5
Лев быстро подружился с Андреем и Джонни. Он оказался парнем на все руки. Для Андрея он выдумал новую конструкцию зажигалки. Джонни он поразил смелостью в разговорах со взрослыми, своим всезнайством и свободным обращением с девушками.
Скоро Джонни уже не чаял души в "Левке". Виктор даже ревновал Льва к Андрею и Джонни; общество Кагардэ стало для него необходимостью. Он делился со Львом всеми тайнами и однажды прочитал стихи, посвященные Жене. На другой день Лев, увидев стихи на столе Виктора, ухмыльнулся и спрятал бумажки в карман.
Лене не понравились глаза и усмешка Льва. Впрочем, она никому не говорила о своих впечатлениях, подумав, что внешность обманчива.
Женя не раз просила Виктора познакомить ее со Львом, но тот под разными предлогами все оттягивал это знакомство. Однако сам же Виктор и ускорил развязку. Как-то, месяцев пять спустя после приезда Льва в Верхнереченск, Виктор сказал ему:
- Почему бы тебе не поступить в школу? Все-таки пригодится!
- Это идея. Чертовски скучно!
Утром Лев сходил в школу, переговорил с Саганским, тот назначил ему испытания. Лев в течение недели сдал их и поступил в последнюю группу, в которой учились Виктор и его друзья.
В тот же день Лев познакомился с Женей.
- Витя так много о вас говорил, что я просто сгорал от нетерпения познакомиться с вами, - сказал Лев, внимательно разглядывая Женю.
Взгляды их встретились. Женя вспыхнула и подумала, что Виктор имел все основания не показывать ей своего товарища.
6
Ребятам на самом деле жилось скучно. Мастерская Андрея влачила жалкое существование, заказов почти не было, люди перестали нуждаться в зажигалках, - на рынке появились спички.
Школа Андрею надоела. Надоели ему и исполкомовские дела. Комсомольцы чинили всякие неприятности. Виктор после одной атаки комсомольцев принужден был уйти из культурно-просветительной комиссии. Хотя место Виктора заняла Лена, но это была явная сдача позиций, и Андрей совсем забросил исполкомовскую работу.
Лена увлекалась естествознанием, пропадала с Колей Зориным в лесу и с Виктором встречалась редко. По-видимому, она догадывалась, что Виктор переживает внутреннюю борьбу между чувствами к ней и к Жене.
Никола Опанас, зная обо всем этом, решил предложить ребятам новое занятие. Однажды он зашел к Андрею. Васса недолюбливала его и впустила в квартиру неохотно. Андрей читал, сидя на диване в "детской комнате". Комната была большая, но темная, стены прокоптели, во многих местах зияли дыры - памятники былых увлечений ребят стрельбой.
У окна стоял стол. На нем валялись полусломанные тиски, обрезки труб, бесчисленное количество пустых патронов, бутылки из-под кислот, книги, тюки приключенческих журналов, старые куклы с выбитыми глазами и оторванными конечностями.
Ребята не разрешали Вассе притрагиваться ни к чему к комнате. Собственно, это даже была не жилая комната, а своего рода лаборатория, где дети работали, читали и занимались.
- Что читаешь? - спросил Опанас, влезая с ногами на диван. Диван был удобный, большой, на нем помещалось десять человек.
- Партизанские повести. Какой-то новый писатель - Всеволод Иванов.
- Интересно?
- Очень. Я, по совести говоря, новых писателей не люблю, а вот этого читаю с удовольствием. Тут у него смешной такой герой есть - Кубдя. Выдумать же - Кубдя!
- Ну, как дела? Что в школе?
Андрей вдруг рассердился, встал, шаркая туфлями, прошел к окну, закурил, взлохматил рыжие кудри.
"Здорово вырос парень, - подумал Опанас, - от скуки куда хочешь пойдет".
Опанас не ошибся. Андрей подумывал бросить школу и куда-нибудь удрать, лишь бы встряхнуться.
- Знаешь, Андрей, гляжу я на вас всех, и зло меня разбирает! Ходите вы как потерянные. Честное слово.
- А что делать! Проклятая дыра. Друг другу надоели. Уехать некуда. Ну, что делать, когда мы кончим школу? Куда деваться? Кем быть?
- Да, трудно, - сказал, разглядывая грязные ногти, Опанас. - Трудно даже тем, кто университет кончает. Работы нет. Чем дальше, тем хуже. Особенно, скажу тебе, трудно будет интеллигентной молодежи. Вопрос стоит так: либо оставаться недоучкой, либо совершенствоваться особым способом. Только ведь это полумера.
Андрей стряхнул пепел в осколок снаряда и перебил Опанаса.
- Ты говори напрямик! - сказал он. - Чего ты крутишь вокруг да около?
- Ах так? Хорошо. С тобой я могу говорить, как со взрослым. Я знаю, ты поймешь меня. Мне кажется, Андрей, у вас, - я говорю о тебе и о подобных тебе, - пути карьере закрыты. С комсомолом вам не поладить. А вне его - путей нет. То есть пока-то они еще есть, остались еще разные щелочки. Но скоро и их замажут, поверь уж мне!
- Диктатура! - Андрей скривился.
- Вот именно - диктатура, - засмеялся Никола. Хорошо. Значит, есть два выхода: гнить в этой дыре письмоводителем или проситься в комсомол.
- В комсомол не примут. Мы пытались.
- Правильно. Да ты молодец! - закричал Никола. На ходу понимаешь!.. Но можно и третий путь найти…
- Прорубить! - пробормотал Андрей. Он яростно ерошил рыжие волосы.
- Так, так, именно прорубить, - азартно продолжал Опанас. - Ты не думал об этом? А? "Ага, вы нас не пускаете. Так, черт возьми, мы пробьемся силой. Мы вас заставим считаться с нами". Рабочий класс имеет свои организации. Пожалуйста! Очень приятно! Но почему бы не иметь этих организаций и интеллигенции? А? Легальные, заметь, совершенно, совершенно легальные! Только для объединения, для поддержания духа, понимаешь? Сначала кружки самообразования, физического совершенствования, спорта, одним словом - развитие…
Опанас говорил быстро, горячо.
- Конечно, придется помолчать, принимать в кружки с разбором, иначе, ты понимаешь, - задушат. Оно и понятно. Кому охота уступать хоть четверть своих благ? А? Ты как думаешь? Сначала придется работать тихохонько, создавать кружки осторожно, может быть, даже с некоторой конспирацией. А потом… Ха-ха-ха… Вот так обрадуем мы их, когда соберем где-нибудь съезд этих кружков и во весь голос предъявим свои требования. А? Здорово?
Андрей и Никола дружно смеялись, хлопали друг друга по плечам.
- Назовем это "Кругом вольных людей". Как тебе нравится? - предложил Опанас.
- Хорошо, очень хорошо, - сказал Андрей, - очень звучно: "Круг вольных людей". Здорово.
Оказалось, что у Опанаса уже приготовлена программа "Круга", структура руководства, шифрованная азбука для переписки внутри организации, придуманы звания для руководителей, знаки различия.
Это задело Андрея. Ему показалось, что Опанас обыграл его. Ему думалось, что зачинщиком этого дела наравне с Опанасом будет и он. Андрей надулся и попросил Опанаса оставить ему бумаги, чтобы подумать над ними вместе с Леной. Опанас согласился и, заметив, что Андрей чем-то раздосадован, упомянул, что о своей идее он рассказал только Андрею - самому взрослому и серьезному из ребят, что-де он ничего не сказал даже своему любимцу Виктору. В заключение Опанас стал советоваться с Андреем о том, кого можно принять в "Круг".
Этот ход Опанаса растопил лед. Никола, раскусив Компанейца, улыбнулся. Андрей ходил по комнате, заложив руки назад, и, глубокомысленно мыча, обдумывал кандидатуры учредителей "Круга".
- Я думаю, Виктора можно принять, - сказал он. - Джонни, конечно, и Зорина. Пожалуй, и Богородицу надо взять. А как насчет Жени?
- Думаю, можно, - улыбаясь, сказал Опанас. - Заметь, у нее очень удобная квартира. Ты никогда у них не бывал? Там можно будет собираться!
- Верно, - обрадовался Андрей. - Теперь насчет Джонни. Знаешь, Никола, не очень-то я его люблю. Больно он заносится. - Андрей натянуто засмеялся. - Пожалуй, и здесь в вожди захочет.
Опанас понял Андрея.
- Ну, нет, - втайне смеясь, сказал он. - Мы подберем в руководители серьезных людей.
- Впрочем, ладно, - решил Андрей, догадавшись, что с Опанасом они сторговались, и он, Андрей, не будет пешкой в новой затее.
- А Лену-то мы и забыли! - спохватился Опанас. - Ну, о ней, конечно, спора быть не может. Теперь, Андрюша, ты уж начинай мне помогать. Время не ждет.
Андрей обещал обдумать все сегодня же.
7
Опанас пришел к Виктору. Тот ходил на лыжах с Женей в лес и только что возвратился, счастливый и возбужденный. Оказалось, что Женя не такая уж гордая, какой казалась в обществе Лены. Она мило болтала обо всяких пустяках, была ласкова, много смеялась. После недавно перенесенного тифа она ходила кудрявая, как барашек.
Ее зеленые печальные глаза и нежные губы очень нравились Виктору. Маленькая, мускулистая, как мальчик, и подвижная, она все больше овладевала ого думами.
Виктор не очень нравился Жене, но мысль о соперничестве с Леной, и соперничестве, как она догадывалась успешном, занимала ее. Во время прогулки Женя задала Вите несколько коварных вопросов о Лене. Виктор увильнул от ответа. Они расстались друзьями, и Виктор решился задержать руку Жени в своей дольше, чем этого требовало обычное рукопожатие.
Оставшись один, Виктор вспомнил Лену. Он не сказал ей о предполагаемой прогулке с Женей, мучился раскаянием, и это несколько испортило его приподнятое настроение. Опанаса поэтому он слушал рассеянно, ходил по комнате, перебирал книги. Опанас взбеленился, хотел уйти, но Виктор упросил его остаться. С Виктором Опанас говорил совсем не так, как с Андреем. Если с тем он распространялся о всероссийском союзе интеллигентной молодежи, Виктора заманивал главным образом укреплением "братского содружества".
Между прочим Опанас сказал:
- Ты понимаешь, я ведь с тобой первым делюсь этой мыслью. Понятно? Заметь - я верю только тебе!
Виктор дал слово, что не проболтается. Он особенно интересовался всей внешней стороной "Круга" - условиями приема, организацией, шифром.
- Только, знаешь, - сказал он, морщась, - поменьше политики. Или даже совсем без нее! Из-за этой политики я без отца остался.
- Ну, ясно, господи боже. Что я, дурак, чтобы вести вас черт знает куда? Ты меня обижаешь!
- И еще одно: без Джонни я не пойду, ты это знаешь. И чтобы он был на равных правах.
- Пожалуйста!
Никола, условившись с Виктором встретиться на днях, собрался уходить. Виктор пошел вместе с ним, ему захотелось погулять. Молча шли они мимо покосившихся заборов, низеньких, согнувшихся домиков, окрашенных во все цвета и полинявших, мимо разломанных ворот и колючей проволоки на месте снесенных оград. На стенах домов белели пятна рваных, истрепанных афиш, редкие фонари бросали тусклый свет на тротуары.
Виктор любил подходить к окнам и смотреть, как живут люди. Он посмотрел в одно окно и увидел горенку, увешанную желтыми фотографиями. На портрет полуобнаженной красавицы падал странный желтый свет лампады. Лампадой был освещен угол потолка. По стенам металась тень - кто-то молился богу о ниспослании мирных времен, мирной жизни…
В другом окне он видел мать, кормившую ребенка. Ребенок перебирал от удовольствия ножонками и пухлыми пальцами хватал мать за лицо, за грудь.
8
…Города наши родные, улицы тихие! Память о вас мы всегда храним в своем сердце. Сладкая тоска порою охватывает нас, и мы спешим в родные места и узнаем и не узнаем их. С сердечным волнением бродим мы по безмятежным переулкам и заглядываем в знакомые дворы. Нас никто не знает здесь, и никого нет здесь из тех, кого мы любили, с кем играли и лазили по чужим садам. Нет и тех, кого целовали мы и кому клялись в вечной любви. Где они, кого любят? Мы отыскиваем нам лишь одним известные скамейки у ворот и сидим на них и вспоминаем былое: милые лица, теплые губы, нежный шепот, заветные мечты…
Вздохнув, мы встаем и медленно проходим мимо низеньких, теплых домов, мимо тихих дворов с акациями и сиренью, мимо серых заборов и калиток, мимо нахохлившихся берез. Здесь мчалась юность наша, прекрасная, как первые весенние цветы…
9
Переговоры Опанаса с ребятами окончились благополучно.
Лена в "Круг" вошла без восторга. Коля Зорин, серьезно подумав и поговорив с Опанасом о его планах, согласился принять участие в "Круге вольных людей"..
Но Джонни заупрямился.
- Ну, ясно, - говорил он Виктору, - рыжий будет командовать, тебя тоже не обделят, а я? Вот возьму и уйду в комсомол. Кого-кого, а меня примут! Посмотрим, как без Джонни обойдетесь, черти полосатые!
Опанас, которому Виктор передал свой разговор с Джонни, расстроился. Джонни был, собственно говоря, отчаяннее и решительнее всех других. Терять его, имея в виду будущее "Круга", Опанас совсем не хотел. Он лично отправился к Джонни.
- Как, ты упрямишься? - сказал он ему. - Ты хочешь отказаться от должности, которую я приготовил тебе?
Джонни пропыхтел что-то не совсем понятное, и губы его расплылись в улыбку. Собственно, он не против, он просто желал подробнее узнать, в чем тут дело.
Таким образом, в течение недели Опанас завербовал в "Круг" всех, о ком они предварительно говорили с Андреем. В первый раз "Круг" собрался у Жени, в доме ее отца, на Церковноучилищной улице.
10
Еще совсем недавно отец Жени, Николай Иванович Камнев, считался в Верхнереченске уважаемым и передовым человеком.
Уважения и трех доходных домов Николай Иванович достиг после многих тяжелых лет. Был он из зажиточней сельской семьи, юношей уехал в город и поступил рабочим на железную дорогу. В свободные от работы часы Камнев много читал и наконец получил должность монтера на электрической станции. Он выписал заочный курс электротехники, учился, недосыпал и недоедал и в конце концов добился диплома инженера-электрика.
Потом начались годы стяжания и скопидомства, в чем ему деятельно помогала жена его Варвара Ивановна, взятая Николаем Ивановичем из купеческой семьи.
Купив первый дом, Камневы стали подумывать о детях. Варвара Ивановна родила дочь, но роды были неудачными, и Женя оказалась ее первым и последним ребенком. Когда Жене исполнилось три года, Камневы имели уже три дома.
Первый, выходивший фасадом на улицу, Камневы сдавали зубному врачу; второй - огромный мрачный домина - был заселен разной чиновничьей мелкотой и приносил большие доходы; третий, который Николай Иванович построил для себя на Церковноучилищной улице, стоял в глубине двора. Балкон дома, летом густо увитый плющом, выходил в сад. Вдоль дощатого забора росли живописные старые вязы, между которыми обычно вешались гамак и качели.
Николай Иванович насадил в своем саду малину, груши, крыжовник и яблони, и все это давало богатый урожай; за садом Николай Иванович ухаживал необыкновенно любовно, отдавая ему весь досуг. Досуга же у Николая Ивановича к описываемому времени было много.
Два дома у него отобрали. Подряды, на которых он зарабатывал немало денег, ушли в область преданий. Николай Иванович, мечтая о том, чтобы вернуть дома и подряды, знал, что ждать каких-то благ от большевиков нечего. Соответственно с этим Камнев относился и к своей службе в губплане. Он отсиживал свои шесть часов, выполнял то, что ему прикажут, все равно, было ли приказание умным или глупым, полезным или вредным.
Сутулый, желчный, он ходил, тяжело двигая ногами и часто дергая унылые бесцветные усы пожелтевшими пальцами. В воскресные дни бродил по базару, скупал часы, картины, мебель, неистово торговался и тащил все это домой, превращая комнаты в склад безвкусных подержанных вещей.
Был Камнев страшно завистливым и тщеславным человеком. Дочь он любил, и ему хотелось, чтобы она была первой в городе. В пять лет Женю отдали в музыкальную школу.
Однажды Николай Иванович узнал, что с Женей дружит Виктор Ховань, сын некогда известнейшего аристократа. Камнев был чрезвычайно этим польщен и слова не сказал, когда в холодный ноябрьский день в дом к нему нагрянула компания знакомых и незнакомых молодых людей.