Тураев. Я люблю, тоже.
Ланин(вдруг утомленно). С удовольствием поглядел бы еще, да вот все… (откидывает голову на спинку кресла). Туман, знаете ли, какой-то, в голове… сердце плохое. Плохое сердце. И как будто все начинает плыть.
Тураев. Елена Александровна, довольно.
Елена(оборачивается). Ну, я же говорила. (Перестает играть.) Папа, сделай мне удовольствие, пойди, ляг.
Ланин(довольно слабо). Ах, да, да… Я сам знаю. Жаль, ведь, уходить-то. Смотри, вот все славные дети, солнышко опять засветило… Да, но надо, конечно.
(Танцы кончились – голоса: "Дедушка, давайте, мы вас проводим. Обопритесь на меня. Крепче, не стесняйтесь. В спальню?" Куча молодежи, окружая его, поддерживая, сопровождает до двери. Марья Александровна и Николай Николаевич остаются, также Коля.)
Елена. Положение папы серьезно. От каждого волнения, сильного движения может быть кровоизлияние, и тогда…
Марья Александровна(быстро подходит к ней). Елена Александровна, вы знаете?
Елена. Ах да, насчет вас?
Марья Александровна. Да. Мы сегодня едем.
Елена. Знаю.
Марья Александровна. Мы решили вещи пока здесь… оставить. Берем мелочи, все уложено уже в тележку. Мы не будем ни с кем прощаться, только с вами. Выйдем за парк, как бы для прогулки… Мы идем сейчас. Седьмой уже (вынимает часы). Фортунатова я не хотела бы видеть. Ну, так, хорошо. (Взволнованно.) Я приехала, много зла, кажется, внесла в эту усадьбу. Паниных, но уж значит так вышло…
Елена. Значит, такая ваша судьба. (Николаю Николаевичу.) Прощай и ты, мой муж. Было когда-то время и для нас с тобой, было, да прошло. Теперь ты давно уже мне чужой. Но о прежней любви… что ж, сохраним хорошие воспоминания.
Марья Александровна(возбужденно). Мне и жутко, и радость какая-то есть. Здесь, у вас повернулась моя жизнь. Была я мирной профессоршей, а теперь надо забыть все это. Ну, прощайте. (Жмет руку Тураеву, быстро выходит. В дверях): Николай, сейчас надену шляпу, зонт возьму, плед. Ты аккуратно заказал тележку? К семи?
Николай Николаевич. Да. Иди. (Марья Александровна исчезает. Николай Николаевич задерживается на минуту.) Ну, Елена?
Елена. Ты про что?
Николай Николаевич. Сгубит меня эта женщина?
Елена(молчит). Не знаю. (Тихо). Может быть.
Николай Николаевич. Все равно. Едем. (Кланяется, быстро идет к выходу). Разве мы в своей власти? (Исчезает.)
Тураев. Развязка.
Елена. Да. И… пора. Надо услать отсюда Фортунатова.
Тураев. Надо. Только меня не усылайте. Я, ведь, вам, Елена Александровна, мешать не буду.
Елена. Боже мой, конечно. Я уж что… Они (указывает на дверь, куда ушли Николай Николаевич и Марья Александровна) еще надеются. Но… не я. Так, хорошо. Где Фортунатов?
Тураев. Все это время у себя, во флигеле. Что-то работает.
Елена. Милый мой, позовите его.
Тураев. Вы… сами скажете?
Елена. Да.
Тураев(пожимается). Ну, хорошо. Иду.
(Из дверей, куда ушел Ланин, возвращается молодежь С ними Наташа. Стараются идти без шума)
Гимназист. Александр Петрович лег.
Барышня. Все-таки, какой он бледный, Елена Александровна.
Елена. Ну, хорошо. Господа, дождь перестал, можете идти теперь в парк, или куда-нибудь. Чай будет в семь, на террасе.
Кадет. Господа, поедемте на лодке. Софья Михайловна, как вы находите?
Барышня. Отлично. Поедем по пруду, будем петь хором, Наташа, вы с нами?
Наташа. Нет, благодарю. Я останусь.
Барышня. Ах, жаль… Ну, как хотите.
(Уходят в балконную дверь)
Наташа. Не пойду я с ними. Устала. (Опускается около кресла на пол.) Не хочется. Я с тобой побуду, мама.
Елена(садится в кресло и обнимает ее). Хорошо, Наташа, ты сделала. Мы так давно вместе не были.
Наташа. Давно, мама. Чуть не все лето.
Елена. Милая девочка моя… милая девочка (гладит ее по волосам и целует).
Наташа. Как ты думаешь, мама, почему это?
Елена. Ах, Наташа, я все хотела с тобой говорить. Это лето было такое странное, и тяжелое.
Наташа. Ты тоже, мама, много страдала.
Елена. Мой друг… я была плохой матерью. Ах, я часто казнилась, но все не могла к тебе подойти.
Наташа(кладет ей голову на колени). Ты меня не разлюбила, мама? Мне было так страшно. Вдруг и мама меня не любит? (Елена плачет и ласкает ее.) Ну, конечно, нет, я понимаю. (Пауза). Мама, он уезжает сегодня? Я слышала, что велели запрягать Атласного и Кобчика. Я поняла все. С ней?
Елена. Милая моя, милая, зачем говорить…
Наташа. Ничего, будем говорить. Я теперь стала спокойная, мама. Тихая девушка вроде Ксении. Правда. Я столько намучилась, что теперь на меня нашел какой-то покой. Так мне кажется странным, зачем я тогда на себя покушалась. Все это было каким-то наваждением.
Елена. Это первая гроза твоей жизни, дитя.
Наташа. Да, первая. Знаешь, я сегодня была у этой статуи… Венеры. Может быть, она навела на нас все? Ну, хорошо. И все-таки, я ей поклонилась, поплакала, перечла надписи влюбленных, – и в сердце поблагодарила за счастье, которое дала мне эта любовь. Ты меня понимаешь, мама?
Елена. Да. Понимаю. (Вздыхает.) Ты так молода и так говоришь. Горе сделало тебя серьезной.
Наташа. Мама, я переживала минуты такого восторга, что, ведь, это… это уже навсегда останется. А что мне не вышло в конце счастья, что же поделать. Оно не всем дается.
Елена. Не всем.
Наташа. Что же надо теперь делать?
Елена. Жить, Наташа. Жить ясной и честной жизнью, – потому что на счастье надеяться нельзя. Вон как Петр Андреевич говорил здесь Коле: принять надо жизнь, нести бремя, данное нам, твердо.
Наташа(улыбаясь). Это Тур так говорил? Коле?
Елена. Да. Потому что, видишь ли, жизнь пестрая вещь, как будто большая комедия: одни родятся, другие умирают в это время, одним Бог дает радости много, другим – мало. Я сегодня получила письмо от Ксении. Вся она полна счастьем своим. И Николай, и Мария Александровна идут за счастьем. И та молодежь ликует. Значит, все так пестро и перепутано. И движется жизнь вот так-то.
Наташа(целует ей руку). Мама моя! Ты несчастна, тоже.
Елена. Ну, несчастна… Мужества, Наталья. Мужества.
(Некоторое время стоят прижавшись. Затем Елена тихо наигрывает вальс Наташа слушает, потом мечтательно начинает вальсировать. У балконной двери останавливается. В небе встала громадная радуга, и сквозь мелкие, блестящие пылинки дождя светит солнце вечера)
Наташа. Мама! Радуга! Бог дал радугу в знак мира. Елена (встает и подходит). Да, радуга, это мир. (Снова стоят обнявшись.)
(В дверях появляется сиделка.)
Сиделка. Елена Александровна!
Елена. А? Что вы?
Сиделка. Пожалуйте к папаше.
Елена. А? А?
Наташа. Дедушка? (Обе выбегают.) (Некоторое время сцена пуста. Потом входят Тураев и Фортунатов.)
Фортунатов. Как ни хороша, ни мила усадьба Паниных, все-таки я должен, к сожалению, уехать. Въезжая, весной, я чувствовал, что здесь что-то, так сказать, изменится в моей жизни. И мне представились ауспиции местных божеств благоприятными. Вышло не так, но наши судьбы не в наших руках, повторяю, надо повиноваться. – Да взгляните, какая радуга!
Тураев. Дивно. Что за запах из сада! (Далеко, с пруда, доносится смех и потом молодые голоса затягивают хором песнь.) Это наши катаются на лодке.
(Из комнаты Ланина пронзительный крик Елены.)
Фортунатов. Что такое?
(Тураев молчит, вбегает взволнованная сиделка.)
Сиделка. Александр Петрович скончались.
(Фортунатов и Тураев молчат. Солнце светит, радуга сияет в небе и с пруда слышней и стройней пение молодежи. Тураев крестится.)
Пощада
Пьеса в 3-х действиях
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Коновалов, Федор Алексеевич.
Елена, его жена.
Таня, родственница Елены.
Андрей, сын Коновалова от первой жены
Похитонов, Семен Семенович, служит на бегах
Марья Алексеевна, сестра Коновалова, замужем за Похитоновым.
Женя, дочь Коновалова и Елены.
Саша Гаммер, молодой человек.
Действие первое
Сад при особняке, в Москве. Налево угол дома с террасой. Прямо вниз спускается аллейка, в просвете которой видна Москва. Июнь, воскресный полдень. Вдалеке слышен благовест.
У стола с летней мебелью сидят Коновалов и Таня. Коновалов плотный, немолодой человек Лицо усталое и хмурое. Таня, девушка лет восемнадцати, очень просто одета У ней русые волосы, свернутые на затылке косами. Светло-синие глаза. Она немного прихрамывает. В руках молоденький грач, несколько помятый.
Таня(гладит его). Какой смешной! Рот разевает.
Коновалов. Ты его замучишь, Татьяна.
Таня. Ничего не замучу. Напротив, я его нынче спасла. Мухтар совсем было его цапнул, да я отбила. Он чуть-чуть только перелетывает.
Коновалов. Сколько я тебя помню, ты всегда любила возиться с разными дохлыми цыплятами, слепыми щенками. Помнишь, филин у вас с Андрюшей жил в избушке. Его еще потом Говорушка загрызла.
Таня. Я сама хроменькая, так и люблю убогих.
Коновалов. Ну, ты вовсе не убогая. Это, кажется, уж и я доказал.
Таня. Что меня полюбил? (Задумчиво.) Да, удивительно все это вышло.
Коновалов. Так оно и бывает всегда в жизни: удивительно.
Таня. Я как-то и не заметила, как из девчонки стала взрослой, а потом в тебя влюбилась. Чудно! Ты всегда мне был дядей Федором, – хоть не родным, но почти. Я тебя немного боялась, а потом… вот потом это все и случилось.
Коновалов. Я только думаю, что в доме уже знают о нас.
Таня. Пускай знают. Мне скрывать нечего. Если б ты с тетей Еленой был близок, тогда другое дело. А ведь вы давно чужие.
Коновалов. Да, конечно. Я только к тому, что в нашем доме всегда много сплетен, гадости.
Таня(оглядывается на дом). Я сирота, здесь выросла, почти как дочь, но правда, не люблю я вашего дома.
Коновалов. Подумаешь! Кто ж его любит?
Таня(горячей). Мне только всегда непонятно было: как ты, такой человек… можешь с ними жить? Вокруг тебя пошлые, ничтожные люди. Тетю Елену ты почти презираешь. И все-таки… ты как будто из их компании.
Коновалов. Я служу в правлении Елениной фабрики. Что я такое? Я и есть из их компании.
Таня. Ах, оставь. Это ты нарочно говоришь. Я ведь вижу, что тебе плохо. И ты себя нарочно изводишь, чтоб еще хуже было.
Коновалов. Ты меня не так видишь, как я есть. Больше ничего. Оттого, что любишь.
Таня. Ну, не думай. Я тебя лучше знаю, чем, может, кажется (прижимает грачонка к груди. В голосе слезы). Я тебя… не так люблю, как ты меня. Ты мало. А я – всего, целиком… (Хочет поцеловать ему руку.)
Коновалов(встает). Брось, что ты. (Прохаживается. Мягче.) Ты праведница, прелестная. (Подходит сзади и гладит ее по затылку) Ты самая отличная в нашем доме. Живешь в антресолях, ближе всех к небу. Елена сделала правильно, что тебя туда поселила. Правильно, но обидно для других.
Таня. Я самая обыкновенная девушка.
Коновалов. Ты должна была полюбить не меня, другого. Молодого, чистого человека. Например, как Андрея.
Таня. Андрей мне почти брат. Я его очень люблю, но по-другому.
Коновалов. А я Андрея почти боюсь.
Таня. Почему?
Коновалов. Да, все равно. Могу сказать. Андрей – сын моей первой жены.
Таня. Так что ж?
Коновалов. Он особенный юноша.
Таня. Да.
Коновалов. Бывает так, что и любишь… и… черт, не могу сам в толк взять.
Таня. Я тоже плохо понимаю, как ты к нему относишься. Знаю только – в этом доме он очень чужой.
Коновалов. В нем Наталья есть, покойная жена. И я сам – такой, как раньше был. Ты знаешь: не всегда я жил в том обществе, как сейчас.
Таня. Ты редко со мной говоришь. Я ничего не знаю.
Коновалов. Теперь мне самому трудно поверить, а между тем, это было. Жена моя чем-то походила на тебя.
Таня. Только она не хромала.
Коновалов. Даже имена ваши простые, русские. Я же был другой. Во-первых, я худой был. Давал уроки, готовился стать ученым. Русскими древностями занимался. Разве мы стали бы жить в этой стороне? Мы жили на Арбате. Ну, что рассказывать!
Таня. Нет, уж начал, так дальше. Я очень ясно твою жену представляю. Красавица, кроткая.
Коновалов. Наталья умерла – дико, от дизентерии. Я остался с Андрюшей. Тут вскоре мне встретилась Елена – и все пошло прахом. Она была тогда нервная, взбалмошная девушка – тоже далеко не то, что теперь. Должно быть, ее эксцентричность на меня подействовала. Мы сошлись, женились. Видишь, что вышло. Скоро появилась дочь, Евгения. К ней я как-то до сих пор не привыкаю. Точно чужая. (Пауза.) Все мои древности пошли прахом. Забелин один на полке остался. Я стал богат, мы в этот дом переехали. Мне дали место в правлении, где я ничего не делаю. Езжу по скачкам, кабакам. Не жизнь, а масленица.
Таня. Да, уж правда. Чувствую я эту масленицу.
Коновалов. И в конце концов – вовлек тебя еще в любовную историю (качает головой).
Таня. Знаешь, у меня есть желание. Большое. Только сказать стыдно.
Коновалов. Ну?
Таня. Очень неловко. (Конфузясь.) Я б взяла несколько своих книжечек, кошку любимую, вот этого грача бы мы захватили… и с тобой вместе – вон из этого дома. Куда-нибудь на край света. Наняли б две комнатки, и жили бы.
Коновалов. Очень мило. У вас, женщин, есть эта черта. А уж особенно у русских. Фантазерок.
Таня. Ты бы совсем другой стал. Не хандрил бы, не раздражался. А то тебе все будто стыдно чего.
Коновалов(напевает).
"Пус-кай погибну я, но прежде, я в обольстительной на-адежде…"
Таня. Ну вот, ты смеешься. Но почему ж серьезней не хочешь взглянуть? Если правда недоволен, почему все в шутку оборачиваешь?
Коновалов. Хорошо, не буду. Но по-моему, все скоро само изменится.
Таня. Трудно с тобою говорить.
Коновалов. Прости, не буду. Скажи мне лучше о них. Об Елене, Андрее.
Таня(сидит, опустив голову. Отвечает не сразу). Я не могу тебе сопротивляться. (Пауза. Другим тоном.) У тети Елены, по-моему, какие-то истории. А Андрей… он очень страдает.
Коновалов. Что с ним?
Таня. Он мне почти ровесник, но я как-то старше. Мне видней. По-моему, он на распутье. Сам не знает, как жить. Кроме того, еще есть одна штука. Ты опять смеяться будешь. Он, по-моему, любит.
Коновалов. Чего ж мне смеяться? Ничего удивительного.
Таня. Не то что полюбить, а кого…
Коновалов. Прямо ты меня за нос водишь.
Таня. Нет, ей Богу… Все равно, скажу, это верно: меня.
Коновалов. Д-да-а!
Таня. Вот ты и удивился, что меня мог Андрюша полюбить.
Коновалов. Он что ж тебе, сказал?
Таня. Нет, я и так знаю.
Коновалов. Это сильно меняет дело.
Таня. То-то и меняет.
Из глубины сада выходит Андрей, молодой человек в сереньком костюме.
Андрей. Я думал, отец, ты там (указывает по направлению аллеи), у Москвы-реки.
Коновалов. Да, мы сидели в наполеоновской беседке. Там славно, но душно.
Андрей. Я тебя искал вот зачем: пришла одна женщина, жена служащего в нашем правлении, которого уволили. Ее сын учится в гимназии, где я кончил. Я его знаю. Она просит, нельзя ли чего для отца сделать.
Коновалов. Его отец мог попасть под суд. Да и следовало. Если бы не я, быть ему в арестантских ротах.
Андрей. Вот как!
Таня. Просто удивляюсь, сколько везде историй. Нынче читала в газетах: на ипподроме скандал. Проклятущие деньги! Еще мне как-то неприятно стало. Там и наш Семен Семеныч служит.
Коновалов. Служит, служит, как бы до чего не дослужился. Андрей. А ведь приятель твой.
Коновалов. Из того, что он женат на моей сестре, еще ничего не следует. Я всегда на Машу удивлялся, как она с ним живет. Впрочем, (смотрит на Таню) она тоже русская женщина. Наверно, собиралась его спасать.
Таня. Это тебе смешным кажется, Федор.
Андрей(отцу). А мальчика, значит, все-таки из гимназии вон?
Коновалов. Значит, вон. Андрей. Так.
Таня. Можно мне поговорить с этой женщиной?
Коновалов(вынимает из бумажника деньги). Вот, отдай. Больше нечего тебе с ней говорить.
Таня уходит, одной рукой придерживая грачонка, другой опираясь на палочку.