4
На рассвете Лямина разбудил старый горластый петух.
Горло у петуха было с каким-то изъяном, - после каждого кукареку оно, наподобие смятой спринцовки, еще долго сипело, вбирая воздух обратно.
Петр Петрович глянул в окошко терраски, выходившее на восход, надеясь встретить за ним, как и всегда, утреннее румяное небо, но за окошком висела густая белесая муть.
Туман?
Сунув ноги в разношенные шлепанцы, в одних трусах Лямин вышел в сад узнать, что случилось с погодой, и окунулся в белую муть, как в молоко.
Туман висел низко. Был он настолько плотен, что в нем тонули верхушки яблонь, а местами он свешивал серые ватные ноги почти до самой травы. Туман оседал, сгущался, копился на ветках, на листьях яблонь и превращался в свинцовые мутные капли. Эти тяжелые капли беспрерывно скатывались с кончиков листьев и падали на землю...
Яблони плакали.
В оглушающей тишине стоял тончайший, едва уловимый ухом и бесконечно однообразный звук, напоминавший сипенье газировки в стакане. Звук этот, видимо, издавал оседавший на листьях и превращавшийся в капельки влаги туман.
Поеживаясь от сырости, Петр Петрович направился досыпать, как вдруг из густого малинника, росшего за двором, послышался шум. Не иначе как Гаврик, рыжий соседский кот, шел охотиться под крыльцо за цыплятами!
Петр Петрович нашарил палку и, близоруко щурясь (вышел в сад без очков), стал выжидать момент, чтобы без промаха запустить ее в нахалюгу и вора. Но когда отяжелевшие от обильной ночной росы кусты с шумом раздвинулись, из них, весь мокрый, словно из бочки с водой, вынырнул... Колька.
- Ты... ты чего это здесь?! - спросил Петр Петрович, опешив, и отшвырнул палку в сторону.
Колька, тоже не ожидавший подобной встречи, растерянно заморгал.
- Ягоды ел, дядь Петь, - нашелся он наконец. - Да хотел вон червей накопать. - И совсем уж фальшиво заныл: - Дя-а-дь Петь, ну когда же поедем мы на рыбалку?!
Колькин рот и в самом деле был испачкан ягодами.
После завтрака, дождавшись, когда пообсохнет роса, а Колька смотается к приятелям, Петр Петрович тщательно осмотрел граничивший с соседским огородом малинник.
Так и есть! Две толстые, сизые от времени огородные палки были оторваны от перекладины и наживлены кое-как. Лаз вел в соседний огород и был хорошо замаскирован.
Стало быть, не зря так упорно племянник вчера интересовался милицейскими собаками, - ведь не за ягодами же он лазил к соседке, когда этих ягод в своем огороде полно!
Петр Петрович вспомнил, с каким вниманием Колька вчера слушал сводку погоды по радио, и стало ясно: ждет дождя, чтобы смыло следы.
Вернувшись в дом, он позвал женщин и спросил, какие участки им осталось еще обследовать.
Необследованными остались только чулан и терраска. Софья сказала, что о пропавших деньгах с сыном не говорила еще, не успела. Тогда Петр Петрович сказал, чтоб они прекратили поиски, и намекнул осторожно, что, кажется, ему удалось нащупать конец нужной нити.
Сестра ушла. А Юлия Ильинична не отступилась, пока не добилась от него необходимых разъяснений.
- Ну, а я тебе что говорила? Наконец-то ты сам убедился, сам! - сказала она, гневно сверкая глазами, и вновь принялась доказывать, как и до этого хорошо себе представляла, что за создание Колька, всем нутром своим чуяла.
Под конец она решительно заявила: Кольку надо отправить в милицию, пусть поступают с ним по закону. Лишь с трудом удалось остудить ее пыл. Петр Петрович взял с жены обещание пока ни во что не вмешиваться, а предоставить возможность во всем разобраться ему самому.
После обеда он вышел в сад и разложил в тени, на садовом столике, свои рыболовные принадлежности.
Колька не преминул явиться тотчас же и принялся крутиться возле, донимая Петра Петровича вопросами, когда они поедут на лещей.
- Теперь, парень, скоро уже, - ответил тот, старательно обтачивая жало кованого крючка надфилем.
- А вы и Владьку возьмете, дядь Петь? Или только меня?
- Можно и Владьку... если будет вести себя хорошо.
- А я хорошо себя веду, дядь Петь?
- Ты-то?..
Петр Петрович пристально посмотрел на длинные темные ресницы племянника, всегда до половины прикрывавшие его горячие цыганские глаза, но не торопился с ответом.
- Хорошо или нет, дядь Петь?.. Ну чего вы молчите!
- А это, брат, скоро выяснится, - произнес Петр Петрович загадочно, пытаясь поймать глазами Колькины уплывающие зрачки. - Кстати, вчера ты собаками интересовался, помнишь? Так вот, есть книжка такая, "Служебная собака" называется. Прочитал я ее недавно и вспомнил одну занятную вещь. Знаешь какую? - спросил он, быстро взглянув на племянника.
- Какую? - эхом откликнулся тот.
- А такую, что никакой, оказывается, дождь запах следов не смывает, не может смыть.
- Даже самый сильный?
- Да, даже такой. А следы уничтожить можно... знаешь чем?
- Чем? - снова выдохнул Колька и весь напрягся.
Но Петр Петрович не торопился с ответом - закончил точить крючок и не спеша принялся навязывать к леске узлом, известным одним рыбакам. Потом спокойно продолжил:
- Очень простая, оказывается, штука. Нужно только смешать обыкновенную соль с этим, ну, с белым... да как его, тьфу ты! Ну вот на чердаке еще у бабушки целый ящик лежит?
- С мелом? - радостно догадался Колька.
- С мелом, вот именно!.. Потом посыпать этой смесью следы - и никакая собака не сыщет, у всякой чутье эта смесь отобьет!
- А можно мне почитать ту книжку?
- Нет, к сожалению, дома она у меня, в Москве.
Колька с трудом перевел застоявшееся дыхание. Потом спросил просто так, для отвода глаз:
- А когда, дядь Петь, на лещей-то?
...Петр Петрович внутренне ликовал: нужный разговор с племянником состоялся. Теперь уж действительно скоро, - может быть, завтра, а может, даже сегодня - дорожка из мела приведет его к месту, где Колькой спрятаны деньги, и можно будет кончать всю эту нелепую, так затянувшуюся историю.
Кольку, разумеется, нужно наказать, нельзя оставлять без наказания. Больше того, его следует проучить, да так, чтобы надолго запомнил! Как только найдутся деньги, он, Петр Петрович, соберет всех в горнице, пригласит племянника, отчитает его при всех, пристыдит я потребует объяснить, как тот мог дойти до жизни такой. А когда племянник начнет гореть от стыда, Петр Петрович заставит его торжественно пообещать перед всеми, что впредь ничего подобного он не допустит, что он это сделал в последний раз.
Прямой атакой Кольку тут не возьмешь: хитер! - надо накрыть с поличным. Такой вариант Петра Петровича устраивал тем, что все разрешалось в своем кругу, без огласки. Узнай вдруг об этом кто посторонний - на Кольку будут показывать пальцами, матери перестанут пускать его на порог, запретят своей детворе не только дружить, но даже встречаться с вором. И вот вам налицо испорченное детство, еще одна искалеченная детская душа!
Да, Кольку нужно спасать. Спасать от него самого. И делать это следует сейчас же.
...Но вот миновали сутки. Прошел еще один день и еще одна ночь, вновь наступило утро, а меловая дорожка в саду так и не появлялась. Ящик с мелом на чердаке тоже стоял нетронутым.
Неужели племянник раскусил его ловушку с мелом?
Сомнения уже подтачивали душу, но, занимаясь разными делами по дому, Петр Петрович не спускал с племянника настороженных глаз.
Однажды в маленькое окошко со двора Петр Петрович заметил, как, озираясь пугливо, подбирается Колька к заветному лазу. Петр Петрович так и приник к окошку в надежде, что тайна вот-вот откроется. Но помешала жена, которой приспичило именно в этот момент выйти в сад с подушкой в руке, чтобы прилечь на гамак. Заметив Юлию Ильиничну, Колька тут же напустил на себя равнодушный вид, закинул руки за голову и принялся глазеть на небо как ни в чем не бывало.
Племянник и в самом деле оказывался не так-то прост.
Петр Петрович считал себя в душе неплохим психологом. А поскольку к делу примешивалось и самолюбие (не отступать же перед мальчишкой, которому нет и тринадцати!), он быстро придумал еще один план.
Все дело в том, что у племянника нет условий, при которых он смог бы осуществить задуманное.
Значит, надо такие условия создать.
И Петр Петрович немедленно приступил к осуществлению своего нового замысла.
5
- Ко-о-ля!.. Вла-а-дик!.. - в который уж раз выбегая на улицу, принималась звать мальчишек, гонявших неподалеку футбольный мяч, Юлия Ильинична.
Наконец на крики ее примчался Колька. Весь вспотевший, еле переводя дыхание, спросил:
- Чего вы, теть Юль?
- Сколько же мне с вами, с оболтусами, мучиться! - принялась сердито отчитывать его Юлия Ильинична. - Кричу, все горло свое надсадила, а им хоть бы что!.. Где Владик,почему не идет?
- А его там и нет.
- Где же он?
- А я знаю?!
- Ступай и сейчас же найди! И скажи, чтоб домой отправлялся немедленно. На рыбалку поедете на ночь, дядя Петя с собой вас берет.
- И меня?.. А Василия Гавриловича тоже? (Так Колька называл отчима.)
- Все поедете, все... Да постой ты, куда полетел! Что это у тебя, кровь на роже?
- Это вон Витька Савоськин мячом залепил...
- И в кого ты только урод такой, господи! - сокрушенно вздохнула Юлия Ильинична. - Ну ступай, ступай, ладно...
Колька повернулся на одной ноге и разнузданным своим галопом вновь помчался к куче орущих, гоняющих мяч мальчишек.
Минут через пять он пронесся обратно в дом, влетел на кухню, где женщины уже укладывали для рыболовов небогатую снедь.
- Владьки нету нигде, теть Юль!
Юлия Ильинична насторожилась:
- Как это нет?
- Ну, вот что... - сказал, выходя из горницы, Петр Петрович и положил свою ладонь на узкое плечо племянника. - В конце-то концов можем мы и без Владьки уехать, только уж вы здесь все сделайте точно, как и договорились, - обратился он к женщинам. - Незаметно для Кольки он подмигнул им и продолжал: - Сегодня же сходите в милицию и вызовите оперативника со служебной собакой. Чтобы завтра с утра он с собакой был здесь! Больше нельзя нам время терять, вы меня поняли?
- Поняли, поняли! - преувеличенно громко заверили Софья и Юлия Ильинична.
Пока все шло по плану. А расчет Петра Петровича был прост.
Услышав о собаке, Колька от рыбалки немедленно откажется, постарается остаться дома, чтоб замести следы.
А если он вдруг согласится?
Хотя вероятность такая была ничтожна, Петр Петрович не исключал и ее. Что ж, поведение племянника на рыбалке все равно его выдаст. Можно ли спокойно удить рыбу, если ты знаешь, что, может быть, именно в эту минуту служебная собака уже рыскает по твоему следу и, разрушая все твои планы, мечты, надежды, наводит людей на заветный тайник?!
На рыбалку собирались с подъемом. В рюкзак, за неимением другой еды, положили побольше картошки и хлеба. Не забыли и перец, лавровый лист, укроп для ухи.
Запихивая в рюкзак небольшую сеть-одностенку, Василий Гаврилович подмигнул: побраконьерствуем, мол? Петр Петрович поморщился, но возражать не стал.
Колька согласился ехать на рыбалку с такой неподдельной радостью, что Петра Петровича взяло сомненье, уж не ошибся ли он. Зато непонятное что-то творилось с Владиком.
Владика отыскали на чердаке, где он, подперев голову ладонью, валялся на старой железной кровати и от нечего делать играл со старой ленивой кошкой, любимицей бабушки.
От рыбалки сын отказался наотрез и даже не захотел объяснить причину.
"Не пойду - и всё! И ничего вы со мной не сделаете!" - заявил он матери.
Вел он себя все последнее время странно: перестал ходить на пляж, не бегал с ребятами по улице, сделался еще более замкнутым, раздражительным. Даже своим излюбленным делом, прической, и то занимался не каждый день. Он или валялся на чердаке, в бывшей маленькой горенке деда, лениво листая старый разрозненный "Крокодил", либо неприкаянно слонялся по дому, по саду, натыкаясь, как слепой, на деревья и углы.
Юлия Ильинична почти не отходила от сына, то и дело осведомляясь, не поел ли он чего лишнего, не болит ли у него голова.
Владик только вяло отмахивался, а если мать приставала - он огрызался.
Петр Петрович как раз и намеревался развлечь сына рыбалкой. Получив такой категорический отказ, удивился, но настаивать не стал.
Неожиданно за рыбаками увязался Семен, зять соседки Никитишны, здоровенный мужик, заехавший к теще по пути в Крым, где он собирался провести свой длинный полярный отпуск (работал Семен где-то на Крайнем Севере).
К вечеру рыболовы были уже на левом притоке Волги и разбивали свой лагерь неподалеку от места, где старица сливалась с новым руслом реки.
Закончив эту работу, надергали под мостками окуня на мормышку. Мелкого оставили наживлять жерлицы, покрупнее отобрали для ухи.
В одной из заводин, густо поросшей кувшинками и водяной гречихой, Василий Гаврилович предложил пустить в дело сетку - все свидетельствовало о том, что здесь должны водиться лини.
Сетку развернули. Василий Гаврилович держал один ее конец у берега, а Петр Петрович, как самый рослый, пошел ставить от глуби.
Когда узкое горло заводины было перехвачено, Василий Гаврилович махнул раздетым до трусов Семену и Кольке:
- Начинай!..
Те забо́тали по воде кольями, сходясь все ближе и ближе, постепенно сужая круг.
Не прошли они и половины заводины, как на чистой воде меж кувшинками взыграл здоровенный бурун. Большой темно-бронзовый линь вывернулся на поверхность, показав литую толстую спину, ударил коротким сильным хвостом и снова ушел в глубину.
- Крепче держите! Сейчас саданет! - крикнул Василий Гаврилович сдавленным голосом, вызванивая от напряжения зубами.
Сетка и в самом деле дрогнула, поплавки колыхнулись, пустили волну. Кол, которым Петр Петрович натягивал сетку, дернулся вдруг, словно живой, и теперь даже издали было видно, как сетка посередине надулась шаром, а поплавки принялись нырять, словно молодые утята.
- Дер-жи-и!.. Уйде-о-от!.. - закричал Василий Гаврилович что есть мочи.
Петр Петрович отбросил кол. Увязая в илистом дне, оскользаясь на топляках и корягах, ринулся к середине сетки, где, запутавшись в ячеях, мощно бурунила воду сильная рыбина. С маху, всем телом кинулся он на сетку, пытаясь сгрести и выхватить ее из воды вместе с запутавшимся линем. На помощь ему спешил Василий Гаврилович, Петр Петрович слышал, как бурлила за зятем вода, но сам уже ничего не видел вокруг, беспомощно барахтаясь на глубине, моргая залитыми водой глазами.
- Эх, раз-зява, упустил!.. - с сердцем выругался Василий Гаврилович где-то рядом.
- Очки... Где мои очки? - растерянно бормотал Петр Петрович.
Без очков лицо его сделалось беззащитным, беспомощным, словно у новорожденного, даже немножко жалким.
Всем сразу стало не до линя.
Семен и Колька побросали колья и вместе с Василием Гавриловичем принялись искать очки. Зять, водя ногою по дну, мучился, переживал про себя, слышал или нет Петр Петрович его "раззяву". Семен тоже принялся щупать ногами дно. Колька нырял.
Скоро со дна поднялась такая густая ржавая муть, что держать глаза в воде открытыми стало невозможно. Первым не выдержал Семен; нетрезво пошатываясь (успел уж хватить перед тем, как лезть в воду), в длинных "семейных" трусах, облеплявших мокрые волосатые ляжки, полез на берег. За ним, не в силах больше терпеть холодину низовой воды, выскочил посиневший Колька, а потом и зять вывел за руку беспомощного Петра Петровича.
Колька с синюшными от ледяной воды губами, с серой гусиной кожей и мокрыми сосульками волос на голове, торчавшими, словно перья, прыгал на одной ноге, норовя попасть другою в ускользающую штанину. Попал наконец и, словно кошка за убегающей мышью, кинулся к брошенной в траве сетке, покрытой тиной и водорослями, накрыл ладонями какой-то предмет. Потом вскочил, поднял его над головой и торжествующе понес к Петру Петровичу.
- Вот они, ваши очки, дядь Петь!
На лице у него сияла самая неподдельная радость.
Петр Петрович тоже обрадовался. Попросил носовой платок, тщательно протер очки, водрузил себе на нос.
И сразу же все вокруг встало на свои места, приняло привычные очертания. Прежнюю уверенность и солидность обрело и лицо Петра Петровича.
После случая с очками следить за Колькиным поведением стало неловко, но изредка Петр Петрович все же поглядывал на племянника.
Поставили на ночь жерлицы, запалили большой костер, сварили уху. Семен принялся угощать под уху водкой, но Петр Петрович почти совсем не пил, а Василий Гаврилович, отпив из стакана до половины, остальное вернул хозяину.
Рыболовом Семен оказался плохим. Зато в дерматиновой сумке у него, в которой Никитишна носила хлеб из ларька, позвякивали целых три поллитровки. Две из них после ухи были уже пусты. Нижняя губа у Семена отвисла. Сам он полулежал у костра, упираясь короткими куцыми пальцами в землю, шарил в воздухе свободной рукой и невнятно мычал - чего-то просил.
Василий Гаврилович догадался, сунул в рот ему папиросу. Семен тряхнул головой, хотел поблагодарить, но папироса вывалилась из губ, а сам он упал и вскоре же захрапел, с неловко подвернутой под себя рукою.
Петр Петрович предложил сходить осмотреть жерлицы. Втроем они направились к базальтово-темной полоске воды.
Жерлицы оказались пустыми, лишь на одной из них сидел небольшой щуренок.
Вернулись к костру. Колька держался как ни в чем не бывало. После осмотра жерлиц он сразу прилег и заснул, как человек с самой чистой на свете совестью. Лишь в середине ночи, когда трючки и те перестали трюкать и кругом была разлита густая, немножко жуткая тишина, Петр Петрович, внезапно проснувшись, увидел: Колька сидит у костра и тоскующими глазами смотрит на потухающие уголья, по которым уже там и тут пробегали синие язычки эфирного пламени.
- Ты почему не спишь? Племянник вздрогнул.
- Комары кусают, дядь Петь, ноги больно уж чешутся, - ответил он и добавил: - А потом, этот вон разбудил... - и дернул головой куда-то влево.
Там, шагах в пяти, возле ели, в слабом отблеске костра рисовалась квадратная фигура Семена.
- Он все толкал меня, просил: налей, горит!.. А потом мне на ногу наступил, - жаловался Колька.
- Ко мне, вот сюда ложись. Да возьми вот, накрой свои ноги, - снимая с себя пиджак, сказал Петр Петрович племяннику.
Тот клубочком свернулся рядом и моментально уснул.
А Петр Петрович заснул не сразу. Лежал, вслушиваясь в нудный звон комаров, в сиплый кашель и осекающееся дыхание Семена. Тот долго шарил в траве руками и что-то вполголоса, как в полусне, бормотал. Но вот снова послышался звяк бутылок, вздох облегчения и умиротворенное бульканье...
Вспомнилось, как ответил Семен на совет Никитишны бросить пить и начать лечиться, принимать антабус:
"Пил - и наперед буду пить! И вашим антабусом закусывать".
Скоро опять стало тихо вокруг. Только одни комары тянули свою нескончаемую песню...