- Вот перед нами случай, требующий неотложной помощи, - сказала Ольга Васильевна. - Случай показательный для нынешнего положения вещей. Семейный и школьный контроль дал осечку, а бывает это нередко, и заменить его нечем. Зоя Клинкарева оказалась в одной из мертвых зон... В такие зоны, как правило, нога воспитателя не вступает. Самое печальное, что практически для ее спасения очень мало что можно сделать. Из школы она, конечно, уйдет. А дальше - повезет не повезет. Попадется ей на пути сильный друг, человек добрый и энергичный, может быть, она и выправится. Не попадется - покатится наша Зоя вниз... А как бы ты поступил, Андрей, если бы твой отдел был реальностью и ты получил бы такой сигнал?
Андрей подошел к столу.
- Если бы отдел Омза был реальностью, то и самого факта не было бы. Зоя была бы у нас на контроле. Мы бы давно разобрались в ее отношениях с матерью и уж во всяком случае не допустили бы никакой грязной компании. Такие компании ликвидировались бы в зародыше... Ну, а сейчас... Прежде всего мы провели бы обследование... Затем мы потребовали бы от милиции раскрыть тот притон, где растлевают Зою. Я уверен, что там орудует кто-нибудь из взрослых негодяев.
- Правильно, - поддержала Ольга Васильевна. - Следить за тем, чтобы ни один взрослый совратитель не остался без сурового наказания, - одна из главных задач Омза. Дальше, Андрей.
- Оборвав таким образом вредные связи, мы бы занялись устройством судьбы Зои.
- Конкретней.
- Мне трудно так сразу... Я думаю, что в школе ее оставлять нецелесообразно.
- В интернат!
- На завод, в хорошее общежитие! Предложения посыпались с разных сторон. Ольга Васильевна дождалась тишины и сказала:
- Так, с ходу, не поговорив с девочкой, не поработав с ней, решение принимать нельзя. Вероятно, кроме нынешних школ, будут созданы и другие, промежуточного типа, нечто среднее между нормальной и так называемой специальной. В таких случаях очень важна точная дифференциация. Без помощи ученых тут не обойтись. А пока ясно одно: для Зои нужно найти замену оборванным связям, и прежде всего умного взрослого шефа. Вокруг нас - постоянный резерв сердечных, деятельных людей, опытных воспитателей. Сейчас они рассеяны по белу свету и только случай сводит их с теми, кто в них нуждается. А Омз всех их возьмет на учет. Прикрепив такого шефа к Зое, мы окажем ей моральную поддержку, которая так необходима подросткам в трудную минуту.
- А что мы сейчас можем сделать?
- Я уже сказала - очень мало. Придется попросить Марата Ивановича, хотя Зоя живет не на его участке, заинтересоваться ее семьей и связаться с милицией.
- Да меня и слушать не будут, - возразил Марат Иванович, - скажут - преувеличиваю, нет оснований, девочка ничего плохого не сделала, никого не убила, не ограбила, вот когда ограбит...
- Ну ладно. Об этом мы поговорим потом. Вернемся к репетиции. Доклад поста из общежития механического завода.
К столу подходили и докладывали посты: о коменданте общежития, выгнавшем в ночь на улицу какого-то паренька за пустяковую провинность; о бригадире, который позволяет ученикам делать на заводе кастеты и гоняет их за водкой; о подростке, который вышел из колонии и не может устроиться на работу; о ватаге хулиганящих парней, не знающих, как убить время. После каждого доклада Ольга Васильевна сравнивала возможности, которые существуют сейчас для того, чтобы выправить положение, с теми, которые будут у органов Омза. Выходило, что будет несравненно лучше. И все радостно улыбались, а иногда хлопали в ладоши.
- Прежде чем перейти к общей дискуссии и подведению итогов нашей репетиции, - сказала Ольга Васильевна, - я попрошу нашего уважаемого гостя поделиться своими мыслями по поводу того, что он здесь услышал. Прошу, Афанасий Афанасьевич.
Солидно помолчав и покашляв, как будто пробуждая голосовые связки, Афанасий Афанасьевич окинул взглядом аудиторию:
- Мне уже пришлось знакомиться с общими идеями, изложенными в одной статье, которая, увы, не увидит света, идеями, так сказать, положенными в основу того представления, которое развернулось в столь блистательном исполнении. Я не буду злоупотреблять вашим вниманием и повторять аргументацию, развернутую мной в рецензии на упомянутую статью, и ограничусь некоторыми замечаниями и мыслями, возникшими у меня в ходе вашей репетиции. Кстати, название для данного мероприятия выбрано, на мой взгляд, весьма удачно (я имею в виду термин "репетиция"), поскольку его действительно можно рассматривать с позиций театральной условности, как некий фантастический спектакль, любопытный по замыслу и не имеющий ничего общего с реальной проблематикой наших дней.
Первые фразы Афанасия Афанасьевича гулко падали в тишину напряженного внимания. Но потом возник шумок, который так и не прекращался, то снижаясь до мушиного жужжания, то поднимаясь до многоголосого гула со звонкими восклицаниями и вопросами.
- Нельзя ли пояснее?
- Ближе к делу!
Афанасий Афанасьевич осекся и недоумевающе посмотрел на Ольгу Васильевну.
- Вы извините, Афанасий Афанасьевич, - сказала она, - я забыла вас предупредить, что на наших репетициях не принято обмениваться речами. Когда у слушателей возникают возражения или вопросы, они прерывают оратора, не дожидаясь конца его выступления. Это экономит время.
- Так разговаривают на базаре, - сказал Афанасий Афанасьевич, удивленно приподняв плечи.
- Может быть, поэтому на базаре всегда деловая обстановка, - заметил Андрей.
- Товарищи, прошу внимания, - постучала пальцем по столу Ольга Васильевна. - Вопросы и возражения тоже должны быть деловыми. Продолжайте, пожалуйста, Афанасий Афанасьевич.
- Хорошо, я буду предельно конкретным. То, что вы здесь надумали, - фантастика, причем фантастика вредная. Игнорируя колоссальный опыт коммунистического воспитания, отвергая испытанные формы и методы идеологического воздействия массовых организаций: профсоюзов, комсомола, пионерской организации...
- Простите, - перебила его Ольга Васильевна, - из чего это видно, что мы игнорируем опыт и отвергаем воздействие?
- Это вытекает из вашей практики.
- Наоборот! Наша практика только и станет возможной, если мы будем опираться на опыт прошлого и на силу организованных миллионов людей.
- Вы хотите воспитательный процесс подменить административным вмешательством. Конечно, куда проще действовать через суд и милицию, чем кропотливо выращивать человеческую личность и пробуждать те добрые чувства...
- На сколько веков рассчитан ваш воспитательный процесс?
- Как развивать личность Леньки Шрамова и Зои Клинкаревой?
- Кто отвечает за тех ребят, что сегодня ждут суда и сидят в тюрьмах?
Все, что Афанасий Афанасьевич считал нужным высказать на этом сборище, он заготовил заранее. Вникать в детали дела, осужденного им в целом, он не собирался. Проще было встать на позицию искушенного оратора, не позволяющего сбить себя репликами с мест. Переждав град вопросов, он повернулся к Ольге Васильевне и развел руки, изображая горестное изумление.
- Странно и удивительно, что вы, Ольга Васильевна, опытная уважаемая учительница, махнули рукой на проверенное веками духовное воздействие на юную душу и призываете заменить его мерами грубого административного принуждения.
По хорошо знакомому выражению лица своей учительницы Анатолий понял, как трудно ей слушать доцента Воронцова. Лавина гладких слов, так похожих на настоящие, полные смысла слова, грозила смять смысл спора, отбросить в сторону и похоронить те факты живой действительности, которые заставили их собраться в этой квартире.
Как всегда в таких случаях, Ольга Васильевна снизила голос и заговорила, отчетливо выговаривая каждое слово:
- Прежде чем ответить на ваш вопрос, я хочу напомнить вам, что нет такой благородной идеи, которую нельзя было бы извратить. Можно и проектируемый Омз представить как некий принудительный, карательный орган, призванный ограничивать права граждан и навязывать сверху волевые решения. Как и в любую другую организацию, в Омз смогут затесаться карьеристы, болтуны, невежды. Но разве из страха перед такой возможностью следует отказываться от самой идеи?
- Не вижу нужды в самой идее.
- Погодите. Вспомним, о чем идет речь. Только о том, чтобы от слов перейти к делу. Например... Мы много рассуждаем об ответственности родителей. Но мы не хотим считаться с тем фактом, что есть родители, которые просто неспособны, не в состоянии воспитывать своих детей. У них нет духовного контакта с детьми, нет и в помине нравственного воздействия. А разве вы не слыхали о матерях и отцах, которые просто бросают детей на произвол судьбы? И ни статьями, ни лекциями мы таких родителей не образумим. Хотя бы потому, что они лекций не слушают и статей не читают.
- Нужно привить им вкус и к тому и к другому! - воскликнул Афанасий Афанасьевич. - И мы этого добьемся!
- Вы добьетесь, - подтвердил кто-то иронически, - из кандидатов в доктора пролезете.
- Сейчас же перестаньте! - пристукнула по столу кулаком Ольга Васильевна и поспешила продолжить свой ответ Афанасию Афанасьевичу: - Я не сомневаюсь, что придет время, когда все взрослые будут педагогически образованными и нравственно стойкими людьми, когда все учителя станут искусными воспитателями, а все члены Академии педагогических наук - мудрецами. Но мы не можем ждать. Не можем спокойно взирать на то, как одно поколение преступников сменяет другое. Не можем. Поймите это.
Последние слова Ольга Васильевна произнесла совсем тихо. Глаза всех собравшихся были требовательно устремлены на Афанасия Афанасьевича. Он снисходительно усмехнулся.
- Утопия, Ольга Васильевна. У вас отличные побуждения, но привели они к беспочвенным мечтаниям.
- Да, мы мечтаем, - согласилась Ольга Васильевна. - Но мечта эта родилась на реальной почве нашего общественного строя. Мы предлагаем план практической работы. Может быть, он плох, наивен, - подскажите другой. Но нельзя топить, пусть даже незрелую, мысль в омуте демагогических обвинений. Мы уверены, что можно помочь сегодня, когда есть и плохие родители, и неважные учителя, и грубые мастера на заводах, и равнодушные чиновники. Уже сегодня можно послать наставника туда, где он необходим. Можно послать специалиста, чтобы распознать начало духовного распада и предотвратить трагедию. Только помощь! И не от случая к случаю, а помощь обязательную, скорую, повсеместную.
- Хороша помощь силами милиции и прокуратуры...
- Вы упрекаете нас в том, что мы рассчитываем на принуждение. Да, мы рассчитываем и на это. Но ведь принуждение принуждению - рознь. Советское государство принуждает посылать детей в школу. Оно принуждает делать детям прививки от оспы. Оно принуждает платить алименты. Разве в таком принуждении не заложена высшая гуманность? Или вы против и такого принуждения?
- Вы разговариваете со мной как с одним из ваших учеников, - обидчиво заметил Афанасий Афанасьевич.
- А я и с учениками всегда разговариваю уважительно. Я хочу, чтобы вы поняли назначение Омза. В его основе должен быть единый, научно обоснованный и материально обеспеченный план нравственного воспитания. Его исполнителями будут не только добровольцы, хорошие, по существу ни за что не отвечающие люди, а крепкий аппарат специалистов, обладающих всей полнотой прав и несущих полную меру ответственности.
- Откуда у вас эта слепая вера в могущество аппарата?
- А без аппарата нет государства.
- Это не значит, что мы должны увеличивать этот аппарат для решения несвойственных ему задач.
Снова с нарастающей злостью из разных углов комнаты вырвались вопросы:
- Почему охрана морального здоровья - несвойственна государству?
- Почему государство должно заниматься судьбой ребят, когда они стали преступниками?
- Сколько человек вы исправили своим духовным воздействием ?
Как бы не слыша вопросов, Афанасий Афанасьевич продолжал:
- Преувеличивая значение жалкой горстки преступников, вы собираетесь заменить какой-то высосанной из пальца службой давным-давно налаженную систему воспитания, которая обеспечивает моральное здоровье миллионам счастливых советских детей.
- Минутку! - повысила голос Ольга Васильевна. - Это нужно уточнить. Ничего заменять или отменять мы не собираемся. Органы охраны морального здоровья будут призваны укрепить существующую систему воспитания, сделать ее действительно всеобъемлющей.
- К чему тогда и огород городить? - снисходительно улыбаясь, спросил Афанасий Афанасьевич.
- А к тому, что мы не можем чувствовать себя счастливыми и благополучными, пока хоть один подросток находится за колючей проволокой.
- Это очень благородное побуждение, но нельзя забывать об объективных законах социального развития. Сознание людей всегда отстает от экономики. Процесс преодоления пережитков...
- Слова! Слова!
- По-вашему, детская преступность неизбежна?
- Значит, мы бессильны?
- Я этого не говорил. Ликвидация преступности записана в важнейших партийных документах. И за решение этой задачи все мы в ответе. Все мы должны бороться с равнодушием...
Шум заглушил голос Афанасия Афанасьевича. Только и слышались возмущенные выкрики:
- Старая песня! Слыхали!
- "Не будем равнодушны!", "Не проходите мимо!", "Будем чуткими, добрыми, умными"... Аминь!
- Когда говорят "все", на деле это значит - никто!
- Очень удобная позиция для тех, кто ничего не хочет делать!
Шум не утихал долго. Среди участников репетиции давно стали предметом издевки общие заклинания и безадресные обращения ко всем и каждому. Здесь не терпели рассуждений о проблеме личности и всяких других рассуждений, не отвечавших на конкретный вопрос: "Как спасти сегодня мальчишку, вставшего на преступный путь?"
Афанасий Афанасьевич терпеливо ждал, с невозмутимым видом перелистывая свой блокнотик.
- Можно продолжать? - спросил он Ольгу Васильевну.
- Прежде разрешите мне объяснить вам, почему ваши слова вызывают такой протест у товарищей. Мы исходим из фактов. Перед вами прошли судьбы нескольких подростков, которым нужна помощь сейчас, немедленно. Что вы предлагаете?
- Конкретные судьбы - не моя область. Для этого существуют комиссии по делам несовершеннолетних и другие, хорошо вам известные организации. Моя задача принципиально оценить вашу затею. И я уверен, что вы отбрасываете советскую педагогику к Спенсеру и Гербарту. Вы игнорируете огромную роль субъективного фактора в нравственном воспитании личности. Вы отбрасываете приемы опосредованного влияния на поэтапное формирование нравственного идеала, этического идеала и общественного идеала. Целенаправленный и планомерно проводимый процесс воздействия воспитателя.
- Бред... ученого мерина.
Как-то так получилось, что непрекращающийся шум на мгновенье затих и эти слова, негромко сказанные Ильей Гущиным, прозвучали вполне отчетливо. Афанасий Афанасьевич пресек свою речь, грозно нахмурился и стал пробираться к дверям. У выхода он остановился и сказал, обращаясь к Ольге Васильевне:
- Поскольку меня здесь не только не хотят слушать, но даже не могут оградить от оскорблений, я буду вынужден высказать свое мнение о вашем балагане в другом месте и другим людям.
Хлопнула дверь. Все молчали.
- Нехорошо. Стыдно, - сказала Ольга Васильевна, ни на кого не глядя. И пятна, выступившие на ее лице, подтверждали, что ей стыдно.
- Грубовато, - согласился Андрей, - но справедливо. И больше ничего не оставалось. Спорить с ним было бесполезно.
- Он из породы неисправимых.
- С ним никакой Омз не справится.
Ольга Васильевна подняла руку, призывая к порядку.
- Приступим к обсуждению.
Анатолий взглянул на часы. Ему давно нужно было быть в изоляторе. Но уйти сейчас никак нельзя было. Кто-нибудь мог подумать, что он покидает репетицию из солидарности с доцентом Воронцовым. Он остался.
19
Один из телефонных звонков достиг цели. Игоря Сергеевича принял помощник прокурора Юшенков. Звонок был из авторитетного учреждения, и хотя никаких директивных указаний не содержал ("выслушайте и разберитесь"), но уже сам по себе имел вес. Юшенков хорошо знал, что разговоры по некоторым телефонам важны не столько своим содержанием, сколько самим фактом состоявшегося звонка. В таких случаях за сказанными словами клубилась загадочная туманность неизвестных связей, переплетение чьих-то неведомых интересов и совсем уж непредвидимых последствий.
Конечно же никто и никогда не посмел бы даже намекнуть по телефону, чтобы он, Юшенков, поступился законом. Формулу "разберитесь" можно было скорее понять как требование соблюсти законность в высшей степени строго. Но Юшенков не первый год пребывал на прокурорских должностях, и ему не нужно было объяснять, что звонившего по телефону интересовал только один вопрос: нельзя ли как-нибудь, с помощью того же закона, на основании которого Геннадий Рыжов сидит в изоляторе, отпустить его домой?
Даже беглого знакомства с делом было достаточно, чтобы настроение у Юшенкова испортилось. Ничего утешительного Рыжову-старшему он сообщить не сможет. Об изменении меры пресечения не могло быть и речи. Папаша, разумеется, останется недовольным. Его недовольство разделят другие.
Теплых чувств к летчику, поставившему его в такое трудное положение, Юшенков не испытывал, но встретил он посетителя сочувственной улыбкой.
Игорь Сергеевич, уверенный, что наконец-то беседует с человеком, который может росчерком пера вернуть ему сына, горячо высказал все, что накопилось за последние дни. Юшенков, хотя и знал заранее все отцовские аргументы, слушал внимательно. По крайней мере никто не сможет его упрекнуть, что он не принял и не выслушал. Только в одном месте речи Рыжова он нахмурился и прервал:
- Вы ошибаетесь. Ваш сын не может сидеть в одной камере с ворами. Это исключено.
- Как же исключено, когда сидит! - возмутился Игорь Сергеевич.
- А я вам говорю, что этого не может быть, - настаивал на своем Юшенков. - У нас предусмотрена строгая дифференциация заключенных, и администрация изолятора не могла нарушить инструкцию.
- Вы говорите - не могла, а я утверждаю, что нарушила.
Услыхав про инструкцию, Игорь Сергеевич еще раз; подивился мелочной жестокости Анатолия, посадившего Гену с ворами.
- Обещаю вам, что этот факт я лично проверю, - сказал Юшенков, - и если так, как вы говорите, то виновные понесут наказание, а ваш сын будет переведен в другую камеру.
Юшенков был очень доволен, что разговор с главной темы переключился на частность, и старался внушить Рыжову, что сделает для него все возможное, не пожалев личного времени. После этого жаловаться на недостаточное внимание этот заслуженный летчик тоже не сможет. Его не только выслушали, но и кое в чем разобрались, помогли.
Когда же Игорь Сергеевич сообразил, что цель его прихода - освобождение Гены - осталась в стороне, было поздно. Юшенков уже встал и, повторяя, что лично вмешается и исправит недопустимое нарушение инструкции, дал понять, что разговор окончен.
- А как же... Я, собственно, пришел просить, чтобы его совсем выпустили до суда, - напомнил Игорь Сергеевич, невольно поднимаясь со своего кресла вслед за Юшенковым.