Каскадное ущелье находилось километрах в восьми от города. У входа в ущелье бесновался вздувшийся ручей. Катя, отказавшись от помощи Селикова, прыгала с камня на камень - дело это кончилось тем, что она провалилась в ледяную воду. Надя благоразумно пошла дальше - над самым бурным и узким местом были наспех переброшены две доски. На оттаявших берегах уже появлялась первая полярная зелень. Зато в ущелье еще хозяйничала зима. Обледенелый снег был так тверд, что легко выдерживал каблук, можно было скользить и без лыж. Катя с визгом помчалась по склону горы, перекувыркнулась и покатилась головой вниз, пока не уткнулась шапкой в чью-то ногу. Вскочив, она, даже не взглянув, кто ее спаситель, толкнула его в снег и снова понеслась вниз, спасаясь от погони.
- Осторожней, сумасшедшая! - кричала ей вслед Надя, смеясь и беспокоясь.
В ущелье было полно народу. Одна команда за другой неслись с вершины, где начинался ледничок. Летом он превращался в каскад водопадов. В стороне сидела за столиком судейская коллегия, над нею возвышались частоколом запасные лыжи. Поближе к устью, за линией красных флажков, гуляла вольная публика: кто скользил на лыжах, кто взбирался вверх, кто прохаживался, а большинство толкалось у крытого грузовичка с бутербродами и пивом.
- Девушки! - широко открывая глаза, прошептала Катя Наде и Селикову. - Савчук здесь! Убей меня бог, если я страшного не совершу!
Около столика судей стояла группка руководителей предприятий, среди них Кабаков, Крутилин и Савчук. Катя протолкалась к Савчуку. Они говорили минуты две, потом Савчук пошел с Катей, взяв ее под руку. Они не прошли и десяти шагов, под хохот зрителей, Катя толкнула плечом Савчука и тут же устроила ему подножку. Савчук рухнул в снег, успев, однако, повалить и завизжавшую Катю. Они пролетели метров пятьдесят, прежде чем встали на ноги. Кате удалось отскочить, пока Савчук хватался руками за снег.
- Ах, бисова девка! - весело ругался Савчук, отплевывая снег. - Полтонны проглотил. Что за диспетчеры пошли на фабрике, никакого уважения к начальству. Ну, теперь берегись, Катя, пощады не будет - нос и уши нашпигую снегом!
- Только по-честному! - предупредила Катя, готовясь в любую минуту бежать. - Условимся: кто быстрее спустится на лыжах по склону, тот командует.
Савчук, ухмыляясь, хитро наблюдал за насторожившейся Катей.
- Это, выходит, меня еще раз снежком кормить! - понимающе кивнул он головой. - По-другому сделаем, диспетчер: кто кого поймает, тот командир. Ты меня сцапаешь - твоя сила, я - моя!
- Вот еще! - возмутилась Катя. - Вы двести килограммов весите, а у меня больше пятидесяти пяти никогда не бывало. Нет, на это я не согласна.
К ним подоспели стоявшие около столика: "полет" Савчука и Кати оказался интереснее официального соревнования. Улыбающийся Кабаков поддержал Катю:
- Правильно, Павел Кириллович, спор придется решать лыжными гонками.
Крутилин ударил Савчука по плечу.
- Держись, Павел, мажу за тебя бутылку шампанского - расчет сразу после гонок.
Савчук колебался. Он ходил на лыжах хорошо, но ему было пятьдесят два года, а Кате двадцать один. Однако деваться было некуда, со всех сторон громко требовали состязания. Савчук с видимой неохотой встал на лыжи, неуклюже поднимался вверх, к старту. Катя, легко взобравшись на гору, потеряла терпение. Она первая - еще рука судьи не опустилась вниз - покатилась к устью. И сейчас же мимо нее пронесся Савчук. Далеко обогнав ее, он ловко затормозил и преградил ей путь. Отчаянно закричав, Катя попыталась увильнуть, но от страха не сумела затормозить как следует и вихрем во рвалась в его широко распахнутые руки. Савчук не торопился. Он втирал снег, как мазь, последовательно переходил от Катиного лба к щекам и подбородку. Обессиленная, задохнувшаяся, она наконец, вырвалась. Савчук, хохоча, крикнул Крутилину:
- Бутылка моя, Тимофей Петрович! Ну, попало диспетчеру!
Топнув лыжей по снегу, Катя сердито отозвалась:
- Смотрите, вам больше попадет - теперь в мою смену и не звоните. Это еще что такое. - силой взять!
Бес еще бушевал в ней, она стала подбираться к Савчуку поближе. Опасливо оглядываясь на ее грозное лицо, Савчук поспешно удалился к столику. Бегство его немного успокоило Катю. Сняв лыжи и отряхивая снег, она подошла к Наде и похвалилась:
- Что бы я с Савчуком проделала сейчас, если бы он не удрал, - ужас!
Надя пожала плечами: она не любила грубых шуток, всякое проявление силы казалось ей грубостью.
- Знаешь, Катюша, с директором все-таки так нельзя: человек он пожилой и кругом его подчиненные, ему, может, неудобно.
- Ну, прямо! - вознегодовала Катя. - Буду я еще в воскресенье церемонии соблюдать. А как он меня ухватил! Это мне неудобно, а не ему.
К ним подошел улыбающийся Лубянский. Он вежливо поздоровался с Надей, она холодно ответила. Лубянский насмешливо сказал:
- Катя в своем любимом репертуаре: нагоняет страх на начальство. Но, кажется, сейчас и ей досталось - бегать на лыжах труднее, чем ругаться во всю клавиатуру коммутатора… Катя, что у нас сегодня запланировано?
Катя повернулась к нему спиной, но долго не сумела выдержать характер. Сдавшись, она объявила свою программу.
- Сейчас, Георгий Семенович, вы с Сережей постоите в очереди, будем делиться, как медведь с мужиком: нам с Надей вершки - бутерброды, вам корешки - пиво. Потом побегаем на лыжах, а вечером в кино. Билеты - это тоже корешки - доставать вам с Сережей. И дальше десятого ряда не смейте брать: терпеть не могу так далеко!
Программа Лубянскому понравилась. Селиков, не дослушав до конца, побежал в хвост очереди выполнять первый пункт., Катя капризно сказала Лубянскому:
- Почему вы один, Георгий Семенович? У вас же друг есть, ну, тот, с кем вы живете. Вечером обеспечьте его явку в кино. Хочу поухаживать за ним, раз уж он за мной не ухаживает.
Лубянский с сожалением развел руками:
- Боюсь, ничего не выйдет, Катюша. Лесков утром ушел в лабораторию и вернется не раньше полуночи. Этот человек знает лишь одну, но пламенную страсть - любовь к регуляторам. Он явился бы на ваш зов только в том случае, если бы необходимо было заменить вас электронным аппаратом. Рано или поздно он это сделает, так что совсем надежды не теряйте: встреча ваша состоится.
Когда пиво было выпито и бутерброды съедены, Надя неожиданно сказала:
- Я ухожу домой. Вы займитесь лыжами, а я напишу маме письмо, уже неделю собираюсь. И в кино вечером тоже не пойду.
Огорченная Катя напустилась на подругу, Селиков и Лубянский поддержали ее. Надя стояла на своем. Она простилась и ушла, Селиков пошел ее провожать. Лубянский заметил, глядя им вслед:
- Характерец у человека! Знаете, Катя, отчего это? Не может примириться, что ей досталось на собрании. Теперь она не желает даже стоять рядом со мной.
Катя напала на него:
- И правильно делает: ваше поведение отвратительно. Удивляюсь, как я еще выношу вас! Сколько раз обещала себе, что часа больше не проведу с вами!
А Селиков, грубовато прижимая Надину руку, предложил:
- Давайте вдвоем пойдем, Надя. Мне этот ученый тип тоже не очень нравится. Хотите, я достану билет на другой сеанс, чтоб больше с ними не встречаться?
Надя ответила ласково, тихонько освобождая руку:
- Спасибо, Сережа, я не пойду. Мне нужно побыть одной, право, очень нужно.
26
Лескову скоро пришлось с горечью убедиться, что он рано записался в большие начальники. Его снова вызвал к себе Двоеглазов. Разыгралась бурная сцена. Двоеглазов оглушил его единственным вопросом: что останется от планового хозяйства, если каждый руководитель цеха вздумает менять строительные объекты, внесенные в титульный список? Не превратится ли тогда разумная система хозяйствования в анархию, не станет ли она потоком, несущимся без русла по камням и кустам - где как придется?
- Неужели вы не знали, что в соответствии с проектом нами завезено в Черный. Бор электрических регуляторов на девятьсот тысяч рублей? - допрашивал он. - Если вы переходите на пневматику, они становятся не нужными. Куда их прикажете девать? На свалку?
Все это было правильно, азбучно правильно. Обо всем думал Лесков, только не о том, что привезенные электрические приборы надо использовать, иначе пропадали затраченные на них крупные суммы. Он сам был проектировщиком, знал, во что выливается внезапная переработка проекта, когда уже ведется монтаж оборудования. Нет ничего хуже - все летит к черту, люди в отчаянии. И вот подобный же хаос устраивает он сам, Лесков. Он стремится к лучшему. А разве те, что вносят сумятицу в строительство, не стремятся к лучшему? Их, однако, все клянут.
Путаясь в этих противоречиях, Лесков стал оправдываться. Преимущества пневматических регуляторов выяснились очень недавно. Они автоматика, живой организм, организм растет и совершенствуется каждый час и миг, от этого не уйти.
Двоеглазов, улыбаясь, слушал Лескова - улыбка казалась диковатой на его суровом лице. Он наслаждался беспомощностью своего противника. На этот раз хитросплетения Галана не удались. Много вздору внес этот лукавец в душу увлекающегося руководителя лаборатории, самого же главного для него - выгоды - не добьется. Двоеглазов отвечал почти добродушно. Ну, и пусть организм растет и совершенствуется, раз таков его закон. Но пальто этому растущему организму каждый день не покупается, а только раз в год, бывает, и реже. Вот и план - это одежда, растите внутри нее, сколько влезет, а менять ее каждый день никто не разрешит, это по меньшей мере бесхозяйственно. Лесков сумрачно проговорил:
- Стальной панцирь, а не пальто эта ваша одежда: она сковывает движения.
Помолчав, он стал просить у Двоеглазова помощи. Неужели вправду придется монтировать худшие приборы только потому, что они запланированы? Рука просто не поднимается. Он обещает найти применение электрическим регуляторам в другом месте. Ценности эти не пропадут, он ручается.
Если бы Лесков лучше знал Двоеглазова, он не обратился бы к нему с подобной неразумной просьбой. Работники комбината ругались с Двоеглазовым, но не упрашивали его: он мыслил цифрами, а не эмоциями, знал одну логику - установленный порядок. Однако и лев, когда сыт, терпеливо сносит приставания игривого щенка - плановик снисходительно слушал жалобы Лескова, этот горячий человек чем-то ему нравился.
- Я помогу вам, - подвел он итоги. - Если ваша с Галаном пневматика так уж великолепна, пусть Савчук берет ее на свои средства - переведем финансирование из Промбанка в Госбанк. А не убедите его, срочно пишите рапорт в главк. Месяца через два получим ответ. Думаю, с нами согласятся.
Лесков, не заходя в лабораторию, кинулся к Савчуку. Савчук слушал Лескова, чему-то про себя посмеивался, качал головой. Он запросил по телефону плановый отдел фабрики: сколько у них накоплений? Ответ мало ему понравился: он нахмурился. Савчук еще не начал говорить, а Лесков уже потерял надежду - и этот неверный шанс срывался.
- Сложно, друже, сложно, - вздохнул Савчук. - Электрические твои регуляторы по капстроительству проходят, дядя это чужой - Промбанк. А пневматику принять - лишний миллион на свою продукцию. Превысим утвержденную себестоимость - взысканий не миновать.
Лесков молчал. Савчук изъяснялся общепонятным русским языком, все было логично в его доводах. И вместе с тем они казались Лескову - с другой, высшей, как ему думалось, точки зрения - нелепыми. Почему Госбанк - свой дядя, а Промбанк - чужой? Это два кармана одного дяди - государства. А нужное для государства дело можно оплачивать только из правого кармана, чуть переберешь из левого - посыплются наказания.
Савчук продолжал, улыбаясь:
- Горе с этой автоматикой: дела пока от нее - слезы, а неприятностей - вагон. Слыхал о нашем партсобрании? Записали мне, что мало забочусь о новой технике. Позаботься же как следует - за себестоимость накажут. И нельзя не заниматься: если уж на партсобраниях о регуляторах заговорили, словно о подготовке к выборам, значит, точно, их час. Давай вызовем Лубянского, подумаем вместе.
Лубянский прибежал через минуту. Савчук, не скрывая усмешки, предложил Лубянскому провести регуляторы как внутренние расходы измельчительного цеха. Лицо Лубянского выразило ужас. Он с упреком сказал Лескову:
- Слушайте, Александр Яковлевич, что же вы? Разве цех вынесет подобные затраты? Нет, я не согласен.
Савчук подмигнул Лескову.
- Слыхал речь друга своего? С такой он на партсобрании не выступит, будь покоен: еще покрепче моего достанется, что за новую технику не болеет. Вот как у нас получается: на трибуне - кулаком в грудь, в кабинете - кулаком по столу.
Лесков видел, что Савчук не на шутку уязвлен резолюцией, принятой на партсобрании, он возвращался к ней то с шуткой, то серьезно. Лубянский стал оправдываться. Савчук прервал его:
- Ладно, Георгий Семенович, сейчас не речи требуются - деньги. Миллион рублей, а миллиона нет.
Подумав еще, Савчук решил:
- Выше головы не прыгнешь, придется пока монтировать, что утверждено. А на Делопута насядем, пусть пробивает поправки в титуле. Он как тебе обещал - два месяца? Пошлем еще бумажку в Москву за моей и Кабакова подписью - за месяц провернем.
Лесков сказал хмуро:
- За месяц я десяток электрических регуляторов установлю, куда их потом девать?
- Ну, такое горе нетрудно и в узелок завязать, - уверенно пообещал Савчук. Он пояснил: - Как пройдет первый срок эксплуатации, сменим одни приборы на другие - проведем это дело по капремонту.
Когда Лубянский с Лесковым вышли из кабинета, Лесков спросил:
- Точно ли это возможно, что Савчук обещает? Лубянский подтвердил:
- Разумеется. Путь этот, конечно, обходной, зато верный. Уже не раз им пользовались.
С сочувствием глядя на мрачного Лескова, Лубянский мягко сказал:
- Александр Яковлевич, чего вы расстраиваетесь? Своего вы добьетесь - мытье не лучше катанья, важны результаты, а не методы. Не забывайте, великого принципа жизни - прямо только вороны летают.
27
Лесков направился в цех. Лубянский замедлил шаг около диспетчерской, но раздумал и пошел дальше. Он был смущен. Савчук представил дело так, будто он, Лубянский, стал противником автоматизации.
- Поверьте, - сказал Лубянский с жаром, - это все разыграно. Согласись я, он бы отказался.
Лесков ответил с досадой:
- Ладно, оставим это! Скоро мне сниться будут акцепты, ассигнования, перечисления и проводки.
Но Лубянский не мог успокоиться: он улавливал в словах Лескова холодок. Лубянский пробормотал:
- Типичная манера Савчука - взвалить вину на другого. Ему одно важно - только бы его не ругали! Все наши директора таковы: Кабаков, Крутилин…
Старые лесорубы и охотники боялись поминать в лесу имя нечистого: сей зверь легок на помине. Цех не лес, и директора не черти, но Кабаков с Крутилиным появились сейчас же, как только упомянули о них. Они шли вдоль машин, смотрели записи в журнале, вглядывались в диаграммы на самописцах. Кабаков пальцем поманил Лескова.
- Видели твои регуляторы, - сказал он одобрительно. - Механизм не ленится, все время в труде. Ставь, ставь автоматы, новая техника нужна, как воздух, - чувствуем по всему, что дальше без нее ни шагу.
Эти ласковые слова вдруг оживили в Лескове умершие было надежды. Он горячо изложил свой спор с Двоеглазовым и попросил помощи. Кабаков засмеялся.
- Вот она, молодежь! - сказал он Крутилину. Голос его был весел, улыбка снисходительна. - Нетерпелива, ни с чем не считается. Чуть что не по ней - штрафы, - он лукаво покосился на Крутилина, тот нахмурился, - докладные записки, крик. А почему? Трудностей настоящих не нюхала! Тебе, товарищ Лесков, катастрофой кажется, что вместо одного регулятора с высшим образованием будет поставлен другой, такой же умный. А у нас с Тимофеем Петровичем, - показал он на Крутилина, - даже лопат и рукавиц не хватало, когда мы эту фабрику возводили, где ты теперь автоматы монтируешь. Да что лопат! Всего не хватало: цемента, жилищ, еды, денег, инженеров, просто грамотных людей. И ничего, построили фабрику, чудо механизации. По-твоему рассуждая, нам бы руки сложить, впасть в отчаяние: ах, не можем при нашей некультурности, ах, дайте нам условия, снабдите полностью по нормам! И не было бы этой фабрики, этого чуда. Вот как оно оборачивается, товарищ Лесков.
- Академики! - процедил сквозь зубы Крутилин. После столкновения на заводе Лесков впервые видел Крутилина - он еле кивнул головой на холодный поклон Лескова. - Ты загляни ко мне в плавилку, Григорий Викторович, те же приборы, что здесь, даже еще нежнее. А разве сравнить плавилку с этим залом? Да ни в жизнь они там не будут работать.
- Это ты загнул, Тимофей Петрович. - Кабаков снова покосился на Крутилина. - Заставим - будут работать. Вызовем на партбюро, пошлем в министерство отчитываться - обеспечишь условия. - Он повернулся к Лескову. - Значит, так, товарищ Лесков. Источники финансирования менять не будем, все это фантазия - из пушек по воробьям. А конкретную помощь - людьми, материалами, хорошими условиями на местах монтажа, - это проси, обеспечим.
Они прошли в боковой ход, прихватив с собой Лубянского, а Лесков остался на классификаторах. Он чувствовал усталость и бессилие: дальше бороться было не с кем, податься некуда. К нему подошел дядя Федя и ласково тронул его за руку.
- Здравствуй, товарищ Лесков! - сказал он, смеясь всем своим добрым лицом. - Что тут стоишь? Ты туда пройди, к Сереге, - ну и кипит у него дело!
Лесков провел с монтажниками около часа, а потом побрел знакомой дорогой по склону горы. На душе у Лескова было невесело. Щукин прав: они бросили все силы на два участка, маневрировать им негде. Ладно, ладно, своего он добьется - немного позже, чем желал, только всего!
В лаборатории Лескова поджидал встревоженный Жариковский. Жариковский торопливо объяснил, что сегодня его вызывал Бадигин, на заводе скоро будет проведена партийно-техническая конференция. Ему, Жариковскому, предложено выступить с подробной информацией по новой технике: что надо внедрять и какой это даст эффект. А разве он может сказать об эффекте, он даже не знает, когда они с отражательной печью справятся.
Маленькие глазки Жариковского, застывшие на широком лице с мелкими чертами, преданно и умоляюще смотрели на Лескова, сероватая кожа щек от волнения стала еще серее. Жариковский простонал:
- И знаете, что еще Бадигин требует? Помех. Чтобы ему все помехи перечислили, какие тормозят автоматизацию. Откуда мне взять помехи, Александр Яковлевич, поверите, не хватает времени диаграммы менять на самописцах! Очень прошу, подскажите, о чем говорить.
Теперь Лесков понимал, что привело Крутилина и Кабакова в измельчительный цех фабрики. Видимо, горячая его беседа с Бадигииым не прошла бесследно. Крутилин готовился к обсуждению перспектив автоматизации завода, чтоб не попасть впросак, как Савчук. Злое чувство вспыхнуло в Лескове. Он вспомнил надменное лицо Крутилина, его пренебрежительный кивок. Нет, человек этот неисправим: нового штрафа он постарается избегнуть, но другом новой техники не станет. Лесков проговорил, усмехаясь:
- Пишите, я продиктую вам все помехи, которые необходимо убрать, чтобы автоматизация на медеплавильном заводе пошла.
Просиявший Жариковский мигом вытащил блокнот. Лесков диктовал, в возбуждении прохаживаясь по кабинету: