Когда не было стрельб, к ним, этим кустам, чаще всего по вечерам, подходили девушки с пригородных улиц. Стояли за кустами подолгу, белея в темноте ситцевыми платьицами и косынками, молчаливо дожидались каждая своего "дролечку". Те прибегали после отбоя запыхавшиеся, потные, торопливо доставали из карманов специально для этого случая купленные пачки "Беломора", неумело, но старательно затягивались папиросой…
- Ну как у вас тут, в тылу, житуха?
Девчонки терялись от серьезных разговоров, млели при виде какого-нибудь значка на груди курсанта, принимая его за боевую награду. Прощаясь, робко просовывали сквозь колючую проволоку, ограждавшую полигон, негнущуюся, потную ладошку, стыдливо шептали:
- Пока прощайте, а то маманя хватится…
Ради этих мгновений курсанты надраивали сапоги, выпрашивали у товарищей суконные - "комсоставские"- гимнастерки, значки ГТО и "Ворошиловский стрелок", надраивали зубным порошком пуговицы. Проскользнув удачно мимо дневального в казарму, ныряли под одеяло, но еще долго шепотом делились с соседом по койке своими впечатлениями:
- Блондинка… Росточка, правда, небольшого, но фигуристая и - на каблуках… "Вы, говорит, танго танцевать можете? Если можете, приходите нынче в клуб, там у нас по выходным танцы"… Васьк, а Васьк! А что такое танго?
У Мухина девушки не было, поэтому на свидания к сиреневым кустам он не ходил, но зато много думал о любви, о той самой, про которую пишут в книгах, любви красивой и нежной, самоотверженной и горячей, единственной и неповторимой, предназначенной судьбой для него одного…
Мухин тряхнул головой, стараясь настроить себя на серьезный лад. Они, эти мысли о девушках, появлялись всегда внезапно, чаще всего без всякой причины и всегда- в очень неудобных обстоятельствах…
- Где землянка разведчиков?
Человек, которого он спросил, был высок ростом, не очень молод, но красив той суровой, мужественной красотой, от которой, как говорили в училище знающие люди, женщины сходят с ума. Загорелое, обветренное лицо с прямым носом, тонкие, четкого рисунка, губы, сильный подбородок, мощная борцовская шея, внимательный, чуть насмешливый взгляд больших карих глаз под изломанными, темными дугами бровей. Одет человек был в белый козий полушубок, перепоясанный ремнями портупеи, и хромовые, несмотря на слякоть, начищенные сапоги.
Оглядев Мухина, человек снисходительно усмехнулся и показал рукой на одну из землянок.
- Разведчики здесь, да тебе-то кого из них надо?
Мухин хотел ответить, но тут из землянки вышла и направилась к ним… военврач Раиса.
- Здравствуйте, - сказал он, краснея и глупо улыбаясь, - вы меня… не узнаете?
Военврач взглянула на него так же, как и верзила в козьем полушубке, слегка сощурив глаза.
- Как же! Новенький. Вчера прибыли. Ну как, привыкаете к нашей жизни?
Мухин собрался обстоятельно рассказать о себе, но военврач неожиданно отвернулась от него и сказала верзиле в полушубке:
- Лобзикова немедленно госпитализировать. Я пришлю санитаров. А вы позаботьтесь, чтобы он ни с кем не контактировал. Главное, чтоб никто не взял его ложку, котелок… Только дизентерии нам и не хватало!
- Ерунда! Какая там дизентерия! Объелся парень. Вернулись вчера из разведки, получили продуктов за трое суток и вот…
- Почему другие в порядке?
- Те не такие жадные.
- Мы не можем рисковать. Его надо госпитализировать.
- Я вам его не отдам. Мне завтра людей в разведку посылать.
- Я напишу рапорт.
- Пишите, уважаемая Раиса Петровна, пишите…
- Я вам не Раиса Петровна, а военврач второго ранга Полякова! Прошу об этом не забывать, лейтенант Савич!
- Савич?! - Мухин вспомнил, зачем пришел. - Вас-то мне и надо. Вернее, не мне, а лейтенанту Трёпову. То есть нам обоим нужна карта-километровка этого района.
- Военврач и разведчик переглянулись.
- Так тебя Трёпов прислал?
- Да. Пожалуйста, не откажите. Мы сразу вернем. Может быть, сегодня вечером.
Мухин не спускал глаз с планшетки Савича, где под желтым целлулоидом виднелись зеленые квадратики.
- А свою куда дели? - похоже было, что Савич не собирался отдавать карту. - Боюсь, эта вам не пригодится.
- Ах, оставьте их, сами разберутся! - сказала вдруг Полякова и, взяв из рук Савича планшетку, передала ее Мухину. - Идите же! Не то передумает…
Убегая с планшеткой в руках, Мухин слышал, как отчего-то громко хохочет лейтенант Савич.
Придя в штаб, Мухин отдал планшетку, а сам занялся составлением очередного донесения. За другим столом Трёпов нетерпеливо разворачивал карту.
- Ты что принес? - спросил он немного погодя.
- Километровку, что ты просил, - небрежно ответил Мухин. Он думал об оскорбительном, как ему казалось, смехе Савича в присутствии Раисы Петровны, смехе, для которого он, Мухин, повода не давал…
- А ну иди, глянь, - мрачно сказал Трёпов.
Мухин нехотя поднялся, подошел к столу, глянул и похолодел: карта оказалась трофейной. Все надписи были сделаны готическим шрифтом, а готического шрифта Мухин не знал…
- Не було у бабы заботы, так купила порося! - подытожил все происходящее Трёпов. - Слушай, а ты случайно не из цирка к нам попал? Я к тому, что, может, раньше клоуном работал, людей смешил…
Мухин бросился ничком на свой топчан, спрятал голову в соломенной подушке.
- Если захочешь стреляться, - предупредил Трёпов, - бери свой пистолет, мне чистить некогда.
Мухин молчал. Трёпов долго разглядывал трофейную карту.
- Вообще-то, выход есть. Слушай, Петро, сходи в комендантский взвод и приведи мне одного друга… Или нет, лучше уж я сам схожу.
Он ушел. Наверху, приглушенная толщей земли, слышалась ленивая перестрелка. А мысли Мухина летали далеко от войны, от фронта, от всего, что его теперь окружало. Перед его глазами то и дело появлялось и исчезало миловидное, чернобровое, чуть скуластенькое лицо военврача Поляковой.
В своей жизни Петр Мухин влюблялся неоднократно. Первый раз - это было в седьмом классе - влюбился в десятиклассницу Рожкову - девушку с огненно-рыжими волосами. Рожкова была второгодницей, двоечницей, но у нее уже имелся солидный бюст, в то время как у одноклассниц Мухина он только намечался. И еще у Рожковой был поклонник - киномеханик Валька из клуба "Ударник". Он был на целую голову выше Мухина и вдвое сильнее, но на танцах в городском саду Рожкова танцевала с Мухиным, а не с Валькой. За это Валька однажды жестоко избил соперника.
Второй раз любовь пришла ровно через год: Петр влюбился в свою учительницу немецкого языка. Эта влюбленность была тихой, незаметной никому, кроме самого Мухина, и за те букеты цветов, которые Петр каждый вечер приносил из своего сада и клал на подоконник ее окна, она благодарила не его, а своего коллегу, учителя физкультуры по прозвищу Топтыга - добродушного увальня, и в конце последней четверти вышла за него замуж.
Были еще влюбленности, но не такие сильные, и Мухин о них бы, может, не вспомнил, если бы одна из девчонок не оказалась так похожей на военврача Полякову. Звали ее Катюней, и была она, конечно, старше Мухина, и сейчас, вспоминая лица обеих, младший лейтенант терялся в догадках - уж не родня ли Катина оказалась здесь, на заснеженных полях Новгородчины?
Не тревожимый никем, он незаметно уснул. Даже сильный взрыв неподалеку от штабного блиндажа не смог его разбудить; только когда за воротник насыпалось изрядно холодной земли, Мухин начал просыпаться.
Как раз в это время снаружи послышались шаги, плащ-палатка, закрывавшая вход, отодвинулась, и в помещение штаба полка заглянул… живой немец! Он был в полной военной форме - мундире "мышиного цвета", как писали в газетах, в сапогах с короткими голенищами и зимней пилотке с ушами - точь-в-точь, как на известном плакате "Убей немца!"
Вскрикнув, Мухин кубарем скатился с топчана, кинулся к нише, где у Трёпова лежал кой-какой боезапас и, схватив гранату-лимонку, поднял ее над головой. В ту же секунду небывалой силы взрыв потряс стены блиндажа. С потолка и из треснувших дощатых ниш хлынул песок, белая пыль заклубилась вокруг, полезла в нос, уши, рот…
Когда она немного улеглась, Мухин широко раскрыл глаза: на ступеньках лестницы лежали рядышком немецкий фельдфебель и лейтенант Трёпов. У косяка, никуда не прячась, стоял лейтенант Савич и спокойно докуривал папиросу. Докурив, подошел и взял у Мухина гранату.
- Сперва чеку нужно выдернуть, артист! - потом он дотронулся носком сапога до мягкого места одного из лежавших. - Подъем!
Блиндаж быстро наполнялся людьми. Перепуганного, с белым, как у мельника, лицом немца посадили на табурет, дали воды. Лейтенант Трёпов в перепачканной шинели стоял перед командиром полка и просил горячо и страстно:
- Заберите от меня этого артиста, товарищ полковник!
Какой-то капитан, не слушая Трёпова, докладывал полковнику:
- …по причине отсутствия в полку переводчика, взял у меня для работы над картой перебежчика-антифашиста товарища Фогеля…
Военврач Полякова, убедившись, что никто не ранен, ушла, начали расходиться и остальные.
На другое утро Мухин принял стрелковый взвод.
Глава вторая
1
Их было двадцать семь. Одинаковые шинели первого срока, обрезанные слишком коротко, обмотки на тонких ногах и парусиновые ремни, одинаковые серые зимние шапки с искусственным мехом делали их похожими на детдомовских мальчиков, ожидающих поезда. Сквозь нарочитую бодрость и взаимные подначивания проглядывал плохо скрытый страх.
В армии - будь то училище или запасной полк - новости всегда узнают первыми солдаты. На фронте эта способность становится фантастической. Когда Мухин пришел во взвод, его подчиненные уже знали о предстоящем наступлении и смотрели на младшего лейтенанта с надеждой: слишком много в жизни солдата зависит от его командира. Но если в училище из всех личных качеств на первое место ставилась доброта - золотой человек лейтенант Бобков: уведет в лес, а вместо занятий по строевой скомандует отбой… - то на фронте это золотое качество оказывалось в самом хвосте: командир прежде всего должен уметь воевать.
Мухин этого делать не умел. Уже через полчаса самый темный солдатик это понял. Постояв немного в одиночестве, младший лейтенант отошел в угол и, вынув из планшетки клочок бумаги, стал делать вид, что составляет список личного состава, а на самом деле рисовал на бумаге чертиков. Когда-то в школе это занятие помогало пережить неуд. Немного успокоившись, он вспомнил про настоящий список, который ему дали в роте, и заглянул в него. Из двадцати восьми человек второго взвода самым молодым был он…
Построить взвод и сделать перекличку - дело простое, но заниматься этим должен помощник командира взвода, а его все не было. Сидя в углу, Мухин старался представить человека, который будет его первым помощником, а в случае "выбытия из строя" командира займет его место…
Он пришел минут через десять - широкоплечий, длиннорукий, в ладно пригнанной шинели, щегольских хромовых сапогах, с револьвером на боку. Сев на нары и, заломив на затылок шапку, ухмыльнулся и сказал:
- Ну, братцы, и взводного нам с вами дали! Шинелька короткая, вроде ваших, сапоги кирзовые, на три номера больше, сам тоненький, беленький, бриться, наверное, еще не начал… - кто-то толкнул старшего сержанта под локоть, он скосил глаза в угол и бодро закончил: - В общем, мужик что надо. К тому же - образованный: десять классов кончил, а это - не фунт изюму. До нас при штабе работал… - Мухин шевельнулся в своем углу. - Смирно! - закричал помкомвзвода. - Товарищ младший лейтенант, второй взвод занимается чисткой оружия. Помощник командира взвода старший сержант Дудахин.
Мухин вышел из "укрытия". Дудахин "ел глазами начальство"…
Потом всех командиров взводов вызвали к командиру роты.
В блиндаже старшего лейтенанта Охрименко на неструганных досках, изображавших скамейки, сидели два командира взвода - лейтенант Стригачев, старшина Белугин и старшина роты Мамонов. Немного позже пришел еще какой-то офицер и молча сел рядом с Охрименко. Совещание началось. Перед командиром роты лежала развернутая карта-километровка, на которой жирным черным карандашом были нарисованы стрелы. В блиндаже пахло мокрой землей, сапогами, овчиной, а от раскаленной железной печки несло жаром, поэтому Мухин начал дремать. Сквозь густой махорочный дым слабо угадывались лица, голоса доносились глухо и невнятно, лампа, заправленная смесью солярки и бензина, нещадно дымила. Вскоре Мухину сделалось легко и приятно, словно тело его погрузилось в теплую, чистую воду. Не доставая дна, он стал разгребать эту воду руками, а затем поплыл, свободно держась на воде, ощущая затылком жаркие лучи крымского солнца…
Разбудил его чей-то невежливый толчок.
- Шапку подпалили, товарищ младший лейтенант.
Старшина Мамонов говорил громко, рассчитывая повеселить других и заранее улыбался. - В училище выдали? У нас таких нет. Если желаете, могу обменять.
- Спасибо, не надо, - сказал Мухин, беря шапку, в самом деле поджаренную спереди.
- Выйдите на воздух, младший лейтенант, - сказал Охрименко, - натопили - хоть парься.
- Прямо вошебойка какая-то! - радостно подхватил командир первого взвода, выскакивая наружу следом за Мухиным.
С минуту они оба - Мухин, чтобы прогнать сон, Стригачев так, из солидарности… - натирали снегом шею и щеки.
- Я тут, можно сказать, старожил, - говорил Стригачев, выбирая снег почище, - третий месяц на передовой и- ни одной царапины. Для командира взвода это - рекорд. Вместе с Мишей Тpёпoвым и Колей Званским сюда прибыли. Кольку сразу же убили, а нам с Мишкой повезло…
- Званский… он что, до меня вторым взводом командовал? - спросил Мухин.
- Скажешь тоже! - Стригачев выпростал подол гимнастерки, вытер им лицо, шею. - До тебя во втором взводе человек шесть перебывало. Это при мне только, а так, наверное, больше.
- И все убиты? - вырвалось у Мухина.
Стригачев надел шапку, ребром ладони проверил положение звездочки.
- Зачем все? Некоторые по госпиталям разлетелись. А последний, так тот и вовсе живой. Да что я говорю! Ты же от него взвод принимал. Лешка Карабан - тоже кореш.
Мухин хотел сказать, что ничего ни от кого не принимал, но тут плащ-палатка над входом дрогнула и старшина Мамонов сказал:
- Ну что же вы, товарищи! Ждем ведь!
Старшему лейтенанту Охрименко года двадцать три- двадцать четыре. Толстогубое лицо с мясистым, неправильной формы носом, небольшие серые глаза с черной точкой-зрачком, тяжелая нижняя челюсть, крепкая загорелая шея с острым, как резец, кадыком…
- Сюда глядите, на карту! Вот он, этот самый пищепромкомбинат, будь он неладен. С него весь берег простреливается. Вот здесь река делает петлю… Потом на местности сами увидите, а пока пометьте у себя… Река, конечно, подо льдом, но кое-где в последние дни полыньи появились, так что не очень надейтесь на лед. Высокий берег немцы использовали как естественное препятствие, понарыли траншей, укрытий. Вот здесь и здесь предполагаются ДЗОТы. Хотя я не уверен, что их только два. Скорей всего, много больше. Где они - выяснится при наступлении. Пулеметных точек замечено десять. Шесть вдоль линии обороны - отметьте их - и четыре на самом промкомбинате.
- Какой промкомбинат? - сказал Стригачев. - У меня обозначено "мельница".
- И у меня, - подтвердил Белугин, - ошиблись, что ли?
- Нет, не ошиблись, - Охрименко на секунду выпрямил спину, - мельница и есть. Плотина при ней. Была… Еще что-то, наверное, было. Может, пекарня, вот и назвали пищепромкомбинатом. Да не в этом дело. Само здание- вроде крепости. Разведчики говорят: стены - в полметра толщиной. На совесть строил чертов купец! В феврале здесь батальон морской пехоты полег - не нашим ребятишкам чета… В общем, тот орешек.
- И нам его брать? - не выдержал Мухин.
Охрименко поискал его глазами.
- Торопишься?
- Хотел уточнить, товарищ старший лейтенант…
- Уточняю: промкомбинат брать не нам, это задача батальона. Нам - только кладбище. При нем - часовня. Тоже орешек…
- Древняя?
- Чего? - крупная голова с тяжелой челюстью приподнимается над светильником - Охрименко хочет знать, кто спросил.
- Часовня, спрашиваю, древняя?
Стригачев. Этот шуток не любит. Если спрашивает - значит, надо.
- А черт ее знает.
- Ясно, товарищ старший лейтенант.
- Да тебе не все равно?
- В древних храмах, а иногда и часовнях, делались подземные ходы. На случай неприятельской осады. Нам бы он здорово помог. Если, конечно, есть…
Охрименко некоторое время задумчиво чешет карандашом ухо.
- По данным разведки ничего такого нет. - Ну, если найдем - наше счастье, не найдем - без него обойдемся. Значит, часовня. Отметьте у себя… А село называется Залучье. Наверное, потому что река здесь этакий финт делает…
- Наверное, древняя, - с надеждой заключает Стригачев, - тракт старинный, значит, и часовня старинная.
- Отставить разговоры! - повысил голос Охрименко. - Возьмете, тогда и разбирайтесь, старинная или нет… Продолжаю. Сразу за кладбищем - шоссе на Старую Руссу. Нашли?
- Нашли. Это - то самое?
- То самое, будь оно проклято! Фрицы его так просто не отдадут. Для них это - конец. Перережем его - подохнут фрицы под Демянском. Теперь понятно, почему они так держатся за село Залучье? Укрепились так, что одному полку его, пожалуй, и не взять. А наш батальон - на самом острие. С нас, как я понимаю, начнется наступление на Залучье. Какое по счету - не знаю. Лично для меня это - третье… Всем ясно? Белугин? Стригачев? А тебе? - Охрименко повернулся к Мухину. - Тебе все ясно?
Мухин заторопился, вскочил, гаркнул: "Так точно!"
- Теперь о сигналах, - продолжал Охрименко. - Они остаются прежними: к атаке - зеленая ракета, на отход- красная. Последняя нежелательна, сами понимаете…
- Разрешите вопрос, товарищ старший лейтенант, - Мухин, как ученик в классе, поднял руку, - кладбище мы возьмем, а дальше что? - Мухину вдруг стало смешно, - дальше-то куда? Не ночевать же там, среди покойников! - он посмотрел на товарищей, но те - странное дело - веселости его не приняли и опустили головы.
- Сначала возьми, - негромко, в полной тишине, сказал незнакомый Мухину офицер. Был он высок ростом, худ, мосласт и не единожды ранен - на левой руке не хватало двух пальцев, правое плечо казалось намного выше левого, из-за воротника вдоль шеи тянулся глубокий, еще не вполне заживший шрам и заканчивался возле уха. В отличие от других, этот человек был одет в черный морской бушлат, из-под которого выглядывала матросская тельняшка.
- Кто это? - шепотом спросил Мухин.
- Мичман Бушуев, - ответили ему, - морской пехотинец. Его матросиков тут в феврале положили - целый батальон - так он поклялся не уходить, покуда не отомстит за своих…