Елена Михайловна довольно быстро полюбила Дениса и радовалась за обоих, что брак их оказался на редкость счастливым. Ольгу же иногда до слез трогало удивительно хорошее отношение Дениса к чудаковатой и одинокой старухе. Кто, собственно, она была Денису? Никто. Мать первого мужа Ольги – "живой укор". Но Денис никогда не ревновал Ольгу к прошлому.
Сняв очки, Елена Михайловна присела к столу.
– Забыла сказать: звонила Варвара Николаевна. Просила передать вам, что послезавтра, обратите внимание, ее концерт в Малом зале. Исключительно из произведений Моцарта. Билетов уже нет. Но для вас оставлены в кассе. Места отличные.
– Она могла бы нам это лично сказать… – недовольно заметила Ольга, мельком взглянув на Дениса.
– Дениса Ананьевича не было дома.
– А она его спрашивала? – резко спросила Ольга.
Денис удивленно поднял глаза на жену. "Зачем она так себя держит? Зачем этот тон? – подумал он. – Ведь знает, как я ее люблю, а все-таки имени Вари слышать не хочет".
– Да, спрашивала.
– А меня?
– Тебя?.. Нет, тебя, обрати внимание, не спрашивала, – спокойно ответила Елена Михайловна.
– Я обращаю… – сорвалось у болезненно ревнивой Ольги. – И даже очень обращаю.
Денис укоризненно посмотрел на жену.
– Ольга…
Елена Михайловна надулась. Она знала свою слабость со знаменитым "обрати внимание".
– Что – Ольга? – взметнулась Ольга Николаевна. – Надоело мне, наконец, слышать про твою Варю. Кругом – Варя, Варя… Ах, Варя красавица! Ах, как Варя чудно играет! Ах, у Вари муж старый! Бе-едная!..
Ничего подобного кругом не говорилось. С Варей Бушуевы виделись редко и редко говорили по телефону. Выдумки жены слегка возмутили Дениса.
– Все это в твоем воображении, Ольга.
– Ах, так! – взметнулась она, мгновенно бледнея. – Может быть, и томные глазки, которые она тебе строит, существуют только в моем воображении?
– Тише, тише же, Оленька, – упрашивала Елена Михайловна.
– Может быть, и то, что она когда-то, бессовестная, первая объяснилась тебе в любви, существует только в моем воображении?
Дениса это обидело.
– Выбирай же ты, по крайней мере, слова… – тихо, но веско сказал он.
Ольга потерялась от ревности – он явно защищал Варю.
– Ты… ты… ее защищаешь? – сверкая мгновенно навернувшимися на глаза слезами, выкрикнула Ольга. – Нет, она больше тебе звонить не будет! Я ее отучу…
И она бросилась к телефону. Вскочив, Денис схватил ее, и в ту же секунду она обхватила его спину и спрятала лицо на его груди.
Примирение было мгновенное и полное, к радости Елены Михайловны.
Это была первая ссора со дня свадьбы.
В концерт не пошли, сослались на нездоровье Танечки.
II
Но с Варей все-таки встретились.
Вскоре после того, как Денис сдал в журнал рукопись "Грозного", состоялся просмотр фильма "Темный лес", сделанного по пьесе Бушуева "Братья".
Просмотр был закрытый, в Доме кино. Как всегда, присутствовали на просмотре видные деятели от литературы и искусства. Был кое-кто и из отдела пропаганды при ЦК партии.
Денис, Ольга и Елена Михайловна сидели в самом конце зала возле прохода. Белецкие, Илья Ильич и Варя опоздали немного и вошли в зал, когда механики уже выключили свет.
В этот вечер Ольга больше всего боялась встречи с Аркадием Ивановичем, хотя никаких причин к тому, чтобы бояться его, не было. Аркадий Иванович как в воду канул. Он не писал, и о нем ничего не было слышно. Денис краем уха слышал, что летом Хрусталев выезжал в Ташкент с какой-то съемочной бригадой на натурные съемки фильма о басмачах, а в сентябре якобы вернулся в Москву. Если он был в Москве, то на просмотр "Темного леса" мог прийти. Но Аркадий Иванович не пришел на просмотр, и Ольга успокоилась.
Впереди Ольги и Дениса сидел автор музыки к фильму Анатолий Шлыков, с женой, маленькой женщиной, аккуратно и со вкусом одетой.
Сам же Шлыков был тучен и неповоротлив, с вечно съезжавшим на сторону галстуком. Человек он был редкой и большой талантливости. Но всего месяц назад его постигла крупная неприятность: Большой театр показал премьеру нового балета Шлыкова "Горные ручьи". На премьере присутствовал Сталин. Музыка Шлыкова ему не понравилась и, кратко бросив: "Это не балет, это – какой-то музыкальный сумбур", он вышел из правительственной ложи и, не досмотрев балета, уехал. Этот инцидент послужил сигналом к жестокому разносу балета печатью. Паникеры предсказывали даже арест композитора. Ареста не последовало, но уже ко всему творчеству Шлыкова стали придираться, и молодой режиссер фильма "Темный лес" Марк Каплан боялся, что если не к постановке, то уж к музыке-то нового фильма обязательно придерутся, только потому, что автор ее – Шлыков.
Побежали первые кадры фильма – мастерски смонтированные куски дремучего русского леса; тихая, тревожная, полная настороженности музыка сопровождала их.
Счастливая Ольга вцепилась в руку Дениса и крепко и уютно прижалась к нему.
Фильм Денису показался слабым – била в глаза откровенная пропаганда. Но отдельные куски режиссерски были сделаны мастерски. Кадр, когда в доме матери встречаются братья, – один – правая рука мятежника-повстанца, другой – руководитель карательного отряда, который жестоко подавляет антисоветский мятеж, – был сделан великолепно.
В этом месте кто-то тронул Бушуева за плечо.
– Как этот кадр, а? – раздался осторожный шепот над самым ухом Бушуева.
Он оглянулся. Над ним стоял, склонившись, Марк Каплан, поблескивая стеклами очков.
– Здорово, Марк, молодец… – искренне вырвалось у Дениса.
– А – в общем?
– Не мешай… Потом поговорим.
На них уже со всех сторон цыкали. Марк отошел.
Когда фильм кончился и включили свет в зале, публика грохнула аплодисментами. Вызвали режиссера. Стали вызывать Дениса, дружно повернув головы к тому месту, где он сидел с Ольгой. Денис к экрану не пошел, поблагодарил зрителей с места. Потом одного за другим, подряд, стали награждать аплодисментами композитора, художника, исполнителей главных ролей. К радости Дениса, исполнительницы главной женской роли, Веры Стекловой, почему-то не было – он это еще с самого начала заметил, как только вошел в зал. И очень был этим доволен.
Перед обсуждением фильма объявили перерыв. Денис с Ольгой вышли в фойе и стали там под чахлой пальмой. И в эту минуту к ним подошли Варя, Илья Ильич и все семейство Белецких. Последней поздравила Дениса Варя. Ольга не спускала с нее глаз.
Поздравив Дениса, которого тут же оттеснили от нее какие-то подошедшие друзья, Варя повернулась к Ольге и спокойно задала стандартный вопрос, внимательно глядя ей в глаза:
– А вам понравился фильм?
– Очень… – чуть насмешливо ответила Ольга. – А вам разве не понравился?
– Как вам сказать?.. – рассеянно ответила Варя. – И да, и нет… Пьеса лучше.
Обе они понимали, что разговор их был – лишь внешнее, маскировочное обрамление другого, молчаливого, разговора глаз, и поэтому-то обе не особенно заботились о смысле и выборе слов для первого, внешнего разговора. Гораздо интереснее и красноречивее был разговор глаз.
"Я тебя ненавижу", – говорили горящие глаза Ольги.
"Да и я тебя не очень долюбливаю", – отвечали спокойные глаза Вари.
"Ты ведь любишь, подлая, моего мужа…" – утверждали глаза Ольги.
"А тебе что до этого?!" – дразнили глаза Вари.
"Ты оставишь его когда-нибудь в покое?" – горячились глаза Ольги.
"А если я тебе не желаю отвечать?" – хитрили глаза Вари.
"Я убью тебя", – обещали глаза Ольги.
– …Но музыка, Ольга Николаевна, по-моему, замечательная. Ах, какой талантище Анатолий Шлыков!.. – откуда-то издалека донеслись до Ольги слова Вари.
– Это, конечно, по вашей части больше, музыка-то… – пролепетала первое, что пришло на язык, Ольга. – Как прошел ваш концерт? Слышала, что играли вы замечательно…
А глаза Ольги сказали:
"Ты, конечно, знаешь, что это я не пустила Дениса на твой дурацкий концерт. И никогда не пущу".
– Благодарю вас. Кажется, концерт прошел не плохо. Но мне самой трудно судить…
А глазами Варя ответила:
"Это ничего не значит. Приглашу в другой раз. Я очень упрямая".
Ольга сверкнула глазами и отошла от Вари.
Началось обсуждение фильма. Фильм расхваливали. К удивлению и радости Марка Каплана, похвалили и музыку. Резко критиковали только игру актера Ключарева, игравшего роль попа. Обвиняли в карикатуре.
Через неделю фильм вышел на экраны столицы, и газеты дружно, хором, одобрили его.
III
Однажды, – это было в начале ноября, когда в Москве стояла сырая и холодная погода, – Дениса Бушуева вызвал по телефону главный редактор журнала "Революция" Звягинцев.
– Товарищ Бушуев, поздравляю, – взволнованно сказал он. – Только что звонил нам в редакцию товарищ Сталин и спросил, что у нас есть в портфеле редакции. Я перечислил, назвал и вашего "Грозного". Так что вы думаете? Товарищ Сталин попросил прислать ему вашу рукопись… Я немедленно распорядился о посылке… Что еще? Да… пожурил нас за статью Блинова о Бакунине, что в прошлом номере опубликовали. Но пожурил мягко, отечески… Так что, товарищ Бушуев, будем ждать, когда Иосиф Виссарионович вернет рукопись, тогда и решим… Возможно, он даст какие-либо указания. Ну, еще раз поздравляю с высокой честью… Пока.
Бушуева это известие поразило, как гром с ясного неба. Такого оборота дела он никак не ожидал. Он, правда, давно знал о том, что у Сталина есть манера звонить иногда в редакции крупных журналов и газет и справляться о материалах, приготовленных к печати; и иногда требовал прислать ему тот или другой материал. Об этом знала вся интеллигентная Москва. Но почему, почему он заинтересовался именно его поэмой о Грозном?
Приехала из города Ольга. Услышав шум подъехавшей машины, Бушуев в одной рубашке выскочил во двор. Ольга ездила в город за покупками. Он помог ей выйти из машины и забрал свертки – какие-то пакеты и кульки.
– Денис Ананьич, – сказал шофер Миша, разбитной паренек, необычайно преданный Денису. – Мне бы на станцию съездить? Теща моя, понимаете, приезжает. Наверно, мирить с женой хочет. Я съезжу. А?
– Поезжай, поезжай… – отмахнулся Денис. Ему не терпелось поделиться новостью с женой.
– Потом шину новую надо… – не унимался Миша.
Но Денис уже не слушал его.
Ольгу очень разволновало сообщение Дениса.
– Мне все это, Денис, очень не нравится, – сказала она, присаживаясь прямо в пальто к окну и глядя в сад.
– Да ты хоть пальто сними.
– Погоди.
– Ничего особенного я тут не вижу, – спокойно сказал Денис, хотя заметно было, что и он взволнован. – Ну, прочтет, скажет свое мнение.
Ольга опустила голову и сжала щеки руками.
– Ах, если б только это… – тихо сказала она.
– А что может быть другое?
– У страха глаза велики… – рассмеялась Ольга Николаевна и стала снимать пальто. – Быть может, в самом деле, ничего тут нет особенного, и я просто стала трусихой.
– Ну, увидим… Что ты купила? – спросил Денис, принимая от Ольги пальто.
– Так… детям кое-что. Вот здесь зимняя одежда для Алеши. Завтра отошлем бабушке. А здесь – теплые чулочки для Танечки.
Приехал всезнайка Якимов.
– С новостью приехал, Денис Ананьич, – сказал он, потирая озябшие уши.
– Что такое?
– Есть сведения из Кремля, что скоро будут присуждены наконец первые Сталинские премии. Целый год прошел с тех пор, как пообещали, и вот – наконец. Самая маленькая – не менее пятидесяти тысяч рублей. И в первую очередь премии будут присуждаться писателям. Очень может быть, что в начале февраля-марта кое-кто уже получит. Слышал я краем уха, что и вы кандидат… Так что – заранее, так сказать, поздравляю.
………………………
О Дмитрии Воейкове было известно только одно: что он был жив и здоров. И даже в деньгах не нуждался. Так сообщал дядя Леня "кодом".
Ольга была рада тому, что Дмитрий не появляется вблизи – она дрожала за Дениса.
Денис же потихоньку принялся за работу над романом "Алый снег", но работал нехотя, через пень-колоду…
О судьбе "Ивана Грозного" ничего не было известно – Сталин молчал. Так прошел месяц. И вдруг в середине декабря Дениса Бушуева вызвали в Кремль, к Сталину.
IV
У Сталина Денис Бушуев пробыл ровно 40 минут. Выйдя через Спасские ворота на Красную площадь, Бушуев только тут заметил, что пальто расстегнуто, а шляпу он несет в руке вместе с перчатками. Падал мягкий, тихий снежок. Возле Мавзолея Ленина дворник расчищал тротуар и оглушительно шаркал метлой. Бушуев застегнул пальто, надел шляпу и, слегка отдуваясь, сдвинул ее с потного лба на затылок.
– Вот тебе, бабушка, и Юрьев день… – вслух сказал он и направился к Гранд-отелю, где его ждал Миша, с машиной.
Странные, противоречивые чувства переполняли его. Одно чувство – и он сознавался в нем – было чувство некоторого тщеславия: все-таки, он виделся и долго говорил с человеком, которого знает весь мир и перед которым одни – благоговейно преклоняются, другие – дрожат, третьи – ненавидят лютой ненавистью. От одного слова этого человека; летят правительства, государства, Красная Армия парадным маршем занимает целые страны. И этот человек сорок минут занимался Денисом, его творчеством, его личной жизнью.
Другое чувство – было чувство откровенной озлобленности, смешанной с каким-то беспокойством.
Сталина Денис видел несколько раз. Видел он его в правительственных ложах театров, на банкетах в Кремле, но видел как-то всегда издали.
Теперь он с ним столкнулся лицом к лицу.
Невысокий, с солидным брюшком и с немного приподнятым левым плечом, узколобый и рябоватый, с кислыми усами и небольшими темными, блестящими, как у мыши, глазами, Сталин производил неприятное впечатление. Первое, что бросалось в глаза, это – резкое расхождение между настоящим Сталиным и его фотографиями и портретами. Исключение в этом смысле составляли знаменитая "сталинская" тужурка, синие брюки и кожаные сапоги, которые были и на настоящем Сталине, и на его портретах. Поразил Дениса его сильный грузинский акцент. О сталинском акценте Денис, конечно, знал, но никогда не думал, что он настолько силен, что напоминал интонации, с которыми рассказываются знаменитые армянские анекдоты. Говорил, однако, Сталин мало, больше слушал Бушуева. Слушал иногда с чуть полуоткрытым ртом, показывая черные нижние зубы. Эта манера – с лушать собеседника с полуоткрытым ртом – больше всего поразила Бушуева во внешнем облике Сталина.
В уме же Сталину отказать было нельзя – это Бушуев сразу отметил. Все, что он говорил, было продумано и веско. Что же касается до вкуса, то тут Бушуеву показалось, что вкуса Сталин начисто лишен. О вкусах Сталина он еще раньше много слышал. Над надписью Сталина на юношеской поэме Максима Горького "Девушка и смерть" – "Эта штука сильнее, чем "Фауст" Гёте. Любовь побеждает смерть", – смеялась вся литературная Москва. Аккомпаниатор скрипача Ойстраха, Всеволод Малинин рассказывал Денису, как однажды, на концерте в Кремле, он обратил внимание на то, что Сталин вовсе не слушает игру Ойстраха, а смотрит на его, Малинина, карман брюк, из которого высовывался очешник, и ждал, видимо, когда этот очешник упадет на пол. Все замечания Сталина по поводу художественной стороны поэмы "Иван Грозный" показались Бушуеву безвкусными.
Иное дело – идейная сторона поэмы. В ней-то, собственно говоря, и было все дело.
Сталин прямо сказал Бушуеву, что образ Грозного неверен и исторически, и психологически. По мнению Сталина, Грозный был одним из величайших людей, принесший колоссальную пользу России. Учреждение опричнины Сталин считал исторически оправданным, ибо без нее немыслима была бы борьба с боярами и немыслимо бы было проведение тех государственных реформ, которые наметил и частично провел в жизнь Грозный. Когда же Денис заикнулся о том, что методы, при помощи которых Грозный проводил в жизнь свои идеи, кажутся ему бесчеловечными и предельно жестокими, Сталин кратко сказал: "Все великие ломки неизбежно идут через кровь".
Когда Денис стал прощаться и встал, встал и Сталин. И, глядя на Дениса снизу вверх, – он показался Денису очень маленьким, – высказал наконец то, что было главной и основной, видимо, причиной вызова Дениса к Сталину.
Сталин приказал Денису Бушуеву подумать над тем, что он, Сталин, сказал Бушуеву, и переделать поэму в соответствии с его, Сталина, указаниями. Заключительную сцену, в которой опричник Ванька-Ястреб смело обличает и обвиняет царя в тяжелых преступлениях, Сталин забраковал целиком. "Выкинуть, выкинуть всю эту сцену", – сказал он.
Потом осведомился – не нуждается ли Бушуев в чем-либо? Есть ли у него спокойное и тихое место для творческой работы, достаточно ли средств, велика ли семья… Денис уловил, что личная жизнь Бушуева интересует Сталина так же, как летошний снег, и что спрашивает Сталин о ней только из желания казаться простым и внимательным.
…Подходя к Гранд-отелю, Бушуев вспомнил, что обещал после свидания со Сталиным немедленно позвонить Ольге. Он махнул рукой Мише, чтобы тот продолжал ждать, и вошел в вестибюль гостиницы. Раздумывая над приказом Сталина, Денис все больше и больше мрачнел. "Как же я буду переделывать поэму? – мучительно думал он. – Образ Грозного для меня совершенно ясен, и никакого другого Грозного я не вижу…"
Он позвонил Ольге, вышел из гостиницы, сел в машину и поехал домой. Миша знал, что Бушуев был у Сталина, и сгорал от любопытства. Не выдержал:
– Ну, Денис Ананьич, каков же из себя товарищ Сталин-то?..