Лесков вышел от Двоеглазова смеющийся и веселый: первое укрепление было взято без особого боя, еще и похвалили, вместо того, чтобы обругать. На следующий форт - на самого Кабакова - он наступал уже без страха. Прорвавшись в кабинет вне очереди, Лесков положил на стол Кабакова телеграмму в две страницы на машинке. Кабаков в изумлении читал предписание от своего имени московскому представителю добиться сверх всяких фондов оборудования и материалов - всего тридцать восемь позиций без примечаний, в примечании еще семь пунктов. Он неодобрительно покачал головой.
- Беспорядок плодишь, товарищ Лесков. Ведь это что же, плюнуть на всякое плановое снабжение?
Еще недавно Лескова смутило бы такое осуждение. Именно этот аргумент, будто он отвергает плановую систему, выдвинул против него Баскаев, и Лесков отступил, не найдя возражений. Но с той поры прошло немало времени, Лесков познакомился с производством и знал, что оно вовсе не так застыло в своей плановой завершенности, каким его любят изображать. Это живой организм, производство, оно гибче и поворотливей сдавивших его норм, и задание, бывало, менялось на ходу, и планы спускали новые, и "беспорядок" можно было "плодить", если только он помогал делу.
Уверенный, что Кабаков знает все это не хуже, ёго, Лесков разъяснил с улыбкой:
- Иначе не выходит, Григорий Викторович. По плану нужно нам ждать следующего года. За это время мы горы перевернем. Придется рискнуть.
Кабаков тоже усмехнулся:
- Смотрите, чтобы горы ваши не родили мышь, бывает!
Он протянул Лескову подписанную телеграмму.
- Отправляй свое творение. Дадут мне нагоняй за него, не обижайся, честно поделюсь с тобой.
Таково было глубинное течение. А наверху разрасталась шумиха вокруг нескольких налаженных регуляторов. Автоматизированный передел стал популярен в Черном Бору. На верхней площадке появился корреспондент местной газеты, его отчет с портретами Лубянского и Закатова носил торжественное название: "Поступь новой эпохи" - и имел не менее выразительный подзаголовок: "Лиха беда - начало". Профсоюзные деятели теперь на каждом собрании говорили об автоматах, плановики вписывали внедрение автоматики в свои отчеты, бухгалтеры подсчитывали снижение себестоимости продукции от сокращения нескольких рабочих. По приказу начальника комбината на Лескова и группу его сотрудников пролилась крупная денежная премия: рычаги регуляторов приподняли заветный крючок - какую-то графу в каком-то поощрительном параграфе некоей важной инструкции по внедрению новой техники. К удивлению Лескова, шумиху возглавил Лубянский, он раздувал ее, даже предложил Лескову написать для центральной печати статью. Лесков отказался, статья появилась в техническом бюллетене министерства за подписью одного Лубянского. В ней не было ни слова о просчетах и срывах, зато подробно сравнивались старые и новые показатели. Автоматы вели процесс, каждая цифра и диаграмма кричала об этом. Лесков в негодовании сказал Лубянскому:
- Послушайте, что же это такое? Вы показуху расписываете! Это же барабанный бой и художественный свист, одни достижения!
Лубянский оправдывался:
- Некоторая показуха необходима: трудности наши относительны, завтра их не будет, а успех абсолютен, он усиливается, а не проходит. Я старался акцентировать на существенном, а не на мелочах. Неужели вы против этого?
Статья незамеченной не прошла, через некоторое время в Черный Бор со всех концов страны посыпались письма. Проблема автоматического регулирования плотности пульпы живо занимала гидрометаллуртические, химические и цементные заводы. Как-то утром Лескову позвонил Кабаков и сообщил, что министерство посылает в Черный Бор бригаду специалистов по автоматике: ленинградцы и москвичи будут изучать их достижения. Лесков в отчаянии выругался. Какие еще достижения, что за парады, кругом сплошные неполадки - голову над водой еле держим! Кабаков захохотал в телефон - Лесков впервые слышал его смеющийся голос. Что же, показывай неполадки, товарищ Лесков, раз уж нет достижений, на неполадках люди тоже учатся! В общем, готовься встречать собратьев по приборам.
Хуже всего было то, что Лескова разрывали на части по пустякам: вызывали в редакцию газеты и в клуб на собеседования, просили читать публичные лекции, требовали на совещания по соцсоревнованию, по техпропаганде, по техучебе. Тема этих бдений была неизменно одна и та же: достижения лаборатории в автоматизации производственных процессов комбината. Лесков вскоре понял, что если не отобьется от этого мутного потока ринувшихся на него популяризаторов и организаторов, то жизнь его иссякнет на заседательских стульях. Он написал в технический отдел, вызвавший его на очередное пустопорожнее совещание, дерзкую записку: "Явиться для обсуждения внедрения в производство новой техники не могу, так как занят внедрением новой техники". В Черном Бору встречались любители острого слова, записке Лескова посмеялись, но помощи от нее, оказалось, кот наплакал. Труднее всего было отделаться от руководителей черноборского научно-технического общества ОНТИ. Эти люди, два инженера - низенький, худой, и высокий, толстый, - были существами с потрясающей силой проникновения в любую щель. Они бегали по предприятиям, возникали в кабинетах, появлялись в президиумах совещаний. В кабинете Лескова каждые полчаса звонили телефоны - то низенький, то высокий упрашивали прочитать лекцию по регуляторам.
- Да ведь в тематике у нас она стоит! - умолкли они поочередно. - Все разделы выполнили, а по автоматике провал: ни одной беседы и лекции.
Чтобы покончить с этими приставаниями, Лесков дал согласие, но ужаснулся, когда ему предъявили график: лекция была на одну тему, но мест, где следовало ее прочитать, указали свыше двадцати.
Первое выступление состоялось в клубе на окраине. В назначенное время слушатели не явились, и Лескову пришлось прождать около часа, пока высокий, толстый - он был в этот день организатором - бегал собирать народ. Всего явилось семеро случайных людей, автоматика их не интересовала, они зевали и с тоской ждали конца. Лесков вышел с лекции с чувством стыда за себя и с сознанием, что три часа времени глупо потеряны. Но высокий руководитель из ОНТИ был в восторге..
- Открыли счет в графике! - ликовал он. - Вы думаете, много найдется городов, где читаются лекции по автоматике? А у нас глушь, и нате - самые передовые идеи обсуждаем!
Решение Лескова плюнуть на графики и не читать никаких лекций ошеломило его.
- Да мы оплатим вам все расходы, каждый потерянный час оплатим! - твердил он.
Больше, впрочем, ни толстый инженер, ни его тонкий напарник не звонили: Лесков с достаточной убедительностью послал их к черту.
6
Теперь он мог приступить к настоящей работе. Мастерская была завалена заказами. Закатов принес схемы двух новых приборов: один давал сигналы, когда по транспортеру проскакивал вместе с рудой кусок металла, второй показывал количество плохо измельченных песков, возвращающихся обратно в мельницу. Оба прибора были основаны на электромагнитных явлениях и по идее казались довольно простыми:
- Молодец! - похвалил его Лесков. - С такими приборами дело у нас выгорит.
- Мне тоже так кажется, - скромно признался обрадованный Закатов. - В принципе все точно.
От хорошего принципа до работоспособного образца путь оказался нелегким. Закатов один за другим браковал изготовляемые мастерскими модели. Как и всякий изобретатель, он не любил помощи со стороны и стремился все сделать сам. На его карандашных эскизах то и дело перечеркивались линии и размеры и вписывались новые. В конце концов напластования последовательно опровергающих одно другое размышлений так причудливо переплелись, что разобраться в них мог только начальник мастерской: сам Закатов давно уже не понимал, что к чему. Лесков не вмешивался в его работу. Ему хватало хлопот по выпуску серии пневматических плотномеров.
Как-то, придя с фабрики, Закатов злорадно сказал Лескову:
- Вы взялись помогать Галану, а он обошелся сам. Полностью обставил вас - смонтировал четыре новых регулятора на второй секции.
Лесков удивился:
- Не может быть! Зачем ему это нужно? Ведь авторства от него мы не отнимаем.
Лесков уже хорошо знал, что Галана в каждом деле интересует только личная выгода, и, хоть это по-прежнему казалось ему диким и недопустимым, не считаться с этим он не мог.
- Смотря какое авторство! - усмехнулся Закатов. - На изобретение или на техническое усовершенствование - разница существенная. И потом Галан - индивидуалист. Это я вам серьезно. У него принцип - свое пахнет лучше. - И Закатов подтвердил свое мнение о Галане торжественными стихами: - И верю я, что уж никто другой не затемнит моей звериной рожи. Как хорошо, что я один такой, ни на кого на свете не похожий!
Лесков решил:
- Схожу сам посмотреть.
Галан встретил Лескова в цехе и благодушно взял под руку.
- Ну, как, Александр Яковлевич, не ожидали? Вы работали и мы времени не теряли, пораскинули мозгами, кое-что переконструировали. Прошу, любуйтесь! Продукция "люкс".
Новые регуляторы были лучше старых, это Лесков определил сразу. Но, мысленно сравнивая их с лабораторными, Лесков отдавал предпочтение лабораторным. Он старался быть объективным, он вспоминал все недостатки своей модели. Дело от этого не менялось, регулятор Галана хорош, но разработанный ими был лучше., - Очень неплохо! - искренне сказал Лесков. - Но, знаете, я должен вас огорчить - наш регулятор удачней. Столько раз я вас приглашал, а вы все не выберете времени посмотреть.
Галан торжествующе улыбнулся.
- А чего мне смотреть? У меня своя модель, у вас своя.
- Что ж, конкурировать начнем? - засмеялся Лесков.
- У меня козырь против вас имеется - приоритет, - продолжал Галан. - Есть решение бриза внедрять мою конструкцию, а у вас заказ на одни электрические автоматы. А как они регулируют, сами знаете.
Он насмешливо подмигнул раздосадованному Лескову. Разговор принимал неприятный оттенок, Лесков не хотел продолжать его в этом тоне. Он примирительно проговорил:
- Заказ изменен. Разве вы об этом не слыхали? Нет, Александр Ипполитович, лучше не драться, мы ведь одно общее дело делаем.
- Испытывайте вашу конструкцию, - повторил Галан. - Пусть все сравнивают, я не боюсь честного соревнования. Хотя, по-моему, Александр Яковлевич, модель ваша ни к чему: изобретение это мое, зачем вам лезть в чужую работу со своими усовершенствованиями?
Так откровенно Галан еще не говорил с Лесковым. Губы Галана приветливо улыбались, слова были хмуры и злы. И через полчаса, возвращаясь в лабораторию, Лесков сам говорил себе почти это же. Каждый вправе бросить ему в лицо, что он примазывается к чужому изобретению, чуть ли не крадет чужую мысль. Новый регулятор Галана вполне работоспособен. Зачем же предлагать еще одну модель? В этом наверняка увидят конкуренцию, а не здоровое соревнование. Лучший способ не пачкаться - от грязи подальше.
Но потом Лескова охватил гнев. Как это по-обывательски - не пачкаться, отступить! Тут не личная заинтересованность Лескова или Галана, а нужды великого дела - автоматизации производства. Любое улучшение важно - не для одного их дела, для десятков заводов Советского Союза, для тысяч людей. Уверен ли он, что их лабораторная конструкция лучше старой галановской и новой его модели? Уверен, конечно! Так в чем же дело? Семафор на дорогах техники открывается только лучшему - таков закон развития. Соревнование будет честным, от начала до конца честным.
В этот же день Галан, прогуливаясь по цеху, встретил Закатова. Они соблюдали внешние формы дружеского общения, особенно Галан, Закатов временами срывался. Сейчас он возился со своим пескомером, измерявшим, сколько руды возвращается в мельницу на доизмельчение. Галан присел около него на корточки.
- Непостоянство показаний? - поинтересовался он, кивая головой на прибор.
- Непостоянство, - неохотно подтвердил Закатов. - И, главное, не могу найти причины.
Галан в электротехнике разбирался хуже, чем Закатов, но ему со стороны многое было виднее. Он подал несколько советов, и Закатов внимательно выслушал их; там, где он не находил конкуренции своим личным работам, Галан был объективен и охотно делился знаниями. Он даже любил помогать другим.
- Нет, это не то, - мрачно сказал Закатов. - Кусочек пермаллоя мне нужен. А где его возьмешь? Все склады облазил - ни грамма.
- А супермаллой подойдет? - спросил Галан.
- Да это же еще лучше! - закричал Закатов. Он с надеждой и волнением смотрел на Галана. - Слушай, Александр Ипполитович, ты серьезно? Мне немного - двести граммов. Очень прошу, дай!
Галан сказал великодушно:
- Без единого звука дал бы, если бы имел. Но нету. Зато знаю, где можно достать. У Шишкина полка забита супермаллоем, он сам мне признался. Только условие: пойдете к нему, на меня не ссылаться.
Закатов потускнел.
- У Шишкина выбьешь! - сказал он с досадой. - Сам уйдешь с шишками.
Галан хитро посмотрел на него.
- А ты Лескова пошли. Паренек пробойный. Сразу за горло хватает.
Говорил он это совершенно искренне. Он уже раздумывал, чем бы еще помочь Закатову. Надо было, чтоб Закатов с головой погрузился в разработку своих новых приборов. Только в этом случае он не полезет в драку, когда станут порочить его электрические плотномеры: не до них будет. Ему, Галану, хватит борьбы с одним Лесковым. Баба с воза - кобыле легче.
7
Юлия последовательностью не отличалась - она то хвалила, то ругала Черный Бор и каждый раз одинаково горячо. Лесков понимал, что в противоречиях этих виноват не столько город, сколько он сам. Когда Юлия думала о том, что пробудет с братом еще долго, недели две, все ей в Черном Бору нравилось. А вспоминая, что рано или поздно придется расстаться, и уже надолго, может быть, на года, Юлия падала духом, и мир представал перед ней в черном свете. Лесков был растроган и озадачен. Он знал, что сестра любит его много больше, чем он того заслуживает, сейчас эта любовь только сильнее проявилась у Юлии: ее страшило расставание. Тогда, в Ленинграде, он убеждал ее, что в Черном Бору надолго не застрянет - ну, месяца на три-четыре, не больше, пока не наладит дело и не передаст опыт. Теперь она сама видела, что он скоро отсюда не выберется: его захватывала работа, у него появились какие-то привязанности - девушки на фабрике.
Лесков сказал Юлии с досадой:
- Не понимаю, Юлька, чего ты хочешь?; Не могу же я бросить самовольно Черный Бор только потому, что тебе хочется видеть меня около себя.
Она призналась:
- Знаю, что не можешь. Но и я не могу не огорчаться, пойми меня.
Лесков пожимал плечами. Он предпочитал отмалчиваться сколько было возможно. С некоторых пор ему стал помогать в этом Павлов. Хмурый металлург не вынес одиночества и снова появился в комнате Лескова. Он опять завладел своим старым стулом в углу. Лесков обрадовался его появлению, а Павлов сразу оживился и упрекнул себя, что несколько дней не приходил. Юлия тоже была очень приветлива с Павловым. Она даже старалась ему понравиться - по-своему, сдержанно и застенчиво. Но Павлов не заметил этого. Юлия по-прежнему оставалась для него помехой в его отношениях с приятелем. Её заботливость угнетала его, он садился к столу с неохотой, его обязательное "спасибо" после чаепития звучало почти неприязненно. Юлия вскоре сообразила, что ее присутствие тяготит Павлова. Она пыталась сделать себя неслышной и невидной: мало было людей так хорошо умевших быть незаметными, как она, но и у нее это плохо получалось в тесной комнатке. И огорчения своего она не сумела скрыть.
- Странный он, твой Павлов, - пожаловалась Юлия брату. - Кажется, я ничего плохого ему не сделала; почему же он так враждебно смотрит на меня?
Лесков старался выгородить приятеля:
- Глупости, Юлька, - "враждебно"! На стену или на стол он смотрит еще враждебней. Такой уж он человек.
Она кивнула головой.
- Именно, Санечка, такой человек, для которого что я, что стена - все едино. Стена даже приятнее.
Она поспешно добавила, чтобы брат не очень расстроился:
- Я не в претензии! Я ведь сама знаю, что нудная. Не удивительно, если мое присутствие ему скучно и тягостно.
Лесков догадывался, что печалит сестру. Он сразу заметил, как она старалась понравиться Павлову. И его больше, чем ее, огорчило, когда Павлов не откликнулся на эти робкие попытки. Лескову искренне казалось, что все мужчины слепы: только на таких женщин, как его сестра - умных, добрых и ласковых, - и следовало обращать внимание. О себе он знал твердо: повстречайся ему девушка, похожая на Юлию, он влюбился бы в нее без памяти.
Холодность Павлова к Юлии сказалась и на отношении Лескова к своему замкнутому приятелю. Лесков сердился, хотя и не смел этого показать. Внешне это проявлялось лишь в том, что они с Павловым молчали больше обычного. Но Павлов ничего не имел против молчания.
Лесков сказал, горячо обнимая сестру:
- Не смей даже думать так, Юлька! Ты чудная, а не нудная. Мало ли какие дураки существуют на свете, так на всех и огорчения не хватит, если из-за каждого вздора огорчаться. И если по правде, так это мы с ним нудные: только о своих делах и говорим.
Но Юлия не утешилась. Она тихонько высвободилась из рук брата. Она была огорчена больше, чем хотела показать. "Совсем я раскисла!" - подумала она о себе сердито. Неприятный разговор с братом оставил в ее душе черный осадок. В следующий приход Павлова она вместо того, чтобы сразу приняться за хлопоты у стола, небрежно спросила:
- Чаю не хотите?
Он поспешно ответил, обрадованный, что его не тянут немедленно к столу:
- Нет, нет, Юлия Яковлевна, совсем не хочу.
Тогда Юлия отомстила ему, отвернувшись от него и брата. Они тихо беседовали, а она занялась разбором привезенных в Черный Бор рабочих записей. Она разложила на столе тетради, достала цветные карандаши, миллиметровую бумагу.
Павлов рассказывал Лескову о своих неудачах. В последнее время неудачи стали у него правилом. У них в проектном отделе выдали новое задание на расширение одного из небольших цехов на кобальтовом заводе - нужно к старым печам подстраивать еще одну. Павлов пытался предложить взамен печей автоклавы, чтобы обрабатывать сырье газом или кислотой, но его высмеяли на техническом совете. Он считает так: металлурги попросту помешаны на своих высоких температурах, ни о чем другом они и слушать не хотят - одержимый народ.
- Все мы одержимы, - равнодушно сказал Лесков. - Консерваторы в технике в этом отношении мало отличаются от революционеров, страсти у всех хватает. Людей нужно различать не по страстности, а по целям, которые они себе ставят, тогда и станет ясно, кто впереди, а кто в хвосте. Как ты этого не понимаешь?
Недавно они, сами не заметив, как это произошло, стали говорить друг другу "ты".
- Правильно, - согласился Павлов. - Вот и я считаю: нет более важной и настоятельной цели, чем полностью реконструировать современную отсталую металлургию.