- Живой младшенький! - удивился тот. - Вот это подарочек!
- Где первый взвод?
Дудахин показал рукой.
- Видите щель? Там они.
- А ты куда?
- Да тут, недалече…
Щель оказалась старой траншеей. Как и везде, в ней было полно воды, из глиняной жижи выпирали черные бугорки- затонувшие трупы. Несмотря на тесноту и ледяную стынь, по ним не ступали. Убитый - будь то русский или немец - одинаково внушали суеверный страх.
Судя по остаткам деревянной обшивки, аккуратным ступенькам и множеству удобных ниш, траншея была немецкой- свой брат-русак даже для себя не особенно старался; чем удобнее окоп, тем труднее его покидать. В немецкой траншее имелся даже козырек для защиты от осколков, летящих сзади, но славяне еще раньше и козырек, и дощатые стенки разобрали на топливо и те, кто пришел после, отдыхали, прижавшись спиной к мерзлой земле.
От взвода Стригачева осталось десять человек. С мухинскими тремя - на земляном приступке, подобрав ноги, чтобы не начерпать ботинками воды, сидел Верховский- тринадцать. Чертова дюжина… Приходу Мухина обрадовался один Верховский, остальные, похоже, не заметили.
Минут через двадцать вернулся Дудахин, начал раздавать снятые с убитых подсумки, гранаты. На его груди висел трофейный автомат. Заметив взгляд Мухина, сказал:
- Отдать вам не могу, самому нужен. Найдете - берите. К ППШ у нас патронов нет, а к этим - на каждом шагу "рожки" валяются.
- Подвезут и к нашим, - уверенно сказал младший лейтенант.
- После дождичка в четверг. Вы что, ничего не поняли?
- А что я должен понимать?
- Отрезали нас от батальона, вот что! Теперь до темноты - ни патронов, ни жратвы. Хорошо еще Зойка успела проскочить, а то бы и без медицины…
Они прошли по воде до конца траншеи, перелезли неширокую перемычку и попали в прямоугольную яму, с боков и частично сверху выложенную кирпичом. Кругом лежали и сидели раненые. Мухин насчитал тридцать пять.
- Надо бы в тыл отправить.
Дудахин безнадежно махнул рукой.
- У фрицев это местечко - вроде полигона. Каждый камень пристрелян.
"Что же делать?" - хотел спросить Мухин, но помкомвзвода опередил его.
- Нам отсюда, товарищ младший лейтенант, только два пути: один на небо, другой вперед, к ограде и дальше, к тому проклятому шоссе. Третьего не дано.
Когда вернулись во взвод, он спросил:
- Ваш ТТ заряжен?
Мухин показал пустую обойму. Как-то незаметно расстрелял все патроны…
- Возьмите мой наган. Мне пока "шмайссера" хватит.
Мухин взял наган, хотел положить его в кобуру, но там лежал ТТ, его кровный ТТ, расстаться с которым ему казалось немыслимым, и он сунул его в карман шинели.
- Пожевать хотите? - старший сержант вынул ржаной сухарь и брикет в бумажной обертке. - Сперва концентрат грызите, сухарь можно и поберечь. Кто знает, сколько нам тут кантоваться.
- Эх, сальца бы сейчас! - вздохнул кто-то, и Мухин припомнил розовый кусочек на кончике ножа Степанова. В животе тоскливо заныло.
- Отчего такое? - продолжал солдат. - Как нет жратвы, так все разговоры об ей. Лучше бы - наоборот.
- Это точно, - отозвался его товарищ, - а как нет баб - весь треп о них. Тоже лучше бы - наоборот…
- Ну как, мальчики, не прокисли еще?
Обдав водой сидящих, в окоп спрыгнула санинструктор Зоя Романова. Круглолицая, веснушчатая, всегда веселая- своя в доску. Всю зиму почти не вылезала с передовой - вытаскивала раненых. Отдыхала только дважды: первый - после ранения, второй - когда батальон отвели на отдых. Медали - их было три - не надевала: звякнут в тишине - костей не соберешь. Однако то, что она - бывалый солдат, видно было и без медалей. Голос у нее низкий, прокуренный, с легкой хрипотцой, взгляд дерзкий, прямой, движения решительные, обращение со всеми, кроме раненых, грубоватое. Курила она много и часто, умело свертывая "козьи ножки", ходила чуть вразвалочку, по-мужски, широко шагая, опираясь сразу на всю ступню, делилась с бойцами хлебом, махоркой, случалось, отдавала раненому свою шинель или телогрейку.
- Гли-ко, и профессор жив! - растягивая гласные, пропела она. - И младшенький тута! И Гриша Дудахин!
- А мменя замметила? - дурашливо проблеял рыжеволосый ефрейтор, делая вид, будто хочет боднуть ее в бок.
- Как же, тебя первого признала. А знаешь почему?
- Почему? - озадаченно спросил ефрейтор и попался: под общий хохот Зоя отмочила одну из тех солдатских шуток, которые, надо полагать, живут со времен Суворова, не выцветают и не увядают.
- Эй вы! - над отверстием в потолке показалась голова связного. - Командира взвода - к командиру роты! Быстро!
Мухин поднялся, поправил ремень с кобурой. Ползти, утюжа грудью расползающуюся под руками глину, не хотелось, и он медлил. Над обескураженным ефрейтором смеялись все, за исключением Верховского.
- А вы почему не смеетесь, Ростислав Бенедиктович? - спросил Мухин.
Верховский поднял голову. Из-за мешков под глазами казалось, что бывший учитель носит очки.
- Я хочу сохранить уважение к женщине, Петя. Простите, товарищ младший лейтенант… Девочка не понимает, что это неприлично.
- Что неприлично, Ростислав Бенедиктович? Вы, верно, забыли, что мы на фронте.
- Тем более, молодой человек, тем более.
Мухин пожал плечами и, посмеиваясь, пополз к командиру роты. Охрименко сидел возле телефона, и, надрываясь, кричал в телефонную трубку:
- "Берег"! "Берег"! Я - "Волна". Как слышите?
Над ним стоял старшина-связист с лицом великомученика и руками молотобойца. Взглянув на командиров взводов, - Мухин прибыл последним - ротный бросил трубку, коротко приказал:
- Чтоб через пятнадцать минут связь была! Ты, Кудрин, меня знаешь…
- Так ведь только что была, товарищ старший лейтенант! "Берег", "Берег", вас не слышу! Да вот же они!
Однако стоило Охрименко взять трубку, связь тут же прервалась. Старшина молча взял катушку и побрел к выходу.
- Вот так с полчаса, - проговорил Охрименко, - на секунду появится, потом опять нет.
- Очень просто, - сказал Белугин, - я сам из связистов, знаю, как это делается.
- Что ты имеешь в виду?
- У нас ведь не воздушка, товарищ старший лейтенант, провод по земле идет.
- Ну так что? Обрыв и тут возможен. Осколком чирк - и готово!
- Так то - полный. А это - "дрочиловка".
Охрименко задумался.
- Полагаешь, имитируют замыкание?
- Полагаю. Им "язык" нужен.
- А мне связь! - неожиданно взорвался ротный. - Понятно?
- Но это наш последний связист, - напомнил Белугин.
Охрименко промолчал. Опустив голову, он хмуро следил за тем, как в землянку ручейками стекает вода. Наверху стрельба прекратилась минут двадцать назад, было слышно, как в соседнем окопе ссорятся два солдата.
- Тишина - недаром, - сказал Белугин, - не стреляют- значит, боятся своих задеть.
- Мне связь нужна! - повторил Охрименко. - А Кудрин один не пойдет, я его знаю.
Помолчали.
- Чего мы ждем? - спросил Мухин. Он хотел спросить, зачем вызывали, но решил, что так будет лучше.
- Пополнения, - коротко ответил ротный, - вот-вот прибудет.
Мухин радостно заулыбался, Белугин с сомнением покачал головой: все-таки - белый день, и местность у немца как на ладони.
Прошло минут тридцать или чуть больше, когда в тылу роты поднялась пальба. Охрименко встрепенулся - он ждал этого - крикнул связному:
- Узнай, в чем дело!
Треск автомата все усиливался, но это происходило по-прежнему сзади, возле оврага; комбинат и кладбище молчали.
Связной вернулся не один. Четверо незнакомых Мухину разведчиков несли на плащ-палатке старшину Кудрина. Здесь же, на НП роты, они его и перевязали. Старший группы младший лейтенант Карабан пояснил: вторая рота отрезана от полка, батальон накрепко увяз, сцепившись с немцами у южной окраины Залучья, БЭ-ЭМ-ПЕ мечет икру, на телефон не надеется, посылал связных - не прошли, тогда послал его, Карабана, с четырьмя разведчиками.
- А рота? - выкрикнул Охрименко. - Обещали же целую роту! У меня ж людей - с гулькин нос!
- Будет рота, как стемнеет, - пообещал Карабан, - сам слышал. Тогда же и кухня, и, само собой, горючее, - он хитро прищурился, оглядел командиров. - Я тут прихватил… на всякий случай. По тридцать капель на зуб.
Выпили в молчании, закусили сухарем, разломив его на четыре части. Глоток водки дали старшине Кудрину, чтоб не слишком страдал.
- Если бы не мои архаровцы, уволокли бы его фрицы, - сказал Карабан, - уже оглушили и кляп в рот вставили. А напарника его - на месте, кинжалом в спину…
- Ну а вы? - замирая от нетерпения, спросил Мухин.
Карабан самодовольно усмехнулся.
- Детский вопрос. Постой, а ты кто такой? Лешку Белугина знаю, а тебя нет. Новый, что ли?
- Твоим взводом командует, - разгрызая сухарь, ответил Охрименко.
- Ну как орелики? - оживился Карабан. - Нравятся? С ними, знаешь, какие дела можно делать!
- От твоих трое осталось, - сказал Охрименко.
- Ты что ж, это, гад! - глаза Карабана стали белыми. - Такой взвод погубил? Я ж их одного к одному подбирал!
- Не виноват он, - вступился за товарища Белугин, - у меня тоже немногим больше.
- И ты дерьмо! - накинулся на него Карабан. - Все вы тут…
- Полегче! - остановил его Охрименко. - Воюют, как могут. Неплохо воюют.
- Оно и видно. - Карабан опустился на корточки, охватил голову руками. - Какие ребята были! Мохов! Дудахин!
- Старший сержант жив! - заторопился Мухин, - и Верховский жив, и Булыгин. А младший сержант Сопелкин только ранен.
- Жив Гришка! - Карабан вскочил. - Где он?
Проводив его глазами, Охрименко укоризненно покачал головой.
- Шустрыми делаются, когда уйдут из роты! "Взвод погубил!" Забыл, видать, как под Демянском вышел из боя один-одинешенек!
Глава третья
1
Рота под командованием лейтенанта Трёпова прибыла около девяти вечера. До этого немцы непрерывно обстреливали позиции русских и пробиться к Охрименко не было возможности. Связь к тому времени восстановили, но Трёпов устно передал приказ командира батальона: до часу ночи овладеть кладбищем.
- Артподготовка будет? - мрачно спросил Охрименко, хотя сам знал, что спрашивает напрасно.
- Не будет, - сказал Трёпов, - велено скрытно, пока темно, подобраться к ограде кладбища и… - он выразительно провел ребром ладони по своей шее.
- Так! - сказал Охрименко. - Понимаю. А как же быть с прежним приказом: "как можно больше шуму"?
Трёпов скорчил уморительную рожу.
- Неисповедимы пути господни…
- Разве что так. - Охрименко остервенело грыз ногти. - Минометы хоть принес? Без минометов их оттуда не выкурить.
- Будешь доволен, - заверил Трёпов, - целых четыре. Да шесть ПТР, да один "дегтярь". Что, мало?
- Не густо, - возразил Охрименко. - Сам-то как? Рванешь обратно в штаб или тут погуляешь?
- Погуляю, - обещал Трёпов.
С Мухиным они встретились, как старые друзья. По словам Трёпова, из штаба Петра турнули вовсе не из-за его оплошности, а для того, чтобы он, такой молодой и способный, мог показать себя на поле брани…
Кроме оружия и боеприпасов, рота принесла почту и термосы с густым, еще теплым варевом - завтраком, обедом и ужином - вместе. Пачку писем Мухину вручил Трёпов. Почти все они были от матери. Жалея, что нельзя прочесть немедленно, Петр сунул их в полевую сумку и пошел принимать пополнение.
Оно оказалось на редкость пестрым по составу. Вместе с опытными бойцами пришли новобранцы, только утром прибывшие на передовую, безлошадные ездовые, оставшиеся без орудий артиллеристы, повара, сапожники, хозяйственники и даже ординарцы. "Сачки" отчаянно трусили, и Охрименко приказал разбить их по взводам. Мухину достался, среди прочих, ординарец командира полка Степанов и повар по фамилии Негодуйко.
Увидев обоих, Дудахин почтительно снял шапку.
- Вот теперь Гитлеру - крышка!
Верховский сначала воспринял приход роты как смену. Поев густого и теплого варева, стал собираться в тыл. Свой, относительно сухой окопчик, он уступил Степанову, а вязанку хвороста, на которой так удобно сидеть, отдал вовсе незнакомому бойцу. Еще одну ценность - две гранаты - просто оставил на бруствере.
- Вам тут нужнее.
Распорядившись таким образом, он переполз в общую траншею, где воды за это время заметно прибыло, и стал ждать команды "отход". Здесь он и встретил огненный шквал, обрушившийся на роту Охрименко в половине первого.
Разбуженный грохотом, Мухин вскочил, думая, что бьют свои. Вспышки огня вырывали из темноты солдатские спины, каски, затворы винтовок, котелки, белые повязки на головах. Потом он увидел искаженное страхом лицо и не сразу понял, что это лицо Верховского. Бывший учитель цеплялся за его шинель, пытаясь дотянуться до плеч, как это делают утопающие.
- Возьмите себя в руки, Ростислав Бенедиктович! - что есть силы, крикнул Мухин, но услышал какой-то комариный писк:
- …уки… слав…ик!
Сам он на этот раз страха не испытывал. Или, если трусил, то совсем немного, со стороны, должно быть, не заметно, а думал и волновался за свой взвод. Еще недавно из новеньких он был один, теперь почти все были новенькими, и Мухин боялся потерять их в этом аду.
Прошло десять минут, двадцать, полчаса. Снаряды с воем вгрызались в землю, разрушая и без того оплывшие стенки окопов, громили блиндажи, разметывая по полю бревна, доски, прошлогодний дерн, клочки гнилого сена. Покряхтывая и матерясь, никли к земле, оседали в ледяную жижу старые солдаты, не выдержав, срывались первогодки, выскакивали наверх и бежали, сами не зная куда. За ними кидались командиры отделений или товарищи, словами, а иногда и тумаком, приводили в чувство. Троих таких вернул Дудахин.
Охрименко выслушал доклад Мухина, глядя куда-то в сторону, и лицо его выражало не гнев, как у Дудахина, а одну лишь смертельную усталость.
Кроме него в теперь уже полностью разрушенном блиндаже находился какой-то розовощекий лейтенант в новой, еще необмятой шинели и хромовых сапогах. Поглядывая на Мухина, он качал головой и старательно хмурил белесые брови.
- Куда их теперь? - спросил Мухин. - К вам доставить?
- Зачем ко мне? Направь к Бушуеву, у него саперов не хватает.
- Таким, как они, рядом с честными бойцами не место, - улыбаясь сочными губами, сказал розовощекий лейтенант, - теперь у них одна дорога.
- А у нас она общая, - спокойно заметил Охрименко. - Между прочим, они - добровольцы. Добровольно пришли на фронт. А первый бой для всех страшен.
- Они струсили, а это значит…
- По-твоему, если человек струсил, то ему уж и места в наших рядах нет?
- А по-вашему иначе?
- По-моему, человека сначала воспитать надо. Обучить как следует, а потом уже толкать в пекло. А эти - с марша - в бой! С тобой, Мухин, прибыли? Вот видишь, с ним. Третий день всего…
- Это не оправдание. Такие явления надо пресекать немедленно. - Большим пальцем правой руки лейтенант с треском придавил сначала одну кнопку планшетки, потом другую. - Выжигать каленым железом, как выразился один уважаемый мной человек.
- Иди ты знаешь, куда? Одним словом, давай, Мухин, этих гавриков к Бушуеву. Мы с тобой не сумели - он перевоспитает.
- Товарищ старший лейтенант, - сдвинув брови к переносице, сказал розовощекий, - вы игнорируете последнюю инструкцию, касающуюся таких фактов! Конечно, дело ваше, но… в общем, я вас предупредил.
Он взял полевую сумку, повесил через плечо, взглянул на часы.
- Торопишься? - участливо спросил Охрименко.
- Да. В полк надо заглянуть, потом, возможно, в дивизию. Литературу получить и вообще…
- Ну, вот что, - сказал Охрименко, - литература и "вообще" - подождут.
- Простите, не понял юмора, - сказал лейтенант.
- Да юмор простой: у меня людей нет.
- А я при чем?
Улыбка, с которой лейтенант не расставался с момента прихода Мухина, все еще блуждала на розовом лице. Наверное, она взбесила Охрименко больше всего.
- Тебе что, наплевать, что будет с ротой? А если от этого нашего наступления зависит иcxод большой операции? Да ты понимаешь, что говоришь?
- Но я же - штабной работник! - визгливо выкрикнул лейтенант. На его верхней губе выступили капельки пота, губы дрожали. - У меня свои обязанности!
- Лейтенант Трёпов тоже работник штаба, однако посчитал, что здесь он нужнее.
- Это его дело!
- Ну, хватит. Примешь взвод Белугина. Он ранен. Все.
Надев каску, Охрименко пошел вдоль траншеи. Лицо лейтенанта вытянулось, руки бегали по складкам шинели, теребя ремешок полевой сумки.
- Это произвол! Он не имеет права! Меня ждут в батальоне!
- Кто это? - спросил Мухин подошедшего Трёпова.
- Игорь Раев из штаба батальона. Прислан для связи. А что?
- Ничего. Все правильно.
Своего помкомвзвода Мухин нашел возле раскрытой, как сундук, землянки. Он сидел на корточках и набивал патронами пулеметную ленту. Булыгин горстью одной руки- другая была забинтована до локтя - сгребал и подавал ему патроны, в изобилии рассыпанные по земле.
- Видали? Прям в середку угодил, - сказал Дудахин, кивнув на развороченную землянку. Это была та самая землянка, где находились раненые. У Мухина перехватило дыхание.
- Как же так? Выходит, всех сразу?
- Выходит.
В тишине отчетливо слышался гул моторов за селом и дальше, на шоссе.
- А санинструктор? Она ведь с ними была!
Странно, но именно о ней, единственной девушке здесь, на этом пятачке, младший лейтенант вспомнил в этот момент и со страхом ждал ответа. Но Дудахин почему-то отвечать не торопился.
- Закурить, что ль, Василь Федотыч?
- Достань у меня кисет в правом кармане. - Булыгин что-то делал здоровой рукой в приемнике.
- Зойка жива, - сказал наконец Дудахин, - между прочим, про вас справлялась. Куды, говорит, девался… - Дудахин вытер руки полой шинели. - А вы чего за нее так спужались?
- Да так, ничего, - Мухин покраснел, - боец все-таки…
- Оно ведь как вышло-то, - сказал Булыгин, - побегла девка давеча за бинтами, обернулась, ан перевязывать-то и некого…
- С ней ясно, - прервал его Дудахин, - вы скажите лучше, что делать с теми гнидами?
- О чем ты? - Мухин встревожился.
Помкомвзвода с минуту смотрел изучающе, потом сказал примирительно.
- Да будет вам. Не первый год замужем, знаем, отчего дети родятся. - Весь взвод видел, как вы их вон в тот окоп прятали. Токо разе в окоп спрячешь? Эх вы! От кого таитесь? От Дудахина? Да я, если хотите знать, за этой троицей с самого начала наблюдаю! Глаз у меня на таких наметанный, ясно?
- Ну и что же увидел твой наметанный глаз? - Мухину начал надоедать этот разговор.
- А то что надо, то и увидел. Этот Зарипов…
- Ну хватит. Зарипов хороший боец, комсомолец.
Дудахин рассмеялся.
- Не понимаю я вас, товарищ младший лейтенант. Ну на что вам вся эта возня? Спокойная жизнь надоела? Их же в прокуратуру сдать положено, а вы… Что вы с Зариповым собираетесь делать?
- Назначу командиром отделения вместо Мохова.
- Отвечать придется.