Антон сидел на подножке вагона, подставив лицо ветерку, пахнущему хвоей и паровозным дымом. Если бы не Бубенцова, которая в последний день перед практикой вдруг переметнулась вместе с Гришей и Валентином в их группу, ему было бы совсем хорошо - на душе было бы спокойно. А так он все соображал, зачем она решила ехать в Роднички. Неотвязно хотелось думать, что из-за него, но он был уже стреляный воробей, и он так не думал. И не собирался думать. Самое лучшее было бы вообще забыть о ее существовании; встретиться завтра и не заметить ее среди однокурсниц. Не притвориться, а вправду не заметить. То-то на душе стало бы легко! То-то б хорошо! И эти две недели в Родничках можно было бы провести отменно: купался бы, загорал, ел простоквашу и пребывал бы в самом безмятежном настроении.
В вагоне сквозь приглушенный говор и смех затренькала гитара, слышно было, как Валентин напевал под гитарный перебор:
Ни прибыли, ни убыли не будем мы считать.
Не надо, не надо, чтоб становилось тошно.
Мы успели сорок тысяч разных книжек прочитать
И узнали, что к чему и что почем, и очень точно.
"Очень точно сказано", - решил Антон. Он уже хотел было вернуться в вагон к ребятам, когда Бубенцова вышла в тамбур, попросила: "Подвинься", - и уселась рядом. Дверной проем был узким - они оказались плотно прижатыми друг к другу. Антон, конечно, это чувствовал, но встать и уйти почему-то не решился. Время и место были удобны для разговора, и Антон уже готовился к нему, то есть ждал от Бубенцовой чего-нибудь нежно-укоряющего, вызывающего на объяснение, и заранее настраивал себя на сухой и холодный ответ, но она спросила только, скоро ли Роднички.
- Должно быть, подъезжаем, - взглянув на часы, сказал Антон. - Часа два тащимся.
- А хорошее название "Роднички", правда? - сказала вдруг она. - Такое светлое, чистое и звонкое.
Антон промолчал. Он еще в городе, как только услышал, почувствовал прелесть этого названия, но ему было неприятно, что и она заметила то же. Он думал, что его одного тронуло это неброское, но очень красивое название поселка, куда они ехали. Высокомерия и снобизма, кстати сказать, у него всегда хватало.
- Ты почему поехал в Роднички? - спросила Бубенцова, заглядывая ему в лицо.
- Потому что ты собиралась в Каменку, - ответил он и, как всегда, сказал правду. Но не всю. Само название еще в городе поманило его, будто обещало что-то хорошее, будто звало.
Она тихо засмеялась и наклонилась, чтобы заглянуть ему в лицо.
- А я поехала в Роднички, чтобы попасть в одну группу с тобой.
- Неразумно.
- Почему?..
- Долго объяснять.
- И что ты такой разумный! - с ироническим вздохом сказала она. - Хоть бы раз тебя увидеть глупым и простым. Ты не можешь, да? Ты не умеешь?..
- Не умею.
Бубенцова посидела, посидела, потом протяжно, глубоко так вздохнула, поднялась и ушла в вагон. Антон наш даже не шевельнулся: можно было подумать, что, глубоко задумавшись, он просто не заметил, как она ушла. А просека постепенно расширилась, просветлела впереди, лес расступился, и вагончики выкатились на открытое пространство.
Это было живописное и очень уютное место. Прямо от насыпи широко разливалось озеро, впереди и чуть справа на плавно изгибающейся его закраине поместился небольшой старинного вида заводик с корпусами из темно-красного кирпича, с черной, курящейся дымом трубой. А за ним и вокруг него на пологой горе лежал поселок из небольших деревянных и кирпичных домов с каменной церковью на возвышении и белой колоколенкой без креста.
А вокруг поселка, за дальним краем озера, и повсюду, ближе или дальше, горы и горы, невысокие, волнисто заступающие одна за другую, а все вместе как бы отгораживающие этот уральский уголок мягким лесистым валом. Воздух был чист и прозрачен, и далекие леса, приподнятые горами, отчетливо были видны окрест. Даже в дальних, отодвинутых к горизонту массивах можно было отчетливо различить и белые ниточки берез, и тонкую штриховку осинника, и басовые струны сосен.
Солнце садилось. По блистающему широкому полю озера пролегла розовая закатная полоса. Маленькая лодочка скользила по воде. Девушка в светлом платье гребла сильно, откидываясь всей тоненькой фигуркой назад. Засмотревшись на поезд, девушка перестала грести, а лодка по инерции скользила дальше, оставляя за кормой плавный, разбегающийся по воде след…
Вагончики со скрежетом затормозили у дощатой платформы, вдоль которой громоздились штабеля леса, груды угля и серого известняка. На втором пути цепочкой стояли товарные вагоны, пустые и груженные чугунными отливками. Похоже, что здесь одновременно была и товарная станция, и платформа для пассажиров.
Притормаживал и встал поезд под развеселые переборы гармоники. На платформе, в небольшой толпе, стоящей полукругом, трое плясали под гармошку, да так, что доски гнулись и потрескивали. Под гомон, под топот и выкрики, под переборы гармоники зазвенела веселая частушка:
Не советую, подружки,
Гармониста вам любить:
Заиграет при измене -
Тяжело переносить.
Студенты, высыпавшие из вагона со своими рюкзаками и чемоданчиками, с любопытством озирались по сторонам.
- О, да тут дым коромыслом! - сказал Валентин, убирая гитару за спину и сладко потягиваясь. - Веселенькое место.
- Ребята! Девочки! - засуетилась Эльвира Сергеевна. - Не расходитесь! Все стойте здесь! Нас должны встретить…
Но пока что их никто не встречал. Там, где плясали под гармошку, какая-то плотная бабенка в пестром сарафане выскочила в круг, сдернула косынку с головы и лихо пропела, косынкой помахивая, притоптывая:
Говорят, я некрасива,
Знаю, не красавица.
Кто в любови понимает,
С этим не считается.
- Семенова, - не теряя присутствия духа, распорядилась Эльвира Сергеевна. - Запишите частушки. Это же местный фольклор.
Исполнительная Семенова тут же достала блокнот и карандаш и записала обе частушки. В толпе на платформе заметили приехавших: на них посматривали на них с интересом. Гармошка всхлипнула в последний раз и замолкла. Плясуны вышли из круга, и один из них, невысокого роста белобрысый крепыш увидев студентов, картинно развел руками и пошел к ним, улыбаясь широко и открыто.
- Павел… Башков!.. - представился он, протягивая руку Валентину, который стоял к нему ближе всех, и обегая остальных приветливым добродушным взглядом. - Вы из города? Студенты?.. Мне поручили вас встретить. - Он был явно навеселе, с лица не сошло еще оживление пляски.
- Я руководитель практики, - с достоинством выдвинулась вперед Эльвира Сергеевна. - Относительно размещения вам звонили из райкома?
Парень уважительно пожал ее руку.
- Разместим, - заверил он. - Все будет путем, не беспокойтесь.
- Павел! Иди сюда! Посошок на дорожку!.. - кричали ему с другого конца платформы.
- Вы постойте минуточку - я сейчас, - торопливо сказал он, оглядываясь на своих с гармошкой. - Кореша вот провожаю… Дружка своего. Еще минуточку, а потом я отведу вас на квартиры, - сказал он, уже пятясь к своим.
Студенты остались возле сваленных в кучу рюкзаков и чемоданов.
Дважды сипло прозвучал гудок. Машинист высунулся из кабины, нетерпеливыми жестами показывая, что пора ехать обратно. Павел обернулся и успокаивающе помахал ему: "Сейчас". В толпе уже чокались гранеными стаканами, гомонили, обнимались. Гармошка снова заиграла что-то залихватски веселое, но спутала такты, оборвалась.
- Колька! - горячо упрашивал Павел, чокаясь с каким-то рыжим парнем и обнимая его за шею. - Колька, брось ты к чертям! Останься! - У тебя же деды-прадеды в Родничках чугун варили, а!.. Правду я говорю-нет?..
- Пашка! - с расстроенным лицом бормотал тот. - Пашка не трави душу!.. Я решил - и баста! Сколько ж можно…
- Нет. Ты подумай. - убеждал его Павел. - Дом бросаешь, друзей бросаешь!.. Мы же здесь реконструкцию сотворим, такую печку отгрохаем!
- Брось, Паша! - махнул тот рукой. - Я про эту реконструкцию сто лет слышу. Пойми, не могу… не хочу я больше на дедовской печке работать!.. А заработки у меня здесь какие? А перспектива?..
Просипел еще один нетерпеливый гудок, паровозик тронулся - вагоны поплыли мимо. Рыжий Колька догнал поручень и вспрыгнул на подножку. Ему махали провожающие, гармошка грянула "Прощание славянки", какая-то женщина, наверное мать, утирала слезы платком, А через минуту допотопный паровоз с двумя вагончиками уже скрылся в лесной просеке, дав последний прощальный гудок.
Быстро темнело, и над черными зубцами леса затухала багровая полоска зари, когда Павел последними привел Антона с Кешей Маловым к старой осевшей на один угол пятистенке. Сквозь закрытые ставни не видно было света - изба казалась необитаемой. Однако Павел сильно и уверенно постучал в ставень. Стук отозвался в соседних дворах, в близко стоящем темном лесу. Издали забрехали собаки, но в избе никакого отзвука.
- Счас откроет, - уверенно сказал Павел и достал папиросы, - Курите!..
Кеша отказался, а Антон закурил с ним. Они стояли, прислонившись к шаткой ограде палисадника и молча попыхивали папиросками.
- Как называется специальность-то ваша? Мудрено как-то… - спросил Павел, и лицо его расплылось в улыбке - видно, он уже смеялся над этим словом и сейчас ждал смешного еще.
- Фи-ло-логия, - подделываясь под его тон, по складам сказал Кеша. - А мы филологи. "Филолухи" по-простому.
- Ну и специальность! - хохотнул Павел. - Без бутылки не разберешься!.. - А к нам зачем приехали?
- Старинные песни, сказки записывать, - сказал Антон.
В сенях что-то заскрипело, послышались шаркающие шаги, загремела щеколда, и дверь приоткрылась.
- Кто там? - спросил старушечий голос из темноты сеней.
- Это я, теть Фень, - выдвинулся вперед Павел. - Постояльцев тебе привел. А ты уж, чуть завечерело, и улеглась?
- Чего ж мне одной старухе-то делать? Молодым игрушки, а старой подушки, - сказала она, открывая дверь настежь.
Павел вместе с ребятами взошел на крыльцо.
- Да ты, Павел, вроде выпимши?.. - сказала хозяйка, приглядываясь к нему.
- Да было дело. Кольку проводили, теть Фень. В город подался на заработки.
- Ишь ты, - сказала она глухо. - То-то, я слышу, все песни да гармошка. Поехал, значит, в чужие края счастья искать… Вот и мой Федор уж сколько лет глаз не кажет… В письмах пишет, скучаю, мол, по Родничкам, а погостить дела не отпускают.
- Уехал… - грустно мотнул головой Павел. - Вот ребята к нам за песнями приехали, а Колька уехал… У нас на Чусовой и песен хватит, и природа, как в Швейцарии, а перспективы нет… Ну ладно, ребята, - вдруг переменил он тон на деловой. - Устраивайтесь здесь, а я пойду.
Ребята пожали Башкову руку и через темные сени почти на ощупь пробрались в избу. Старуха щелкнула выключателем, и маленькая лампочка тускло осветила горницу. Тете Фене на вид было лет под семьдесят, но волосы у нее были не сплошь седые, а черные с проседью, спина не сутулилась, и если бы не частые морщины на лице, ей можно было бы дать лет на десять меньше. Встретила она ребят приветливо, но без суетливости.
- Садитесь! Чо у порога-то стоять, - сказала тетя Феня, и сама захлопотала у печки. Сняла с приступка маленький помятый самовар, нащипала лучины. Сообразив, что она собирается их угощать, ребята запротестовали:
- Не беспокойтесь, пожалуйста, мы недавно кушали.
- А у нас гостей не спрашивают, кушали али нет, - ворчливо заметила хозяйка. - Гостей не кори, а, чем бог дал, накорми. Кеша толкнул Антона:
- Слышь, уже две пословицы.
- Ну и что! - отмахнулся Антон, а Кеша достал из кармана блокнот и быстро записал обе.
Через четверть часа на столе кипел самовар, лежали в тарелках крутые яйца, хлеб, творог. Ребята уписывали все это за обе щеки. Хозяйка для компании пила чай вприкуску.
- Кушайте, кушайте, говорила она. - А то чой-то вы худые. Не кормят вас, что ли, в городе?
- У нас сессия была, - сказал Кеша. - Вот и отощали.
- Вон чо! - с напряженным вниманием кивнула хозяйка, но видно было, что слово "сессия" ей непонятно
- Экзамены у нас были, - пояснил Антон. - Студенты мы.
- Вона!.. - поняв теперь, с облегчением произнесла хозяйка. - Стало быть, на завод приехали, практиканты будете?
- Нет, - с набитым ртом возразил Кеша. - Мы филологи. Песни приехали собирать, сказки, пословицы. А вы песен старинных не знаете? Не споете нам? - с ходу решил поживиться он.
- Откеля, - поджав губы, сказала хозяйка. - Уж что в девках знала, все перезабыла. Без песен рот тесен…
Кешкина рука проворно скользнула в карман за блокнотом, но Антон под столом толкнул его ногой, и Кеша неохотно вернул руку на стол.
- А поговорок, пословиц вы много знаете, - сказал он.
- Откеля? - удивилась хозяйка.
- Ну вот, например, "Без песен рот тесен".
- А кто ж ее не знает? У нас все так говорят.
Хозяйка постелила ребятам в горнице, а сама ушла на другую половину. Горница была обыкновенная, деревенская, пестренькие обои, деревянный крашеный потолок, две лавки вдоль стен. В углу торчал фикус в кадке, у окна швейная машина, старая, зингеровская, а на стене, высоко под самым потолком, висел старинный барометр в позеленевшем медном корпусе. Антон согнутым пальцем постучал по стеклу. Хвостатая стрелка пугливо качнулась вправо и вернулась на место, против красных буковок "ясно".
Кеша давно уже похрапывал под пестрым деревенским одеялом, сшитым из разноцветных лоскутков, а Антону не спалось. Он походил по комнате, стараясь не скрипеть половицами, потом подошел к окну и осторожно раскрыл хлипкие, рассохшиеся рамы в темноту. Выключил свет. Сначала мрак в комнате и мрак на улице слились, ослепив его. Но скоро глаза привыкли к темноте, и на улице прорисовались глухие остовы домов, силуэты деревьев, тонкий серп месяца среди ночных облаков. Пахло мокрой землей, как будто после короткого легкого дождичка. Рядом с окном в завалинке скрипел какой-то сверчок, он скрипел истово, громко, без отдыха, будто сама ночь монотонно пилила на маленькой скрипочке. Всхлипнула и замолкла где-то за тремя улицами гармошка; тонко, ослабленный расстоянием, прозвучал девичий смех…
Антон лег, а окно оставил открытым. Слушал сверчка, шелест листьев в палисаднике. Зрением, обострившимся в темноте, различал лунный свет на подоконнике, на стене рядом с окном. Там, в небе, тонкие кисейные облака поминутно застилали месяц, и бледный месячный свет то пропадал, когда облако застилало его, то опять голубел на стене… И вдыхая свежий ночной воздух, следя за лунными бликами, он вдруг с какой-то странной уверенностью почувствовал. что не зря он приехал в Роднички, что-то хорошее ждет его здесь, что осталось бы какое-то пустое место в его жизни, если бы он не приехал в Роднички. И с тем, надеясь на завтрашний день, в ожидании чего-то хорошего здесь, он уснул.
Глава 3
Утром, когда собрались в школе, пустой по случаю летних каникул, Эльвира Сергеевна сказала:
- Я думаю, вам не надо объяснять, что мы здесь представляем научную интеллигенцию и давайте не будем забывать об этом. Девочки, никаких облегающих джинсов, никакой косметики, никаких замысловатых причесок. Народ этого не поймет. Оденьтесь поскромней и поаккуратней, на голову лучше белые платочки.
- А в горошек можно? - ехидно спросила Бубенцова.
- Можно, - подумав, разрешила Эльвира Сергеевна. - А вам, Валентин, - заметив его улыбку, сказала она, - я бы посоветовала сбрить бороду. Вы же не семинарист, а советский студент. Вы напрасно думаете, что борода вас красит.
- Но, Эльвира Сергеевна, - мягко возразил Валентин, - все выдающиеся фольклористы были бородатыми: Буслаев, Афанасьев, Даль…
- Вы неудачно шутите, - сухо отрезала она. - А сейчас займемся комплектованием групп и распределением улиц. - Эльвира Сергеевна прикнопила к доске план поселка, вычерченный на ватмане, взяла в руки указку. - Разобьемся на шесть групп, - сказала она. - По два и по три человека. Я предоставляю вам самим выбрать, кто с кем будет в группе…Бубенцова вырвала из тетради листок, быстро написала что-то, сложила вдвое и передала Антону, глазами показав: "Прочитай!" Он развернул записку: "Я, ты и Гриша. Идет?" Он ожидал этого и потому, не раздумывая, написал внизу: "Я с Кешей" - и передал ей записку. Она прочитала, обернулась, обиженно и недоуменно подняла брови. Антон никак не ответил на ее немой вопрос - просто отвернулся.
- … В отчете каждой группы должна быть история завода и поселка, составленная по рассказам местных жителей. После каждой записи обязательно отмечайте полное имя и фамилию рассказчика или исполнителя, профессию, возраст, от кого он слышал эту сказку или песню. Вопросы есть?..
- Есть, - сказал Валентин. - А если нас пошлют подальше, чтобы добрых людей не отрывали от дела, тогда как?..
- Чтобы этого не случилось, - сказала Эльвира Сергеевна, - старайтесь к каждому человеку найти подход. Поговорите с ним о погоде, о его семейных делах, расспросите, как в старину жили, какие были обычаи, и постепенно переведите разговор на старинные песни, предания. Объясните ему важность нашей работы. В общем, проявите все ваше обаяние, Валентин, - закончила она с легкой иронией. - А сейчас все отправляемся на экскурсию по заводу. Я уже договорилась с администрацией.
С близкого расстояния завод бросался в глаза своей древностью. В нем было что-то от тех старинных мануфактур, которые можно увидеть на гравюрах в учебнике истории. Кирпичные, старинной кладки стены, крутые островерхие крыши цехов, узкие, как бойницы, окна с мелким переплетом. Сходство с мануфактурой усиливал и кирпичный с остатками каких-то башенок и карнизов забор, замыкавший завод в почти правильный четырехугольник. А оттого, что вокруг вместо обычных пустырей и бетонных построек были зеленые плавные склоны, с березовыми перелесками, а недалеко, за окраинными домиками поселка, мирно разбрелось по выгону стадо, оттого, что со стороны плотинки под самой стеной завода стояла озерная гладь с островками зеленого камыша на мелководье, где, будто ниточкой связанные, скользили по воде утиные выводки, - от всего этого в самих очертаниях его труб и цехов не было привычной индустриальной суровости, а была какая-то идиллическая патриархальная простота.
За проходной студентов встретил Павел Башков, тот самый, который разводил вчера по квартирам. Он был в кирзовых сапогах, грубой брезентовой спецовке и в мятой кургузой кепочке на затылке. Держался он весело и небрежно: ребятам, как старым знакомым, крепко пожал руки, угостил "беломором". Пока Эльвира Сергеевна оформляла пропуска, Антон и Валентин курили с ним в сторонке.
- Смотрю, девок у вас много, - посмеиваясь, сказал Павел. - И симпатичные. Хорошо живете: восемь девок - один я.
- Это точно, - поддакнул Валентин. - Факультет у нас такой. Бабье царство.
- Ишь ты! - засмеялся Павел. - Ну ничего, мы им найдем женишков. Не против? - прищурился он.
- Ради бога! - великодушно разрешил Валентин - А как насчет ваших невест?..
- Имеются, - подмигнул Павел. - Обеспечим по потребности.
- Вот и славненько, - сказал Валентин. - По рукам.
- По рукам, - захохотал Павел.
Они шутливо хлопнули рука об руку. Между ними сразу установился приятельским тон с тем оттенком, который бывает у более старших парней в присутствии зеленых, молодых. Антон заметил это.