Внезапно машина въехала в барханы. Дорога завиляла между холмами песка, поросшими верблюжьей колючкой. Здесь можно двадцать раз пройти мимо чабанского зимовья и не увидеть его. При сильных ветрах песок-сыпун зализывает тропы, и они обрываются так же нежданно, как и возникают.
- Хороша загадочка, - промолвил Савичев, остро следя за дорогой. - Чтобы и овцы были целы, и волки сыты.
- Все будет в порядке. Зря волнуешься, Павел Кузьмич.
Андрей заметил, как после этого заколовского утверждения у председателя катнулись квадратные желваки.
- В копеечку обойдется это убеждение.
- Грачев тоже не без головы. Помогут в случае чего.
- Как в прошлом году. Продавали зернофураж по одной цене, а покупали - в четыре раза дороже. Помощь!
- Степан Романович из государственных соображений.
- Это так кажется.
- О чем речь-то? - не выдержала Фокеевна.
Никто не отвечал. Тогда она повернулась к Пустобаеву и повторила тот же вопрос. Осип Сергеевич изогнул брови, осмысливая, как бы половчее объяснить хитрую ситуацию.
- Видишь ли, с одной стороны, - он поднял глаза на зеленый тент "газика", будто хотел прочесть там нужные слова, - с одной стороны товарищ Грачев прав...
- А с другой стороны?
- Ты не перебивай. Понимаешь ли, нам запретили сдавать на мясо запланированный скот, запретили. Из этого исходит, что мы должны кормить это поголовье до января. А кормов у нас мало.
- М-м! Кто ж запретил и почему? - допрашивала Фокеевна.
- А вам-то не все равно? - раздраженно отозвался с переднего сиденья Заколов.
- Как ты сказал?! Ну-ка погляди сюда! Погляди, погляди!.. Вот так.
- Я бы на твоем месте, Павел Кузьмич, сделал проще... - вспылил Заколов.
"Знамо дело, - чуть не выскочило у Фокеевны, - если б лягушке хвост, она бы всю траву помяла!" А Заколов доказывал, что нужно поискать внутренние резервы, поставить их на службу животноводству. Ведь зато, говорил он, колхоз сдаст в январе тысячи центнеров мяса, половину годового задания выполнит! Триумф! Во всех докладах забродинцев будут хвалить...
- Одно нынче - лучше двух завтра! - отрезал Савичев. - Сам, что ли, в ясли ляжешь, когда кормить нечем будет? Во все доклады попадем, только с обратной стороны...
До самого Койбогара не было произнесено больше ни слова.
Барханы вдруг расступились, и глазам открылась степь, бесплодная, исконопаченная сусличьими бугорками. Сбоку все увидели низенькую мазанку с крохотными оконцами. Она прижалась к подножию бархана. Невдалеке от нее высились стены нового саманного дома. Трое колхозников ставили стропила. А в низине тянулась длинная кошара из плетня. Там же одноногий колодезный журавль уныло глазел в каменное кольцо сруба.
Базыла не было. Из мазанки вышла его мать. Поверх вельветовой куртки старуха надела долгополую зеленую безрукавку из плюша, застегнутую на большие серебряные пластинки. Из-под белой, насиненной юбки выглядывали мягкие козловые сапожки. На голове был намотан ситцевый белоснежный тюрбан.
Заложив сухую руку за согнутую спину, будто желая распрямиться, она долго всматривалась в гостей. Признав председателя, сказала что-то мальчугану лет пяти, и тот мгновенно скрылся за барханом. Вскоре прискакал на маштаке Базыл. Подошли колхозники, ставившие стропила.
Достав из багажника чемоданчик и ведро с хлоркой, Фокеевна тут же удалилась. Пустобаев влез на качнувшегося маштака: "Овцепоголовье осмотрю!"
Остальные опустились на песок. Он был теплый, мягкий - на нем хорошо бы уснуть, подставив лицо солнцу. Андрей лег на бок, подперев голову ладонью, Заколов стоял на коленях, чтобы казаться выше. Базыл сидел на корточках.
Андрей заметил, что и Савичев, и Заколов уклоняются от основного. Тяжело сказать человеку, что его многомесячный изнурительный труд, возможно, пойдет насмарку, что напрасно он откармливал валухов, ночей недосыпал из-за них, напрасно пекся в раскаленных солнцем барханах, мок в дожди и слякоть, надрывал поясницу, доставая ежедневно сотни ведер воды из колодца... Но тут уж как ни крои, а швы все равно наружу выйдут!
Базыл не поверил сказанному.
- Это какой порядок, председатель? - растерянно и тихо произнес он. - Это государственный порядок?
- Надо больше в собственных мозгах копаться, чем в государственных порядках! - Заколов решил разом осадить не только чабана, но и всех, кто попытается наводить неуместную, по его мнению, критику.
- Я зачем тогда принял пятьсот ярочек? - будто у самого себя спрашивал Базыл и теребил пуговицу воротника. - Зачем жена пасет ярочек, зачем я пасу валухов? Валухов сдавать надо, жирные валухи, восемьсот штук, шибко жирные. Как быть, скажи, председатель? Чем кормить, где держать? Мы рубим сук, на который сидим.
Никто не улыбнулся.
- Не спрашивай, Базыл, мне самому не легче! - Савичев обратился к строителям: - Придется вам, ребята, другим делом заняться. Нужно как можно быстрее построить помещение для валухов.
Строители курили председательские папиросы и соглашались: нужно так нужно! А Базыл не скрывал горькой обиды. Он отвернулся к новому дому с большими окнами, с высокой крышей. Теперь и дом неизвестно когда будет достроен.
- Не расстраивайся! - громко ободрял чабана Заколов. - Была бы наша воля, мы бы...
- Конечно! Масло был бы - баурсак пек бы, а то муки нет.
И опять никто не улыбнулся.
Жена Базыла Фатима пригнала отару ярок. Мелко топоча, овцы с блеянием ринулись к длинной колоде из толстых досок. Но она оказалась пустой. Базыл поднялся, но Андрей опередил его:
- Я натаскаю воды!
Он едва протолкался между овец к бетонному срубу и потянул за отполированную руками цепь. Блюкнув, бадья потянула цепь ко дну. Перехватывая руками, Андрей выволок ее и вылил в колоду. Началась давка.
- Уть! Уть! - Фатима расталкивала овец, гнала от корыта, а они все лезли, жадно процеживая ледяную воду сквозь зубы.
Андрей не считал, но бадей сто он вытащил наверняка. Спина ныла, а цепь накатала на ладонях красные пузыри мозолей. С горечью и сочувствием посмотрел он на немолодую казашку в кирзовых сапогах, на ее грубые темные руки: сколько же ей, бедной, достается здесь! А ведь у них с Базылом теперь две отары. Значит, в день надо напоить тысячу триста голов! И накормить. И о семье не забыть - дети, старая бабушка... Вот она, арифметика человеческой самоотверженности!..
Возле "газика" никого не было: Базыл пригласил всех в мазанку чаю попить - такой обычай казахский. Андрей шагнул через выбитый порожек, пригнулся, опасаясь низкого косяка. И в сенцах растерялся: куда идти? В полутьме всюду громоздились какие-то предметы. Только приглядевшись, разобрал, что это новая мебель: зеркальный шифоньер, диван, раздвижной стол.
Кое-как протискавшись, Андрей вошел в избенку, тесную, низкую и темную. Ему стало не по себе: не зря чабан так грустно поворачивал лицо к новому дому, он уже и мебели накупил. И вот!..
Возвратились в Забродный вечером. Около правления все вылезли из машины. Андрею и Василисе Фокеевне было немного по пути - она решила зайти в амбулаторию: "Ирина Васильевна, чай, беспокоится!" Гремела пустым ведром и вздыхала. Он не спрашивал, о чем она вздыхала, понимал и так. Поездка у всех оставила неприятное, тягостное впечатление. А у него - особенно. И забыть о ней никак нельзя. Прощаясь, Савичев почти одними губами спросил: "Ну как, Андрей?" - "Подумать надо, Павел Кузьмич", - так же, почти шепотом ответил он. Попросил прощения за все прошлое. Савичев махнул рукой: "Бывает! Тут у любого мозги наперекос пойдут".
- До свидания, Андрюшенька! - Василиса Фокеевна повернула к амбулатории.
- Будьте здоровы, тетя Васюня! - И вдогон изменившимся голосом: - Привет Ирине Васильевне!..
И тут же пожалел: "Зря! Еще Гране скажет, а та... Ну и пусть!"
Ирина сидела за столиком и ярким лаком красила узкие длинные ногти. Василиса Фокеевна неодобрительно посмотрела, но промолчала. А Ирина обрадовалась приходу санитарки. Ей всегда было приятно слушать неторопливую речь старухи.
Первым делом Василиса Фокеевна передала привет от Андрея.
- От какого Андрея? - смутилась Ирина. Перед вечером из школы прибегала Варька с разбитым коленом, пока Ирина перевязывала, девчонка без стеснения разглядывала ее и вдруг брякнула: "А наш Андрей в вас влюбленный! Я точно знаю".
Василиса Фокеевна заметила Иринино смущение.
- Известно, от какого! От Ветланова!
Ирина потерялась еще больше, она не знала, как продолжить разговор. Сметливая санитарка сделала вид, что уже забыла о привете, и сокрушенно вздохнула:
- Где порядок, где его берег - не видно! Вот послушай, желанная, чего я тебе расскажу насчет этого самого животноводства...
Ушла Фокеевна поздно. Как всегда, не торопилась. Да и куда спешить в такую ласковую и по-осеннему темную ночь!
Шла серединой улицы, глядя под ноги. Невзначай вскинула глаза и... Господи исусе, царица небесная! Неслось на нее что-то белое, громадное. У Фокеевны цокнули зубы, она так и присела со страху. А оно шумно промчалось рядом, ветром обдало и скрылось в темноте. Вроде бы и человек, а без головы. Сзади хвостом искры стлались.
Фокеевна подхватила юбки и, поминутно оглядываясь, припустила к дому. Не успела пробежать и сотни шагов, как услышала, что ее настигает привидение. Почти в обморочном состоянии рванулась она в первую же калитку...
- Господи, Васюня! Да на тебе лица нет! Ай несчастье какое?..
Ариша Пустобаева, перепугавшись не меньше белой трясущейся Фокеевны, тормошила санитарку и никак не могла добиться ответа. Наконец та осторожно присела на табурет и, косясь на дверь, кое-как рассказала о безголовом чуде с огненным хвостом.
Теперь Петровна знала, что делать: достала из-за божницы пузырек со святой водой и, шепча заклинание, окропила ею углы и порог горницы. Даже на подоконники побрызгала.
- Явление сатаны тебе было, Васюня...
- Да неужто до сих пор этакая погань водится? - Василиса Фокеевна, как возле медленного огня, постепенно приходила в себя. !
- В святом писании предсказаны и год, и месяц... Как раз совпадает...
- Да неужто, Ариша? Космонавты ж летали, ни бога, ни...
- Бог вездесущ, но никому не дано видеть его. Он в каждом из нас.
Василиса Фокеевна, окончательно оправившись от потрясения, с сомнением покачала головой. Заметив это, Петровна достала несколько толстых церковных книг и, нацепив очки, стала читать предсказания о конце света и явлении огнеподобного сатаны. Потом в Горкиных книжках отыскала чистую тетрадь и карандаш.
- Мы с тобой, Васюня, напишем... Есть у меня знакомый батюшка, близкий мне человек, попросим хорошенько - приедет. Молебен отслужим... А как же, милая, непременно!..
В Петровне проснулись необычные для нее энергия и решительность.
Но Василиса Фокеевна поднялась.
- Ты уж сама тут, Ариша, а я пойду... Может, мне это померещилось сдуру. Только видела своими глазами.
Дома горел огонь. В горнице Граня сидела за столом и читала. Едва Василиса Фокеевна вошла, как сразу же увидела на вымытых половицах широкие пыльные следы от босых ног. Сердце токнуло от догадки.
- Это кто же так наследил?
- Да отец! - Граня не повернула головы. - Вскочил, будто кипятку под него плеснули, и на улицу. Хворает, наверное...
На широкой кровати, свесив с подушки вороную бороду, храпел Мартемьян Евстигнеевич. Фокеевна обессиленно опустилась на сундук: "Чтоб тебя дождем намочило!.."
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
1
Когда Марат вошел в горницу, то увидел Василя сидящим на раскладушке. Согнувшись, он зажимал между колен топорище и ширкал бруском по синеватому лезвию топора, время от времени пробуя острие мякотью большого пальца. К стенке была прислонена пила, обернутая мешковиной. Рядом стоял раскрытый чемодан. Поверх белья и харчей, завернутых в газету, лежали книги.
- Решил-таки?
- Та председатель же! Каже, грошей богато заробишь. От, клята душа, хитрый. А я ж гадаю жениться. - Он плюнул на брусок и еще усерднее заширкал по острию. Волосы его рассыпались, образуя белую нитку пробора. Под шерстяным свитером круто ходили широкие лопатки.
Марат присел возле чемодана на корточки, полистал книги: "Двенадцать стульев" с дарственной надписью, "Граф Монте-Кристо", "Конец осиного гнезда..." Не поднимая головы, Василь кинул сухо:
- Реалистичные произведения.
Заметив, что Марат улыбается, он перестал точить и подозрительно скосился на агронома:
- Шо!
- Почему ты только теперь увлекся книгами, когда тебе под тридцать? Раньше некогда было?
- Як тебе сказать... В первую очередь - ни батьки, ни матки у меня немае. Ну, хлопчишкой беспризорничал, потом - в армию, потом работать нужно було...
- Да-да, ты прав, - согласился Марат, складывая книги в чемодан.
Ни разу не обмолвился Марат, что и он - дитя войны, безотцовщина, но что это не помешало пацану-голодранцу работать и зубрить арифметику и алгебру, распахивать целину и сдавать вступительные экзамены в университет, только после армии перейти на очную учебу, а на хлеб и книги зарабатывать разгрузкой вагонов.
Он отошел к стеллажу и, поглаживая пятерней непокорный чубчик, задумчиво скользил взглядом по корешкам книг. Из-за плеча глянул на Василя, который оборачивал мешковиной отточенный топор. Необыкновенный покой лежал на широком лице парня.
Марат вынул из туго стиснутых томиков "Овод" Войнич. Вручил ему книгу: читай!
Василь кивнул, словно сделал одолжение, и щелкнул замками чемодана, заперев их ключиком на шнурке от ботинка.
Пожелав ему счастливого пути, Марат вышел из дому. Сбросив с мотоцикла кусок брезента, служивший чехлом, вывел за калитку.
У окон амбулатории возилась Василиса Фокеевна, готовясь к холодам. Сам не зная почему, Марат оставил мотоцикл и подошел к санитарке. С видом знатока похвалил ее работу.
- Тороплюсь заделывать, а то замазка в ничтожность придет. Беда, плохая замазка. Вы, поди, к Ирине Васильевне? - Не оборачиваясь к нему и не ожидая ответа, Василиса Фокеевна постучала в раму: - Ирина Васильевна!
Девушка вышла на порог в белом халате и косынке с красным крестиком. Смотрели друг на друга секунду-две, но Марату подумалось, что все-таки дольше, чем следовало бы.
- Василиса Фокеевна ошибочно... Впрочем... по бригадам еду. Хотите?
Ирина чуточку помедлила с ответом, застегивая и расстегивая на халате перламутровую пуговку.
- Да, спасибо. С удовольствием. Я сейчас.
Скрылась. А Марат пожалел: зря пригласил! Ирина казалась высокомерной. Может быть, он ошибался, может, это оттого, что она держалась замкнуто, но сейчас ему не хотелось, чтобы девушка ехала с ним.
Ирина сошла по ступенькам уже совсем иная. На ней были узкие бриджи с острой складкой от утюга и шерстяная вязаная кофточка василькового цвета. "Ей бы красная шла", - отметил Марат, направляясь к мотоциклу. Через плечо у Ирины висела санитарная сумка с таким же алым крестиком, какой был до этого на косынке.
- Только я - с ветерком... Не боитесь?
Ирина чуть заметно усмехнулась: на ее груди Марат недоглядел крохотный значок альпиниста.
2
Андрей сидел на высоком сучке поваленного бурей осокоря и читал книгу о космонавтах. По сочной отаве паслось стадо.
Он читал, а мысли его гуляли мимо строчек. Думалось о далеком барханном Койбогаре. Андрею не хотелось ехать в эту глухомань, где человек предоставлен самому себе, где не с кем порой и словом перекинуться.
На поляну вышел Мартемьян Евстигнеевич с лопатой и вязанкой гибких удилищ. Высокие болотные сапоги были в грязи и тине, облеплены шафранной листвой. Вероятно, он возвращался с рыбалки на дальних лесных озерах, наполняемых вешним паводком.
Андрей засунул книгу в карман куртки и спрыгнул вниз. Земля гукнула под ногами, старик оглянулся.
Лохматые черные брови, похожие на детские варежки, весело поднялись к облупленному козырьку казачьей фуражки.
- Как дела, сокол? - Он сбросил удилища и лопату к ногам, сел на корявый ствол осокоря. И, не дожидаясь ответа, Мартемьян Евстигнеевич резко выдохнул: - У меня неладны. Закинул удочки - и как в колодезь. Нагулялся в любу душеньку, вдоволь, ноги было вывихнул. Кочкарь в ильменях - непроходимый. Спускал одно озерце, малька в нем было - чудо! - Похватал рукой поясницу, сокрушенно мотнул бородой: - Сдавать, смотри, начал, ровно маштак под санями. Вышел, стало быть, из молодецких годов.
В кустах шумно чесалась о молодое деревцо корова. Покрякивая, тянули к луговым ильменям запоздалые утки. В остуженном воздухе звучно поскрипывали уключины будары - кто-то плыл по старице проверять верши. А от поселка глухо - тук... тук... тук... - двигатель электростанции постукивает, зовет к теплу, свету.
Не слышал этих земных звуков Мартемьян Евстигнеевич. Покурив, побалагурив, он поднялся, задрал широкий веник бороды.
- Эк нахлобучилось - ни звездыньки. Дождик будет, Андрюха. Наполощет тебя, как ветлу над яром. - Заметил свежеоструганную ерлыгу, она свечкой белела меж веток осокоря. Взял, оценивающе прикинул прямизну двухсаженной палки, ощупал крюк на верхнем конце. - Хорошо! Слышал: дал ты слово в чабаны идти? Молодец, хвалю! Только не подгадь: слово - делу присяга. А вообще, ерлыга - плохой пособник.
Андрей кивнул. Мартемьян Евстигнеевич поставил овчарий посох на место, вскинул на плечо удилища и лопату. Его увели, упрятали потемки. Оставшись один, Андрей попытался дойти до смысла оброненных Тарабановым слов, но пришлось лишь плечами пожать: что он хотел этим сказать? Может, на вертолете пасти отару, так быстрее к коммунизму придешь? Нет, дедушка Мартемьян, кому-то надо и с ерлыгой шагать!..
До боли напрягая зрение, Андрей бродил по черной луговине: не завалилась ли какая корова в яму, не подошла ли близко к обрыву. Под ногами шелестела листва. Знобкий быстрый ветерок сорвал с низких туч пригоршню капель, осыпал ими Андрея.
А минут через пять насел дождь, частый, напористый. В такую погоду тошно быть в мокром облетевшем лесу, на безлюдье.
По вершинам дальнего перелеска желтой лапой шарила фара, там слышалось татаканье мотоцикла. Андрей не завидовал ночному ездоку. На дороге сейчас грязь, по ней не уедешь. Обочиной тоже не ускачешь - мусор, листья налипают на покрышки и спрессовывают под крыльями столько грязи, что колеса не вертятся.
Ждать пришлось порядком, пока мотоцикл выбрался по летнику на луговину, где паслось стадо. Андрей ожидал скачущий, нервный свет на дороге. Фара выхватила его из тьмы вымокшего, с отвислыми полами куртки и скрюченным козырьком кепки.
- Хо! Андрей, вечер добрый!
Перегретый мотоцикл долго чихал, не хотел глохнуть. Потом стало тихо-тихо. И темно - своей руки не увидишь. Андрей лишь по голосу узнал, что это Марат Лаврушин приехал. Спросил, чего это он мотоцикл по грязи терзает.
- В бригады ездил... Пасешь?
- Кто с тобой? - Андрей всмотрелся: в темноте проявились Иринины глаза, большие и загадочные, как ночь. Суховато поздоровался. - Марат Николаевич, а ведь ты, наверное, простудил доктора! В такой кофточке...
- Она шерстяная!
- Вечоркина - девушка с характером! - почему-то досадливо отозвался Марат, выковыривая из-под крыла крутую грязь. - Предлагал пиджак - отказывается.
Андрей снял свою прорезиненную куртку и укутал ею плечи девушки.