Повести и рассказы ярославского писателя посвящены событиям минувшей войны, ратному подвигу советских солдат и офицеров.
Содержание:
СОРОК УТРЕННИКОВ - Повесть 1
Глава первая 1
Глава вторая 4
Глава третья 10
Глава четвертая 14
Глава пятая 16
ПРЕЛЮДИЯ ДО-ДИЕЗ МИНОР - Повесть 22
Глава первая 22
Глава вторая 26
Глава третья 28
РАССКАЗЫ 32
Катюнин хлеб 32
С днем рождения, Ира! 34
Священный долг 36
Примечания 38
Александр Коноплин
СОРОК УТРЕННИКОВ
Повести и рассказы
СОРОК УТРЕННИКОВ
Повесть
"Чем кончился этот бой - не знаю.
Знаю, чем кончилась эта война".
Роберт Рождественский
Глава первая
Подтаивать начало с третьей декады марта. Сперва боязливо, осторожно, только с южной стороны, только в затишке- нет-нет да и упадет капля-другая, потом все смелее, и вот уже оседает снег вокруг телеграфных столбов; побурели, заноздреватились на косогорах сугробы, зашуршали под ногами ледяные осыпи - казалось, не пройдет и месяца, начнёт расползаться снежная шуба, заиграют на солнцепеках, заискрятся серебром первые ручейки. Но как раз через месяц неожиданно закрутила, заиграла метель, а за ней и мороз ударил - все, как зимой, разве что не такой лютый, не январский, отходчивый…
В один из таких апрельских дней 1942 года в 1113-й стрелковый полк, стоявший в обороне юго-восточнее озера Ильмень, прибыло долгожданное пополнение - без малого восемьдесят мужиков и парней от семнадцати до тридцати восьми, одинаково одетых в шинели первого срока, подстриженных под "нулевку", с одинаково тощими вещмешками за спиной и не успевшими загореть госпитально-белыми либо домашне-розовыми лицами. Старшим команды был младший лейтенант Мухин, его помощником - ефрейтор Довбня. Первый шесть дней назад досрочно окончил военное училище в Саратове, второй возвращался сюда из госпиталя после четвертого ранения.
Увидев начальство еще издали, притушили цигарки, подтянули обвисшие за долгий пеший переход ремни, подровнялись. День выдался на редкость ярким, солнечным, тихим; ни выстрела, ни крика, из землянок струился легкий белый дымок - не то от дыхания людей пар, не то табачный дым, из овражка тянуло подгоревшей кашей.
- Командир полка, никак, посередке, в кубанке, - шепнул в затылок Довбня, - глядите, не подкачайте!
Мухин одернул шинель, проверил положение пряжки и двинулся вперед, держа направление на блиндаж, возле которого стояли офицеры. Но он не прошёл и пяти метров, когда над его головой раздался вой, и не учебная, а самая настоящая вражеская мина разорвалась за бруствером неподалеку от траншеи. Мухин быстро присел - не от испуга; он вообще не был трусом, а потому, что так учили, - и спрятал голову в нише. Второй удар, более сильный, раздался совсем рядом, но тоже пока за бруствером; Мухина забросало липкой грязью. После трех-четырех разрывов наступила тишина, но младший лейтенант ей не поверил - он ждал минометного обстрела.
- Товарищ младший лейтенант, чего вы тута разлеглись?
Это Довбня. Скосив глаза, Мухин увидел его плечо в засаленной телогрейке с двумя круглыми заплатками.
"Автоматчик секанул, - рассказывал в дороге ефрейтор, - чуток бы левее и - хана. А дырки в госпитале одна санитарочка зашивала. Уж так старалась, голуба…"
- Ложитесь, Довбня, сейчас начнется, - предупредил Мухин, - траншея тут мелкая…
- Да нет, это так… - Довбня стоял, даже не пригибаясь, - фрицы с жиру бесятся. Обед у них сейчас. Небось, налопались шнапсу и озоруют. А может, новый миномет пробуют. Вам бы встать, а то шинелка намокнет.
Мухин быстро поднялся.
- Понятно. Так где, говоришь, командир полка?
Довбня смущенно кашлянул.
- Промашка вышла, товарищ младший лейтенант, нету его. Я за него кого-то другого принял. А вы доложите командиру батальона капитану Латникову! Вон он, росточком повыше остальных будет…
Мухин приблизился к блиндажу. Офицеры стояли, как и раньше, возле самого входа, прислонясь к неошкуренным бревнам обшивки, и смотрели на младшего лейтенанта с любопытством. Среди мужчин Мухин заметил одну женщину, лицо которой в первую минуту показалось ему знакомым.
"Они что же, никуда не прятались во время обстрела? - с удивлением подумал Мухин и ужаснулся: - Выходит, я один… как страус: голову - в песок…"
Мухин доложил о прибытии нового пополнения, представился.
Капитан протянул руку.
- Латников. А это мой штаб. Знакомься.
Но едва Мухин поздоровался с первым, как он снова позвал его.
- Ты кого это мне привел? - Латников смотрел не на Мухина, а поверх его головы на шеренгу выстроившихся вдоль траншеи бойцов. - Почему только семьдесят девять? Где остальные?!
Мухин молчал. Продаттестат и остальные документы, которые ему выдали в Крестцах, были выписаны только на семьдесят девять человек рядового и сержантского состава, и о большем количестве никто не упоминал…
- Что я буду делать с таким пополнением? - Латников стоял, заложив руки за спину, и буравил Мухина свирепым взглядом. - Может, ты мне скажешь, младший лейтенант? - Тут он заметил ефрейтора Довбню и взгляд его смягчился. - Ну что, Егор Васильевич, опять к нам?
- К вам, товарищ капитан! - радостно проговорил Довбня, подходя ближе и прикладывая ладонь к виску. - Так что разрешите доложить: после излечения в госпитале ефрейтор Довбня прибыл для дальнейшего прохождения службы.
- Домой-то хоть заглянул, ефрейтор? - спросил кто-то из офицеров.
- Его дом еще освобождать надо, - сказал, не оборачиваясь, капитан. - Подлечили-то хорошо?
- Нормально, товарищ капитан.
- А ну, держи! - Латников быстро взял у стоящего рядом бойца винтовку и стоймя бросил ее ефрейтору. Довбня успел ухватить ее правой рукой, но удержать на весу не смог - винтовка ударилась прикладом о землю.
- Виноват, товарищ капитан, - сказал ефрейтор.
- Да нет, твоей вины тут нет, - капитан вернул винтовку бойцу. - Остальные вроде тебя?
- Никак нет! - оживился ефрейтор. - Таких, как я, - с десяток, не больше, остальные молодежь.
- Ясненько, - сказал капитан, еще больше расстроенный, - Григорьянц, распредели людей по ротам. Каюров, накорми их так, чтобы шаровары трещали! Весь НЗ - в котел! После - подвезут…
Отпустив Каюрова, он повернулся к Мухину:
- Тебе сейчас в полк надо. К самому командиру полка. Такой порядок. Доложишь, как положено, и обратно. Ну! Одна нога здесь, другая там! Скопин, проводи!
Однако, быстро не вышло - у Скопина нашлись дела в ротной каптерке, и пока он был там, Мухин сидел в блиндаже среди своих новых товарищей по оружию и слушал гогот и небылицы о самом себе. Что будто бы шел он по траншее с огромным мешком за спиной, чтобы доложить о своем прибытии… начпроду и при этом все время поправлял мешок одной рукой, и что будто бы из-за этого самого мешка немцы начали обстрел наших позиций…
Неизвестно, на сколько бы еще хватило остроумия у весельчаков, если бы в блиндаж не вбежал запыхавшийся Скопин.
- А я вас ищу, ищу… Пойдемте, товарищ младший лейтенант, а то мне за почтой надо.
Пройдя ходами сообщения немного дальше в глубь обороны, они вышли к штабу полка - такому же, как батальонный, блиндажу с двойным накатом и часовым у входа и спустились вниз по крутым и узким ступеням. Младший лейтенант увидел высокого человека в длинной кавалерийской шинели, наброшенной на плечи, и в одном хромовом сапоге. Другая нога была обута в валенок. За спиной командира полка на топчане, покрытом серым байковым одеялом, сидела та самая женщина, которую Мухин полчаса назад увидел в батальоне. Из-под короткой шинели виднелся белый докторский халат.
Как давеча Довбня, так сейчас Скопин шепнул в затылок:
- Доложите командиру полка товарищу полковнику Полякову.
Командир ждал, а Мухин все никак не мог оторвать взгляда от сидящей на топчане женщины. Не может быть, чтобы это было простым случайным сходством…
Пауза все затягивалась, и всем троим было неловко.
- Пожалуй, я пойду, - сказала, вставая, женщина, - если надо, пришлешь кого-нибудь… Поравнявшись с Мухиным, она приостановилась, смерила его взглядом всего, от помятой шапки до грязных кирзовых сапог, усмехнулась. - Как звать? Прямо от мамы?
- Раиса! - сказал укоризненно полковник. Она не уходила, явно довольная произведенным впечатлением.
- На здоровье не жалуетесь, молодой человек? Зрение, я вижу, у вас неплохое…
- Товарищ военврач! - повысил голос полковник.
Она капризно повела плечом, подняла голову с тяжелым узлом волос на затылке и вышла.
- Здравствуйте, товарищ младший лейтенант!
Наваждение прошло. Мухин обернулся. Похоже, полковнику пришлось повторить свое приветствие дважды.
- Извините, товарищ полковник… - Мухин сбивчиво доложил о прибытии.
Командир принял рапорт, поздравил с назначением, пригласил сесть. Некоторое время он молча, внимательно разглядывал Мухина, потом, что-то решив про себя, довольно кашлянул, достал из кармана папиросы.
- Курите?
- Извините, нет… - Мухину было неловко под его спокойным, все понимающим взглядом.
- Зачем же извиняться? Не курите - и прекрасно.
А как насчет водочки? Потребляете?
- Потребляю. - Мухин изо всех сил старался не покраснеть, но от этого еще пуще заливался краской. - По праздникам…
Полковник старательно, но безуспешно прятал улыбку в поднятом воротнике шинели.
- А мы, грешные, и в будни потребляем.
Он достал фляжку в суконном чехле, два граненых стакана, банку варенья, положил хлеб и две головки чеснока.
- Сало где-то было… Степанов!
Как из-под земли появился маленький, крепкий солдатик с продувной лоснящейся физиономией, удивительно похожий на шкодливого котенка. Мгновенно окинув взглядом стол, он устремил на своего командира глаза, полные преданности и послушания.
- Сало где? - грустно спросил полковник.
На лице солдатика стали появляться и исчезать одна за другой хорошо отрепетированные мины: внимание, недоумение, возмущение и, наконец, обида.
- Так крысы же, товарищ полковник! Сами ж видели…
- Ну хорошо, иди.
Отвинтив крышку, он налил в стаканы коньяк: себе полстакана, Мухину - чуть-чуть на донышке, но еще долго сидел, не поднимая головы.
- Знаете, что в человеке самое страшное? Неблагодарность! - Настоящий болезненный озноб передернул его плечи. - Никак, понимаете, не могу привыкнуть… Да вы ешьте, не стесняйтесь, мы здесь еду не экономим, не то что там, в тылу. Ну как Саратов, стоит?
- Стоит, - выдавил Мухин с набитым ртом.
- Хороший город. Я там в Университете учился. А в четырнадцатом году с маршевой ротой на фронт ушел. Добровольцем. Под Могилев. Там шли бои с германцами - так их тогда называли… Через месяц мне чин подпрапорщика дали и первую награду прямо на позициях вручили… Вам сколько лет?
Мухин собрался ответить и вдруг увидел себя в зеркале, засунутом в щель между бревнами. Из осколка на него смотрел парнишка с рожицей, испачканной вишневым вареньем. В петлицах гимнастерки с непомерно широким воротником, будто ради смеха, виднелись новенькие зеленые "кубари"… Сейчас полковник поднимет голову, наденет очки и, открыв классный журнал, скажет голосом учителя математики:
- Ну-с, Мухин, что прикажете с вами делать? - потом полистает странички, пощиплет бородавку на мочке левого уха и закончит: - Что же это вы, батенька мой, до девятнадцати годков и то не дотянули, а туда же, в командиры лезете! Нехорошо. Нетактично! Наконец, просто непорядочно!
Мухин почти не сомневался, что все произойдет именно так. Разве что не будет классного журнала и очков - перед полковником на столе лежала обыкновенная планшетка, такая же, как у Мухина, только с пожелтевшим от времени целлулоидом. Глаза полковника смотрели молодо и зорко.
- Вам какой взвод дали?
- Пока никакого. Сказали, что мое место еще не освободилось.
Лицо командира полка вдруг сморщилось, как от боли.
- Это кто же так сказал?
- Командир батальона капитан Латников, да и другие подтвердили. Меня во вторую роту определили, а у них, очевидно…
- Шутники! - полковник смотрел зло и тоскливо.
- Что, может, это неправда? - с надеждой спросил Мухин. - Может быть, мне дадут взвод?
- Нет, правда! - командир полка поднялся так резко, что жиденький столик покачнулся и едва не упал. - Правда. Просто есть вещи, над которыми нельзя шутить. Тем более сейчас. - Он подумал немного. - Вот что: вас я пока оставлю здесь. Будете помогать начальнику штаба. Желаю успеха.
"Не доверил! - думал Мухин, пробираясь по ходу сообщения обратно в батальон. - Впрочем, этого надо было ожидать. У других хоть рост нормальный, а тут… Да и что я буду делать? Шагать циркулем по карте? Хотя, пожалуй, и это не доверят. Заставят бумаги переписывать. Веселое занятие… И какой он, этот начштаба? Пожилой, ворчливый скряга наподобие все того же учителя математики? "А умеете ли вы, молодой человек, пользоваться логарифмической линейкой? Ах, учили и забыли? Те-те-те… Как же это вас так учили, что вы сразу же и забыли?"".
Доложив командиру батальона о новом назначении, Мухин взял ненавистный теперь вещмешок и поплелся по ходу сообщения.
Начальник штаба оказался не сварливым стариком, а очень молодым лейтенантом, всего лишь года на четыре старше Мухина, веселым и симпатичным.
- Наконец-то! - говорил он, с чувством стискивая руку младшего лейтенанта. - А я тут, понимаешь, совсем запарился. Да ты раздевайся, будь как дома. Вот твой топчан. Тебя как звать? Петром Алексеевичем? Петей, значит… А меня Михаилом. Питерский я. Училище в Казани кончал. В штабе временно, пока нормального начштаба не пришлют. Так ты Саратовское кончал? По ускоренной программе? Теперь все - по ускоренной… А до этого? Десятилетку? Вот это номер! Парад-алле! Свистать всех наверх! Слушай, ты - тот человек, который мне нужен. Ты логарифмической линейкой здорово владеешь? Я немного подзабыл…
Фамилия Михаила была говорящей: Трёпов.
- Наверное, мы с тем царским холуем, генералом Трёповым, в каком-нибудь дальнем родстве, - говорил он на другое утро, трудясь над картой, - только он, подлец, букву "ё" на "е" переменил, а мой батя не догадался.
Во время работы он имел привычку насвистывать, если был один. Если же в помещении кто-нибудь находился, Трёпов высказывал свои мысли вслух.
- Видать, драпанули мои знатные родичи во время революции за границу, а теперь молодежь Гитлеру служит, а старики чемоданы упаковывают - в Россию собрались, в свои родовые имения. Между прочим, у нас под Питером еще много крепких помещичьих особнячков стоит. В одном- я где-то читал - у Пушкина знакомая была. Только вот как ее звали, не припомню. Он ей стихи написал. Вот эти: "Я помню чудное мгновенье, передо мной явилась ты, ка-ак мимолетное виденье, ка-ак гений чистой кррассоты".
Голос у него был довольно приятный, но музыкальный слух отсутствовал.
- Я в военное училище пришел по призыву. До этого на Обуховке работал литейщиком. Потомственный, между прочим, рабочий. Батька тоже литейщиком был, в революцию девятьсот пятого года на баррикадах воевал. Да, так вот: насчет искусства у нас дело поставлено. Каждое воскресенье- в театр. Или в филармонию. Для всех - добровольно, а для комсомольцев - в обязательном порядке. Однажды живого поэта привезли. Фамилию не помню, а стихи хорошие. Про революцию и про наш завод. Он потом всем желающим свои книжки дарил. С надписью: "Такой-то от автора". Ты стихи пишешь? Нет? Зря. А я с того дня начал. С рифмой пока плоховато, но зато содержание - будь спок! Все я тебе читать не буду, а немного как-нибудь прочту. Будешь знать, кто такой на самом деле Михаил Трёпов!
Свободной рукой он с силой хлопнул Мухина по плечу. Флакончик с тушью, который тот держал, выскользнул из пальцев, и на развернутой карте разлилась большая черная лужа.
Минуту или две оба молча созерцали ее, потом Трёпов - он вообще не мог ни над чем особенно долго задумываться, - сказал:
- Фиксируем факт: другой такой карты в штабе нет. Надо запрашивать дивизию, а это значит, придется ставить в известность самого БЭ-ЭМ-ПЕ, иначе говоря, Бориса Митрофановича Полякова - нашего уважаемого комполка. Мужик он ничего, но… - тут Трёпов состроил очень выразительную мину и, дав Мухину полюбоваться ею, закончил - Лучше выйти из положения самим. Ты залил пятьдесят квадратных километров еще не освобожденной от врага территории. Как ее теперь освобождать? Молчишь? Вот что, Петя, дуй сейчас к разведчикам. У них есть такая карта. Скажи, Трёпов просит. Там - Савич, он мне не откажет. Мы, мол, только копию снимем и вернем. Тогда можно будет об этом чепе доложить БЭ-ЭМ-ПЕ. Ну как рифма?
"Кто такой Савич и почему он должен отдать нам свою карту?" - думал Мухин, снова принимаясь месить сапогами жидкую грязь ходов сообщения. Возле одной из землянок на снарядном ящике сидели рядышком ординарец командира полка Степанов и худой боец с унылым лицом и отвисшим носом. На коленях у Степанова лежал шматок свиного сала, у его приятеля - целый каравай ржаного хлеба не армейской выпечки.
- Где помещаются разведчики? - спросил Мухин как можно строже, стараясь не смотреть на Степанова.
Трофейным тесаком, на кончике которого был наколот кусочек сала, Степанов показал вдоль траншеи.
- До второй развилки дойдете и - налево.
"Какие еще тут развилки"? - подумал Мухин.
Слегка приподнявшись над бруствером, он увидел идущую зигзагами линию траншей, перебиваемую частыми холмиками - землянками, блиндажами или просто укрытиями из бревен и земли, - с различной высоты трубами из жести и непременными дымками над ними, с развешенными кое-где для просушки солдатскими портянками и желтыми разводьями на белом, недавно выпавшем снегу. Спрашивать Степанова вторично Мухину не хотелось, и он пошел наугад, то и дело ныряя под козырьки, с которых на него падали капли весенней талой воды. Стенки траншей почти везде были укреплены неошкуренным горбылем и даже просто тонкими бревнышками с неаккуратно обрубленными сучками и отслаивающейся корой. Мухину вспомнился саратовский училищный полигон, груды чистого речного песка, прогретые солнцем, ровные, по-своему даже уютные стрелковые ячейки с удобными ступеньками для ног и деревянные щиты с мишенями перед дальними, иссеченными пулями, кустами сирени.