искоса глянув на своего Тымнэро.
- Да не она, а сам Архипыч заплакал, - понизив голос, сообщила Милюнэ.
- Кыкэ вынэ вай! - в ужасе воскликнула Тынатваль.
- Какомэй, - тихо произнес потрясенный Тымнэро. - Довела, значит.
- Ии, - поддакнула Милюнэ. - Мне его жалко стало.
- Значит, у них переживания бывают…
- Да уж верно, - вздохнула Милюнэ.
Кто-то приближался к яранге. Стены из кусков жести да обрезков фанеры были так тонки, что слышно было далеко. Особенно когда по топкой тундре шли, чавкая ногами меж кочек.
- Есть кто дома? - послышался голос.
- Ии, - испуганно ответил Тымнэро: а ну как услышали тангитаны нелестные про них рассуждения?
- Мы к тебе в гости, - весело произнес Михаил Куркутский, вваливаясь в чоттагин вместе с Аренсом Волтером и тремя новоприбывшими тангитанами.
- Амын еттык! - согласно обычаю приветствовал Тымнэро гостей и усадил на китовые позвонки да на бревно-изголовье.
Сергей Безруков, Дмитрий Хваан и третий их спутник, Александр Булатов, с нескрываемым любопытством озирались в яранге. Аренс Волтер с легкой усмешкой посматривал на них, а Михаил Куркутский, чувствуя неловкость за вторжение целой толпы незваных тангитанов, говорил нарочито весело и громко:
- Вот гости, значит, захотели познакомиться да поглядеть, как живет чукотский человек. Николь не были в яранге и любопытствуют… Так что ты, Тымнэро, не обижайся…
- Я не обижаюсь, - спокойно ответил Тымнэро. - Пусть глядят. Только вот нечем мне похвастаться перед ними.
- Да не на похвальбу они пришли к тебе, - успокоил Куркутский. - А познакомиться… Может, дружбу с тобой хотят затеять…
- Ну, что ты глупости говоришь, Михаил? - вполголоса с укоризной заметила Милюнэ. - Где это видано, чтобы тангитан дружил с лыгъоравэтльаном?
- А Кассира, а вон Аренс - разве они не друзья местному человеку?
- Тебе и твоему брату, может быть, и друзья, - сказала Милюнэ.
- Зря ты такое говоришь. - Михаил Куркутский скосил глаза. - Глянь, как на тебя молодой-то смотрит…
- Я уже заметила, - краем глаза улыбнулась Милюнэ. - Будто женщины никогда не видал. Как еще на берегу увидел меня, так с тех пор и глядит.
- А может быть, у него к тебе любовь?
- Знаю, какова у тангитана любовь к чукчанке, - усмехнулась Милюнэ.
- Ну уж, ты скажешь…
- Об чем разговор? Обо мне? - с любопытством спросил Булатов, догадавшись, что Куркутский и Милюнэ толкуют о чем-то, связанном с ним.
- Да нет, - соврал Куркутский. - Толкуем о рыбе.
- Хороша здесь рыба! - сказал Булатов, краснея.
- Хорошая, - согласилась девушка и опустила глаза.
Вроде бы глаза как глаза, чуть коричневатые, как высохшая трава, но вдруг в этой траве мелькнет огонек, словно незагашенный костерок…
- Я никогда такой не видел, - с увлечением заговорил Булатов, обрадовавшись возможности поговорить с девушкой. - Мне она очень понравилась. Я уже пробовал икру и свежесоленые эти самые… брюшки.
- У нас их называют пупки, - поправил Куркутский.
- Очень мне понравились, - повторил Булатов.
Аренс Волтер рассказывал о житье в яранге, о назначении полога, кладовок по бокам.
- А у кочевых чукчей такие же жилища? - спросил Сергей Безруков.
- Разницы почти никакой, - вступил в разговор Михаил Куркутский. - Только ихняя яранга полегче, поменьше, чтобы возить на нарте и быстро собирать.
В ярангу вошел старший Куркутский.
- Вы тут не слышите - оннак карапь идет с Алюмки… Похоже, японский пароход.
Все обитатели яранги высыпали наружу.
Пароход был уже на внутреннем рейде Анадырского лимана.
- Ну вот, может, это твой корабль пришел, - сказал Безруков Булатову.
- Почему - мой?
- А вдруг он дальше на север плывет? Скорее всего, это так, - ответил Безруков.
Японский пароход разгружался.
Почти весь груз предназначался для Сооне, но кое-что судно доставило и для других торговцев. Похоже, что во Владивостоке налаживалась жизнь, возобновлялись старые связи. Пришли грузы и для Тренева, и он нанял Тымнэро переносить тюки и ящики в свой небольшой, но хорошо утепленный склад. Этот же пароход взял и пушнину, собранную за несколько лет и скопившуюся на складах ново-мариинских торговцев.
Сооне ходил по Ново-Мариинску именинником: мало того что центр Чукотского уезда снабдил японский пароход, но он еще и привез жену начальника уезда.
Простая на вид, полноватая женщина сошла на берег с кунгаса, и Громов, шагнув навстречу, широко обнял ее, крепко прижал к себе и впился поцелуем в губы. У нее было обиженное, серое, словно вылепленное из глины лицо, и Милюнэ удивлялась, что нашел в ней хорошего этот здоровенный тангитан, от которого даже на большом расстоянии пахло дурной веселящей водой.
Тренев сказал дома:
- Этот мужлан недолго продержится здесь. И вообще - я не верю в Колчака…
Это было неожиданно, потому что некоторое время назад Иван Архипович говорил другое.
- Колчак и все эти Громовы - лишь средство вернуть России царя, - сказал в заключение Тренев.
Он больше не ходил в уездное правление и весьма решительно отклонил приглашение Громова явиться на пирушку, устраиваемую по поводу приезда жены. Он лег в постель, и Агриппина Зиновьевна положила ему на лоб смоченное уксусом полотенце. Этот запах для Милюнэ всегда связывался с пельменями, да и весь укутанный белыми простынями, с белым полотенцем на голове Иван Архипович походил на большую пельменину.
На рейде стоял пароход, собираясь отправляться в обратный путь к теплым морям.
А на вершинах Золотого хребта уже выпал снег.
В траве созрела красная морошка, и Милюнэ ссыпала горсть за горстью в кожаный туесок. Иногда на склонах кочек, обращенных в южную сторону, попадалась голубика, а шикши было столько, что быстро чернели руки и подошвы торбасов покрывались ягодным соком.
Так она дошла до озерка и остановилась в изумлении: голый тангитан стоял по пояс в воде. Сначала она подумала, что кто-то из покойников вышел искупаться, - о таком говорили местные чукчи, которые слышали по ночам в ненастную погоду вой и скрежет на кладбище. Вглядевшись, она узнала. Это был тот самый молоденький тангитан - Булатов. Он плескался в воде, приседал и фыркал, как морж. Разинув рот от изумления, Милюнэ так и застыла. Но еще больше поразилась она, когда Булатов дошел до самой глубины и поплыл! Милюнэ знала, что есть тангитаны, которые плавают не хуже моржей, но еще никогда не видела! Это оказалось чистейшей правдой - Булатов рассекал воду склоненной набок головой, взметывая руки, словно ласты!
Милюнэ и не заметила, как она подошла к самой воде и остановилась, поставив у ног ведро.
Тангитан доплыл до другого берега, повернул обратно и заметил Милюнэ.
Он, видимо, не ожидал увидеть здесь человека и встал на дно.
Она успокоилась и с любопытством ожидала, что будет дальше. Парень стоял в воде. Похоже было, что он замерз, но вылезать из студеной воды не торопился.
- Уходи отсюда! - услышала Милюнэ.
В голосе было больше просьбы, чем приказания.
И тут Милюнэ поняла, что тангитан стесняется.
Это было ново и неожиданно. Те голые, которых Милюнэ видела в хозяйской бане, нисколько ее не стеснялись.
Милюнэ в изумлении повернулась и ушла.
Она шла, вспоминая смущенное лицо голого тангитана, стоящего по пояс в холодной воде тундрового озера.
Вдруг она вспомнила об оставленном на берегу озера ведре и повернула обратно.
Булатов шел навстречу, осторожно неся в руке полное ведро.
Милюнэ подошла и протянула руку, сказав:
- Спасибо.
- Ничего, я понесу, - сказал Булатов.
Милюнэ в удивлении подняла глаза: как, он хочет нести полное ведро воды, которое должна принести она, служанка Милюнэ?
Милюнэ спросила:
- А что ты делал в озере?
- Купался.
- Зачем?
- Грязь с себя смывал, - ответил Булатов. - Скоро уезжать, а бани в Ново-Мариинске нет.
- Сказал бы мне, я бы помыла тебя.
- Как это? - опять не понял Булатов.
- Я к этому делу привычная, - призналась Милюнэ. - Уж чего-чего, а тангитанов мыть научилась.
- Где же ты мыла этих самых… и кто они такие?
- Такие, как ты, - ответила Милюнэ. - Своего хозяина мыла, Ивана Архипыча, его жену, торговца Грушецкого.
- Да? - как-то неопределенно протянул Булатов, и Милюнэ поняла, что ему неприятно об этом слышать.
- Давай теперь мне ведро, - попросила Милюнэ.
- Ничего, мне не тяжело.
- Все равно давай.
Булатов снова поставил ведро на землю.
Милюнэ тоже смотрела в эти желтоватые, словно отразившие тундру глаза, и они притягивали ее все ближе и ближе. Она почувствовала на плечах его сильные, тяжелые, будто железные руки, и какая-то посторонняя сила толкнула ее в объятия. Она ощутила его губы на своих губах, сухие, горячие. Что же это такое?
Милюнэ открыла глаза и посмотрела в широко раскрытые желтоватые глаза Булатова, на бледно-голубое небо. Вот оно, это женское счастье, - сладость через острую боль и большое-большое сердце, полное горячей, вскипающей крови.
Булатов лежал на траве лицом вверх и с закрытыми глазами прошептал:
- Как же так это случилось?
- Случилось, - эхом отозвалась Милюнэ. - Хорошо случилось… Теперь можешь уезжать.
Булатов в испуге сел.
- Как уезжать?
- Теперь у меня будет воспоминание, - прошептала Милюнэ. - А то ведь у меня ничего не было… Ничего…
- Какое воспоминание? - не понимал Булатов. - Что ты говоришь?
- Тангитаны никогда не бывают вместе с чукчанками…
Милюнэ казалось, что весь Ново-Мариинск смотрит, как она идет рядом с тангитаном, несущим ведро с озерной чистой водой.
Булатов вошел в домик и с порога сказал:
- Я остаюсь.
Глава вторая
Народные управления колчаковцами были упразднены. На их место назначили управляющих уездами и старост, то есть была полностью восстановлена система управления Чукоткой, существовавшая в период царского самодержавия.
"Борьба за власть Советов на Чукотке (1919–1923)". Сборник документов и материалов. Магадан, 1967
Агриппина Зиновьевна не могла нарадоваться на свою служанку: она приносила чистую пресную воду не только для чая, но и для стирки белого белья.
Александр Булатов обычно ожидал Милюнэ за кладбищем, читая скорбную летопись истории крайнего Северо-Востока. Буквы были вырезаны глубоко в дереве, и снежные пурги и летние дожди только округлили и отполировали их очертания.
Каждый раз, глядя в глаза Милюнэ, в ее лицо, Булатов чувствовал, как у него закипают слезы.
Милюнэ все же удалось уговорить Булатова отдавать ей ведра, когда они приближались к домам Ново-Мариинска. Булатов смастерил для Милюнэ коромысло, и она несла ведра, покачиваясь стройным телом, медленно, стараясь не расплескать ни одной капельки драгоценной прозрачной воды.
Перемену в настроении Милюнэ первой заметила проницательная Агриппина Зиновьевна. Служанка уходила надолго, а возвращаясь, не скрывала своей радости.
Милюнэ напевала песни, услышанные в этом доме:
Дышала ночь восторгом сладострастья…
Агриппина Зиновьевна прислушалась, обменялась взглядом с мужем и вышла на кухню.
- Машенька, а ты понимаешь, что ты поешь? - осторожно спросила она служанку.
- Понимаю, конечно, - уверенно ответила Милюнэ. - Дышала ночь…
Но тут, подумав, обнаружила, что другие слова ей непонятны. Что это значит - восторгом сладострастья? А почему ночь дышит? Разве она человек или зверь, чтобы дышать?
- Наверное, все-таки не понимаю, - смущенно призналась Милюнэ под пристальным, испытующим взглядом Агриппины Зиновьевны.
- Не понимаешь, а поешь! - осуждающе произнесла хозяйка. - И что это с тобой такое творится в последние дни?..
Булатов слушал. Он полулежал, опершись плечом о тундровую кочку, и даже сквозь подбитое ватой пальто чувствовал студеное дыхание вечной мерзлоты. По утрам мороз уже прихватывал лужи, и трава стала ломкой, хрупкой.
Голос у Милюнэ был удивительной чистоты, как первый ледок, и песня эта, слышанная где-то в далекой дали, вдруг взволновала парня, напомнила дымные залы сингапурских портовых харчевен, бледные ночи на берегу Финского залива, строгие прямые улицы Петрограда и долгую свою дорогу к дому, которая неожиданно затерялась в немыслимой дали.
- Я тебя очень люблю, Машенька. - В порыве нарастающей нежности Булатов обнял ее, прижал к себе, оборвав песню.
- Я тебя тоже очень люблю, - ответила Милюнэ. - Я никогда не думала, что так будет, только мечтала, слышала нутром… Думала, что все пройдет, как болезнь, и я останусь одна или выйду замуж за какого-нибудь старого оленевода. И вдруг такое… А спой мне! - вдруг горячо попросила Милюнэ. - Спой мне твою любимую песню!
Булатов посмотрел в глаза Милюнэ и снова ощутил ту щемящую нежность, от которой хотелось заплакать тихими слезами.
- Ну хорошо, вот слушай… - Он прокашлялся и начал:
Красна девица сидела под окном,
Утирала слезы белым рукавом.
Пришла весточка нерадостная к ней,
Что сердечный друг не верен больше ей.
Что задумал он иную замуж взять.
Как тут девице не плакать, не вздыхать?
Стали девицы подружку утешать:
"Полно сердцем о неверном тосковать.
Ты в селе у нас всех лучше красотой,
Наши молодцы любуются тобой.
Всякий девице желает угодить,
Ты властна из них любого полюбить".
"Пусть их много, - красна девица в ответ, -
Сердце милого другого не найдет!"
Милюнэ слушала, подперев голову рукой, чуточку раскачиваясь в такт. А когда Булатов умолк, она долго смотрела на него завороженным, затуманенным взглядом и прошептала:
- Как это хорошо: сердце милого другого не найдет! Какие это правдивые слова!
Иногда, лежа в объятиях Булатова, Милюнэ надолго замолкала и смотрела на тающие в небе облака. Интересно, что там, за облаками? Вправду ли тот мир, куда уходят навсегда и откуда уже никогда не возвращаются? Бывают ли там такие встречи, какая случилась с ней? А вдруг это земное счастье когда-нибудь может кончиться? Милюнэ боялась так думать, но эта мысль упорно приходила к ней, гасила огонь, окатывала холодом будущего расставания.
- Неужели такое когда-нибудь кончится? - спросила Милюнэ с замиранием сердца.
- Никогда! - не задумываясь ответил Булатов. - Бог такого не допустит.
- А ты веришь в тангитанского бога? - с интересом спросила Милюнэ. - Наверное, он добрый… Ведь сам страдал. Я видела в церкви - он приколочен к кресту.
- Понимаешь, Машенька, - сказал Булатов, - это счастье и в наших руках. Так что не думай, что это кончится…
- Ну как не думать, когда так хорошо! Почему так? Когда уж очень хорошо, обязательно думаешь о плохом.
- Ну, Машенька! - Булатов привлек ее к себе, заметив на ее глазах слезы. - Все будет хорошо… Так мне сказал Сергей Безруков…
- Разве он мудрец, который все знает наперед? - с любопытством спросила Милюнэ. - Он же кладовщик, а его друг - этот Дмитрий - милиционером стал и большой нож на пояс нацепил.
- Это не нож, а сабля называется, - засмеялся Булатов. - Ты слыхала когда-нибудь о Ленине?
- Русский разбойник, - ответила Милюнэ. - Зачем ты о нем спрашиваешь? Лучше спой мне еще раз песню о сердце милом.
- Кто же тебе такое сказал про Ленина? - с изумлением спросил Булатов.
- В нашем доме хозяева только так и говорят о нем, - ответила Милюнэ. - А что, не такой он?
- Да ты знаешь! - Булатов долго искал слова, а потом сказал: - Ленин дал таким, как я, землю!
Однако это не произвело впечатления на Милюнэ.
- А зачем эта земля? - пожала она плечами. - Вон, сколько хочешь бери. В мешок клади или валяйся на ней, как мы с тобой.
- Да не эта земля! А та, на которой хлеб растет! Понимаешь - хлеб!
Милюнэ с изумлением смотрела на Булатова.
- Откуда же Ленин взял столько хорошей земли?
- Вся земля России, на которой растет хлеб, принадлежала помещикам, богатым людям, - принялся объяснять Булатов.
- Как Армагиргину? - догадалась Милюнэ.
- Вроде бы, - кивнул Булатов. - Эти помещики заставляли работать крестьян, таких, как я. Все, что вырастало, они отбирали себе, а нам оставляли самую малость. А мы бедствовали и голодали…
- А что, без Ленина не могли догадаться, что эту самую землю надо попросту отобрать у помещиков? - с наивным простодушием спросила Милюнэ.