Микеша. Пустяковину затеял. Може, святой водицей ополоснуть?
1-й красноармеец и Микеша берут винтовки, уходят.
2-й красноармеец. Чевой-то молодаечка ку-быть скучная.
Марьяна. А тебе горе?
2-й красноармеец. Нет, так это, между прочим. Уходим ноне мы.
Марьяна(тревожно). Куда? Далече?
2-й красноармеец. Мы ево разбили, теперь правым плечом заходить будем, чтоб сбить ево совсем к реке. (Уходит.)
Павел входит, голова забинтована.
Марьяна(рванулась к нему). Пашенька… (Помолчав.) Уходите?!
Павел. Уходим, Марьянушка, уходим. (Берет ее за руки.) Приказ пришел.
Марьяна. Останусь одна теперича… одна…
Павел. Марьянушка, что ты со мной сделала! (Крепко обнимает.) Любишь?
Марьяна(обнимает). Родной мой!.. Золотой мой!.. Как глянула тогда, голова увязана, чуть не упала. Чай, больно тебе?
Павел. Нет, ничего. Пойдешь за меня?
Марьяна. Пойду, родимый, пойду, касатик. Ведь ты один у меня. Пашенька, одна теперь буду, одна как в лесу, – не с кем слова сказать. Свекор – энтот одно: хозяйство. Ему абы все работали да прибыль в хозяйстве. Свекровь поедом ест. Лушка без памяти замуж хочет. Одна я, Пашенька. (Обняв его, спрятала лицо на груди.) Уйдешь ты… уйдешь ты – и не с кем слова… одна… одинешенька…
Павел. Ежели бы ты письма мне писала, Марьянушка, с оказией. Будут обозы переходить через вашу деревню, дай – передадут.
Марьяна. Да ведь неграмотная я, Пашенька. А к кому пойдешь, чтоб написали? Вся деревня зараз узнает, места не будет, со свету сживут. Кабы грамоте знала,
Павел. А ты начхай на них. Сбегай к учительше. Пускай тебя выучит.
Марьяна. Сбегаю, сбегаю, соколик. Вот как буду учиться, все глаза прогляжу.
Павел. Эх, горлица моя, што ж, думаешь, все так и будет? И на нашей улице будет праздник, выпадет и нам счастье. Будешь ждать? Не забудешь?
Марьяна. Али забуду!.. Прикипелся ты к самому сердцу… Сколько жить буду, буду помнить…
Павел. Ненаглядная моя, солнышко… Ежели не – убьют, ворочусь, пойдешь за меня?
Марьяна. Ворочайся, соколик, ждать буду с утра до ночи и всю-то ноченьку до утра. Сама не своя хожу. Тебя не вижу, все-то из рук валится. (Обнявшись, садятся на скамью.)
Павел. Как увидал тебя в первый раз, стукнуло сердце, – почуял, не забуду уж тебя. Эх, думаю, никогда она меня любить не станет.
Марьяна. А мне, Пашенька, как увидала вас всех в первый раз, все одно было, што люди, што пеньки. А потом стал ты говорить, стал говорить, прислухалась я: правду ты говоришь, заступаешься за сирых да убогих, никого не боишься. Словами ты меня, Пашенька, взял. Глаза мне разул.
Павел. Не признавался я спервоначалу сам себе, а только куда ни пойдешь: в обоз ли, к ротному, в наряд ли – все ты у меня в думках. И рад про тебя не думать, да не отгонишь. В бою смерть кругом летает, ни об чем некогда думать, а ты в сердце притулилась, в уголочке, и сидишь.
Молчание.
Марьяна. Матерю твою вспоминаю, как благословляла тебя. Перед смертью правду увидала. Меня, Пашенька, некому было благословить. Все – кроты слепые, все в одно трубили.
Павел. Слышь, Марьяна, судьба не выдаст, свинья не съест. Ворочусь, – а чую, ворочусь, – будет у нас счастье. У всех будет счастье, Марьяна.
За дверьми голоса.
Ну, прощай, родная. (Обнимает.) Эх, судьба наша счастливая! Трудно, ой, как трудно, ну зато какое счастье идет! Ну, жди, невдолге буду, (Обнимает, уходит.)
Марьяна, не отрываясь, смотрит в окно; на улице говор. Несколько в отдалении команда: "Рота, смирно!" Все смолкло. Команда: "По отделениям, левое плечо, шагом марш!" Глухой гул отбиваемых шагов. Хор грянул: "Смело, товарищи, в ногу". Пение замирает вдали. Некоторое время слышен гул шагов, говор колес удаляющегося обоза, и они замирают.
Марьяна. Ушли!..
Входит старуха, садится за прялку.
Луша(на улице). Все жанихи ушли. А там, гляди, перебьют сколько.
Старик(входит). Ушла армия. Опять сена сколько потравили. (Роется под лавкой.) Иде тут ремень был? Лошадей дюже загоняли. Кажный день сто подвод им подай. Разве мысленно! (Достает ремень, садится, починяет шлею.)
Старуха. А мне квочку все жалко – как вспо-мню, так сердце зайдется. (Кричит в окно.) Лушка!.. Лушка!.. Лушка!..
Ивлевна(входит). Здорово дневали! (Садится.) Ушли наши хавалеры. Остались мы, сироты неприкаянные.
Старик. Сироты!.. Самогонки по сиротству своему не нахлебались вдоволь. Жалко, што ль?
Ивлевна. Не видють, как сирота плачет, а видють, как скачет.
Старик. Сирота-a!.. Не пролезет в ворота.
Ивлевна. Жалко моего хавалера. (Утирает слезы.) Хочь он и надсмеялся над моей релегией, а хороший кавалер был, с ухваткой.
Старуха. Жалко человека, ну только зачем он мою наседку загубил, прости, господи, ему прегрешения, анделы господни. Надоть подать за него в церковь.
Старик. Кому подавать-то будешь? Поп на работах в лагерях, брюхо спущает, допрыгался.
Старуха. И батюшку!.. (Плачет.) Сану не побоялись, идолы оглашенные. (Кричит.) Лушка!.. Лушка!..
Луша(на улице, огрызаясь). Ну, чево там?
Старуха. Цыплята все ли?
Луша(на улице). Одново коршун унес.
Старуха. А штоб те ни дна ни покрышки! Загубил наседку, теперя всех цыплят перетаскает коршун. Кол те осиновый, штоб ты перевернулся там!.. (Кричит.) Лушка! Лушка! Зараз загони цыплят в решето.
Луша(на улице). И так обойдутся.
Старуха. Отбилась от рук совсем девка. А все Красная Армия. Хочь бы ты ее, старик, за косу поводил.
Старик. Есть когда мне тут с вами возжаться. (Уходит.)
Ивлевна. Ну, прощайте, пойду.
Старуха. Постой, куды жа ты? Посиди.
Ивлевна(садится). Скушно што-то стало. До смерти боюсь хазалеров, а без них скушно. Всю жисть так. У господ прожила, ни тебе семьи, ни роду, ни племени.
Луша(на улице поет, перевирая).
Нам ня нужна святого Чурила,
Нам ня нужна и царской чарток,
Вставай, подымайся, рабочий народ…
Старуха(кричит). Лушка!.. Лушка!.. Ай сбесилась?! Ды што это басурманские песни играешь?.. Ай ума решилась?! Запей зараз святой водицей, – слышь, те говорю. На божнице, в посудинке трошки осталось, запей, – рот опоганила.
Слышно, удаляясь, доносится Лушин голос: "Нам ня нужна и царской чарток…"
Старуха(плачет). Ума не приложу, чаво с девкой делать. Видала? И слухать не хочет.
Марьяна. Пущай себе поет. Никакого сраму в песне нету. Кабы срам в ней какой был, а то…
Старуха. Да уж ты-ы!.. Рассу-удишь!.. Об тебе и раки не шепчут. Ты у нас енерал.
Ивлевна. Я как у панов жила, так у нашего пана папаша был енерал, такой енерал, такой енерал! Всем енералам енерал. Брюхо здоровое, сам в еполетах, матушки мои!..
Луша(на улице). Господи, ды што такое! Ды откуда это. (Не то хохочет, не то плачет.) Ой-ей-ей, ай, родные мои!.. ай попритчилось… Ды откуда?!! Родный ты мой!.. Маменька!.. батенька!.. Ды скорей жа!
Старуха. Ай загорелось? (Бессмысленно бормочет.) Господи Исусе… Господи Исусе! (Все крестится дрожащей рукой.) Господи Исусе!.. Господи Исусе!.. Близко ай далеко?.. Спаси и помилуй… Свят!.. свят!.. свят!.. Господь Саваоф!..
Ивлевна. Спаси и помилуй. (Крестится.)
Луша(врывается в избу как сумасшедшая). Ды чево вы сидите, ды скорей жа!.. Марьянка!.. Маменька!.. (Бросается на шею то к той, то к другой.) Ды хто пришел-то!..
В дверях стоит чернобородый, красивый, плохо одетый, истомленный Степан, сын стариков. Длинная палка: за спиной котомка.
Луша(отчаянно визжит). Батенька, батенька!.. Батенька!..
Убегает, и со двора слышны ее отчаянные крики: "Батенька!" Марьяна прислонилась к стене и замерла, белей стены.
Старуха(смотрит на Степана, не узнавая). Господи Исусе… близко ай далеко горит-то?.. Господи Исусе…
Степан. Маменька!.. (Кланяется ей в ноги.)
Старуха(в бесконечной радости бессмысленно бормочет, заикаясь). Сте… Степушка… Степушка… Степушка… сыночек… Степушка… (Бьется в судорожных рыданиях на его груди.) Степушка!..
Степан(плачет). Маменька!..
Старуха(захлебываясь). Ждала… сколько годов… за околицу… ждала… вот из лесочку выйдет… Степушка!..
Старик(вбегая с ведром). Иде горит?!
Степан, оторвавшись от матери, кланяется в ноги отцу.
Старик. Степан! Ты?! Степан… Откеля?! Степан… ай не ты?! (Обнимаются, оба плачут.)
Луша(бросается, обнимает Степана). Чаво ж про сестру-то забыл!.. А я тут трошки замуж не вышла…
Ивлевна. Ай не признаешь? Тетку-то Матрену забыл?.. (Обнимаются.)
Степан. Иде же Марьяна? (Смотрит на нее. Та все стоит неподвижно, опираясь о стену.) Здравствуй, богоданная супруга! (Подходит к ней.) Ай не рада?..
Старуха. Слезинки николи не сронила.
Степан подходит, обнимает Марьяну. Та все так же безжизненна.
Старуха. Все молчит, все молчит, хочь бы слезинку сронила…
Старик. Будя, старая. Работница твоя жена, кажному пожелаю.
Луша. Это она сомлела от радости. Как сказали впервой, што тебе убили, так она и окаменела, слова не добьешься… А у нас рыжие были… Фу, нет, красные, Красная Армия была!..
Старуха. Наседку у меня, Степушка, один извел, а теперича цыплят коршун таскает…
Старик. Да будя тебе, старая. Вы хочь покормите ево, с устатку, чай, поисть хотца.
Старуха. Господи, да што я за окаянная! Лушка, Марьянка, чаво же вы стоите, кобылы! Доставайте из печи, там осталось всего. Давайте на стол. Ды самовар ставьте.
Луша и Марьяна ставят самовар, накрывают на стол. Сумерки густеют, всходит луна.
Старуха. Родный ты мой, сколько годов… Голодный, холодный, необогретый. (Плачет у него на груди.) Без матери-то, без роду-племени… некому об тебе заботушкой болеть… Чадушка моя… сколько годов… не чаяла… Кобыла ожеребилась – аккурат тебе уходить, а теперича лошаку, почитай, три года, запрягать будем…
Степан. Маменька, да вы сядьте, не морите себя. (Бережно сажает ее на лавку.)
Старик. Дай ему, старуха, оправиться.
Старуха. Ничаво, ничаво… Може, ляжешь, сынок, отдохни, а я сготовлю чаво ни то…
Степан. Маменька, пущай они, не трудите себя.
Старик. Садись, Степан, рассказывай.
Луша(садясь у печки). Ишь – борода. А уходил – чуть усики были.
Луша, Марьяна подают на стол ужин, потом самовар. Крестятся, садятся за стол. Только Марьяна все возится с посудой и около печки.
Ивлевна. Ну, прощавайте, потить мне.
Старуха. Садись, садись, Ивлевна, не объишь.
Степан. Садись, тетка.
Ивлевна крестится, садится. Принимаются ужинать. В окнах набиваются ребятишки, заглядывают, шушукаются, оттаскивают друг друга. 1-й крестьянин и Иван Посный входят, крестятся на образа.
1-й крестьянин. Гость на гость, хозяину радость. Служивый прибыл. Доброго здоровья! (Целуются трижды накрест со Степаном.) Откеля и как?
Степан. Из германского плену.
Иван Посный. Ну, здравствуй, сынок! (Обнимаются.)
1-й крестьянин. А мы уж думали, тебе и в живых нету.
Старуха. Ды уж мы не чаяли не гадали. Садись, соседушка, с нами, чем бог послал.
1-й крестьянин. Ды… спасибо… мы, энтово… вечеряли…
Старуха. Ды садитесь, садитесь.
Старик. Чайку чашечку.
1-й крестьянин, Иван Посный садятся.
1-й крестьянин. Ну, как у немцев? Степан. У немцев – не ахти. Здорово нашего брата мучуть. В три погибели гнуть…
Входят 1-я и 2-я бабы.
1-я баба. 2-я баба. Здорово дневали!
Голоса. Доброго здоровья!
1-я баба. Степанушка, никак ты?!
Степан. Я же, я, я и есть, тетка Марья. (Целуются.)
1-я баба(вытирает глаза, плачет). Господи, ишь, пришел…
Иван Посный. С радости, што ль, плачешь, тетка Марья?
1-я баба. С печали, горький, с печали. Сыночек-то у меня помер, младенчик восьми месяцев. А теперь бы ему аккурат со Степушку быть, – в один год с Дементьевной выходили…
Старуха. Как раз овец стригли.
1-я баба. Ровесничек со Степушкой. Вот так бы и моего в плен забрали бы, а я бы плакала, ждала, а он бы пришел, а я бы рада, вот как вы… А он помер восьмимесяшный… (Плачет.)
Старик. Ну, вспомнила старину.
Степан. Хорошо, тетка Марья, как пришел бы, а то много, кои остались, – косточки лежат их там навеки.
2-я баба. Это ишшо бы горше. Вон как у мене. У мене были двояшки, а я говорю попу…
Входят 2-й крестьянин, Однорукий, Одноногий, крестьяне.
2-й крестьянин. Никак Степан воротился?!
Однорукий. Нам сказывают, а мы не верим.
Одноногий. Будто как сочли – убитый давно. (Целуются со Степаном.)
2-й крестьянин. Ну, здравствуйте! С дорогим гостем. А то тут совсем без тебе заскучали.
Старуха. Ну, так-то заскучали, так-то заскучали… родные, садитесь, травки святой милости просим.
В окнах снаружи гомозятся ребятишки.
Голоса ребят (в окне):
– Пусти, дай я погляжу.
– Я те как дам!
– Вона Степан.
– Иде?
– Фу, да вон, на разбойника похож…
– Зубы белые, как у нашего мерина, а борода че-орная!
– На кузнеца.
– На цыгана, что у нас лошадь скрал.
Старуха. Брысь, вот я вас…
Ребятишки на минуту отвалились от окна, а потом опять наваливаются друг на друга.
Степан. Батенька, ну что же не сказываешь, хозяйство как у вас?
2-й крестьянин. А как ерманец? Как об себе понимает ноне?
Степан. Германец, как сказать, не соврать, – в городе у них действительно голодно, не только белого, а и черного хлеба не каждый день видит.
1-й крестьянин. Как и мы грешные – часом с квасом, порою с водою.
Степан. А почему? Опять же лень. Который человек лентяй-тот и бедняк, а который трудящий – у того все есть.
Марьяна. Помещик наш, стало, умный и до работы лют.
Степан. Помещик – энто другая статья. Ему наследственно, по закону.
Марьяна. Стало быть, по закону на людях ездить можно?
Старуха. А ты не выскакивай поперед мужа. Муж три года дома не был, только рот раззявит, а она уж тут как тут.
2-й крестьянин. Этта нам и поп с лавочником тоже говорили: бедность от лени.
Старуха. Горе какое, обоих угнали в лагеря.
Марьяна. Дивуюсь я, как это доселе все царства не передохли с голоду – бедных, тысячи тысяч, и все лентяи, а богатых: раз, два – и обчелся, – работать и некому.
Старуха. Ты опять? Степан, чево ты смотришь? Гляди: покеда маленькая порося, в лукошко сунешь, а большую свинью и веревкой не обратаешь.
Старик. Будя, старуха.
Степан. Ничего, маменька, пущай, – вреды не будет, пущай себе. Ну, как, батенька, хозяйство?
Входит Козел, крестится.
Козел(Степану). Ерой!.. молодой парень!.. гусака оправдал!.. Ах, тетка твоя кукареку!.. (Целуются со Степаном.) Вот он свет завоевал, вдоль и поперек прошел.
Ребятишки(в окне на разные голоса). Ку-ка-реку, ку-ка-ре-ку… мме-е-е… Козел кочетом запел…
Старуха (берет рогач). Кши! Надоели, неладные, оммарок вас возьми…
Ребятишки прыснули прочь. Потом осторожно опять одна за другой высовываются головы в окне. Тащится, опираясь на руки, Коноводов. Лунный свет ложится на окна.
Коноводов(припевает).
И шу-ми-ит,
И гудит, дробин до-о-жжик и-дет,
Про-я-ви-лася па-нян-ка го нас на дворе…
Коноводов. Степа, друг!..
Степан(бросается к нему и остолбеневрет при виде безногого гостя). Илюха!.. брат!..
Коноводов. До бога высоко, до царя далеко, и до тебя, Степа, не достанешь. Нагинайся.
Степан. Эх, иде же тебя так обкарнали?.. (Обнимает его, крепко целуются.)
Коноводов. На Мазурских озерах царь мне памятку оставил. Граната вдарилась и по ножкам мне – чик!
Степан. Эх, сердяга!
Коноводов. А помнишь, как мы с тобой, бывалыча, плясали? Супротив нас никто не мог выстоять.
Степан(чешет в затылке). Экк его!.. Ну, лезь, подсоблю. (Поднимает и сажает на скамью.)
Коноводов. Я, Степа, женюсь.
1-й крестьянин. Жана его эк вот носить будет…