- В одиночку опросить бедняков, которые знают, кто где спрятал хлеб!
А на собрании ячейки я приглядывался, из кого она состоит. Шепотом спрашивал Федю. Он вкратце рассказывал о каждом. Это нужно и для укома. В уезде свыше пятидесяти ячеек, в них не меньше тысячи человек. Трудно каждого знать даже в лицо.
До самой полуночи шло собрание коммунистов.
Утром на следующий день мы с Федей осматривали амбары для ссыпки.
Вечером после ужина он внезапно предложил:
- Пойдем, навестишь Лену. Она, знать, дома.
Глава 11
С трепетом и замиранием сердца подхожу я к избе Лены. Федя что-то говорит мне, я стараюсь понять и переспрашиваю, но отвечаю невпопад. Федя искоса посматривает на меня. Он догадывается о моем состоянии, предлагает:
- Если так… немножко пройдемся.
- Пожалуй, давай.
И мы тихо шагаем по улице. Поравнявшись с избой Лены, я взглянул на нее. Как все знакомо! И крыльцо, на котором я стоял зимой, страшно волнуясь, и дверь, ведущая с крыльца в сени, и четыре окна с синими наличниками, соломенная, видавшая дожди и жару крыша. И, наконец, покосившаяся труба с молочным горшком, воткнутым наверху.
Посмотрел на мазанку, в которой прошлым летом мать Лены Арина показывала мне пестрое недошитое одеяло. Его Лена готовила для своего замужества.
Дверь мазанки открыта. Может быть, сейчас кто-нибудь там и есть. Вот-вот выйдет Лена или мать.
"Нет, нет! Поскорее мимо! Не хочу, чтобы меня видели". И я прибавил шагу.
- Ты что… боишься кого-то? - спросил меня Федя.
- Видишь ли, пожалуй, да… боюсь.
- Это… спросить… кого же?
- Ведь я год ее не видел.
- Что же?
- Потом с мужем Федоры такая штука получилась…
- А тебе на Егора… плевать.
- И… отказная мне была.
- Тут, я понимаю… тебе обида… Доведись и мне…
Навстречу едут подводы, не спеша идут люди. Проходя мимо, они здороваются с Федей, он им отвечает. А я стараюсь не смотреть на них. Особенно на женщин. Им обязательно надо разглядеть и узнать, что за незнакомый человек идет.
- Федя, - вдруг спрашиваю его, - ты женат?
- Пока нет. А ты жениться… вздумал?
Не дождавшись ответа, он заявил:
- Не к спеху.
- Я тоже так думаю.
- Надо переждать… Женишься, а вдруг на фронт.
- Ты уже воевал?
- Было. Ранен. Выздоровел. Начали удирать, я впереди.
- Но сейчас-то не удрал бы? Теперь не за Временное, а за Советскую власть.
Осмотревшись, он как бы сам себе проговорил:
- Наладим с комитетом… выгребем излишки… Уйду воевать.
Помедлив, поучительно посоветовал:
- Тебе не надо… о ней думать.
- Я и не думаю.
- Такая работа. Свяжешься… спутаешь себя. Размаху не будет… Дите появится - совсем беда.
"Вон о чем Федя". Видя, что я молчу, спросил:
- Все любишь ее?
- Как сказать… Есть немного. Только в работе забываешь. Год ее не видел. Может, она другая стала. И за год много воды утекло.
Мы свернули в прогал между избами и межой пошли вниз, к реке. С этой стороны на берегу речушки - огороды. Тут серые листья капусты. Гряды лука, свекла, морковь, а у многих огурцы, огороженные от кур старыми снопами конопли. Вода близко.
Над речушкой склонились старые ивы, касаясь ветвями воды. Мы шли по направлению к огороду Лены.
Солнце уже опускалось, лучи его почти но доходили сюда, тянулись гигантские тени изб.
От окраины села доносились удары бичей. Это гнали домой стадо.
- Вот их усадьба, - указал Федя и межой повернул к дому. - Решил повидаться с ней?
По правде говоря, я еще не решил, но повидаться очень хотелось. И робко, словно маленький, предложил:
- Если… мы только… вместе пойдем.
Федя засмеялся. Ему-то что? Она всего-навсего ему двоюродная сестра.
- Не думал, что ты… такой пугливый. На собранье вон как, а тут… боишься. Не робей, - он похлопал меня но плечу, - со мной не пропадешь. И птица невелика.
- Кто птица?
- Да все она. Ты разгляди ее получше. Правда, на лицо она… Впрочем, ничего не говорю.
"Тоже на что-то намекает", - подумал я.
Полуветхий двор. Возле плетня куча кизяков, рядом хворост и три ветловых, коротких бревна. Со двора на огород калитка.
"Сколько раз выходила из нее Лена в огород!" - мелькнуло в голове. И мне вдруг нестерпимо захотелось видеть ее, хотя бы издали.
Стадо овец приблизилось к селу. Затем стремительно, с гулом, блеяньем, мелким, дробчатым стуком ног, похожим на обрушившийся град, ворвались они в улицу. Неслись так, будто за ними гналась стая волков. Раздались женские голоса, манящие овец. Кто-то выбежал из переулка, от избы Лены, и звонко принялся кричать:
- Барь-барь! Кать-кать!
- Это Санька, - пояснил Федя. - Огонь-девка. Сейчас пойдем или когда коров пригонят?
- Когда коров, - быстро согласился я и уселся на ветловое бревно. - Закурим, Федя.
Послышался тот же звонкий голос, когда пригнали коров. Заскрипели ворота, корова, мыча, тяжело зашагала во двор. Через некоторое время Федя сказал:
- Пора! - и затоптал недокуренную цигарку.
Прогалом между избами мы вышли к дому Лены. Возле крыльца стояла женщина. Она пристально смотрела в противоположную от нас сторону. Федя окликнул ее:
- Тетка Арина!
- Ой! - Вздрогнув, она обернулась. - Никак, Федя?
- Угадала. А это гость к вам. - И Федя озоровато толкнул меня к ней. - Получай, тетка Арина.
- Кто такой?
- Совсем, старая, ослепла. Разгляди.
Наверное, она видела плохо, а у меня как будто язык отнялся. Молча подаю ей руку, она с опаской подает свою. Наконец еле выговариваю чужим голосом:
- Здравствуй, тетка Арина!
Она пристально всмотрелась в меня, затем чуть отступила и с удивлением прошептала:
- Никак, Петя?
- Я, я, тетка Арина… Зашел навестить вас… по старому знакомству. Как живете?
- Спасибо, ничего. Живем - хлеб жуем. Ты как?
- Поманенечку, тетка Арина.
- И то слава богу. Давно не был.
- Все дела и дела.
Вглядываясь в ее когда-то родное мне лицо, я по голосу стараюсь понять, изменилась ли она ко мне или все по-прежнему приветлива. Но понять это с первых слов невозможно. Только невольно вспомнилось, как она, когда их отчитала Федора и мне отказали, тихо сказала: "Ин, как хотите".
- Санька-а! - вдруг порывисто и так громко, что я вздрогнул, крикнула Арина.
- Что-о? - раздался со двора звонкий голосок.
- Иди, дура, скорей. Тебя зовут.
- Кто-о?
- Иди-и! Сама увидишь кто.
И, обращаясь ко мне голосом, в котором чувствовалась любовь к дочери, промолвила:
- Ералашная.
Тут отозвался Федя, который сидел на телеге и курил. Он вступился за Саньку:
- Чем же ералашная? Она боевая.
- Солдат, не девка, - согласилась мать. - А Ельки со снохой Анной все нет. Пора бы. Они полоть-то, чай, кончили.
- Небось к подруге забежала, - бросил догадку Федя, - а с ней на улицу.
- Не ужинавши?
Скрипнули ворота. Я оглянулся и увидел под навесом белую фигуру Саньки. Она, видимо заинтересовавшись, кто же такой пришел, издали старалась распознать. Но в сумерках лица моего ей не видно.
- Иди, иди, - заметив ее, позвала Арина.
Санька, всматриваясь, медленно зашагала к нам. Саньку, этого "солдата", я не видел столько же, сколько и Лену. Значит, ей теперь восемнадцатый пошел. Она моложе Лены на два года.
- Шагай смелей! - прикрикнул на нее Федя. - Ишь крадется, как… тигра какая.
Я повернулся к Саньке спиной. Она подошла совсем близко, уже слышны ее шаги. А вот и совсем остановилась. Я нарочно молчу. Узнает или нет? Санька зашла сбоку. Я повернулся лицом к Феде. Зашла с другой стороны от Феди, который захохотал. Я отвернулся к крыльцу. Мать тоже смеялась. Пыталась Санька зайти со стороны матери, но я нахлобучил кепку.
- Да кто такой? - засмеялась и она.
- Узнавай, узнавай! - крикнул Федя.
- А вот сразу и узнаю.
Она зашла сзади, сдернула с меня кепку и так сильно повернула к себе, что я чуть не упал. Этакая силища! Верно, что солдат-девка.
- Легче! - посоветовал Федя. - Так человека изувечить можно.
Санька, оторвав от моего лица ладони, которыми я закрылся, всмотрелась в меня.
- Петя?! - удивленно спросила она.
- Здрасте, Саня! - Я низко, до пояса, наклонился перед ней.
Она тут же крепко ударила меня по спине. Я выпрямился.
- Петя! - вновь воскликнула она и вдруг, чего я совсем не ожидал, повисла у меня на шее.
- Озорница! - укоризненно крикнула на нее мать. - Что делаешь?
- А он сам что надо мной озорует?
- Э-эх ты бессовестная! Ведь ты уже невеста.
- Без места. А что мне стыдиться. Тебя, что ль, аль Федю?
- Пети постыдись. Что он про тебя подумать может?
- Я, мамка, от радости. Ну, здравствуй, Петя!
Она быстро обхватила меня за шею и звонко поцеловала в щеку. Поцеловала и отбежала.
Мать совсем пришла в отчаяние от такой выходки "солдата-девки". Оглянувшись по сторонам, не видел ли кто из соседей, она не укорила, а скорее удивилась:
- Это что же ты теперь наделала, дурища?
- Я ведь не укусила его? Нет? - накинулась Санька на мать. - Что ж, и поцеловать вроде нельзя? Аль он чужой?
- А если ему не по карахтеру такое твое баловство, - спросила мать, - это как?
- Что ты, что ты, тетка Арина! Мне это, ей-богу, очень по характеру. Хоть бы еще разок - и то не откажусь, - вступился я за Саньку, чувствуя ее поцелуй на щеке.
А щека горела. Может быть, и все лицо горит, но в темноте не видно.
- Ты надолго к нам? - спросила Санька.
- Только тебя заехал повидать. Завтра в город.
Санька запрыгала, как девчонка, и захлопала в ладоши. Она и в самом-то деле была еще девчонка.
- Что, что? - воскликнула она, обращаясь к матери. - Что я говорила?
- А что ты говорила?
- Обязательно, беспременно заедет к нам.
Потом уже обратилась ко мне:
- Я тебя видала на собранье.
- Вот как?
- И мамке сказала, что ты придешь, придешь. А мамка говорит…
- Что тебе мамка говорит? - строго перебила Арина.
- А то, это. Не зайдешь. Будто ты обиделся на всех нас.
- За что же я на всех вас обиделся? Особенно на тебя, Саня?
- Да вроде на Ельку.
- И на Лену я не обижаюсь. Она дома?
- Она? - помедлив, переспросила Санька. - Она… с Анной в поле. - В голосе ее послышалась обида. - Она тебе что, нужна?
Но тут вмешалась Арина. Проходя мимо нас, она полушепотом посоветовала:
- Идите в сени. Народ еще увидит. А за Елькой навстречу Белянку надо послать, чтобы скорее шла.
Белянка - самая младшая из пяти сестер.
Прозвали ее Белянкой за белые как лен волосы. Я помню эту маленькую, лет десяти, девчушку, смирную, тихую, лицом похожую на Лену. Когда я приезжал к ним, она обязательно садилась за стол напротив меня и пристально рассматривала мою забинтованную руку. Она тоже знала, что я "Елькин жених Петя". Так меня все именовали.
Но сколько ни звала мать, Белянки близко не оказалось.
Мы прошли в сени. Арина зажгла лампу, висевшую над столом на длинном крючке. Скоро Арина ушла во двор доить корову, а мы остались втроем и принялись болтать о чем попало. На улице совсем стемнело. Уютно у них в плетневых сенях, промазанных глиной. Со двора слышно, как звенят струи молока, ударяясь о стенки доенки, и доносятся редкие успокаивающие слова Арины.
- Стой, матушка, стой смирно, - ласково говорит она корове.
Было удивительно, как в полутьме Арина доила корову. Правда, корова стояла возле открытой двери, и свет от лампы проникал во двор.
Разговаривая с Федей, я то и дело посматривал на Саньку. Не такой она помнилась мне год тому назад. Тогда она была сухощава, с продолговатым лицом, длинным тонким носом, как у матери, немного угловата. А теперь пополнела, щеки налились румянцем и не так уж выдавался нос. В статную девушку выросла Санька.
- Что же ты делать будешь? - спрашиваю я ее. - Ведь ты, как говорит мать, вроде невеста. Замуж небось собираешься после своей сестры. Одеяло шьешь?
- А как же. День думаю, ночь не сплю. Одеяло давно готово. Только жениха где-то собаки гоняют. Найди мне какого-нибудь замухрышку в городе.
- У вас в селе своих много, Саня.
- В селе? А я тут и жить не буду.
- Почему? - спросил я.
- Скучно, - ответила Санька, - вот почему.
Федя мрачно проговорил:
- Врет она. Скучно… У них гармонист… Ефимка… Красавец. Он тешит…
Санька так и вскинулась:
- Не в тот огород камешком запустил. Ошибся чуток.
- Говори, не в тот… Аккурат в тот… Каждый день ходит.
- А разь ко мне он?
- К кому же окромя? - И Федя подмигнул мне.
- Сам знаешь, кому беда, кому слезы.
- Вот я тебе подразнюсь! Больно скоро ты мне прозвище придумала.
- А ты не болтай зря, комбед несуразный.
Хотя я и догадывался, для чего этот разговор затеял Федя, мне все же было неловко. Санька явно злилась.
- Опять вы взялись ругаться, родня, - упрекнул я их.
- Да нет, мы шутя, - сознался Федя. И снова к Саньке: - Если Ефимка не к тебе ходит, Кузька - обязательно.
- Что Кузька? - вспыхнула Санька. - Ну что Кузька-карапузька?
- Бегает за тобой… Пятки обивает…
- А я его лупцую.
- Это правда, это да. Бьет она его при всех, - обратился Федя ко мне. - Парню гибель… Парню крах… Спасу нет… Влюблен по уши, да.
- Мало ли что ему втемяшится… И годов нет. Я старше.
- Тогда тебе, сестренка, бог прямой путь указал… на Ваньку. Сапожник - раз… Хромой - два… На войну не возьмут - это три.
Санька хотела что-то возразить, но лишь сверкнула глазами. А мне было очень интересно, как разговор дальше пойдет. Ведь Федя "наводит" его явно для меня. Недаром то и дело подмигивает мне. Но Санька крепится. Не выдает свою сестру Лену. Молодец девка!
Арина подоила корову и, войдя со двора в сени, заметила, что у нас сильно коптит лампа. Она привернула ее.
- Ельки с Анной все нет?
- Что тебе далась Елька? - с сердцем выкрикнула Санька.
Мать молча поставила на табуретку ведро с молоком, сняла с полки два пустых молочных горшка, достала цедилку и принялась процеживать пенистое молоко.
- Петя, парного хочешь? - предложила она мне.
- Мы скоро ужинать к вашим пойдем. Екатерина звала, - ответил за меня Федя.
В это время постучали в дверь. Сердце мое так и замерло. Санька быстро вспорхнула, чтобы открыть, но ее опередил Федя. Он был ближе к двери,
Я заметил, каким тревожным взглядом смотрела Санька на дверь, когда Федя, как бы нарочно, медлил снять щеколду. И ему, видимо, становилось не по себе: Мне тем более. Чувствовалось, что никому из нас троих, а может быть, и самой матери, почему-то не хотелось, чтобы вошла Лена.
Дверь открылась, и мы облегченно вздохнули. В дверях стояла с покрытым пылью лицом, полная, добродушная, красивая сноха Анна. В прошлом году, когда я со стыдом после отказа в сватовстве уходил от них, она одна пожалела меня и, провожая через дверь во двор, ласково похлопав по спине, промолвила: "Ничего, Петя, не убивайся".
Федя еще подержал дверь открытой на всякий случай, но никто больше не входил. Он снова защелкнул ее на щеколду.
Анна не сразу разглядела меня, а подойдя ближе, радостно воскликнула:
- Пришел?
- Заявился, Анна, - чувствуя, как вдруг пересохло в горле, отозвался я.
- Елька где? - спросила мать, и в голосе ее послышалась, как мне показалось, тревога.
- Сейчас умоюсь, скажу. Мы допололи тот участок проса. Ну-ка, Саня, полей мне воды.
Пока Анна умывалась на крыльце, где висело ведро с водой, мы молчали. Наконец Анна вошла, вытерла лицо и руки. Сняв фартук, подошла ко мне, поздоровалась, села рядом.
- Так-то, Петя. Стало быть, в наши края заявился? Долго тебя не было. Небось мимо-то из городу аль в город проезжал, а к нам, как допрежь, не заехал?
- Уезд наш большой. В нем сорок две волости, а в них двести двадцать селений, а жителей, считая грудных и ползунков, больше четырехсот тысяч обоего пола.
- Говори, говори. - Анна улыбнулась. - Вот насчитал! Только про брюхатых забыл… Ну-ка, я на тебя как следоват погляжу.
И она уставилась на меня, как бы в зеркало. Затем рукой провела по моим щекам, за уши потрогала и волосы погладила. Руки ее были холодноваты от воды. Наконец при общем молчании она произнесла:
- Ты поправился, как бы не сглазить. Тьфу, тьфу, тьфу!
- А моя мать говорит, что я кощей!
- Какой там кощей. Вот и глаза твои. Нет в них прежней робости. Ты ведь в начальниках ходишь, я знаю. А там робость вроде ни к чему. Правду тебе гадаю аль вру?
- Ты, Анна, как цыганка. О тебе тоже нельзя сказать, чтобы похудела.
- У меня, Петя, кость широкая.
Федору не терпелось узнать, куда запропастилась Лена.
- Где, спрашиваешь, Елька? - наконец сказала сноха. - Федора на дороге ее перехватила.
- Как перехватила?
- А так. Шли мы мимо ихней избы, она увидела, чуть не бегом к нам. Схватила Ельку за руку и увела.
- Зачем?
- К себе потащила.
- Ну, зачем, зачем? - допытывалась Арина.
- А затем, чтоб не дать ей повидаться. - Анна кивнула на меня.
- И Елька пошла? - спросил Федя.
- Елька - теленок. Куда ее сестра позовет, туда и пойдет.
Потом решительно добавила:
- Все вы ходите под началом Федоры. Она вами помыкает как хочет.
Мне окончательно стало все ясно. Если бы Лена, узнав, что я пришел, и захотела бы повидаться со мной, то не пошла бы за Федорой.
- Будет тебе! - прикрикнула на Анну Арина, и в голосе ее послышалась, как мне показалось, радость. - Зачем зря говорить?
- Я правду говорю.
Обернулась ко мне и прямо заявила:
- Ты, Петя, от души тебе советую, не гонись больше за Елькой!
Я молчал. Рядом сидела Санька. Посмотрел на нее. Чуть заметная улыбка пробежала по ее лицу.
- Не нужна она тебе, Петя, - вконец отрезала Анна.
- Вот это… правильно! - громко и решительно подтвердил Федя.
- А чего молчать? Не вздумай вдругорядь ее сватать.
- Да он и не сватает, - опять вступился Федя. - Откуда вы взяли?
- И не думаю сватать. Ну как я породнюсь с такой семьей, где зять - кулак, бандит, острожник, спекулянт? Ведь мне пришлось бы с этим рыжим Егором, которого я арестовывал, сидеть рядом за столом. И с Федорой тоже! Вот симпатия! Это сейчас они как будто притихли, поприжали их, хотя не совсем, а в случае чего, они первому мне, а второму Алексею, вашему зятю, нож в бок сунут. Нет, не полезу в кулацкую родню, хоть бы какая разлюбовь ни была. Даже тошно об этом думать.
Видимо, мои слова задели Арину за живое.
- А разве мы, Петя, кулаки? - спросила она полушепотом.
- Не про вас говорю. Ты, тетка Арина, не думай этого.
- Обидно мне, Петя, такие речи слушать.