Подумай над всем происшедшим и сделай вывод. Может быть, тебе следует приехать сюда и первые месяцы учебы пожить с Майей. Словом, смотри, как будет лучше.
Прости за неприятные вести. Когда я писал письмо, мне казалось, что я выполняю роль почтальона, несущего в дом беду. Но я бы не выполнил свой долг, не сказав тебе правду.
Будь здорова, Зина!
Твой Павел".
Это письмо Белов написал в день, когда Майя сдала последний экзамен.
2
С 20 августа по 1 сентября - счастливейшие дни для сдавших экзамены и зачисленных в институты. Почти все они устремляются по домам, чтобы привезти родителям самую большую радость в своей жизни, чтобы пройти гоголем по родной улице, вызывая зависть друзей и подруг.
Майя Златогорова тоже собиралась домой, но ее радость омрачалась тревогой: не написал ли дядя Паша письмо матери? Мама страдает экземой, болезнь на нервной почве, и все близкие и родные берегут покой Зинаиды Николаевны. Знает ли об этом Павел Николаевич? - терзалась вопросами Майя. - Неужели он распишет все мои "похождения" во время экзаменов?
Майя тревожилась за мамино здоровье, но еще больше она боялась отца. Было время, когда Вадим Петрович защищал дочь от придирчивой матери, давал Майе деньги, часто покупал подарки. Но потом, когда Майя стала взрослой и повела свою "самостоятельную" жизнь, отец дважды выходил из себя, избивая дочь. Майя уже тогда "отмачивала" номера. Но те "номера" - ничто по сравнению с нынешним. Если дядя Павел написал родителям письмо - Майе несдобровать.
Страх будоражил фантазию, заставлял напряженно думать. И Майя решила: "А приглашу-ка я домой Катю!.. Отец постесняется заводить ссору при чужом человеке".
И Майя в очередном телефонном разговоре с мамой стала превозносить Катю, просить разрешения пригласить ее в гости.
Разумеется, мама дала согласие. Теперь дело за немногим: уговорить Катю.
- Кать… Катюш… Мама зовет тебя. И папа. Поедем?..
Катя сидит возле окна, читает рассказ Джека Лондона на английском языке. Девушка не хочет отрываться от книги, она дала себе слово до вечера покончить с английским.
- Катя… Кать…
В коридоре раздаются шаги. Слышен негромкий мужской голос:
- Мне Майю… Позовите, пожалуйста.
В чуть приоткрытую дверь просунулись два лица: женское, круглое, обрамленное валиком заплетенных кос, и мужское - остроносое, остроглазое. Супруги Голуб, "англичане" - преподаватели английского языка. За неимением квартиры они временно поселились в студенческом общежитии.
- Девочки, к вам молодой человек!..
- Пусть заходит.
Майя взбила на голове прическу, поправила блузку. Как стояла она у окна возле Кати, так и осталась стоять. От внимательного взгляда не укрылось бы легкое волнение, засветившееся румянцем на Майиных щеках. По голосу она сразу узнала Игоря Гаевого - парня, с которым познакомилась несколько дней назад. Кто он? Студент, рабочий - Майя не знала, но от всех других ребят, заходивших в общежитие девушек, Игорь отличался неюношеской сдержанностью и атлетическим сложением. Катя тоже с ним познакомилась и тоже относилась к Игорю с уважением. Она понимала: не появись у них Майя, не пришел бы Игорь. На фоне озабоченных, вечно занятых девушек-студенток Майя засветилась ярким огоньком, привлекла к себе взоры молодых людей, которые раньше не удостаивали своим вниманием студенческую обитель. Майю спрашивали часто, даже в те дни, когда рядом с нею находился Ян. Где-то на улице, в кафе, магазине она успевала переброситься взглядом с интересным парнем, завязать знакомство. За ней, как нитки за иголкой, тянулись и тянулись ребята.
Игорь пожал руки девушкам, степенно присел у стола. Майе сказал:
- Я вас вчера видел.
И погрозил пальцем, причем так, словно говорил с младшей сестрой, о проделках которой может рассказать матери.
- Где вы могли меня видеть?.. Где?.. - допытывалась Майя.
- Лучше скажите, с кем?
Игорь снова погрозил пальцем. Теперь уже в его жесте было больше значения и тайного смысла.
Разговаривая с Майей, он все время взглядывал на Катю, словно ища у нее поддержки. И хоть Катя, как только вошел Игорь, закрыла учебник и предложила гостю сесть на стуле рядом с собой, Игорь будто бы не слышал ее. Он то грозил Майе пальцем, то пытался взять ее за руку, а на Катю не смотрел и не слушал ее. Парень смущался, внимание его рассеивалось. Катя не сразу поняла это, а поняв, стушевалась, покраснела - ей даже сделалось жарко. Ничто так больно не ранит девичье самолюбие, как сознание превосходства подруги. Катя резко отвернулась, раскрыла книгу, но строчки расплывались перед глазами. Мысль о непривлекательности, некрасивости больно вонзилась в сознание и отозвалась в сердце неизбывной тоской. Не будь тут людей - расплакалась бы, разревелась.
Катя хотела сказать: "Вот напишу отцу…" Но тут же оборвала мысль. "Ко всему прочему, я еще и злая", - решила она. И усилием воли заставила себя вникнуть в текст.
- Катенька, вы должны следить за своей племянницей, - говорил ей Игорь.
- Этот бес в юбке - моя племянница? Кто вам сказал? - Майя.
- Вы, я вижу, хорошо изучили ее биографию.
Катя произнесла эти слова мягче, нейтральнее, но сама она и на этот раз уловила нотки раздражения в своем голосе.
Во дворе, купаясь в электрическом луче, отсвечивал бронзой старый куст сирени. Ветер налетал на него, и куст, словно потревоженный еж, шевелился.
- Выйдешь? Я буду ждать!
Это говорит Игорь. Говорит Майе.
- Придет! - ответила за Майю Катя. - Подождите ее у ворот.
Катя подошла к Майе, прижалась к ней лицом. Игорю подмигнула:
- Славная у меня племянница?..
Парень вышел, а Катя еще с минуту не отпускала Майю. Затем легонько ее подтолкнула, сказав:
- Так и быть, поеду с тобой в Москву.
3
Скоростной лифт поднял девушек на тринадцатый этаж. Зинаида Николаевна словно чувствовала приближение гостей; она заранее открыла дверь и, едва Майя вышла из лифта, кинулась обнимать дочь.
- Мам, а это Катя. Наша Катрин.
Зинаида Николаевна взяла у Кати сумку.
- Проходите, пожалуйста.
В коридоре произошла заминка. Катя не сразу поняла, почему Зинаида Николаевна встала у двери в комнату, точно там, за дверью, находилось что-то запретное, чего видеть никому не разрешалось. Майя сняла туфли и искала тапочки. "Ах, вот в чем дело!" - подумала Катя. И тоже наклонилась к обувной полке. Майя помогла ей: "Вот эти будут твои", - и увлекла гостью внутрь квартиры.
Еще в коридоре Катя заметила идеальную чистоту и блеск, царившие вокруг. На стенах, на тонких подставках красовались букеты живых цветов. В углу стоял трельяж, сбоку и сверху под ним торчали рожки каких-то диковинных бра и еще чего-то светлого, яркого… Катя всего не увидела, не запомнила, прошла за Майей в комнату. Теперь она могла хорошо, лучше разглядеть хозяйку. Несомненно, Зинаида Николаевна была похожа на своего брата - Павла Николаевича, но чем-то далеким, какими-то едва уловимыми внешними чертами. У нее были те же карие глаза, но в отличие от Павла Николаевича, смотревшего прямо и спокойно, его сестра была рассеяна, ни на чем не останавливала взгляд, не смотрела Кате в глаза, взглядывала на нее лишь мимолетно.
В передней задержались у круглого стола. Зинаида Николаевна, обнимая дочь, горячо заговорила:
- Молодец, Майка, умница. Сдала в институт, студентка… Ах, доченька моя. Поздравляю…
- И ее, мам, ее благодари, - кивала Майя в сторону Кати. - Пропала бы без нее… Одна, в чужом городе…
Зинаида Николаевна привлекла к себе Катю, поцеловала ее в щеку.
- А теперь пойдемте к Сергею. Ждет парень.
"Кто такой Сергей? - подумала Катя. Майя ничего не рассказывала о Сергее".
Зинаида Николаевна ввела девушек в другой небольшой коридорчик, раскрыла дверь в комнату, и Катя услышала радостный голос:
- Майка, мотылек, приехала!..
Майя подбежала к парню, лежащему на диване, стала его обнимать, а Катя прислонилась к косяку двери, пораженная увиденным. В глубине комнаты на высоком диване полусидел-полулежал на подушках парень лет двадцати. На бледном, исхудавшем лице горячо и остро светились большие черные глаза. Увидев незнакомую девушку, парень поправил на себе одеяло, непроизвольно провел рукой по волосам.
Какое-то мгновение Катя не могла сдвинуться с места, но потом быстро овладела собой, непринужденно поздоровалась с Сергеем. Солгала:
- Ваша сестра говорила мне о вас.
И лукаво, с укоризной взглянула на Майю.
Сергей сказал:
- Знаю, как она меня любит.
И тронул худыми длинными пальцами струны висевшей на стене гитары. Затем стал гладить круглый деревянный брус, закрепленный над диваном. Брус служил ему опорой для подтягивания.
- Мама, давай вина. Сергей, выпьем, а?.. За мои успехи. В люди выхожу, черт побери!
- Майка!..
Сергей покраснел, сунул под одеяло руки. Развязность сестры смущала парня.
Зинаида Николаевна тронула Катю за локоть, показала на стоявшую тут же софу современного строгого стиля, сказала:
- Располагайся здесь. Разгородим комнату ширмой, и тебе будет хорошо. А сейчас - за стол. Майя, достань скатерть. Желтую - знаешь?
Катя взглянула на стену, увидела там портрет мальчика лет десяти-одиннадцати. То был Сергей. - Катя узнала его глаза. "Дядины глаза", - подумала Катя. Казалось, тогда, в пору здоровья, мальчик еще более походил на дядю, Павла Николаевича. На нем была куртка со множеством карманов, отороченных кожаной лентой, короткие клетчатые штанишки и белые чулки, неплотно натянутые на тонкие мосластые ноги. Во взгляде мальчика проглядывали недетский опыт и усталость.
Из угла с полукруглой полированной горки на Катю уставился золотой буддийский божок. Он злорадно улыбался, сверкая зелеными зубами-самоцветами. Восемь рук с растопыренными, острыми как шила пальцами торчали во все стороны. Гранями дорогих камней блестели злые красные глаза, зеленые зубы. На вздувшемся животе, точно подсвеченный изнутри электрической лампочкой, алел густо-вишневый пуп.
- Страшный, - простодушно сказала девушка.
- Вадим Петрович привез из Индии, - пояснила Зинаида Николаевна. - Подарок лиги индийских писателей.
Катя украдкой посматривала на шкафы, на посуду за стеклами серванта, на хрустальную с позолотой люстру, разглядывала затейливые узоры на дорогих обоях и, помимо своей воли, проникалась уважением к людям, живущим среди этих красивых дорогих вещей. Должно быть, и они, хозяева квартиры, также хороши, как эти вещи. И Зинаида Николаевна, и Вадим Петрович, которого Катя еще не видела, представлялись ей людьми хорошими. Мысленно Катя благодарила случай за то, что он привел ее в Москву, в дом Златогоровых, представил возможность познакомиться с неведомым доселе миром.
4
В новеньком халате, на котором пышно цвели индийские пагоды, Зинаида Николаевна бесшумно плавала из комнаты в комнату, из коридора в кухню. В ее руках появлялись то бутылки с вином, то хрустальные графины с какими-то соками, фарфоровые чашечки с сахаром, икрой, ломтиками белого и красного мяса. Скоро все это было расставлено на белой скатерти и посредине, как венец ансамбля, появилась желтая с красными цветами чаша, до краев наполненная дымящимся куриным мясом. Потом Майя принесла другую чашу, из которой стала разливать бульон. Катя не ела вчера вечером, не успела поесть утром, и теперь ей хотелось как следует пообедать.
Зинаида Николаевна щебетала:
- Я не хочу, а вы, девочки, ешьте, не стесняйтесь. Набирайтесь сил перед учебой. Жить у нас есть где, кушать есть что - поправляйтесь, милочки. Я бы тоже с вами за компанию, да нет аппетита. Лето, жара. Проглотишь кусочек буженинки - и весь день сыта.
Катя расправилась с бульоном, отложила в сторону чашечку, пододвинула к себе чистую тарелку. Она хотела взять курятины, но посчитала неудобным тянуться за лопаточкой, торчавшей из мясной горки.
- Кушай, Катенька, кушай! - говорила хозяйка, трогая миски, фужеры, стаканы.
Катя съела тонкий кусочек колбасы, сделала небольшую паузу, затем взяла ломтик белого хлеба и стала разглядывать стол. Наконец достала еще один кусочек колбасы, положила его на хлеб.
- Чаю налить? - спросила хозяйка.
Катя кивнула головой и протянула к чайнику чашку. Девушка хотела попробовать икры, сливочного масла, но, выпив чашку чая, застеснялась просить другую.
- После обеда не грех и поспать, - сказала Зинаида Николаевна. - Я после обеда не сплю. До обеда часок вздремну, а после - ни-ни!.. Вадим тоже до обеда отдыхает. Ему дневной отдых необходим, но только натощак. В нашей семье, Катенька, культ воздержания и физкультуры. Как ты думаешь - сколько мне лет? Тридцать?.. Ну вот.
Зинаида Николаевна залилась счастливым смехом, как-то боком, кокетливо прошлась вокруг стола.
- И другие столько дают. Спроси-ка Майю, как ей ребята говорили: "Твоя сестра, да?.."
Зинаида Николаевна часто смеялась, и даже там, где повода для смеха не было. Теперь хозяйка убирала стол - сновала от стола к серванту. Катя не понимала, зачем надо было выставлять так много посуды, которой никто не пользовался.
Майя относила еду в холодильник. Бегала проворно, лишь изредка поддакивая матери да останавливаясь у двери, чтобы дослушать начатый Зинаидой Николаевной очередной рассказ. Катя всматривалась в лица матери и дочери и не могла понять, знает ли Зинаида Николаевна о проделках Майи. Нет, конечно, мать ничего не знает. И хорошо сделал Павел Николаевич, не написав родителям. Майя стала студенткой. Она возьмется за ум и будет хорошо учиться.
5
Вадим Петрович пришел поздно, в десятом часу. Он еще был в коридоре, раздевался, а Катя уже знала, что случилось что-то неладное, роковое - такое, что и нельзя поправить. В полураскрытую дверь слышалось мужское, грубое:
- Доигрались!.. Выпустили птичку из рук…
"Птичку из рук?.. О ком они?.. Конечно, о Майе…" - думала Катя. Она машинально поднялась с софы, сунула ноги в тапочки и ждала появления Вадима Петровича, как страшной грозы. А когда он вошел в комнату, она сделала шаг назад, словно боялась его приближения. Вадим Петрович кивнул Кате, пожал ей руку, спросил:
- Как доехали?
- Мы самолетом.
- А-а… Как погода?
- Ничего, хорошая.
Катя впервые летела на самолете и потому не понимала значения вопроса. Вадим Петрович сказал еще: "Располагайтесь. Будьте как дома". И прошел в дальнюю комнату, где Катя еще не была. В полуоткрытую дверь она видела ленту высокого зеркала. На подставке стоял белый телефон. Видела, как одной рукой Вадим Петрович сбрасывал с плеч пиджак, а другой, держа телефонную трубку в кулаке, указательным пальцем набирал номер. Затем по всей квартире раздавался его голос:
- Николас!.. Ты слышишь?.. Могу тебя поздравить: рукопись уплывает из-под носа. Этот идиот Галкин свалял дурака… Что? Подстрочник?.. Великолепный! Толстушка украинка оказалась на редкость добросовестным человеком. Она переводила роман год, но сделала так, что комар носа не подточит. Для художественного перевода там остался пустяк дела. Да-да… Околпачили, как мальчишек!..
Катя разбирала каждое слово, но решительно не понимала ничего из сказанного Вадимом Петровичем. Только по застывшим позам Зинаиды Николаевны и Майи, по их вытянутым напряженным лицам она догадывалась о важности происшедшего. Она уже жалела, что явилась к ним в недоброе время, ей было жалко Вадима Петровича, побледневшего от внезапно случившейся беды, и Зинаиду Николаевну, и Майю, и даже Сергея, который, должно быть, тоже в эту минуту слушает телефонный разговор отца.
Вадим Петрович все громче кричал в трубку:
- Еще не поздно поправить дело. Нет, не поздно. Говорю тебе, а ты слушай! В прошлом году тоже чуть не напартачил. Если бы не Семен Александрович - не видать бы тебе такой блестящей рукописи. Да и моя бы украинская антология засвистела. Словом, хватит дурака валять. Надо вырвать роман во что бы то ни стало. Слышишь, вырвать!.. Подключи Бэллу Анисимовну. Пусть подъедет к этой кокетке… Лидии Никаноровне. Да с подарками - слышишь!.. Не скупись. Пожалеешь грош - потеряешь… А-а? Не завтра, а сегодня, сейчас же. Уплывает рукопись, а он - завтра…
Вадим Петрович говорил долго, и все время, пока он кричал в телефонную трубку, Майя и Зинаида Николаевна стояли, словно каменные. И Сергей понуро смотрел на гитару. Катя пыталась сообразить, что могло так сильно взбудоражить Златогоровых, кто может огорчить людей, у которых все есть и которым, как казалось Кате, больше ничего не нужно. Она опасалась другого - боялась застать их в горе и отчаянии от проделок своей дочери, готовилась утешать, обещать содействие и помощь, но, выходит, ничего подобного им не требуется. Оказалось, что в этой семье есть такие заботы и тревоги, перед которыми бледнеют все остальные, даже такие, которые связаны с судьбой их дочери.
Вадим Петрович звонил еще кому-то, говорил примерно то же, что и Николасу, и так же несколько раз повторил страшные слова: "Уплывает рукопись…"
Потом позвал Зинаиду Николаевну и они долго совещались в дальней комнате. Сергей читал книгу, Катя листала "Огонек", Майя была тут же, но имела расстроенный вид. Говорить с ней Кате не хотелось.
Наконец вышел Вадим Петрович, подсел к Кате.
- Ну, донбассочка, рассказывай о житье-бытье!
Вадим Петрович был бледен, но старался казаться спокойным. Он разбросал руки по спинке софы, закинул ногу на ногу и покачивал новенькой остроносой туфлей. В отличие от Павла Николаевича Вадим Петрович был одет во все новое, дорогое и выглядел очень модным. На среднем пальце правой руки он носил массивное золотое кольцо. Кате чудилось, что правая рука Вадима Петровича, протянутая за ее спиной, вот-вот коснется ее шеи. Помимо своей воли девушка подалась вперед, съежилась. Однако ей не хотелось показаться дикаркой и она бойко ответила:
- Известное дело - житье студенческое.
- Но вы, как я слышал, секретарь декана?
- Временно. Калиф на час.
Вадим Петрович не слушал Катю. Блеснув черными широко открытыми глазами, он соединил пальцы рук, хрустнул ими, быстро застучал носком ботинка по ковру. Ему было все равно: секретарь ли декана Катя Соловейко или она доцент, профессор…
Глаза Златогорова были воспалены. В глубоких морщинах залегла усталость. Лишь волосы показались Кате красивыми. На затылке они завивались кольцами, точно снизу дул ветер и поднимал их. Кате не хотелось больше говорить с Вадимом Петровичем. Но Златогоров продолжал задавать вопросы. Она отвечала на них так же безучастно, как безучастно задавал их Златогоров.