По команде с НП пошли в атаку, выбили автоматчиков- их оказалось меньше взвода - принялись снова окапываться, теперь уже наверху, но с НП - новая команда. Опять побросали ячейки, развернулись в цепь, двинулись, Не прошло и минуты, позади начали рваться снаряды - целое море огня бушевало на самом гребне. Не дурак, видно, ротный, знает что делать…
В километре от кладбища снова залегли - от часовни ударил пулемет и бил, пока не прижал роту к земле. Отсюда, с высоты, были хорошо видны огни горячего боя в стороне промкомбината и берега реки перед ним, где тоже вспыхивали огоньки выстрелов. Там дрался первый батальон капитана Крымова. К нему примыкал левым флангом батальон капитана Латникова. Соседняя с Охрименко первая рота почти одновременно со второй уцепилась за правый берег, но, проходя через реку, попала под огонь ближайшего ДЗОТа и понесла серьезные потери. Как мог, Охрименко помогал соседу - два станковых пулемета взвода Стригачева некоторое время подавляли огонь немцев, но затем что-то произошло в самой первой роте - остатки ее начали отступать за реку, оставляя на льду тела убитых. Охрименко понял, что произошла катастрофа, но прямой телефонной связи с соседом у него не было - связь шла только через батальон.
Не сразу стало известно, что почти весь командный состав первой роты погиб у себя на НП под огнем тяжелых немецких минометов.
Лишившись левого соседа, Охрименко по указанию Латникова перебросил все пулеметы Стригачева на левый фланг, чтобы затянуть брешь на стыке двух батальонов, а своим велел приготовиться к атаке.
Брошенных прошлогодних траншей и воронок хоть отбавляй, да только все водой залиты. Мухин чудом нашел сухую - полчаса назад, может, меньше, упал тяжелый снаряд, вывернул с корнем молодую березку, разбросал по сторонам глину. Она, эта березка, лежала тут же, белея на темном фоне, упиралась ветками, как руками, о землю, старалась приподняться, а сама исходила соком от ран. Мухину - и случится такое! - стало жалко эту березу, ее нежное, гладкое, по-девичьи стройное тело, туго обтянутое бледно-розовым шелком. Он приподнялся и погладил ладонью девственно-чистое тело. На стерильной чистоте остался грязный след. Тогда Мухин вытер ладонь полой шинели и вторично погладил березу. С противоположной стороны в тело дерева ударила автоматная очередь. Вскрикнув, присел в страхе боец-первогодок, примостившийся со своей трехлинеечкой среди веток, ругнулся лежавший рядом с ним другой:
- Чего орешь попустя? Этая - не твоя…
Подбежал Дудахин в сдвинутой на затылок шапке.
- Откуда бьют, засекли?
Мухин "не засек"… Дудахин вспылил.
- Эх, вы!
Вынул из кармана газету, поджег ее. И снова - очередь в то же место.
- Есть! Засек.
Вместе с Булыгиным установили "максима", заправили новую ленту.
- Подбитую полуторку видишь?
- Вижу, - ответил Булыгин.
- От нее справа на два пальца. Там он…
Булыгин, сощурившись, глядел через прорезь щитка.
- Не ошибся, старшой? А то ведь ему только покажись, враз накроет. По вспышкам бьет…
- Давай, как договорились, - и - к Мухину - Товарищ младший лейтенант, поднимайте взвод.
- А как же немецкий пулемет? - Мухин с сомнением покосился на полуторку. - Пусть сначала артиллеристы…
- Делайте что говорят, - строго ответил Дудахин, - вы нашего ротного не знаете!
Мухин вылез из воронки, нерешительно поднялся на ноги.
- Взво-о-од! - голос будто чужой: тонкий, дребезжащий. - Короткими перебежками вперед марш!
В первую секунду показалось: никто и ухом не повел, но уже в следующую над землей стали приподниматься каски, зашевелились бугорки плеч, зачмокали выдираемые из глины ботинки.
- Вперед бегом марш!
На ученьях выдернуть пистолет из кобуры - плевое дело, здесь даже плоский ТТ за что-то цепляется, не хочет вылезать…
- Не отставать!
Слава богу, пошли! В предрассветной полутьме угадываются фигуры командиров отделений: крупная, нескладная, в длинной кавалерийской шинели - сержанта Рубцова, почти квадратная, в ватном бушлате, под которым еще и телогрейка, - сержанта Мохова, совсем маленькая, похожая на сгорбившегося чижа, - младшего сержанта Сопелкина. Все машут руками, кричат. В атаку - Мухин теперь это знает - ровными рядами xoдят только в кинофильмах. В жизни, а точнее на грани ее и смерти, нервная система каждого срабатывает по-разному. Одному прикажет секунду повременить, подождать, покуда обгонит товарищ, другого с отчаяния или по какой другой причине бросит далеко вперед. Одно лишь неизменно: чем ближе к командиру лежал боец в цепи, тем ближе от него он будет и в атаке - на глазах начальства что хитрить, что трусить - одинаково опасно.
Лишь только успели на ходу немного подравняться, ударил крупнокалиберный с фланга. Командир третьего взвода старшина Белугин скомандовал: "Ложись!", командир первого лейтенант Стригачев приказал взводу: "Вперед!" В лоб резанул засевший в проломе стены пулеметчик.
Только не долго на этот раз гуляла по полю выпущенная им на свободу смерть - не прошло и трех секунд, нащупал его тупорылый хоботок булыгинского "максима". У Стригачева, кажется, всего троих убило, у Мухина на этот раз - ни одного!
- Раненько радуешься, - сказал Белугин, - главное- впереди.
То, что главное впереди, Мухин понимал и сам, а радовался просто так. Отчего ж не порадоваться, если жив пока…
Опять прибежал командир роты, собрал взводных в каменных развалинах не то бывшей водокачки, не то сторожки, отругал Белугина, похвалил Стригачева, на Мухина только взглянул.
- Последний бросок, други мои, последний бросок! Главное, чтоб побольше шуму!
До рассвета не часы - минуты. Уже виден далеко слева промкомбинат с его высокими узкими окнами, превращенными в бойницы, остатки каких-то зданий впереди него, увязший в грязи грузовик, еще какая-то техника, вперемешку наша и немецкая, уже отделилась от свинцовой массы неба и начала приближаться волнистая стена деревьев старого кладбища…
- Последний бросочек, ребятушки, последний! - повторял Охрименко, нетерпеливо постукивая нагайкой по голенищу сапога.
Стригачев и Белугин стояли, опустив головы. Когда Охрименко в третий раз повторил свое, Белугин сказал:
- Хоть бы одну батарею выпросили, товарищ старший лейтенант!
Охрименко посмотрел на него, но ничего не ответил. Тогда лейтенант Стригачев - он был выше ротного почти на целую голову - подошел вплотную и сказал:
- Николай, потребуй батарею! Ну куда мы со своими пуколками?
Охрименко отступил на шаг, чтобы не смотреть на своего взводного снизу.
- У каждого из вас по два ПТР да пулеметы! Да автоматы - по два на взвод! Этого мало?
Взводные промолчали, но Мухин понял: мало.
- А от тебя, Стригачев, я вообще не ожидал такого. Боевой, понимаешь, командир, обстановку не хуже моего знаешь, а поддерживаешь всякие высказывания!
- У меня не высказывания, товарищ старший лейтенант, - упрямился Белугин, - а законные требования. Передо мной поставлена задача, но чтобы ее выполнить…
- Чтобы ее выполнить, у тебя не хватает мужества! - закончил Охрименко. - Так и скажи.
- А если скажу, что изменится?
Охрименко замер, повернувшись всем корпусом к старшине и даже шагнул вперед, чтобы стать с ним рядом - плечом к плечу.
- Болтать научился, Белугин, вот что. Раньше другим был.
- Так ведь и вы раньше были другим, товарищ старший лейтенант…
- Это в каком смысле? - ротный прищурил один глаз.
- Больше о солдате думал, вот в каком, - вступился за Белугина Стригачев, - а на Лешку нечего давить, он своего требует. Лично я его требование поддерживаю.
Мухин видел, как темнеют, уходят куда-то вглубь глаза Охрименко, становясь неразличимыми, непонятными…
- Ну вот что, други мои: хотел я с вами по-товарищески, по-человечески потолковать, обмозговать, как лучше сделать, а выходит, ошибся. Не понимаете, не хотите понять главной задачи. В таком случае, остается приказ. Он у вас есть, так что "извольте випольнять", как говорил преподаватель по тактике энского Краснознаменного военного училища Серафим Григорьевич Раменский.
- Серафим Геннадьевич, - тихо сказал Стригачев.
- Что такое?
- Полковника Раменского зовут Серафим Геннадьевич.
Охрименко недовольно фыркнул, вышел из укрытия. Уже уходя, сказал:
- Как его зовут - не имеет значения. Для вас сейчас главное - взять кладбище. И произойти это должно не позднее шести ноль-ноль по московскому времени. Вам ясно, товарищи командиры?
Только один Мухин сказал "ясно", остальные промолчали. Когда ротный ушел, Мухин спросил:
- А почему - как можно больше шума?
Оба взводных странно на него посмотрели и, ничего не сказав, пошли каждый к своему месту, от которого через несколько минут начнется для них путь к новым испытаниям.
4
Огонька БЭ-ЭМ-ПЕ все-таки подбросил. Тот же самый артдивизион, но уже укороченный на одну батарею, минут десять ковырял снарядами и без того не единожды перепаханное поле, кладбище, сокрушая камень памятников, кирпич ограды, часовню под сенью деревьев и сами деревья, так некстати оказавшиеся на пути людей. За короткий этот артналет батальон сумел миновать лишь часть обширного поля. Оставалось еще больше половины, дальше начиналось кладбище и село Залучье с его кривыми улочками, дотла сожженными домишками, втоптанными в грязь огородами, курятниками, сарайками и крохотными баньками на уходящем к реке косогоре.
К ним, этим банькам, с самого начала было приковано внимание Мухина. Издали, да еще в полутьме, он принял их за немецкие танки, потом стал ждать пулеметной очереди или меткого снайперского выстрела…
- Не туда смотрите! - крикнул Дудахин. - Влево смотрите, влево!
Во фланг наступающему батальону шли танки. Их было не больше десятка, но на ровном поле, где находилась рота, ей хватило бы и двух штук…
- Принимай решение, командир! - снова закричал Дудахин. Младший лейтенант и сам силился припомнить что-то подходящее из НСД, но в памяти почему-то вертелись две-три строчки из тоненькой, голубовато-серой книжицы с пятиконечной звездой - памятки бойцу-истребителю танков: "наиболее уязвимыми… местами танка являются смотровые щели, моторная часть, гусеницы…"
- Ну что же вы? Командуйте! - кричал Дудахин. - Людей погубим!
Но Мухин уже вспомнил.
- Танки слева! Расчетам пэ-тэ-эр- в цепь!
Принесли противотанковые ружья, шлепнулись с ними в грязь возле ног младшего лейтенанта.
- Сюда давай!
Сползли в окоп. Воды по колено, но окоп - в полный профиль, воевать можно…
- Наводить в головной!
- А младшенький-то наш - орел! - дурашливо хохотнул Дудахин. Похоже, он и сам знал, что надо делать, этот старший сержант…
- Орел, - серьезно ответил Рубцов.
Ах вы, милые, дорогие товарищи! Сердцем, видно, поняли, что сейчас нужнее всего вашему "младшенькому"!
- Есть головной!
- Огонь!
Издали не видать, то ли недолет, то ли промазал…
- Обождать бы малость, - говорит пэтээровец. У него широкое рябое лицо, на правой щеке - плохо заживший рубец. Фамилия солдата, кажется, Лямин…
- Обождать бы, говорю, малость.
- Приказываю: огонь!
Почти одновременно на темно-сером контуре танка обозначились три вспышки - соседи тоже не зевают.
- Заклинь ему башню, Лямин! Бей по смотровым щелям!
- Знаю, не впервой! - сердито хрипит Лямин.
Оставив пэтээровцев, Мухин перебежал на левый фланг к Дудахину.
- Приготовить противотанковые гранаты!
- Да готовы уже.
- Выделить гранатометчиков!
- И это сделано.
- Пойдешь с ними, Дудахин.
- Я?!
- Ты.
Роли как будто переменились. Теперь "младшенький" уже не просто младший по возрасту, а, как и подобает, младший лейтенант - командир взвода.
- Рассредоточь людей, выдвинь вон до той траншеи, видишь?
- Так точно, вижу. Гаврилов, Ужов, Лоскутин, со мной! Четвериков, Сергиенко - занять воронки справа!
Да, роли переменились. Теперь взвод не Дудахина будет слушаться, а его, Мухина - Петра Мухина - младшего лейтенанта.
Уполз Дудахин, уползли с ним пятеро бойцов, остальные мокнут, коченеют в ледяной воде, пригибают головы от яркого света ракет: сейчас… вот сейчас вдарит!
Вспыхнул огонек впереди головного танка, с воем пролетел над Мухиным снаряд, исчез за спиной. Ни взрыва, ни стона раненых. Второй опять пролетел мимо, гулко шлепнулся где-то поблизости в воду.
"А рвутся ли они вообще?" Не успел подумать - впереди взметнулся столб пламени, просвистел рой осколков, лицо, грудь, плечи залепило глиной, запахло тухлыми яйцами.
"Так вот какая бывает война!.."
- Пригнулись бы, товарищ командир, зацепить может.
- А руководить боем кто будет? Может, вы, Мохов?
- Где уж нам…
"Ну зачем так? Да еще "руководить боем!" Мохов - старый солдат, за финскую две медали имеет, за эту- вдвое больше, а у тебя, Петр Мухин, на груди одни пуговицы блестят. Извиниться бы, да сейчас, пожалуй, не время…"
Над головами - снова вой, только на этот раз снаряды летели из-за спины Мухина и рвались вблизи танков.
- Наша полковая проснулась, ребята!
- Давай, давай, родимая!
- Лучше наводите, олухи!
На краю воронки - Мухин и не заметил, когда он тут появился, - сержант-артиллерист с полевым телефоном. Снаряды стали ложиться точнее, загорелся один танк, потом второй, немцы стали поворачивать обратно.
Взвод Мухина ликовал. Бойцы без команды выскакивали из ледяных ванн, торопливо разувались, стаскивали липнущие к телу кальсоны. Выкручивали, помогая друг другу, стуча зубами, снова натягивали, просили, как нищие на паперти:
- Теплинку бы, товарищ младший лейтенант! Хоть махонькую!
- Даст тебе немец сейчас теплинку - жарко будет! - посмеивались бывалые. И верно: не прошло и минуты, ударили пушки из Залучья, частыми всплесками покрылось поле, все вокруг заволокло смрадным дымом. Бойцы прыгали обратно в ледяную купель, под хохот товарищей материли немцев, Гитлера и все войны на свете.
Вернулся в пятью бойцами Дудахин, и почти одновременно во взвод прибыл старший лейтенант Охрименко. Не обращая внимания на обстрел, стоял, разглядывая что-то в бинокль.
- Командир взвода, доложите расход боеприпасов, потери.
Дудахин на пальцах показал: убитых один, раненых трое, расход боеприпасов не подсчитывали.
Докладывая, Мухин не без удовольствия дважды произнес слово "бой". Охрименко смерил его насмешливым взглядом.
- Ты серьезно думаешь, что побывал в бою? Тогда поздравляю с боевым крещением.
Мухин хотел поблагодарить, но уловил насмешку в словах ротного. Тогда что же такое - настоящий бой?
Подбежали Стригачев и Белугин, хотели по примеру Мухина доложить о потерях, но Охрименко оборвал их:
- Уже час, как вы должны быть там! Приказываю: немедленно атаковать! Я сам поведу роту.
5
Атака захлебнулась через сотню метров. Охрименко следом за остальными шлепнулся в. первый попавший окоп, заругался витиевато и грозно. От Залучья, теперь уже без перерыва, била артиллерия и минометы. Как ни мало опытен был Мухин, но и он насчитал около двух десятков стволов. Разрывы следовали по два, по три враз, вздыбленная, и без того начиненная осколками земля не успевала оседать, забивала ноздри, глаза, рот, колотила по плечам, по каскам, по дискам ручных пулеметов. Ни своего крика, ни чужих голосов, ни команд ротного не слышал Мухин и почти ничего не видел в вихре земли, воды, дыма. Сначала он бежал рядом с Дудахиным, потом, когда тот исчез, бежал один, по инерции, думая, что бежит к цели и время от времени нырял в дымящиеся воронки. Иногда там он заставал бойца, а то и двух, и, подражая Охрименко, а может, и Дудахину, криком и руганью посылал их вперед, а чтобы не подумали о нем плохо, сам бежал с ними вместе, пока те не падали или не исчезали подобно Дудахину. Изредка он и сам ненароком падал, поскользнувшись, на неоттаявшем пятачке, один раз наткнулся на поваленный столб и ушиб колено. Потом батареи перенесли огонь дальше, в глубь русского наступления, земля осела и Мухин увидел совсем близко кладбищенскую ограду, сложенную из дикого камня и кирпича, довольно высокую, лишь местами до половины разрушенную. За ней, этой стеной, засели автоматчики, от двух угловых башенок били станковые пулеметы, из середины кладбища - минометы.
В какой-то момент Мухину, показалось, что пули вот-вот прошьют его насквозь. Подчиняясь животному страху, он юркнул в укрытие - не то разрушенный блиндаж, не. то землянка - присел на корточки, сжавшись в комок. Через минуту животный страх прошел, но бежать дальше уже не было надобности - атака снова захлебнулась. В поисках укрытия в блиндаж к Мухину начали скатываться бойцы. Последним появился ротный командир и с ним длинный, как журавль, старшина-связист с катушкой и телефонным аппаратом.
Пока старшина налаживал связь, Охрименко уже без бинокля рассматривал кладбищенскую стену.
- Невысока, а крутенька, - сказал он, машинально беря из чьих-то рук самокрутку, - и обойти нельзя.
- А если от реки попробовать? - неуверенно предложил Мухин.
- Третья рота пробовала, - сказал Охрименко, - болото там, - он мельком взглянул на младшего лейтенанта и вдруг узнал. - Жив?
- Как видите, - Мухин засмеялся, но Охрименко не поддержал.
- Значит, ты жив, а взвод накрылся?
- Чем накрылся, товарищ старший лейтенант?
Связист и тот покосился на Мухина, а Охрименко даже каску сдвинул на затылок - так был удивлен.
- Не знаешь? Ну и дела! Ладно, научим. Иди, принимай первый взвод.
- А лейтенант Стригачев?
- Убит Стригачев. Да ты иди, не мешкай. В любой момент можем двинуться снова, вот только огонь поослабнет. Иди же, дьявол тебя побери! Не век тебе тут сидеть! Там за тебя помкомвзвода командует. Пошел? Ну и ладно. Скажи Белугину, я свой НП сюда перенесу. А еще пришли мне Зою - санинструктора.
Рука Охрименко была кое-как замотана бинтом.
Мухин ловко - теперь он это умел делать - вымахнул наверх и пополз туда, куда указал ротный. По нему не стреляли, наверное, не заметили, потом обстрел этого участка и вовсе прекратился, огонь бушевал где-то сзади, возможно, в расположении штаба батальона.
"Прямо как по расписанию", - подумал Мухин и столкнулся со своим помкомвзвода.