- Монтеры мы, с электростанции Башкирова, - ответил один, повыше ростом.
- Сами придумали эту пакость или послал кто?
- Хозяин послал. Для чего же нам это делать?
- Сможете снова подключить нас немедленно?
- Запретил хозяин и грозился с работы прогнать.
- Арестовать! - загремел Федич. - Монтеров вызвать с холодильника. На станцию сообщите, чтобы не присылали больше резальщиков. Мы их арестуем.
Федор Федорович тут же связался с Башкировым по телефону и предупредил его, что если эта негодная игра с отключением света продолжится, то на электростанции будет объявлена забастовка рабочих. Все предприятие прекратит работу.
Скоро явились монтеры с холодильника, и свет в исполкоме засиял снова. У столба на всякий случай пришлось поставить пост из рабочих типографии. Но Башкиров больше не повторял нападок на исполком. Понял: не стоит размениваться на такие мелочи.
- Слушаю приказ, поколь при вас, - засмеялся он после предупреждения Сыромолотова, - а как не будет вас, позабуду ваш приказ.
Башкиров знал, что говорил, и Федич прекрасно понял его намек. Да и без него было известно, что в городе и его окрестностях расквартировано более двух тысяч вооруженных казаков. 131-й полк мало надежен, хоть и работали в нем большевистские агитаторы. Но там не перестали действовать и офицеры из бывшего Союза солдат.
На этом же заседании в повестке дня появился вопрос о немедленном формировании красногвардейских отрядов из рабочих всех крупных предприятий города.
9
Незаметно подступила осень с множеством сельских хлопот о хлебе. Закопался мужик в землю - не до политики ему. А дед Михайла Рослов еще и так говорил: "Власти-то, они разные бывают, а ни одна без хлебушка обойтиться не может. На то он и мужик, чтобы хлеб миру давать". А к хлебу, еще не везде убранному, тянулись уже руки Временного правительства.
Деревня так и жила слухами, которые не только не могли хоть что-то прояснить, но еще больше затуманивали мужичьи головы, и без того темные. Виктор Иванович Данин, кипя в городском круговороте дел, почти не показывался оттуда. Из оставшихся самый грамотный в хуторе человек - Кестер.
После неудавшейся свадьбы в доме Кестеров постепенно все улеглось, притихло. Кольку снова перестали замечать. О жизни Иван Федорович любил размышлять в одиночестве. Но иногда хотелось и ему знать, что мужики скажут по тему или иному поводу.
Из города вернулся Кестер с невеселыми думами. Побывал он там в купеческих лавках, по базару потолкался. Если и встречались нужные товары, то цены такие, что подступиться невозможно. Ничего не купил там Иван Федорович. Какой-то плюгавый гражданин, видать, агитатор, всучил ему воззвание Троицкой уездной продовольственной управы. Его-то и привез он в хутор.
В городе начитался он всяких воззваний, объявлений, приказов, постановлений; наслушался всяких разговоров. Одни проклинали всех буржуев, казаков, попов. Другие на чем свет стоит поносили большевиков, голодранцев, возомнивших себя пупом земли. Эти "другие" были для него понятнее и ближе, но своими глазами видел, что так вот просто отмахнуться от голодранцев, как раньше он делал, уже нельзя. Большевики будоражат Россию.
Свои мысли всегда сверял он с журналом "Нива", потому, закусив с дороги, принялся за него. Почта доставлялась все хуже и хуже. На дворе - середина сентября, а у него последний номер - за июнь. Последний журнал был в основном посвящен женскому батальону смерти.
- Царя выжили, государство без власти оставили, - ворчал Иван Федорович, - а теперь на бабьих штыках удержаться думают.
Но в городе он читал приказ министра Керенского, где тот говорит "спасибо" за подавление мятежа генерала Корнилова не женскому батальону, а казакам. Открыв предыдущую книжку, увидел большой снимок во всю страницу и прочитал под ним:
"Всероссийский казачий круговой съезд, заседавший в июне с. г. в Петрограде. На съезде собралось свыше 300 делегатов от 12 казачьих войск европейской и азиатской России. Съезд открыт от имени Временного совета Союза казачьих войск, членом Госуд. думы А. П. Савватеевым. На снимке изображены участники совета Союза казачьих войск".
- Вот кто спасет обезумевшую Россию! - вырвалось у Кестера.
Он внимательно рассмотрел каждого в лицо, обопнувшись перед третьим слева в первом ряду:
"… тов. предс., войск. старшина А. И. Дутов (Оренбург)…"
- Не велик чин у нашего делегата, и уже не молод. А из двадцати семи членов совета девять - с Дона. Оренбургских всего двое, да и то второй-то - мальчишка безусый.
А сам Дутов устало смотрел со снимка. Сидел чуть ссутулившись.
Почти круглая коротко стриженная голова, темно-русые брови, полуспрятанные глаза, прямой нос, короткие, без казачьих крючков усы, круглый подбородок подался вперед, покатые жирные плечи, полный, с бабьими ляжками. Одет в простую гимнастерку с погонами.
Не знал Кестер и зря сожалел, а между тем именно в этот день, может быть, пробил звездный час доселе не заметного войскового старшины Дутова - его избрали председателем войскового Правительства и войсковым атаманом Оренбургского казачьего войска. Скоро, очень скоро сделается он полковником, потом - генерал-лейтенантом. А вот сколько кровушки он прольет крестьянской и рабочей, защищая казачьи привилегии, того на погонах не разглядеть, но и не вычеркнуть из памяти народной.
"Что же, - размышлял он, - казаки наших станиц так вот просто и отдадут мужикам свои земли?"
- Берите, пользуйтесь нашей землей, мужланы дорогие! - вслух проговорил и густо загоготал Кестер. - Арендную плату нам не надо!
- Что ты там расходился, папочка? - спросила в открытую дверь Берта.
- Да так, я тут вот журналы просматриваю. - И, продолжая волнующую мысль, заключил твердо: - Не-ет, никогда так не было, чтобы один человек другому отдавал свое за здорово живешь. И никогда не будет! Эти безмозглые чурбаки пусть сперва думать научатся, а потом землей владеть будут.
Встряхнувшись, Иван Федорович взял со стола погасшую трубку и вышел за ворота. Возле двора Тимофея Рушникова на лавочке сидели трое фронтовиков. Узнал всех издали: Тимка, Васька Рослов, Гришка Шлыков. Потянуло к ним переброситься словом, узнать их думы да свои высказать.
- Здорово, мужики! - остановился перед ними Кестер и принялся набивать трубку. - Ну как, хлеб убрали уже?
- Убрать-то почти убрали, да немолочен он.
- А вот продовольственная управа просит везти его на ссыпные пункты. - Достав листок воззвания из внутреннего кармана, Кестер подал его Василию. - Братья ваши, солдаты, без хлеба в окопах сидят.
Василий, развернув лист, начал читать:
- "Граждане крестьяне и казаки…"
- Гляди, ты, - перебил его Григорий, - и хлеб в первую голову с крестьянина, и плеть в первую голову крестьянину. Казаки - потом.
- Так с казаков никогда царь никаких податей не брал, - подтвердил Тимофей. - Все с мужика.
- Ладно, слушайте, - остановил их Василий, продолжив чтение: - "Настал час великих испытаний. Подвоз хлеба армии прекратился, потому что вы не даете его. В Туркестане и Киргизских степях умирают с голоду. Города накануне этого. Если вы не дадите хлеба, поднимутся голодные бунты, и тогда погибнет дело революции. Свобода в опасности. Необходимы героические усилия всех, чтобы спасти положение. Граждане, дайте ваш хлеб, везите его к станциям и накормите ваших братьев - солдат на фронте.
Вы говорите: "Дайте нам мануфактуру и другие товары по твердой цене, тогда и мы дадим вам хлеб". Но нельзя сделать это в один день. Скоро выйдет закон о монополии на мануфактуру, то есть мануфактура так же, как хлеб, будет собственностью государства. Тогда все фабрики будут работать на казну, как работают и мельницы. Мануфактура уже поступает к нам. Когда она скопится, чтобы ее хватило всем, тогда получат все. Но немного надо потерпеть…
Граждане крестьяне и казаки! Страна переживает тяжелое положение. На фронте - неудача. В тылу черные силы большевиков подняли головы и грозят нашей свободе. Причина этого кроется в нас самих. Мы не хотим понять, что, кроме своих, личных интересов, есть интересы общие, интересы страны. Вот это-то непонимание и нежелание подчинить свои личные интересы общим и губит все дело нашей свободы.
Подчиняйте же свои интересы общим, докажите, что русский народ умеет приносить в жертву свои личные интересы общим, тогда эти жертвы спасут нашу родину и свободу.
Крестьяне и казаки, везите скорее ваш хлеб на станции, откуда он будет сейчас же отправлен голодающей армии и голодающим рабочим, которые делают снаряды и оружие для армии. Везите, не медлите, ибо всякое промедление смерти подобно.
Троицкая уездная продовольственная управа, 2 сентября 1917 г.", - закончил Василий и подал Кестеру листок, ухмыльнувшись - Береги его, еще другим почитаешь.
- У-у, дак со второго-то числа до сих пор, - засмеялся Тимофей, - казаки, небось, все станции хлебом завалили. Нам и везти некуда.
- Уж чего-чего, - вздохнул Григорий, - а жертвы мужик научился приносить. А как ему чего-нибудь надо, то все погодить велят, как и тут вот. Хлеб везите скорее, а с мануфактурой потерпите маленько.
- А ты, Иван Федорович, - спросил Василий, глядя на него в упор, - отвез, хоть воз-два во спасение Временного правительства? Видишь, совсем оголодал Керенский.
- Я тоже еще не обмолотил хлеб, - словно оправдываясь, ответил Кестер. - А ты, Васька, с фронта, как собака, злой воротился.
- Да и из нас ангелов там не понаделали, - заметил Тимофей. - Сколь ни стонать мужику, а когда-то и его терпение должно лопнуть.
- Собака, говоришь? - обиделся Василий. - А ведь я тебе, Иван Федорович, грубого-то ничего и не сказал вроде бы.
- А чего тебе Керенский помешал?
- Знаю я, что тебе не мешает он, оттого и спросил, отвез ли ты хлеба… Иным волкам неплохо среди овец живется. Вот и ты нас пришел агитировать, а сам погодить норовишь, как и те, что мануфактуру сулят, да погодить велят. А хлебушек-то сегодня вези.
- Озверели вы и говорить разучились, - руганулся Кестер и пошел прочь.
А Григорий, крикнул ему вслед:
- И мы не лыком шиты. В окопах-то кое-чему выучились, хоть и гимназиев не проходили..
- А у меня хоть бы и был он, хлеб-то, - запальчиво сказал Тимофей, - все равно не повез бы.
- Да уж не знаю, кто его повезет задарма-то. - Василий докурил цигарку до самых пальцев и швырнул крохотный окурок, придавив его сапогом. - Ведь за пуд хлеба такая плата, что на базаре за те деньги двадцать четыре гвоздя не купишь, чтобы лошадь подковать…
- Ладноть, Вася, пошли отдыхать, - позвал Григорий. - Завтра ведь опять в поле. Я тебя и провожу до дому. - Отойдя от Тимофеевой землянки, он оглянулся и, никого не обнаружив поблизости, спросил: - Чего ж эт, Виктор Иванович забыл, что ль, про нас? Молчит.
- Время, видать, еще не пришло.
- А придет?
- Придет, Гриша. Уже идет, не заботься - долго не засидимся. Позавчера встрел я в городу Виктора Ивановича. Сказывал он, что гудит город, как осиное гнездо. А в Оренбурге атаман Дутов, кажись, подымает своих казачков. Да и наши тут все слышнее возятся.
- А може, повозятся да и притихнут?
- Ты что ж, думаешь, по одному твому тятьке казачья шашка походила? Не дадут они мужику землю без крови, Гриша, Такого быть не может.
- Поживем - увидим… Ладноть. А поколь с хлебом успеть управиться надоть.
На взвозе с плотины они разошлись. Не только Григорий Шлыков, но даже Василий, отчетливо понимая главное - не отдадут казаки землю без крови, - никак не мог смириться с мыслью, поверить в то, что вот здесь, на этих мирных полях, могут разразиться такие же кровавые сражения, как и там, в далеком далеке, на западе. Никак не укладывалось это в уме. Сознавая неизбежность грядущего, Катерине дум своих не выдавал.
10
К концу октября поубрались мужики с работами в поле. Непогода теперь не страшна, хотя многие еще не начинали молотить. Это делалось до конца осени и даже зиму прихватывали.
В погожий денек долетела до хутора весть о революции в Петрограде, о переходе власти в руки Советов. Но главное - сбылась вековая мечта мужика. Декреты о земле и о мире подняли его на немыслимую головокружительную высоту. Землю без всякого выкупа должны отдать тем, кто на ней работает. А мир без аннексий и контрибуций - это же значит, войне конец! Придут все солдаты с фронта домой, и Россия ничего не будет платить Германии. Вроде бы непонятные, нерусские слова "аннексии" и "контрибуции" мужик уразумел сразу и запомнил крепко.
Все, все сбылось, о чем вечно болела мужичья душа. Вот оно! - земля и мир - больше ему ничего не надо. Все остальное свои руки доделают, на чужие он никогда не надеялся.
От радости этой великой сам собою праздник родился в хуторе. Часам к двенадцати заходили по улице подвыпившие мужики, бабы принаряженные по-праздничному, девки. К тому же и денек выдался такой, что с улицы идти не хочется.
Лошадей друг у друга знали хуторяне, как своих. Порою мальца какого-нибудь, вдруг подросшего, не признает мужик, а лошадь за полверсты углядит и безошибочно скажет, чья она. Данинского Воронка приметил кум Гаврюха далеко на городской дороге, как только поднялся он на бугор, и объявил всем, что Виктор Иванович едет.
Стояли они тут, на взлобке возле съезда на плотину, с Ганькой, сыном, что у Прошечки в работниках был до войны, с Шлыковыми Леонтием да Григорием. Филипп Мослов тут же был, Бондарь Демид. И с противоположной стороны пруда люди приметили знакомую подводу и тоже сюда потянулись. Пока подъехал Виктор Иванович, собралось тут более полхутора, и еще подходили.
- Здорово, мужики! - весело приветствовал всех Данин, разворачивая телегу боком к собравшимся. - Сходка у вас тут или митинг?
- Митинг! - отозвался Ганька Дьяков, засмеявшись. - Только вот открывать некому.
- Давай, Виктор Иванович, расскажи-ка нам про революцию-то в Петрограде, - попросил Матвей Дуранов. Он только что из немецкого плена вернулся. Едва живой дотащился.
- Больно хороший слушок по хутору катается, - добавил Филипп Мослов. - Ты бы нам утвердил его.
- Товарищи! - впервые Виктор Иванович употребил такое обращение к хуторянам, поднимаясь в телеге на ноги. - Дорогие мои земляки! В Петрограде свершилась социалистическая революция. К власти пришла партия большевиков во главе с Лениным. На съезде Советов приняты декреты о земле и о мире. Земля должна принадлежать тем, кто на ней работает, то есть вам!
Не утерпев, кто-то закричал "ура". В воздух полетели картузы, шапки. Кум Гаврюха Леонтия Шлыкова захватил в объятия своих железных костылей и приподнял его, покружив.
- Советское правительство, - продолжал Данин, - против продолжения войны до победного конца, на чем настаивало свергнутое Временное правительство. Большевики предлагают и будут отстаивать мир с Германией без аннексий и контрибуций.
- Это тоже как раз по-нашему! - крикнул кто-то в задних рядах, послышались непривычные хлопки в ладоши.
- Вся власть на местах должна перейти в руки местных Советов. Да здравствует Советская власть!
Теперь захлопали в ладоши все дружно, разом. Никогда в жизни такого в хуторе не бывало.
- А ты бы сказал, Виктор Иванович, - попросил Шлыков Леонтий, - чего ж делать-то нам теперь? Землю самим брать, где кто захочет, али делить землемеры будут?
- Не хотелось праздник вам портить, мужики, - поскучнев, сказал Виктор Иванович, - а придется. Ведь власть-то большевиками взята в Петрограде, а здесь ее надо еще суметь взять. Вся буржуазия в городе ощетинилась, и надеяться ей, кроме как на казаков, не на кого. Так ведь и казаки не отдадут свою землю без боя, тяжко им будет расставаться с царскими привилегиями. В Оренбурге, слышно, атаман Дутов собирается установить свою власть…
Стихийный сход загудел, заволновался, со всех сторон послышались крики:
- А мы ждать, что ль, станем, пока они к нам придут?
- Они-то не ждут, - выкрикнул Леонтий, - сразу вон за шашку хватаются!
- Надо нашу, мужичью, армию формировать! - предложил Егор Проказин.
- Не навоевался, щенок! - сверкнув цыганистыми глазами, зашипел на него отец.
- Дак нам-то чего же тут делать? - добивался Леонтий. - Армия с хутора невелика выйдет.
- Вам надо власть Советскую в хуторе установить. Совет избрать да помещение для него выделить непременно. Вот Совет этот и будет защищать вашу правду..
Чуть не до потемок продолжался этот стихийный, нежданный-негаданный, никем не созванный сход. Тут же избрали Совет. Председателем его просили стать Виктора Ивановича, но он сказал, что не сможет часто отлучаться из города, потому как является членом уездного Совета. И умолчал о том, что основные-то дела были у него в городской партийной организации, вынужденной снова уходить в подполье. Сам же Виктор Иванович, по совету Федича, так и не раскрывался окончательно.
Василия Рослова и Григория Шлыкова предупредил Данин, что в городе создается красногвардейский отряд из рабочих на предприятиях, так пусть и они считают себя красногвардейцами, далеко из дому не отлучаются, а как понадобятся они, позовут их в город.
Хотели Егора Проказина выбрать председателем - отец его взбунтовался и не велел сыну власть принять. В конце концов сход сошелся на одном: быть председателем фронтовику, бедняку Тимофею Рушникову. Потом долго ломали косматые головы, где взять помещение для Совета. Все избы хуторские по одной перебрали - ничего подходящего не нашли. Филипп Мослов надоумил всех. Говорил он редко, но всегда с толком.
- Слышьте, мужики, - сказал Филипп, когда все притихли, - на той неделе был я в Демариной, видел там, истру́б добрый продается. Большой. Вот всем обчеством купить его, перевезть да миром тута вот, на бугорке, и поставить, а?
Сперва помолчали мужики, почесали в затылках, но, поразмыслив, поняли, что лучшего не придумать. Потому сразу и приговорили: завтра же ехать Филиппу в Демарино, торговать сруб, а потом без промедления всем хутором поднять его и поставить вот на этой пустующей полянке.
Расходились дружно - дел у каждого во дворе пропасть. Но праздничный настрой так и остался в душе у каждого. Так заканчивался этот воскресный день двадцать девятого октября, Василий Рослов, отойдя к углу своего плетня, остановился возле спуска к плотине, закурил.
- Вот видишь, Васька, - подходя, сказал Кестер, - тебе опять винтовку посулили, а Тимка тут всем хутором заправлять будет.
- А чем плохо? Пусть заправляет.
- Да он своим-то хозяйством никогда не правил - нечем править ему. А тут дела целого хутора! Надо ж было хоть справного хозяина в Совет ваш выбрать.
- А чего ж ты молчал-то? Там ведь торчал все время. Вот и сказал бы!
- Наговоришь с этими дураками. Им такая вот власть и нужна, какая ничего не понимает.
- Весь хутор - дураки, стало быть, а ты один умный, Иван Федорович? - пригвоздил Кестера взглядом Василий и, почесав пальцем светлый ус, добавил: - Ничего, вот прикажет ехать за бревнами Тимофей, и поедешь.
- Не поеду! - взорвался Кестер, тряхнув трубкой и отходя, ругнулся: - Плевал я на ваш вшивый Совет! Нахозяйствуете вы с такими правителями, как Тимка да вон как Шлыковы.
- Да куда ты денешься от мира, умник!