Он разложил перед гостями несколько отполированных дощечек, на поверхности которых чем-то острым были нацарапаны различные значки.
- А можешь нам прочитать, что здесь написано? - попросил Михаил Куркутский.
- Можно. - Теневиль взял доску. - "Приезжал Черепак… С нарты не мог слезть. Думали, замерзший, а оказался пьяный. Торговал у меня красную лисицу".
Теневиль "читал" легко, быстро, едва только взглянув на значки.
- Здорово! - пробормотал Берзин. - Надо же такое! Послушай, товарищ Теневиль, тумгытум, - произнес он наконец чукотское слово, сам удивившись этому. - Скоро откроем школы, много школ по всей Чукотке! Может, твою грамоту распространим на весь народ, а?
- Не знаю, - нерешительно ответил Теневиль. - Может, тангитанская лучше будет?
- Надо будет с учеными посоветоваться, - сказал Берзин. - Я чую - у тебя то, что надо здешним людям!
Берзин впервые ночевал в чукотском пологе, теплом, хорошо выбитом Рауленой на чистом снегу тундры.
Спали крепко и сладко. Можно было высунуть голову в чоттагин, что и сделал Берзин, последовав примеру Теневиля. Все тело было в мягком тепле - постелью служила оленья шкура, а одеялом несколько сшитых вместе пыжиковых шкурок, - а голова на холоде, на свежем воздухе.
На следующее утро после утренней трапезы Берзин поехал в оленье стадо на гоночной нарте Теневиля. Нарта казалась игрушечной, ребенок мог поднять ее одной рукой. Но она выдержала тяжесть двух людей, лишь как-то жалобно скрипнув ремнями. На другой поехал с пастухом Номо Михаил Куркутский.
Остановили упряжки поодаль и подошли к пасущимся оленям. Берзин, проваливаясь в мягком снегу, следовал за Теневилем. Стадо было огромное. Оно занимало всю лощину и поднималось за склон соседних холмов. Слышалось приглушенное хорканье, от стада шел какой-то незнакомый густой запах. Весь снег был истоптан оленьими копытами, разрыхлен до самой земли. Лежали сухие травинки, веточки и олений помет.
- Что же они тут едят? - растерянно спросил Берзин, нагнувшись и разглядывая почти что пустую землю.
- Мох, - ответил Теневиль. - Тут хорошее пастбище.
Берзин вырвал из своего дневника листок бумаги и выписал удостоверение Теневилю:
"Дано сие удостоверение от имени Совета рабочих депутатов Анадырского края товарищу Теневилю, не имеющему ни имени, ни отчества, в том, что он избран на законном основании, согласно Революции пролетариата России, Председателем Кочевого Совета стойбища Теневиль. Комиссар охраны Ревкома Август Берзин".
Попрощавшись с обитателями стойбища, цепочка нарт двинулась дальше, вверх по великой чукотской реке.
К концу дня достигли стойбища Кымыта. Три ветхие яранги стояли на возвышении почти у самого берега реки. Два пастуха вышли и безмолвно уставились на приезжих. Они выглядели крайне изнуренными: вяло отвечали на вопросы и не проявили никакого интереса к путникам.
Оживились лишь во время чаепития.
Старший, невероятно грязный, в рваной кухлянке, рассказал:
- С осени нас преследует беда. Сначала болели олени, а потом волки нагрянули.
Берзин в сопровождении Михаила Куркутского обошел все яранги. Люди нуждались в немедленной помощи.
Вернувшись в первую ярангу, Берзин спросил Ваню Куркутского:
- Сколько нам осталось ехать до Белой?
- Часов десять, мольч, не более… Погода доспелась, хорошая.
- Вот что: оставим здесь всю юколу и копальхен, который взяли. И пельменей второй мешок. Чаю, сахару…
- Так таких стойбищ на чукотской землице вона сколько! - протянул Куркутский. - Ежели кажное кормить да одаривать - нициво не хватит.
- Надо помочь, - решительно сказал Берзин. - Отдать все, что можем. Это мой приказ! А к ночи выедем дальше. Луна полная - все видать.
- А митинг? - спросил Михаил. - Советскую власть выбирать не будем?
- Да ты погляди на них! - осуждающе сказал Берзин. - Им не до митинга! Их накормить надо! Понимаешь - накормить!
10 января рано утром упряжки пришли в Усть-Белую.
Нарты направили к домику вахтера продовольственного склада, знакомого Галицкого.
Щуплый молодой человек вышел на стук и удивился, увидев столько народу. Галицкий в двух словах объяснил, в чем дело. Вахтер молча провел людей в жарко натопленную комнату, где убирала кровать молодая чукчанка. Она довольно хорошо говорила по-русски.
А перед глазами Берзина все еще стояла удручающая картина стойбища Кымыта.
- Дела откладывать не будем! - сказал он после завтрака. - Идем к Малкову. К вечеру надо послать минимум две упряжки с продовольствием в стойбище к голодающим. Вы что же, не знаете, что там люди голодают? - обратился Берзин к вахтеру.
- Да они все время голодают, - равнодушно ответил вахтер. Его должность была чем-то средним между приказчиком и сторожем. - Привыкли…
- Привыкли? - громко спросил Берзин, и женщина, вздрогнув, обернулась на разгневанного тангитана. - А вот теперь они так жить не будут! Идем к Малкову!
Малков жил в доме, срубленном из анадырской лиственницы.
Малков уже знал о приезде ревкомовцев.
- Здравствуйте, дорогие товарищи! - встретил он, кланяясь.
- Гражданин Малков! - строго сказал Берзин и добавил: - Именем Революционного комитета Анадырского края приступаем к обыску! Давайте, товарищ Галицкий.
Крайне растерянный Малков так и застыл возле двери.
- Товарищи! Да что же это такое?
- Вы знаете стойбище Кымыта? - гневно спросил его Берзин.
Малков молча кивнул.
- Почему вы не помогли им? Почему не дали кредит?
- Так ведь нечем потом им оплатить-то этот кредит! - дрожащим голосом ответил Малков. - Уж очень бедные они.
Весть о приезде представителей ревкома уже обошла все селение. И когда Берзин с Галицким и арестованным Малковым вышли из его дома, то оказались в густой толпе жителей Усть-Белой. Они что-то кричали по-своему, и Берзин чувствовал, что одобряют его действия.
- Товарищи! - крикнул он. - После конфискации имущества вашего эксплуататора и контрреволюционера Малкова мы соберем сход.
Большие богатства лежали на складе у Малкова. Оглядев штабеля мешков с мукой и сахаром, ящики с табаком и плиточным чаем, свертки тканей, Берзин сказал Галицкому:
- Ежели нам все это считать - застрянем надолго. Сделаем так - заберем ключи, а вы тут останетесь с Малковым и доведете дело до конца.
Недалеко от продовольственного склада располагался другой - керосиновый. Малкова пока посадили туда, снабдив теплой одеждой и оленьими шкурами.
Сход собрался в малковском доме. Не все желающие поместились, но другого подходящего помещения не было.
Берзин рассказал о революционном перевороте в Анадыре.
Жители села с большим удивлением и напряжением слушали посланца новой власти.
- Вы должны крепко подумать и поставить во главе селения людей, которые могут защитить ваши интересы, людей, которые понимают нужды бедного, трудящегося человека. Через три дня мы снова соберемся, а пока - подумайте!
На другой день описали продовольственный склад Малкова и направили нарты в стойбище Кымыта. Когда вернулись, Михаил Куркутский рассказал, как жители стойбища поначалу не могли поверить, что продукты им дают без всякой оплаты и даже не записывают в долговую книгу.
- Шибко теперча рады оленные люди! - рассказывал Ваня Куркутский. - Доспели!
Через три дня на сходе жители Усть-Белой избрали Совет. 15 января, ранним морозным утром, Август Берзин и Михаил Куркутский выехали в Марково, оставив Галицкого и Мальсагова довести до конца национализацию рыбалок, сетей, неводов и других орудий производства.
Берзин не верил своим глазам. После утомительной однообразной плоской белизны, нарушаемой лишь на горизонте далекими горными хребтами, увидеть настоящую березовую рощу и зеленый соснячок, присыпанный снегом!
Селение Марково располагалось в широкой долине, защищенной со всех сторон довольно высокими горами. Леса уходили вдаль, и казалось, им нет конца.
- Послушай, Миша, а не сбились мы с пути? - пошутил Берзин, оборотившись к товарищу. - А вдруг неведомые силы чукотских шаманов перенесли нас в Россию?
- Это и есть Россия, - с улыбкой ответил Михаил Куркутский. - Те, что называют себя чуванцами, - это потомки первых русских землепроходцев, поселившихся здесь лет двести, а то и больше назад.
Избы были добротные, хорошо срубленные, просторные.
С берега реки, где в сугробах хоронились многочисленные лодки, упряжки поднялись в село, просторной широкой улицей проехали до дома, возле которого стоял крепко сбитый молодой человек в кухлянке с широким воротом, за которым виднелась сильно выцветшая тельняшка.
Берзин первым сошел с нарты и подошел к нему:
- Комиссар охраны Чукотского революционного комитета партии большевиков Август Берзин. А это секретарь - Михаил Куркутский.
- Шутите, братцы, - прищурился человек. - В Ново-Мариинске сидит Громов.
- Сидит - это верно, - улыбнулся Берзин. - Но в тюрьме.
- Вы что, правду говорите? - Человек пристально всматривался в лица приезжих.
- Вот мой мандат!
- Мандриков! Владивостокский? Который в учредилку ездил, а потом большевиком стал? Я ведь тоже большевик, ребята! Вы не поверите, но большевик! Как я ждал вас! Чекмарев моя фамилия, Василий, на Балтике служил…
Он дернул за железное кольцо люк возле печки, запалил свечу и нырнул в подпол. Появившись довольно быстро, открыл крышку железной коробочки из-под американского трубочного табака "Принц Альберт" и вытянул оттуда двумя пальцами бумагу.
- Вот мой мандат.
Берзин взял листок и прочитал не без волнения:
"Мандат выдан товарищу Чекмареву Василию Михайловичу в том, что он действительно является чрезвычайным комиссаром по продовольствию в Тургайской области. Всем Советам, ревкомам и исполкомам предлагается оказывать всяческое содействие в выполнении возложенных на него обязанностей по доставке хлеба фронту и Петрограду.
Что подписью и приложением печати удостоверяется.
Председатель Совета Народных Комиссаров
В. Ульянов-Ленин.
Управляющий делами
В. Бонч-Бруевич".
- Но как вы здесь оказались? - удивленно спросил Берзин. - И почему мы ничего не знали о вас?
- Это длинная история, - усмехнулся Чекмарев. - Матрена Ивановна, поставь самовар и вообще ставь все на стол! Сегодня у нас большой праздник!.. В Тургай я, братишки, поехал сразу после победы Октября. Добрались до Южного Урала не скоро: на железных дорогах черт знает что творилось, а дальше, в оренбургских степях, хозяйничал атаман Дутов. Повернули в Кустанай, а там такая неразбериха! Сразу три власти существовало! Совет рабочих и солдатских депутатов, городская дума и пехотный полк! Пошли к солдатам, получили от них поддержку. К концу года отправили два эшелона хлеба. А тут меньшевики да недобитые царские офицеры путаются под ногами. Агитацию ведут против Советов. Решили - надо брать власть в свои руки. И вот в ночь на двадцать шестое декабря семнадцатого года наш отряд и распропагандированные солдаты пехотного полка захватили телефонную станцию, телеграф и другие учреждения. Избрали ревком - меня председателем, а моего друга матроса Иосифа Родзевича - комиссаром связи. Ох, трудно нам пришлось, братишки! Недобитки слухи распространяют, будто мы хлеб в Германию отправляем! Население коситься стало. Да вот еще - по приказу Ленина наш отряд должен был возвратиться в Петроград. Отправили третий эшелон, а тут зашевелилось контрреволюционное подполье. Перестрелку устроили, ранили меня. Но рабочий класс поднялся. Создали новый Совет… А мы - в Петроград. Сижу в казарме, лечусь, а тут посыльный из Смольного. К Ленину вызывают… Пошел. Расспросил Ильич о делах в Кустанае, расспросил, откуда я родом, я ведь пензенский… Говорю Ильичу: рана затянется - готов выполнять любое задание революции… Весной восемнадцатого года мы вместе с дружком моим Иосифом Родзевичем были направлены на Дальний Восток. Связались с тамошними большевиками и получили задание выехать сюда. Родзевич на Сахалине застрял, а меня занесло аж сюда… Вот так, братишки, - закончил Чекмарев свой рассказ. - Сколотил я тут приличную группу, можно было хоть завтра брать власть в свои руки, но решили дождаться вестей с Ново-Мариинского поста… А вы, значит, опередили меня. Молодцы, братишки!
Вечером на общем собрании жителей села Марково Берзин сделал доклад о текущем моменте, рассказал о делах Анадырского ревкома.
По совету Василия Чекмарева жители Маркова приняли резолюцию. В ней говорилось:
"Заслушав доклад товарища комиссара охраны Берзина о перевороте в Сибири, все с великой радостью встретили свержение всем ненавистного кровопийцы Колчака. За его безжалостные расстрелы и вообще за уничтожение трудовой массы как Колчаку, купцам, так и его прислужникам шлем позор и презрение, а передовым бойцам за святую свободу и товарищам, находящимся у нас, на холодном Севере, как-то товарищу Мандрикову, Берзину, М. Куркутскому и другим их сотрудникам, освободившим нас от уз Колчака и его приспешников, шлем свой привет и от всего сердца желаем им успеха в их трудовой работе. В свою очередь мы, изнуренные холодом и голодом, протягиваем вам свою мозолистую руку и все марковцы от мала до велика заявляем во всеуслышание всему народу, что мы стоим за власть Советов, за власть своих рабочих и всеми силами будем поддерживать ту власть, которая нам показала путь к спасению, хотя бы от нас потребовалось для всеобщего освобождения отдать наши жизни.
Да здравствует власть Советов на земном шаре!
Да здравствует Анадырский революционный комитет!
Да здравствуют передовые работники!"
Глава четвертая
28 января 1920 года Анадырский уездный Ревком объявил о подготовке к выборам в уездный Совет, которые намечалось провести по возвращении ревкомовцев из Маркова.
Однако позиции свои Ревком закрепить не сумел. Не было создано революционного отряда для защиты завоеваний социалистической революции…
"Очерк истории Чукотки с древнейших времен до наших дней"
- Павловна, мы пойдем! - сказал Громов, прислушиваясь к вою ветра.
- Кешенька, ну куда ты в такую погоду? А если увидят?
Евдокию Павловну еще беспокоило и то, что все трое - и муж, и Струков, и Бессекерский - порядочно выпили.
Ветром подхватило всех троих и понесло в сторону лимана. Упали на снег, зацепились за сугробы.
Ногами разгребли снег, и Струков кулаком забарабанил в дверь.
Через некоторое время испуганный голос Тренева спросил из-за запертой двери:
- Кто там?
- Отворяй, свои! - стараясь перекричать ветер, ответил Бессекерский.
- Кто свои? - переспросил Тренев.
- Бессекерский! - рявкнул торговец.
Загремела в темноте щеколда, и все вошли в кухню, освещенную керосиновой лампой.
- Здравствуйте, Зиновьевна! - чинно поздоровался Громов.
- Проходите, господа, в комнату, - стараясь не выдать охватившего его ужаса, произнес Тренев. - Груша, принеси что есть у нас. Дорогие гости, наверное, согреться хотят.
- Это уж точно, - крякнул Громов, усаживаясь за недостатком стульев прямо на кровать.
Гости расположились, словно у себя дома, говорили громко, смеялись.
- Ну, как служится у большевиков, Иван Архипыч?
- Да вы что, господин Громов! - Тренев выразил на своем лице крайнее оскорбление. - Какая служба!
- А в следственной комиссии? - напомнил Струков.
- Господа, - с дрожью в голосе заявил Тренев. - Я согласился войти в следственную комиссию только ради вас, ради вас!
Тут подала голос молчавшая до этого Агриппина Зиновьевна:
- Вместо того чтобы сказать спасибо… Нехорошо, господа, неблагородно. Знали бы вы, сколько претерпел Иван Архипыч, чтобы вызволить вас сначала из тюрьмы, а потом с угольных копей. Он ведь рисковал не только имуществом, но и своей жизнью!
- Однако его не приговорили к расстрелу! - напомнил Струков.
- Ну и что? - с вызовом ответила Агриппина Зиновьевна. - Еще успеют, если дознаются, как он помогал вам выбираться из неволи.
- Господа, пререкаться не след нам сегодня, - миролюбиво сказал Громов. - Мы пришли к тебе, Иван Архипыч, как к человеку ясного ума и благородства. Твое бескорыстие нам тоже хорошо известно…
Тренев поднял голову и встретился с глазами Громова: не верит, что деньги утоплены в проруби, точно не верит.
- Ты вот лучше нам расскажи, как дальше думают жить большевики?
Тренев налил всем по рюмке. Все выпили, но свою он только пригубил, откашлялся и заговорил:
- Видите, какое дело, господа… В Петропавловске тоже установилась советская власть.
- Что ты говоришь! - Громов был сражен.
- Кстати. - Тренев вымученно улыбался. - В первые дни вашего ареста, когда я упорно занимался облегчением вашей участи, ко мне приходила ваша супруга, Иннокентий Михайлович. Она принесла валюту и золото с просьбой запрятать все… Но, господа, я сам ждал ареста, обыска, всего что угодно. Честно говоря, я было наотрез отказался взять сверток, но Евдокия Павловна настаивала… Она сама и подала мысль утопить сверток в проруби возле моей бани…
- Утопил? - с явным недоверием в голосе спросил Струков.
- Да ты что! - прикрикнул на него Громов. - Подозреваешь этого честнейшего человека? Да если бы не он, ты, господин Струков, сейчас гнил бы на шахте или глодал сухую юколу!
Струков втянул голову в плечи. Черт знает что такое! Никогда не угадаешь, куда поведет этого сумасброда…
- Иван Архипыч, не слушайте этого дурака, - обратился Громов к испуганному Треневу. - Болтает пустое. Это у него бывает, находит на него… Не в деньгах счастье, как говорится. Вот вы лучше скажите, Иван Архипыч, как вы думаете, долго продержатся большевики?
- Ну как вам сказать, - пожал плечами Тренев. - Это все зависит…
- Верно, Иван Архипыч, это зависит! - поднял палец Громов. - Да вы не думайте о деньгах! Нет их и нет! Лежат на дне реки Казачки! А может, их уже унесло далеко течением… Ведь верно, Иван Архипыч?
- Течение, оно, конечно, так-так-так.
Тренев был в полном замешательстве. Поверил Громов или играет с ним? Смирился с потерей денег? Нет, такой человек так просто не выпустит из своих рук деньги. Черт дернул взять этот сверток! Леший попутал. А теперь вот изволь выкручиваться.
- Нынче у нас другая забота, - приглушенно заговорил Громов, глядя прямо в глаза Треневу. - Вернуть себе власть.
Тренев внутренне вздрогнул.
- Другого выхода у нас нет, - продолжал Громов. - Весной будет пароход или не будет - нас все равно расстреляют.
Громов смотрел в бегающие глаза Тренева и все больше и больше убеждался, что его деньги лежат в укромном местечке в этом доме.
- Нужно запасаться оружием и действовать, пока не вернулся этот латыш со своими друзьями, - продолжал Громов.
- Оружие есть, - громким шепотом сообщил Бессекерский. - Мне удалось припрятать семь винчестеров. Наберем еще столько у друзей.
- Иван Архипыч. - Громов смотрел на Тренева почти с умилением. - Уж извини нас, но будем собираться у тебя… Местоположение твоего дома удобное, в окошко в хорошую погоду виден ревком.
Гости уходили поздней ночью, в пургу.
Тренев запер за ними дверь и в изнеможении повалился на измятую Громовым постель.