А над Берлином воздушный бой и не думал кончаться. Не успевали сесть на заправку одни истребители, как на смену им взлетали другие, дымя плоскостями, тянули к своему аэродрому счастливчики, врезались в чужую, нерусскую землю те, кому не повезло, а самолетов в воздухе все не убывало. По приказанию командиров мы едва успевали вызывать машины. Почему, не знаю, но мне казалось, что моя соседка чаще других вызывает все-таки "двадцатку"…
- "Двадцатка"! "Двадцатка"! Как слышите? Прием.
И вот тут-то, среди невыразимого хаоса звуков в эфире вдруг послышался Пашкин хрипловатый, спокойный голос:
- С днем рождения, Ира!
Немного помедлив, остальные истребители начали передавать то же самое:
- С днем рождения, Ирочка!
- С днем рождения, курносая!
Через несколько секунд голос моего друга потонул в сводном мужском хоре. Ирина втянула голову в плечи, ожидая бури.
И она разразилась.
- В чем дело, полковник Завьялов? - спросил командующий.
Бледный комполка, которого все за глаза звали Батей, не знал, что ответить. На КП стояла тишина, какая бывает при приближении полутонной бомбы. Полковые командиры стояли по стойке "смирно" и смотрели на генерала. А генерал смотрел на Ирину.
- Фамилия?
- Бе-е-е… - начал капитан Журов, но генерал нетерпеливо махнул рукой.
- Фамилия летчика? Кто зачинщик?
Не узнать Пашкин голос, хрипловатый, словно треснутый умывальник, было невозможно, но все любили Пашку и молчали, и только майор Прокопенко, хмуро глядя под ноги, доложил:
- Гвардии старший лейтенант Силин, товарищ командующий. Его позывной "двадцатка".
- Твой, Завьялов? - серая громада в генеральской шинели надвинулась на низкорослого командира полка.
- Мой, товарищ генерал. Вот ведь, елки-моталки… - полковник Завьялов хотел еще что-то добавить, но в груди генерала уже клокотал вулкан гнева.
- Начальник штаба, заготовьте приказ!
Ирина закрыла лицо руками. В этот момент один из радистов доложил:
- Товарищ полковник, фрицы в эфире!
Он поймал волну, на которой работали немцы. Все притихли, прислушиваясь к лающим голосам.
- Переводчика сюда! - приказал генерал. Ему объяснили, что переводчик сейчас в штабе армии и будет только к вечеру.
- Кто из радистов знает немецкий?
Ему указали на Ирину.
- Если больше некому - переводите.
- "Внимание, внимание, - начала Ирина, - русские передают следующий код"… - она вдруг замолчала и опустила голову.
- Ну! Что там?! - краснея от натуги, вскричал генерал, но Ирина все ниже склонялась над рацией. - В чем дело, Завьялов?
Но тут снова вмешался майор Прокопенко.
- Насколько мне удалось разобрать, товарищ генерал-лейтенант, фашистские летчики поздравляют с днем рождения советского радиста сержанта Белову.
- Что-о-о? - ют мощного генеральского баса на столике дежурного телефониста задребезжали стаканы. - Ты в своем уме?
- Не могу знать, товарищ командующий, а только этим должна заняться контрразведка. Вот, кстати, и начальник особого отдела майор Ковач…
- Обожди, Ковач, - сказал, отдуваясь, генерал, - Авось сами разберемся.
Ему подали старинное немецкое кресло. Откинувшись на высокую спинку, комкор некоторое время думал, собирая на лбу крупные складки, потом выпрямился, шевельнул бровями. - Подойди ближе, красавица. Да не реви! Нос распухнет. Ha-ко вот платок, утрись. Ты немецкий-то в самом деле знаешь? - Ирина кивнула. - И память хорошая? - Ирина снова кивнула. - Вот ты мне сейчас и повтори слово в слово все, что они там болтали! - и генерал подставил Ирине большое волосатое ухо.
Белова стала повторять, но как только дошла до слов: "все русские летчики передают одно и то же", вновь залилась слезами.
- Ну! - вскричал генерал. - Что же ты? Продолжай!
- Продолжай, Белова! - озабоченно произнес Батя, и, забывшись, погладил свою радистку по голове.
Начальник особого отдела достал из планшетки карандаш и принялся не спеша его затачивать.
- Вы признаете, что фашистские летчики поздравляли вас с днем рождения?
Ирина всхлипывала и молчала, Батя горестно вздыхал, комкор хмурился. Я понял, что настала пора идти на выручку.
- Товарищ гвардии генерал-лейтенант, разрешите мне продолжать вместо Беловой! Я тоже работал на приеме и все слышал.
- Вот как! - радостно воскликнул майор Ковач, роняя карандаш. - Работал на приеме? Почему не доложил сразу?
- Товарищ командующий, - вышел вперед капитан Журов, - этттот сссержант знает немецкий лллу-у-у-у-у… и огорченно махнул рукой: обещанное врачами полное выздоровление после контузии пока не получалось…
- Вас, капитан, мы вызовем, если понадобится, - ласково произнес Ковач.
- Он лу-у-учше знает, товарищ командующий! - не сдавался Журов. - Он х-х-хороший рррадист, чччестное слово!
Пожилой человек в генеральской форме смотрел на нас умными, немного грустными глазами в сеточке тонких морщин.
- Успокойтесь, Ковач, и вы, товарищ капитан. Мне думается, все намного проще. Докладывайте, сержант.
- Немцы передавали, - начал я, - "Внимание, внимание! Русские к чему-то готовятся, они передают следующий код: "С днем рождения, Ира". Просим срочно дешифровки".
Кресло под генералом беспокойно скрипнуло.
- Дальше!
- Через минуту с земли передали: "Будьте внимательны", а потом: "Будьте особенно внимательны, возможен подход новых эскадрилий противника".
- Все?
- Все, товарищ генерал.
Командир корпуса с живостью вскочил.
- Иван Степанович, поднимай эскадрилью Болотникова! Капитан Долотов, - он подозвал адъютанта, - соедини меня с Долухановым. Долуханов? Симонян говорит. Поднимай своих штурмовиков. Знаю, что последний резерв. Да, именно сейчас, немедленно! Пусть заходят с юга, там меньше зениток… Что значит "только что сели"? Истребители вон тоже устали, а рвутся в бой…
- Товарищ генерал-лейтенант, - вкрадчиво начал Батя, - у Болотникова все до одной машины вернулись с пробо…
- В воздух! - закричал генерал. - Все, что может летать- в воздух! Немцы вот-вот дадут деру! Упустить такой момент нельзя, он слишком дорого стоит!
Все задвигалось, зашевелилось, понеслось куда-то. Командир корпуса вышел из подвала, где помещался КП полка, во двор фольварка, за ним потянулись офицеры.
Артобстрел кончился, но с неба сыпались мелкие осколки зенитных снарядов, а сам воздух был насыщен едким дымом горящих поблизости продуктовых складов. Среди развалин фольварка кучками стояли офицеры и смотрели вверх. На обломках статуи Аполлона Бельведерского сидел командующий и курил трубку, грозный майор Ковач остро отточенным карандашом рисовал стоящую в отдалении мраморную Афродиту. Лицо его выражало скуку. Воздушный бой заканчивался, немцы удирали, их преследовали истребители соседнего с нами полка, наши же, чихая и дымя плоскостями, дотягивали до посадочной полосы. Последним село звено Силина на изрешеченных пулями "лавочкиных". К нему кинулись летчики, врачи, техники. С палкой в руке прихромал Батя. Пашку в это время качали, подбрасывая слишком высока, отчего у него слетел шлем, потерялась одна бурка и высыпалась из кармана махорка.
- Прекратите, дьяволы! - орал Пашка и ловил растопыренной пятерней ускользающие шевелюры приятелей.
- Кого качают? - спросил генерал. Ему объяснили. - А, зачинщика… Так ему и надо. Неведомский, приказ готов?
- Так точно, товарищ генерал, - отвечал начштаба, - приказ готов, только вот насчет меры наказания… Лично я думаю…
- А что тут думать? - сказал генерал. - Пиши так: за то-то и за то-то, и чтоб другим неповадно было… Пишешь, Неведомский?
- Так точно, товарищ командующий.
- "Приказываю: женить офицера такого-то на военнослужащей такой-то". Смотри, фамилии не перепутай, а то невиновный пострадает. Чего это ты, Неведомский, на меня так смотришь?
- Виноват, товарищ командующий.
- В чем виноват?
- Вы… не указали число…
- В самом деле. Тогда так: женить его, мазурика, в самое ближайшее время, а именно - в день окончания войны! Записал? Обожди. Как бы нам с тобой дров не наломать. Пиши: "если невеста согласна". Вот теперь все.
Он сел в машину. Вместе с ним уехал полковник Неведомский.
Отбыл на трофейном "оппеле" и майор Ковач, так и не успевший дорисовать чумазую от копоти Афродиту.
После отъезда начальства у нас в полку еще неделю все шло по-старому: задолго до рассвета поднимались в воздух "лавочкины", еще раньше, на рубеже ночи и дня, уходили в тыл тихоходные транспортники, увозя раненых, гудели машины, подвозя боеприпасы, горючее, свежие газеты, мясные консервы и молодых - прямо из училища - летчиков. Еще неделю в подвале немецкого фольварка работал штаб гвардейского авиационного истребительного полка - во дворе, в походных котлах сутками кипели супы из концентрата и упревала пшенка, в специально оборудованном под кинозал винном погребе тоже сутками крутили фильм "Трактористы", а я припухал на гауптвахте за нарушение субординации 2 мая.
А утром девятого мая меня выпустили, велели привести себя в порядок, подшить свежий подворотничок, побриться, умыться и ждать…
- Чего ждать? - опросил я, продирая глаза после долгого сна, но отвечать было уже некому. Разводящий и часовой, охранявший "губу", исчезли. На земле возле двери валялся амбарный замок, которым меня до этого запирали.
Подумав, я взял шинель и направился к столовой. Возле входа на ящике из-под консервов сидел старший повар Квятко и палил из ракетницы в небо. После каждого выстрела он всхлипывал и вытирал слезы рукавом.
- Що тоби, хлопец?
- Как чего? Жрать давай.
Квятко выпустил красную ракету, за ней зеленую, полюбовался на них и высморкался в белоснежный передник.
- Ты що, не чул? Перемога ж!
- Тем более. Самое время перекусить!
Квятко укоризненно покачал головой и принялся перезаряжать ракетницу. Я пошел вниз по ступенькам, густо усеянным отварными макаронами. В большом зале столовой сидели рядышком лейтенант Прибытков и официантка Люся. Перед ними на столе стояла большая кастрюля флотского борща, но ни тот, ни другой на кастрюлю не смотрели.
- Повлияй хоть ты на нее, пионер! - взмолился Прибытков. - У матери в деревне корова, куры, поросенок, а в городе - все по карточкам. Ну, так, скажи?
- Угу, - сказал я, поддевая поварешкой со дна.
- Это ж надо! - возмутилась Люся. - И пионер туда же! Да вы что, сговорились?
- А что, он правильно говорит, - обрадовался Прибытков, - корова, куры, поросенок - это тебе не баран начихал!
- Да подумайте вы оба своими… крепкими головами, в качестве кого я приеду в его деревню? В качестве пе-пе-же?
- Во-первых, это никого не касается! - грозно начал Прибытков, но тут же сник. - В отпуск приеду, оформим официально, а пока, сама понимаешь, здесь ЗАГСов нет…
- П-п-поздравляю, ч-ч-черти п-п-олосатые! - сказал, входя в столовую, капитан Журов. - Д-д-дождались-таки светлого п-п-раздничка!
- Прошу не подначивать, товарищ капитан! - не понял Прибытков и хотел надеть шлем с мегафоном, но вовремя вспомнил, что война кончилась.
Журов удивленно таращил глаза.
- Т-т-ты ч-ч-чего это, Ваня?
В столовую, прихрамывая, спустился Батя. Глаза его, как у Квятко, были влажны от слез.
- С победой, товарищи! С великой радостью, дорогие мои! Поздравляю от всей души весь личный состав.
- Ур-р-ра! - закричал капитан Журов, поднял ракетницу, посмотрел, куда бы пальнуть, и пальнул в отворенную дверь. В тот же миг по ступенькам загрохотал какой-то ящик, брызнули во все стороны осколки трофейного хрусталя и ногами вперед в столовую скатился старшина Брыгин.
- Опять ты, Куделькин, хулиганишь? Мало тебе, сукину сыну…
- Эт-т-то я, В-василий Лукич, - смущаясь и краснея, проговорил Журов, - извини, п-п-пожалуйста…
- Какой разговор, товарищ капитан! - радостно воскликнул Брыгин, поднимаясь и отряхивая новые диагоналевые брюки. - Валяйте еще!
- Что это у тебя, старшина? - строго спросил Батя, палкой указывая на разбитый ящик.
- Хрусталь, товарищ полковник. Двести пятьдесят приборов для свадьбы со склада выписал.
- Для какой свадьбы?
- Не могу знать. Дежурный по части майор Болотников приказали. Да вот, спросите у него.
- Согласно телефонограмме из штаба корпуса, - пояснил Болотников, - подписано самим начштаба. Вот.
Командир взял в руки телефонограмму, прочел вслух:
- "Напоминаю: бракосочетание произвести сегодня, соблюдая все необходимые формальности, обусловленные соответствующими законами СССР. Об исполнении доложить не позднее 24-ноль-ноль сего числа. Неведомский".
Батя перевернул помятый листок.
- А кого женить?
В столовую между тем собирались люди на митинг, посвященный окончанию войны, победы над фашизмом и подписанию Германией капитуляции. Пришел пахнущий одеколоном майор Прокопенко, Силин с Ириной, техники во главе с Костей Бычковым, вообще - весь свободный от дежурства личный состав полка. Стояли, тесно сгрудившись вокруг Бати, жарко дышали в затылок друг другу радостным дыханием.
- Что ж получается, елки-моталки? - обратился ко всем Батя. - Выходит, через мою голову да прямо в штаб корпуса за разрешением на женитьбу? Это кто же из вас додумался?
Все посмотрели друг на друга, а старшина Брыгин сделал даже шаг назад.
- Может, запросим штаб корпуса? - посоветовал Прокопенко. - Так сказать, на предмет разъяснения.
- Неудобно как-то, - сказал полковник, перекладывая палку из левой руки в правую, - скажут, с таким пустяком не могли сами разобраться.
- Ничего себе, пустяк! - заметил Брыгин. - Женят, не разобравшись, а потом всю жизнь майся…
- Тогда предлагаю сразу после митинга обратиться ко всему личному составу и прямо спросить, кто писал в штаб по этому вопросу, - настаивал Прокопенко, - и, если кто признается, женим, но сначала…
- Цирк получится, - сказал Батя, - а из нас с тобой клоунов сделают. Знаешь ведь, какой тут народ языкастый. Вот узнать бы, которая! - Батя мечтательно, с высоты третьей ступеньки лестницы высматривал в толпе летчиков женские головки с выбивающимися из-под пилоток кудрями.
- Эврика! - воскликнул Вартан Шахназаров и вскочил на ступеньку рядом с Батей.
- Из немок, что ли? - нахмурился Прокопенко. - Видали, товарищ полковник? Я вас предупреждал: нельзя брать прачек из местных…
- Эврика! - повторил Вартан. - Друзья, мы женим очень хорошего человека на очень хорошей девушке. Я правильно говорю? А если окажется, что он не тот, кого имели в виду там, - он указал пальцем на сводчатый потолок подвала, - вина не наша. В другой раз пускай называют фамилию.
- У нас в полку все хорошие люди, - рассуждал полковник, - двое из них, как мне доложили, любят по-настоящему. Один из них гвардии старший лейтенант Силин, другой - лейтенант Прибытков. Девицы у них тоже самостоятельные. Одна гвардии сержант Белова, другая…
- Другая - я, - заторопилась Люся.
- Правильно, - согласился полковник, - другая - гвардии ефрейтор Катушкина. Только женить сразу две пары я не могу. В телефонограмме точно указано: "Произвести бракосочетание, а не бракосочетания". Мы с вами - люди военные.
- Женить надо лейтенанта Прибыткова, - твердо сказал майор Прокопенко, - а Силину обождать. Я так думаю: летчик он неплохой, но для личной жизни ему не хватает рассудительности.
- Я один жениться не согласен! - закричал Прибытков. - Это что же получается! Четыре года у нас с Пашкой все пополам, а тут - войне конец и - на тебе!
- Э! - снова поднял руку Вартан Шахназаров. - Что тут думать, товарищ полковник! Жени сразу обоих, и пусть их дети будут твоими крестниками, а их внуки сто лет подряд в этот светлый день поднимают бокалы за здоровье твоих правнуков! Я правильно говорю, гвардейцы?
Вартана, а за ним и самого Батю под крики "ура!" на руках пронесли через всю столовую.
- Ну, елки-моталки, - проговорил комполка, глядя вновь повлажневшими глазами на своих подчиненных, - была не была! После митинга собирайте стол. Только чтоб невесты были в полной форме и при всех знаках отличия! Мы с вами - люди военные.
Это была очень шумная свадьба. Гости - весь наш гвардейский истребительный полк - после каждого тоста вскакивали и палили в небо из ракетниц, а у кого их не было - из автоматов и другого стрелкового оружия, присланный на митинг и случайно задержавшийся у нас дивизионный духовой оркестр играл революционные марши, шесть или семь трофейных аккордеонов старались его переорать, две радиолы им помогали, а сидящие за столами подпевали каждый тому инструменту, который ему больше нравился.
Я сидел по правую руку жениха Силина и смотрел, как беззвучно открывает и закрывает рот майор Прокопенко, произнося речь, как неслышно стучит гаечным ключом в церковный колокол капитан Журов, прося тишины, как что-то кричит в самое ухо своему возлюбленному ефрейтор Катушкина, и как тот, догадавшись в чем дело, целует ее в улыбающиеся губы.
Вот, собственно, и вся история. Остается добавить, что супруги Силины, демобилизовавшись, живут дружно. Пятьдесят минут каждого часа ссорятся теперь их дети. Павел иногда летает в Трускавец и обратно. Печень лечит. И что характерно, елки-моталки, как любит говорить их сосед - тоже пенсионер - полковник в отставке Иван Степанович Завьялов, где бы он, Силин, ни оказался 2 мая, непременно позвонит жене в Москву и крикнет в телефонную трубку:
- С днем рождения, Ира!
Как тогда, в сорок пятом…
Священный долг
Эти два слова - из Конституции 1936 года. Составители новой нашли нужным заменить слово "священный" более современной формулировкой. Теперь эта статья звучит так: "Защита социалистического Отечества есть важнейшая функция государства, дело всего народа". Разумеется, дело не в формулировке, а в сути. Суть осталась прежней: защита Отечества для каждого из нас была и есть СВЯЩЕННОЙ обязанностью, трудным, но почетным долгом.
Помню длинную очередь у ворот райвоенкомата в июне сорок первого. У некоторых уже есть правительственные награды за Хасан, Халхин-Гол, Финскую кампанию. Какой-то старик привел двух внуков лет по восемнадцати. У старика - полный бант Георгиевских крестов. Первый- за Японскую войну, остальные заработал на русско-германском фронте.
- Ишшо не все! - говорит он загадочно. - В гражданскую начдив товарищ Котовский наградил меня именным оружием!
Старика окружили. Люди шли на войну и хотели знать о ней из первых уст. Польщенный вниманием, он рассказывал не торопясь, степенно поглаживая седую кудрявую бороду.
- В девятьсот четвертом меня, по правде сказать, силком забрили. Не понимал я, что к чему. Вот теперича говорят: Россия-де воевала за чуждые народу антиресы… Ладно, пущай так. Нам с Прошкой - братан был у меня меньшой, погиб под Мукденом - нам ни тот Мукден, ни какой другой город был ни к чему. Мы не заводчики. А вот для славы русского оружия и та война пригодилась. Считаться стали с Россией, вот что я вам скажу! Конешно, Порт-Артур - это не Бородино, однако ж и там, на востоке, мы себя показали.
- Хорош показ! - насмешливо крикнул кто-то. - Порт-Артур потеряли, флот загубили.
Старик задумался.