Глава четвертая
1
Мадам Кузнецова полагала, что богоданному сынку, завещанному ей мужем, от роду не больше десяти лет. "В крайнем случае, - думала мадам, - если это какой-нибудь хулиган, я его сплавлю в детский дом".
С такими мыслями мадам готовилась к встрече ребенка, о котором адвокат писал в последнем письме. Она жила одиноко, грехи не удавались ей, никто не решался посягнуть на ее прелести. Поэтому она даже с некоторым нетерпением ждала Льва, рассказывала о его приезде всем соседям, знакомым и поделилась своей радостью даже с сенбернаром Васькой.
- Вот, Вася, - сказала она старому спесивому псу, - скоро ко мне приедет сынок. Ты будешь играть с ним, цыпочка моя?
Осенним дождливым вечером к Кузнецовой ввалился высокий парень с насмешливыми глазами и узкими жесткими губами, пахнущий дегтем и овчиной.
- Тетушка, - сказал он, - как бы мне увидеть гражданку Кузнецову?
Мадам, скривив губы, ответила, что Лидия Васильевна Кузнецова перед ним. Молодой человек снял шапку и улыбнулся:
- Я от вас письмо получил. Меня зовут Лев Кагардэ, я сын Никиты Петровича.
Адвокатша ахнула, опустилась в кресло и прошептала:
- Боже мой, благодарю тебя…
За что мадам благодарила бога, ей не было известно и самой. Она кинулась на шею Льву и зарыдала.
Затем она приготовила Льву ванну, вытащила белье мужа, ботинки и костюм. Хотя адвокат был сложен иначе, чем Лев, костюм его в общем сидел на юноше неплохо.
Четверть часа вертелся Лев перед зеркалом и остался доволен собою. Пиджак подчеркивал его широкие плечи и сильную спину. Стройный, с самоуверенным бледным лицом, холодными серыми глазами и огромным костистым лбом, он казался старше своих двадцати лет.
Мадам, увидев Льва в костюме, заохала, заахала, забегала по квартире, раздражающе громко и отчетливо постукивая каблуками, и говорила, говорила, пока Лев не начал откровенно зевать. Он не спал в поезде всю ночь.
Мадам приготовила ему постель мужа, пролив кстати слезу над ней, и позвала Льва ужинать.
За ужином она снова разговорилась. Лев слушал ее рассеянно, ел с аппетитом, подкладывал себе, не стесняясь, все новые и новые порции. Затем ушел спать.
Утром Лев вышел во двор, около сарая увидел Петра Игнатьевича - тот колол дрова.
- Это вы и есть богоданный сынок? - окликнул он Льва и захохотал.
Лев тоже рассмеялся.
- Ну, как поживает мадам? - вытирая вспотевшее лицо, спросил Петр Игнатьевич.
- Спит!
- О, поспать она охотница… Разрешите прикурить.
Лев предупредительно зажег спичку.
- Вас она еще не соблазняла? - Петр Игнатьевич подмигнул Льву.
- Нет еще.
- Ну, у нее время есть!
Они снова рассмеялись.
Во двор вошел Виктор. Он удивленно посмотрел на незнакомого лобастого парня. Ветер играл редкими светлыми волосами Льва.
- Это мой племянник, Виктор Ховань, знакомьтесь, - сказал Петр Игнатьевич. - А это Лев Кагардэ, так ведь? Тот самый, "богоданный"!
Виктор улыбнулся и подал Льву длинные белые пальцы. Лев по-мужски сильно пожал протянутую ему руку.
- Вот тебе, Витя, новый приятель. Простите, вам лет двадцать пять?
- Нет, около двадцати, - ответил Лев.
- А-а, значит, вы почти на три года старше Виктора.
- Вы когда приехали? - не зная, о чем говорить, спросил Виктор Льва.
- Вчера.
- Заходите к нам. Ладно?
- Спасибо. Зайду!
Виктор сказал дяде, что завтрак готов, и они ушли.
Лев осмотрел двор, заглянул в сад. В просвете между деревьями он увидел реку. Вода в ней отсюда казалась застывшей. За рекой лежал луг со сверкающими на солнце большими лужами. Дальше синел лес.
Лев прошел в сад и сразу же заблудился в хаосе яблонь, груш, дикой вишни. Он прошел мимо серых потрескавшихся и упавших статуй, перешел мостик через бурлящий ручеек и вдруг услышал стук. Оглянулся, увидел полуразвалившуюся беседку и вошел в нее. За верстаком кто-то работал. Когда дверь хлопнула, работавший обернулся, и Лев увидел рыжего угрюмого парня.
- Здравствуйте, - сказал Лев, осматривая комнату, наваленную обломками железа и велосипедными частями.
- Здравствуй, - грубо ответил Андрей Компанеец. - Какого тебе черта здесь надо?
- Я заблудился. Я живу у Кузнецовой. Вчера приехал.
- А-а! - Андрей усмехнулся. - Дитё?
- Оно самое.
- А курево у тебя есть? Или дети не курят?
- Есть. Что вы тут строгаете?
- Зажигалки делаю, велосипеды чиню. Работаю целый день, а зарабатываю пустяки! - Андрей выругался.
- Плохо!
- Сейчас сколько угодно зарабатывай - все равно труба. Вчера коробка спичек стоила сто пятьдесят тысяч рублей, а сегодня уже сто семьдесят стоит. Разор!
- Дорого нынче все! - сказал Лев.
- Не знаешь, сколько и брать за работу. За масло мужики по два миллиона за фунт просят. Обдираловка.
- Их самих обдирают, - возразил Лев. - За пуд муки ста коробок спичек не купишь.
- Ну, знаешь, - вспыхнул Андрей, - было время, когда мы твоим мужикам за пуд муки рояль отдавали. Знаем их.
Лев замолчал. Андрей снова принялся за работу, бормоча себе под нос проклятия по адресу какого-то Спиридоныча, жулика и сукина сына, взявшего зажигалки и не отдающего деньги.
- Тебя как зовут? - спросил он вдруг Льва.
- Лев Кагардэ. А вас?
- Андрей Компанеец. У меня помощник есть - Сашка Макеев, по прозвищу Джонни. Такая, скажу, башка. Если бы не он - пропадать мне. Вот он топает!
Около беседки послышалось сопение, кряхтенье, дверь открылась, и угреватый, наголо бритый парень вошел в беседку. Сбросив на пол куски жести и обрезки труб, он присел на край верстака, снял шапку и вытер вспотевший лоб.
- Ну, и жмот твоя Васса, - сказал он. - Нипочем не хотела отдавать. Спасибо Лене - выручила. "Я, говорит, все равно выкину это к чертовой бабушке".
- Так и сказала?
- Ага. Уж эта Ленка! А это кто? - Джонни недоверчиво посмотрел на Льва и узнал в нем того самого парня, которого они с Леной встретили на вокзале. Лев стоял у двери, курил и, усмехаясь, разглядывал Джонни, его огромные ботинки, бархатные галифе и толстовку, сшитую на рост.
- Кагардэ, что ли, твоя фамилия? - переспросил Андрей Льва. - Лев Кагардэ. У Кузнецовой будет жить.
- А-а, - протянул Джонни и засопел. Андрей продолжал работать. Джонни подошел к нему и зашептал что-то на ухо.
- Но-о! - удивился Андрей. - Здорово!
Лев заметил, что мешает, и вышел из беседки, расспросив предварительно, как найти дорогу во двор. У калитки он столкнулся с Виктором, тот шел к Опанасу.
- Рощу нашу осматривали? - весело спросил Виктор Льва.
- Да, чуть не заплутался. А вы куда?
- К одному другу иду. Три месяца не видел.
- Приятно встречаться с друзьями. А у меня вот никогда не было друзей.
- Ничего, - сказал Виктор ласково, - найдете, - и, распрощавшись с Львом, помчался к Опанасу.
2
- А поворотись-ка, сын! Экий ты смешной стал. - Такими словами Опанас встретил Виктора. Он поворачивал его к себе то лицом, то спиной, щупал мышцы рук, похлопывал по плечам.
- Ой, как ты вырос, - изумился Опанас. - Небось девчонки за тобой сломя голову, а?
- Да брось ты, да ну брось, - бормотал Виктор и не знал, как спрятать пылающее лицо. Это разглядывание и смущало и оскорбляло.
- Да ты не красней, не красней, - подзадоривал его Опанас. - Я ведь все знаю. Все ваши тайны вот где у меня. - Он засмеялся. - И насчет Лены, и насчет всего прочего.
- Дам вот я тебе по носу, будешь приставать, - рассвирепел наконец Виктор. - Чего ты ко мне привязался?
- Ну, ладно, ладно, не сердись, я шутил. Садись, а я пока побреюсь.
Опанас развел мыло, наточил бритву и принялся брить черную, жесткую щетину.
Виктор, перебирая и перелистывая книги, кучей наваленные на столе, рассказывал о школе, о друзьях.
- Понимаешь, Никола, - сказал он, - так мы хорошо жили раньше. И ужасно скучно живем теперь. Не знаем, куда себя девать.
- Ну, а как у тебя дома?
- Тоже ничего хорошего, - ответил Виктор.
- Что такое?
- Дядя Петя начал пить. Да и понятно - и так трудно жить, а тут еще я. Вот кончу школу и уйду…
- Куда ты уйдешь, дурачина? - ласково сказал Опанас. - Таких, как ты, везде много! Ну, да ладно, придумаем что-нибудь!
Опанас кончил бриться и вышел из комнаты. Виктор оглянулся вокруг. Он давно не был здесь. Ничто не изменилось за это время в жилище Опанаса. В углу стоит чахлая пальма, на листьях ее лежит слой пыли, расшатанная кровать покрыта серым грязным одеялом, мрачные сырые обои еще больше позеленели, в углах висит паутина, на полу валяются изодранные половики, какие-то тряпки, бумаги и книги свалены в кучу, на столе - изрезанная и залитая чернилами клеенка, окно с мутными стеклами не пропускает света… Все, как было!..
И вдруг Виктор подумал, что раньше он как-то не замечал этой грязи, запущенности и неряшливости. Раньше, когда Опанас был скаутмастером и Виктор бывал у него очень часто, ему не приходила в голову мысль, что Опанас учит бойскаутов жить чисто, аккуратно, а сам живет по-скотски.
Виктору стало неприятно. Комната Опанаса, такая привычная и примелькавшаяся, предстала его глазам во всем своем безобразии. Казалось, каждая вещь была пропитана какой-то вонью. Эта вонь была, конечно, и раньше, но Виктор не замечал ее. Сейчас он с трудом сидел в комнате.
Это открытие так сильно поразило Виктора, что, когда вошел Опанас, Виктор и на него посмотрел как-то иначе. И вдруг он понял, что от прежнего слепого преклонения перед скаутмастером ничего не осталось.
Перед Виктором стоял грязный, суетливый карлик, грызущий ногти.
Виктору сделалось нехорошо. Он понял, что не может больше сидеть здесь, что должен уйти и собрать свои мысли. Торопливо распрощавшись с удивленным Опанасом, Виктор ушел.
3
После встречи с Опанасом Виктор как-то особенно больно и резко почувствовал свое одиночество. На следующий день, увидев у калитки Льва, он первый заговорил с ним и предложил ему пойти погулять. Они ходили по высокому пустынному берегу. Кна после дождей наполнилась водой; извиваясь, она уходила к лесу. Вдали на до роге, которая бежала по лугу, виднелись крошечные человеческие фигурки.
После взаимных расспросов о делах и планах на предстоящую зиму разговор как-то незаметно для Виктора перешел на события того времени. Оказалось, что Лев аккуратно читает газеты и отлично знает, что происходит в стране и за рубежом. Виктор слышал что-то о процессе правых эсеров и попросил Льва рассказать ему об этой партии.
- Чепуха, - сказал Лев, - никакой партии не осталось. Дрянь разная. И эсеры дрянь, и меньшевики, и кадеты. Сбежали за границу и грызутся между собой. Фракций в каждой партии по десятку. Сколько членов, столько и фракций. Делать-то нечего, вот и чудят!
Лев рассказал Виктору о том, как во Франции Марков второй собрал монархический совет, и члены этого совета уже распределили между собой министерские портфели и посты губернаторов. Лев издевался над монархистами и их вождями. Виктор слушал его с большим интересом. Когда Лев рассказал о том, что монархисты, осевшие по Франции, посылали депутацию матери последнего царя с просьбой назначить блюстителя русского престола, - Виктор расхохотался.
- Правда, смешно? - сказал Лев. - И не столько смешно, сколько грустно. Эти дураки не понимают, что им сюда не вернуться.
- Значит, по-твоему, советская власть установилась надолго?
- Милый! Советскую власть могут спихнуть только силы, которые имеются в стране. Они должны начать, а их поддержат.
- Ну, знаешь, вот мой отец попробовал начать, да сам же под пулю и попал.
- Что ты говоришь? Расстреляли?
- Год назад.
- Ну, дай руку! Мы с тобой вроде братьев. У меня тоже отца расстреляли.
Лев и Виктор пожали друг другу руки.
- Ты думаешь мстить? - прошептал Виктор.
- Глупо. Месть - мелочное дело. Не в этом суть.
- А в чем же?
- В принципе. В конце концов, - задумчиво сказал Лев, - черт с ней, с советской властью. Дело не в названии, а в людях, которые будут сидеть наверху, и в том, что они будут делать.
Лев замолчал и вдруг перевел разговор на другую тему.
- Что ты читаешь? - спросил он.
- Сейчас графа Салиаса и Соловьева. Очень интересно.
- Боже мой, какая дрянь! Погоди, вот придут из села мои книги, там мы найдем кое-что поинтереснее. Ну, ладно. Расскажи, что у вас в школе?
Виктор начал. Лев вставлял мрачные шутки. Он как-то по-своему, вызывающе резко, оценивал все, о чем рассказывал ему Виктор, и тот удивлялся этому.
"В сущности, - подумал Виктор, - Лев прав: школа дурацкая, педагоги виляют и так и этак, и вообще все это скучно и нудно".
После этой прогулки Лев стал часто появляться в квартире Хованей. Он присаживался на низенький стул рядом с работающим Петром Игнатьевичем. Тот угощал его папиросой, и начиналась долгая беседа о всякой всячине; в ней принимал участие и Виктор.
- Сегодня ко мне приходили какие-то евреи, хлебный заем предлагали, - сказал однажды Петр Игнатьевич, когда Лев зашел к нему. - Три миллиона семьсот тысяч рублей за пуд.
- А деньги когда? - осведомился Лев.
- Сейчас.
- Ну вот, и обманут. Деньги возьмут, а когда за мукой придете, скажут, что она не три миллиона стоит, а пять.
- Преувеличиваете!
- Ничего не преувеличиваю, - сказал Лев.
- Нынче в газете о "живой церкви" пишут, - сказа Петр. - Витя, принеси газету!
Виктор вышел, через минуту вернулся с газетой и передал ее Льву. Тот развернул газету и увидел огромный заголовок на всю страницу: "Камни заговорили". Внизу были напечатаны воззвание попов-живоцерковников и отчет о съезде духовенства "живой церкви" под заголовком: "Церковная революция в Верхнереченске". В отчете рассказывалось о том, как попы свергли епископа-тихоновца Агафангела и избрали из своей среды нового архиерея. Тут же была напечатана заметка о том, что попы из кафедрального собора, руководимые протопопом Савеловым, решили новому архиерею не подчиняться, а "живую церковь" объявили сектой и "сосудом дьявольским".
- Что это значит, Лева? - спросил Виктор. - Почему это они вдруг разделились? Кому это нужно?
- Кое-кому нужно! - сказал Лев и подмигнул Петру Игнатьевичу.
- Разделяй и властвуй! - усмехаясь, сказал Петр Игнатьевич.
- Правильно. А эти длинноволосые дураки не понимают.
- И я ничего не понимаю! - вздохнул Виктор. - Тут вот говорится, что попы за советскую власть, а вот тут пишут, что они не хотят отдавать золотые вещи для голодающих. В селе Никольском нашли золотые чаши и Евангелие в навозе. Какая гадость. Люди голодают, а они в навоз суют золото! Правда, безобразие?
Лев не ответил Виктору, и разговор перекинулся на пустяки. Скоро мадам позвала Льва обедать и он ушел.
4
Лев стал в семье Хованей своим человеком.
Он стал помогать Петру Игнатьевичу: наделал ему я запас деревянных гвоздей, разбивал кожу, вымоченную в воде. Присматриваясь к тому, как работает Петр Игнатьевич, Лев скоро постиг несложную мудрость ремесла, стал ставить заплаты, подбивать набойки. Работая, Лев и Петр Игнатьевич вели разговоры о городских делах, о диспутах попов с Луначарским, который раза два наведывался в Верхнереченск, о потухающем голоде, о гастролях московского театра Семперантэ. Театр этот Льву очень понравился, а Петр Игнатьевич ругал его последним словами.
- Вы настоящего театра не видели, - говорил он. - Вот побывали бы в Художественном - это театр! Господи боже мой! Чего стоит одна "Синяя птица"! или "Братья Карамазовы"! или "Царь Федор"! Спектакль шел два вечера, и сидели мы на нем, как зачарованные. По три дня стояли в очереди за билетами. А какие актеры: Качалов, Москвин, Леонидов, Книппер! А режиссеры: Станиславский, Немирович! Их весь мир знает!
Виктор вздыхал. Он часто говорил с Леной о Москве, о Большом театре, о Художественном… Но Москва казалась им далекой, мечта попасть туда - несбыточной. Лев замечал тень, набегавшую на лицо Виктора, и принимался рассказывать что-нибудь смешное, ядовитое. Петр Игнатьевич и его племянник смеялись до упаду.
Но иногда Лев становился молчаливым, курил, слушал Петра Игнатьевича, порой прерывал его каким-нибудь замечанием, и рассказ Петра Игнатьевича приобретал как бы иное освещение.
Петр Игнатьевич снова с недоумением рассматривал этого парня, лобастого, бледного, редковолосого - словно он начал плешиветь с первого дня своей жизни.
- Ну и фрукт, - говорил Петр Игнатьевич после ухода Льва.
Петр Игнатьевич полюбил Льва: с ним можно было, как с равным, поспорить и услышать от него много интересного. В запасе у Льва имелось неограниченное количество смешных и похабных, трагических и нелепых рассказов.