Андрей. Ты меня стесняешься. Нечего стесняться, можно и не помогать.
Коновалов. Чего ты от меня хочешь? Что могу, делаю. Что же больше?
Андрей. Конечно, ничего. Все сделано как следует. Дурной служащий вреден правлению, ты не мог его оставить. А сердце доброе, пятьдесят рублей дал.
Коновалов. Было время, – ты был беленьким мальчиком. Я бегал для тебя на четвереньках, читал вслух Гоголя, делал корабли.
Андрей. Не говори мне об этом. Пожалуйста.
Коновалов. Я не могу не вспомнить того, что дорого.
Андрей. Это все пропало, забыто. Часть забыл и я сам. Я, отец, никого не виню, но вспоминать, все же, больно.
Коновалов. Да, и мне нелегко.
Андрей. Никого винить нельзя, а все-таки (горько) как скоро все забывается. Как скоро ты женился на Елене. (Резче.) Портрета моей матери в доме нет. Совсем нет.
Коновалов. Ты же знаешь, как к этому относится Елена.
Андрей. Боится. Ничтожная женщина, истеричка, развратная. Именно она такая, как тут пишут. (Вынимает из бокового кармана пару писем.)
Коновалов. Это… что?
Андрей. Я получаю анонимные письма. Надоело мне. Сперва бросал, а теперь вот, читай. Касается Елены, тебя, Тани.
Коновалов. Чего ж ты хочешь?
Андрей. Ничего. Просто, чтобы ты прочел.
Коновалов(берет письма). Черт знает. Тебя, чистого юношу, втягивают во всякие… (Читает.)
Андрей. Неизвестно еще, чистый я, или нечистый.
Коновалов. Кажешься серьезным и чистым.
Андрей. Во всяком случае, о моей жизни ты ничего не знаешь. Как и я о твоей.
Коновалов(бросает письма). Мерзость. (Сыну). Ну, может быть, не совсем ничего.
Андрей. Не настолько мы близки, отец.
Коновалов. Все-таки, кое-что знаю.
Андрей. Что ж именно?
Коновалов. Что хочешь уйти от нас, что у тебя обширные планы будущего.
Андрей. Планы, планы. Я вовсе не об этом хотел сказать.
Входит Таня.
Таня. Она благодарит тебя, Федор.
Слышен рожок автомобиля, за сценой некоторый шум, голоса.
Коновалов. Благодарить меня не за что, это вздор.
Таня(взглядывает через забор). Наши вернулись. Что-то нынче скоро.
Андрей(отцу). Я бы еще хотел…
Коновалов. После.
Входит Елена Она худощава, с нервным, неправильным лицом. Как будто весела, но больше взвинченна. Неуверенна. В движениях, взглядах есть беспокойство С ней Похитонов, ослабленный человек лет сорока. Одет небрежно. Довольно тощ и неосновательно скроен. Женя – совсем молодая девушка в короткой юбке, несколько загорелая, ходит крепко и легко. Саша Гаммер – юноша в канотье, в белых штанах. Оживленно болтают.
Елена. Жалею, что тебя с нами не было, Андрей. Автомобиль, это такой восторг. Сеня говорит, что новая машина развивает до ста километров. Наверно, правда. Мы были в Сокольниках. Когда летели по проспектам, дух захватывало.
Похитонов. А ты заметила, Еленочка, как на поворотах – дж-ж-ж… выносило вбок? Момент, и нет тебя. Но я, сознаюсь, об этом не думал. У меня была с собой баночка Мартеля, которая мне не изменяет. (Похлопывает рукой по фляжке, висящей через плечо.)
Елена. Я слезла с машины полупьяная, от одного воздуха. Мне коньяк твой не нужен.
Гаммер. Вне граунда нет опьянения. Кто не играет в теннис, тот ничего не понимает в опьянении.
Женя. Все-таки, Кранц может с Мишей сделать файфсикс.
Гаммер(презрительно). Силуэты!
Елена. Они помешаны на своих геймах!
Коновалов. Ты очень весела, Елена.
Елена. Да, очень. А кажется, здесь все весьма серьезны. Мы точно не к месту.
Похитонов. Это ничего, пустая видимость. (Отвинчивает головку фляжки – в виде чарочки – и наливает.) Будем пить, пока живы. А там посмотрим. Если ж задаваться на умности, так и не заметишь, как жизнь фи-тю-тю. (Пьет.)
Гаммер. Я бы тоже не отказался от глотка.
Похитонов(наливает ему). Разумно.
Гаммер. Говорит о Кранце и Мише, как о заметных фигурах на наших кордах! Просто изумляешься.
Похитонов. Так же и у нас на бегах: есть свои короли, и есть ничтожества.
Коновалов. Правда, говорят, у вас истории? Кого-то под суд отдают.
Гаммер. Уж не вас ли, господин Похитонов?
Похитонов. Неприятности? Под суд? Не слыхал. Наверно, газетчики наврали. Это продажный народ, бутербродники.
Входит Марья Алексеевна. Довольно высокая, худощавая дама за тридцать. Одета скромно.
Марья Алексеевна. Все уже в сборе. И Семен, и коньяк. Все как следует (обнимает Елену). Здравствуй, Еленочка.
Елена(рассеянно). Здравствуй. (Марья Алексеевна целует Таню, примостившуюся в сторонке.)
Марья Алексеевна. Ну, а мы как, Гретхен? Читаем, фантазируем? Возимся в оранжерее?
Похитонов. Прибыла та, мизинца которой я никогда не был достоин, и не буду. Коньяк прячется.
Гаммер(целует ей руку). Madame Pokhitonov, nee Konovalov. Барон Гаммер.
Марья Алексеевна. Знаю я тебя, барона.
Гаммер. Po-khi-to-nov! Звучная фамилия. Можно подумать, что это наш посланник в Буэнос-Айресе. А он всего на бегах служит.
Таня. Тетя Маша, вы меня б как-нибудь взяли с собой, в попечительство.
Марья Алексеевна. Тебе, пожалуй, трудно будет (как бы спохватившись). Конечно, пойдем.
Елена. Благотворительность, благотворительность!
Марья Алексеевна. Над нами много подтрунивают. Конечно, это капля.
Гаммер. Голодные силуэты должны умирать. Закон.
Марья Алексеевна(Елене). Между прочим. Я нынче утром была на Немецкой. По этим же делам. И видала там – тебя. Ты меня не заметила.
Елена. Моя портниха переехала на Немецкую.
Марья Алексеевна. Ты шла с каким-то высоким господином. Брюнет, не русский тип.
Елена. Это муж портнихи. Он меня провожал.
Женя(Гаммеру, смеясь, вполголоса). Мама все врет, я знаю.
Гаммер(делает жест, как бы ракеткой). Бекенд, но неудачный.
Женя(громко). Люблю темные истории! (Андрей выходит, пожимая плечами.)
Елена(резко). Что ты там болтаешь, Евгения? Какие темные истории?
Женя. Это я так, пустое. (Вынимает часы.) Да, мать, имей в виду, что в двенадцать придет мой фехтовальщик. Я должна переодеться, позавтракать.
Елена. Превосходно. Я сейчас же полечу торопить тебе завтрак!
Марья Алексеевна. Когда я проходила, еще не накрывали.
Таня. Я пойду, скажу, чтоб поскорей. (Уходит.)
Похитонов. Хотя Марья со мной не согласна, я полагаю, что самое мудрое – пить коньяк.
Женя(подходит и берет его под руку). Послушайте, вы, господин аргентинский посланник, не угодно ли вместо коньяку пройтись перед завтраком к реке? Берите супругу. С нами Гаммер, и идем. Там бродит где-то наш Андрей. Вернее, угрюмый Антоний.
Похитонов. Почему Антоний-с?
Женя. Свирепый пустынножитель. Он нас презирает.
Марья Алексеевна. Он просто серьезнее вас. (Встает, чтобы идти.)
Похитонов(жене). Руку!
Марья Алексеевна. Нет, я с Таней хочу поговорить.
Похитонов, Женя и Гаммер спускаются по аллейке вниз Марья Алексеевна уходит к дому.
Гаммер. Всякие пустынножительства – это устарело. Если силуэт станет монахом, он погиб.
Коновалов. Черт знает, что за слова нелепые. Силуэт!
Елена. Просто он людей называет силуэтами. Отчасти даже верно.
Коновалов. Это что ж, кавалер Евгении?
Елена. Да. Их спорт сближает.
Коновалов. Ну и ты, конечно? Тоже сближаешь?
Елена. Если что-нибудь дурное делается, то это всегда я.
Коновалов. Да пускай сближаются. Мне все равно.
Елена. Если б Андрея касалось, не было б все равно.
Коновалов(очень холодно). Андрей совершенно другое дело. Тут и общего нет.
Елена. О, конечно. Я не смею претендовать. Андрей особенный, необыкновенный. Кроме того, он сын Натальи.
Коновалов. Этого нам не следует касаться.
Елена. Андрей меня всегда не любил. И теперь не терпит. Я хотела его сейчас поцеловать, – он отвернулся, как от зачумленной. Отчасти понятно. Я ему мачеха.
Коновалов. Меня Андрей назвал сегодня фабрикантом, блюстителем честности. Что я мог ответить? Я и есть покупной директор правления.
Елена. Как покупной?
Коновалов. Так. Много лет тому назад ты купила меня. Я тебе и Андрея продал.
Елена. Что ты говоришь? Прямо с ума сошел, кажется?
Коновалов. Нет, с ума я не сходил.
Елена. Как же не сошел? Восемнадцать лет прожил, и вдруг решил, что его купили.
Коновалов. Я и раньше так думал. А теперь стал особенно думать.
Елена. Почему ж это теперь?
Коновалов. Есть причины.
Елена. Это что ж за причины?
Коновалов. Ну, тебе все равно.
Елена(встает). Скучный, мрачный человек. Всякие таинственности, упреки. Я его купила. Скажите пожалуйста. Какой бриллиант. Ну, конечно. В нашей жизни есть ложь, мерзость.
Коновалов. Да. Ты много лжешь, я чувствую.
Елена. Разумеется. Как и ты. Это все глупости. С тобой тяжело (вздыхает). Тоска, тоска. Не с кем слова сказать. С Похитоновым философствовать? (Нервно ходит взад и вперед.) Вздор, понятно, что на автомобиле было весело. Хорошо. Что же это за причины, что ты вдруг о жизни задумался? Уж не Танечка ли? (Хохочет.) Я его поддела! Я знаю за тобой кое-что, господин покупной директор!
Коновалов. Шпионишь?
Елена. Нет, врешь, не шпионю. Но кое-что знаю.
Коновалов. А я тоже знаю, что на Немецкой ты была нынче не у портнихи.
Елена гневно ударяет кулаком по столу.
Входит Андрей.
Елена. Еще один вздыхатель.
Андрей. Это ты… про меня?
Елена. Да! Про тебя.
Андрей. Не понимаю, почему ты так говоришь.
Елена(продолжает быстро ходить). Меня папенька твой обозлил.
Коновалов. Наши дела Андрею неинтересны, Елена.
Елена. Хм! Неинтересны. Почему знать? (Вдруг останавливается, с бледной кривой усмешкой.) Подложить тебе свинью, Федор?
Коновалов. Как угодно.
Елена(в бешенстве). Чиновник! Как угодно! Всю жизнь только и делал, что строил кислые рожи.
Коновалов. Я тебе говорю, что препираться мы можем и без Андрея.
Андрей. Мне все равно.
Елена. В папеньку. Весь в отца. Ну, так и знай же, что у отца роман с хроменькой. Ведь и тебе она, кажется, нравится?
Мгновенное молчание. Андрей подходит к ней совсем близко, весь белый.
Андрей. Послушайте… уйдите.
Елена. Душить меня собираетесь? Благодарю. Нет уж пожалуйста.
Быстро удаляется. Небольшая пауза.
Коновалов. Сумасшедшая женщина.
Андрей(садится в плетеное кресло, как бы в сильной усталости). Отчего же сумасшедшая?
Коновалов. Сумасшедшая, безумная. Как все здесь.
Андрей. По-моему, напротив. Здесь все очень разумны.
Коновалов(волнуясь). Тебе надо прочь, на свежий воздух. Уезжай за границу. Живи. Учись. Тут пропадешь. Я давно это сказать собираюсь. Уходи!
Андрей(более твердо). Да, мне надо уйти.
Коновалов. Ты будешь учиться в Германии. В маленьком городке, среди лесов. Поедешь по Рейну. Будешь бродить пешком, в костюме туриста, по горной стране. Пройдешь Швейцарию, до Сен-Готарда. Оттуда увидишь юг. (Горячо.) Сын, уезжай, непременно! Я хочу, чтобы из тебя вышел иной человек, не такой, как я. Тебя интересует философия. Учись. Занимайся искусством. Быть может, твоя жизнь будет достойнее моей. Ну, дай мне руку.
Подходит, хочет обнять его. Андрей отстраняется.
Андрей. Не надо.
С балкона сходит Похитонов.
Похитонов. К завтраку Матвеич добыл такой спаржи, – что-то исключительное. Должен сказать, что некоторые блюда, например, устрицы, спаржа, стерлядь, приводят меня в транс. Я, конечно, человек порочный. А, вы тут разговариваете. Меня стесняться не надо.
Смущенно закладывает руки в карманы и проходит.
Андрей. Ты, отец, не беспокойся. (Встает.) Я уйду.
Действие второе
Небольшая гостиная в доме Коноваловых. Обстановка сдержанная, не без вкуса. Время около полуночи. Из сада доносятся голоса: у Жени гости, день ее рождения.
За пианино, спиною к зрителю, сидит Андрей Он играет сонату Бетховена Справа и слева от пианино – двери. В правых дверях, в портьере тихонько показывается Таня. Только момент он не замечает ее. Потом прекращает игру.
Андрей. Меня не обманешь. Я чувствую твои шаги.
Таня(опирается на палочку). Жаль. Я хотела незаметно послушать музыку. А то в саду слишком шумно.
Андрей. Женя веселится!
Таня. Вытащили под липы стол, висят фонарики. Много неизвестных мне молодых людей. Конечно, вино. (Улыбается.) Но ты верен себе, и даже глазом не взглянул на все это.
Андрей. У меня с ними плохо клеится. Играю. Но в сущности, и это вздор. Я очень скверный музыкант. Как был бездарен в двенадцать лет, когда разучивал этюды Hanon, так и остался.
Таня. Чтобы так играть, как ты, надо быть сколько-нибудь способным.
Андрей. Сколько-нибудь! Сколько-нибудь я ко всему способен, а как следует – ни к чему.
Таня. Скажи, правда, дядя Федя хочет отправить тебя за границу, в Германию?
Андрей. Уж рассказал!
Таня. Что ж тут удивительного? Ты ему сын. Конечно. Ему интересно… про тебя.
Андрей(встает). Ну что там рассуждать о моем будущем? Это тебе не идет. (Перебирает журналы на столике.) Если б Елена так говорила, я б еще понял, а ты… Вообще, у тебя со мной неправильный тон. Ты ходишь вокруг да около, боишься прямого, все меня оберегаешь.
Таня. Я не знаю, Андрей. Не могу ж я так держаться, будто ты мне неприятен.
Андрей. Неприятен! Что за слова.
Таня. По-моему, дядя Федя прав, что тебе надо уехать. Будь я твоим отцом, то же самое б сказала.
Андрей. Конечно, прав. Непременно уехать, заниматься философией, искусством, дабы создать себе жизнь, более достойную, чем у него. Все его слова. И как легко их говорить! Но чтобы все это проделать, надо стремиться, сильно хотеть эту науку, и эту Германию. Почему вы думаете, что я именно хочу их? Обо мне составилось мнение, что я серьезный, замкнутый юноша, и мне предстоят какие-то горизонты. Это все пустое. Просто я немного грамотней Гаммера. Потому так и кажется.
Таня. Ты же сам раньше говорил, что тебе тут не нравится. Что хотелось бы новых людей, простора, творчества. Господи, я так тебя понимаю.
Андрей. Раньше! Может, и говорил. Теперь ничего этого нет.
Таня. Андрей, а если это тебе кажется только?
Андрей подходит к пианино и берет аккорды похоронного марша Шопена.
Андрей. Я был раз на католическом отпевании. Когда выносили гроб, орган играл этот марш. Я всегда в церкви, на похоронах или свадьбе, думаю: придет день, и ты будешь лежать здесь, лицом вверх, и над тобой будут кадить священники, и напевы эти зазвучат.
Таня. Бог с тобой!
Андрей. Не безразлично ли? Жизнь, смерть…
Таня. Бог знает, что говоришь! Ты что-то думаешь, и что думаешь, то нехорошо: грех.
Андрей. Весной, в прошлом году, я страшно тосковал. Раз я сидел в саду и о чем-то думал. Ты подошла. Был очень солнечный день. Ты была в светлом платье, с маленькими голубыми цветочками. Что ты прихрамывала, это прекрасно было. Ты вся была, как волшебная Сандрильона. Ты сказала: "Андрюша, поедем кататься по Москве-реке".
Таня(смущенно). Да, помню.
Андрей. Я тогда же понял, что все безнадежно. Я чуть не умер в ту минуту от счастья, и тоски. Я стал другим. Прежде много читал, учился. Хотелось иной жизни. Но это ушло. Я жил как во сне. Постоянно думал о смерти: "Тебе надо уйти отсюда!" Как он это странно сказал.
Таня. Да… вот что… Да ведь он это про то: из этого дома уйти.
Андрей. Я уж тогда чувствовал, что ты любишь. Но все-таки… ясно я не знал.
Таня. Господи, как это я…
Андрей(опускает руку в карман). Здесь у меня револьвер лежит. Я его давно ношу.
Таня. Слушай, Андрей, это что ж такое?
Андрей. Ничего. Никому не опасно. Я знаю теперь все про тебя, и отца. Но это никому не опасно. Мне просто нравится: вот у меня в кармане смерть. Маленькая, блестящая. (Вынимает револьвер и гладит его.)