Действие романа Веры Кетлинской происходит в послевоенные годы на одном из ленинградских машиностроительных заводов. Герои романа - передовые рабочие, инженеры, руководители заводского коллектива. В трудных послевоенных условиях восстанавливается на новой технической основе производство турбин, остро необходимых Родине. Налаживается жизнь героев, недавних фронтовиков и блокадников. В романе ставятся и решаются вопросы, сохраняющие свое значение и сегодня.
Содержание:
Часть первая 1
Часть вторая 38
Часть третья 75
Часть четвертая 109
Часть первая
1
С утра падал легкий, пушистый снег. На аллеях, ведущих к Смольному, деревья стояли белые, будто принаряженные, время от времени стряхивая на прохожих чистые, щекочущие хлопья.
Снегопад скрадывал очертания длинного светло-желтого здания с белыми колоннами. В вышине над центральным входом намокший темно-красный флаг медленно раскачивался в струях воздуха, как бы отмахиваясь от роя снежинок. А внизу, вдоль стен, в оседающих сугробах уже темнели желобки, пробитые капелью. Теплый воздух сулил весну.
В Смольном заканчивалось совещание директоров, и на стоянке машин тесными рядами выстроились солидные, но уже потускневшие автомобили довоенных выпусков, новенькие "победы", несколько щегольских "зисов" последнего образца и парочка малолитражных "москвичей", выглядевших тут подростками, некстати затесавшимися во взрослую компанию.
Шоферы стояли кучками, покуривая и переговариваясь. Потом эти летучие клубы мгновенно распались - шоферы устремились к своим машинам протирать мокрые капоты и стекла, прогревать моторы...
По широким ступеням главного входа шумными группами спускались директора.
Обмениваясь впечатлениями и тут же, на ходу, договариваясь о неотложных делах, они на минуту заполнили всю лестницу, и энергичная фигура Ленина на заснеженном пьедестале оказалась как бы во главе их.
Так стремительно было запечатленное скульптором движение, что снег соскальзывал с круто развернутых плеч Ильича и вся его фигура выглядела живой, участвующей в нынешнем дне.
Из гула голосов выделялись обрывки фраз:
- ...освоили три новых прибора...
- ...с тех пор, как я перевел цеха на хозрасчет...
- ...сушка токами высокой частоты...
В центре самой оживленной и многочисленной группы шел директор крупнейшего машиностроительного завода Немиров, с усмешкой прислушиваясь к воркотне маленького и очень толстого директора металлургического завода Саганского, вперевалку шагавшего рядом с ним.
В легком пальто нараспашку, сдвинув набок котиковую шапку, Немиров медленно спускался по ступеням, всей своей непринужденной осанкой подчеркивая, что вот он молод, спокоен и здоров, что он мог бы и сбежать по ступеням, презрев директорскую солидность, да придерживает шаг из вежливости перед старым толстяком, которому только и остается ворчать и страдать одышкой. Конечно, покритиковали сегодня их обоих, каждый получил свое, но его, Немирова, критика не расстроила и не раздосадовала: он уверен в своих силах и сумеет наверстать упущенное, а вот соседу и досталось покрепче, и трудно сказать, сумеет ли он справиться так же быстро и хорошо.
- Не по-товарищески, не по-товарищески, - ворчал Саганский, взглядом ища сочувствия у окружающих. - Ну, допустим, чуток сманеврировал на номенклатуре... Так можно подумать, что я один! А ты никогда за счет более легких изделий не выезжал, да? Ты свою новую турбину не осваиваешь шестой месяц, да?.. Ну, задержал я тебе отливки, не спорю, задержал. Так поругался бы, предупредил бы... А зачем при всем народе, да еще с этакой ехидцей?
- А ты, Борис Иванович, отливки не задерживай, номенклатуру соблюдай, тогда и срамить не буду, - ответил Немиров и остановился. Молодое лицо его приобрело выражение жестокое и даже беспощадное. - Сегодня я тебя пожалел... Следующий раз не пожалею. А товарищество тут ни при чем.
Саганский тоже остановился и снизу вверх, из-под нахмуренных бровей, оглядел собеседника. Да, этот и впрямь не из ласковых: если для дела нужно, он и голову снимет, не пожалеет; с ним надо держать ухо востро…
Немиров понял его взгляд и сухо улыбнулся в ответ. Сманеврировал толстяк, пусть теперь выкручивается; он самолюбив, из кожи вон лезть будет, лишь бы не попасть на заметку.
- Сам должен понимать, как я верчусь, - плачущим голосом заговорил Саганский. - Или, думаешь, мне легче, чем тебе? Думаешь, меня никто не подводит?
- Вот ты и требуй с них, как я с тебя, - сказал Немиров и вдруг махнул рукой: - Э-эх, Борис Иванович, не о том сейчас говорить.
Он поймал губами несколько холодных, сразу растаявших снежинок и с улыбкой расправил плечи, хотя глаза его, молодые и дерзкие, сохранили серьезность.
Взволновало его сегодняшнее совещание, взволновало и разогрело в нем жажду деятельности и успеха.
Он любил, когда их изредка собирали вот так, всех вместе, директоров крупных предприятий. Были тут люди старые и молодые, разных характеров и разного опыта, но каждый из них привык чувствовать себя руководителем, большим начальником. Их и созывали как начальников, но здесь они чувствовали себя не начальниками, а прежде всего коммунистами, членами своей партии, чье слово для них - закон. Ведь знаешь, кажется, и сам все продумал, и других учишь, а тут слушаешь, как ученик, и все воспринимаешь по-новому. Самая суть твоего труда обнажается, вся повседневная твоя деятельность проверяется на ярком свету. Другим спуску не даешь и себе скидок не просишь. Впрочем, скидок тут и не дают. Много славы - так не зазнался ли ты, не утратил ли перспективу? Много трудностей - не растерялся ли ты перед ними, не привык ли к ним, как к затяжной болезни?
Слушаешь, приглядываешься, примериваешься, что у кого хорошо, где какая промашка, чего надо остеречься, чему поучиться. Есть, есть чему поучиться у любого. И неважно, что один говорит о кораблестроении так, будто только оно одно и существует, а другой влюблен в свой фарфор, а тебе самому порой кажется, что перед твоими турбинами все должны расступиться. А вот что ты делаешь, директор, чтоб твои изделия были самыми лучшими, чтоб их производство было наиболее прогрессивно, быстро и дешево?
В памяти звучали слова из заключительной, итоговой речи:
"Ни на одну минуту не должны вы забывать, товарищи, что именно нам дано ответственное и почетное задание стать центром технического прогресса. Родина нам доверила..."
Родина доверила. Нам. И мне в частности... Простые, часто повторяемые слова "оправдать доверие" были полны для Немирова очень определенного, вещественного содержания. Что тут главное? Главное - новая турбина. С учеными усилить связь... График, ритмичность...
- Давай-ка скорей до дому, до хаты, Борис Иванович! Дела-то не ждут.
Саганский свернул к своей машине, широким жестом пригласил Немирова:
- Хочешь, поедем сейчас ко мне, Григорий Петрович? На месте весь график по твоим отливкам проверим. Я секретов не делаю.
- Да нет уж, Борис Иванович, ты сам... - начал Немиров и смолк на полуслове, увидав, что Саганский распахивает дверцу роскошного "зиса", совсем нового, покрытого черным, сверкающим лаком, в белых "гамашах".
- Ого! Это когда же ты успел разбогатеть?
- Премия-с, - громко сообщил Саганский, хвастливо оглядывая окружавших его директоров. - От министерства, Григорий Петрович. За хорошую работу. Вот так!..
И спросил ласковым тенорком:
- А у тебя не предвидится, Григорий Петрович? Машина недурная. Предложат - не скромничай, бери.
Директора смеялись:
- Что ему ваши отливочки, Григорий Петрович! Ему и так премии дают.
Немиров сумел отшутиться:
- Так это ж на моих обоймах заработано. Недаром он меня завалил ими на год вперед. Мне на номенклатуре отыгрываться труднее, а то я давно бы "зим" заработал.
Чтобы замять неприятный разговор, Саганский дружески осведомился:
- Супруга поправляется? Тяжело мне без нее, прямо как без рук.
- Что ж поделаешь, после такой болезни надо хорошенько отдохнуть, - как всегда сдержанно, сказал Немиров, но лицо его вдруг стало мягче, светлее и еще моложе. - А чувствует она себя совсем хорошо. И рентген последний хороший. Ты только не торопи ее, Борис Иванович.
- "Не торопи, не торопи"... - проворчал Саганский, забираясь в машину и тяжело дыша от усилий, каких это стоило ему. - Зачем же мне торопить ее? Мои работники будут гулять, работа будет стоять, а кое-кто будет нас критиковать...
Он улыбнулся невинной улыбочкой и крикнул на прощанье:
- Ладно, Григорий Петрович, цела будет твоя Клавдия Васильевна! Передавай привет ей!
Машина плавно тронулась и умчалась, взвихрив снежную пыль.
Григорий Петрович подошел к своей "победе", пошарил по карманам, вздохнул и сел рядом с шофером Костей. Костя понятливо усмехнулся: опять, значит, директор обещал жене не курить. Уж сколько раз бросает, а всегда кончается тем, что стреляет папиросы у всех окружающих, а потом, устыдившись, просит остановиться у ларька, сразу покупает несколько коробок "Казбека" и рассовывает их по карманам.
- Домой заедем? - подсказал Костя и скосил глаза на часы. Была половина второго, а в два у директора назначено заседание.
Григорий Петрович тоже скосил глаза на часы: очень хотелось завернуть домой, поглядеть, как там Клава. Утром, когда уезжал, она еще сладко спала.
- А ну-ка, с ветерком!
Он опустил стекло, подставляя лицо теплому и свежему ветру. Он представлял себе, как Клава распахнет дверь и воскликнет: "Вот молодец, что заехал!"
Открыла Елизавета Петровна, молча посторонилась, впуская зятя. По ее молчаливой сдержанности он сразу понял, что Елизавета Петровна чем-то недовольна: в таких случаях мать и дочь одинаково замыкались.
Немирову не всегда удавалось быстро разузнать причину, но ему все же нравилось, что они так похожи, - это помогало ему ладить с тещей.
- Клава лежит?
- Клавы нет дома,- раздраженно ответила Елизавета Петровна, взглянула на растерянное лицо Немирова, и, подобрев к нему, но еще больше сердясь, объяснила: - Вытребовал ее Саганский! Прямо из Смольного позвонил - чтоб немедленно на завод!
Немиров заглянул в комнату Клавы. На диванчике, где она обычно отдыхала, поджав ноги и пристроив книгу на подушке, валялся брошенный второпях халатик - длинный, отороченный пушистым мехом халатик, который так шел ей, придавая ей непривычно домашний, уютный вид. На ковре чинно стояли рядком ее комнатные туфли с таким же мехом - маленькие, с немного сбитыми каблучками.
- Какая температура была утром? - спросил Немиров. Не оборачиваясь, он чувствовал, что Елизавета Петровна где-то тут же, за спиной.
- Нормальная, - так же раздраженно ответила от двери Елизавета Петровна. - Но разве дело в температуре? Вот увидите, она даже не подумает идти на комиссию, даже бюллетень не докончит... Раз уж попадет на завод - пиши пропало!
Чертыхнувшись про себя, Григорий Петрович бросился к телефону. Секретарша Саганского равнодушно ответила - нет еще, не приехал.
Да и приехал бы - разве теперь исправишь? Вот только отругать его следовало бы... "Передавай привет ей!.." Ишь, лиса!
Немиров уже направился к выходу, когда теща вспомнила:
- А завтракать? Погодите, подогрею кофе. Немиров только рукой махнул, вся прелесть домашнего завтрака исчезла, потому что нет Клавы.
- На завод, да побыстрее! - бросил он шоферу и на этот раз, не удержавшись, попросил:- Дай-ка папиросу, Костя.
Костя молча достал из-за теневого щитка пачку "Ракеты" и искоса поглядел на директора - что случилось? Директор хмуро закурил и отвернулся к окну, но лицо под ветер уже не подставлял.
- Сбежала наша Клавдия Васильевна, - помолчав, сказал он. - Саганский вызвал.
Костя легонько свистнул, потом сказал:
- Что ж, следовало ожидать... Ей там большое уважение, на металлургическом. Ихний шофер говорит: куда ей надо поехать, Саганский сразу - свою машину. Другие и просят - не дает, а ей - пожалуйста, вот мой "зис".
Немиров улыбнулся, представляя себе, как высокая, тоненькая Клава, все еще похожая на комсомолку в своем синем беретике, садится в черный с белыми гамашами роскошный "зис". Ему польстили Костины слова, хотя его затаенной, никем не разделяемой мечтой было уговорить Клаву уйти с работы. За время ее болезни он впервые узнал и оценил счастье видеть ее, когда бы он ни забежал домой, слышать ее голос, когда бы ни вздумалось позвонить... Но Клава только усмехалась, а на попытку заговорить всерьез ответила насмешливо: "Я же тебя предупреждала, что из меня не выйдет настоящей директорской жены!" Елизавета Петровна хранила в этом вопросе нейтралитет, - в глубине души ей, наверно, хотелось того же со времени болезни дочери, но она гордилась служебными успехами Клавы на металлургическом заводе, да и сама привыкла всю жизнь трудиться.
Мрачно обдумывая случившееся, Немиров признался самому себе, что из его мечты никогда ничего не выйдет и что. в общем, иного и нельзя было ждать - такова уж Клава... Но отдохнуть еще две недельки, поправиться - это же необходимо! А Саганский - лицемер, бездушный эгоист, и поступил совсем не по-товарищески, а еще смел сегодня лепетать о товариществе!..
Машина на полном ходу въехала в распахнувшиеся ворота и замерла у подъезда заводоуправления. Бессознательно подтянувшись и приняв тот строгий и суховатый вид, к которому все на заводе привыкли, Григорий Петрович неторопливо, сдерживая шаг, поднялся по лестнице и прошел через приемную, где уже собрались участники заседания.
- Через две минуты начнем, - мимоходом бросил он секретарше, плотно притворил массивную дверь кабинета и взялся за телефон.
Он ждал, что услышит родной и милый отклик - "Слушаю". Удивительно приветливо звучало у Клавы это обычное слово.
Откликнулся чужой, низкий голос:
- Клавдия Васильевна на совещании у директора.
Бросив трубку на рычаг, Григорий Петрович отстранил мысли о жене и минуту посидел неподвижно, готовясь к предстоящему разговору с руководящими работниками завода. Он повторил себе самую суть критики, услышанной сегодня: на "Красном турбостроителе" очень медленно осваивают новый тип турбины, вяло воспитывают новые кадры, директор забывает о заготовительных цехах, название существует - график, а работы по графику нет…
Ох, сколько он мог бы найти оправданий! Но какой в них толк? Важнее найти выход из обступивших его трудностей.
Он достал свои записи к предстоящему заседанию, сделанные накануне. Порадовался. Те же самые вопросы: график новой турбины, заготовительные цехи, снабжение, инструментальное хозяйство... Разве ж он сам не знает, где у него слабо! А вот о кадрах ни слова. Почему он забыл об этом вчера? Случайно? Или в самом деле перестал думать о подготовке и воспитании новых кадров?..
Он снова перечитал записи - вопросы продуманы, решения намечены. Все правильно. И... недостаточно остро, недостаточно объемно, как будто сидел человек и заботился только о том, что требуется сегодня, забыв, что завтра с него спросится больше.
Однако более смелых решений, чем намеченные вчера, он не находил и сейчас. Но теперь он понимал, что их надо найти.
Палец его надавил кнопку звонка.
Он нетерпеливо следил за тем, как входили и рассаживались люди. Начальник планового отдела Каширин, пожилой, неповоротливый мужчина в мешковатом костюме сел за отдельный столик и разложил перед собою папки и сводки. И снова промелькнула мысль о Клаве и Саганском. Ну, конечно, Саганский сейчас вот так же собрал своих работников, и Клава вот так же сидит в его кабинете, вооружившись сводками. Начальник планового отдела должен быть на месте, когда заводу трудно. Разве я не вытащил бы Каширина - живого или мертвого, - раз дело требует?
И тотчас Немирова охватила досада, что сегодня не будет Любимова - человека, который ему теперь необходим больше, чем все остальные вместе взятые. Очень-то нужно было отпускать его в Москву ради плана далекого будущего, когда сегодняшние дела в турбинном цехе весьма тревожны и уж кому-кому, а начальнику цеха следует быть на месте! И все этот добряк Алексеев - отпустите да отпустите, человек разработал, так пусть сам и защищает свой план и добивается утверждения, пусть погуляет в Москве, себя покажет и других послушает.
Алексеев, главный инженер завода, как раз в эту минуту показался в дверях, оглядел всех, и дружелюбно заговорил о чем-то с начальником термического цеха. Немирова покоробило - ну для чего так беззлобно и даже ласково разговаривать с ним, когда термический отстает, когда только турбинному он задерживает восемь деталей! Тут бы отругать так, чтобы помнил...
Но главный инженер уже покинул термиста, грузно опустился в кресло рядом с Немировым и беззвучно, но выразительно спросил: ну как?
Григорий Петрович так же, одними глазами, ответил: ничего, попало, но не очень, сейчас все поймешь.
В это время в кабинет слишком быстро и весело вошел молодой инженер Полозов. Он от двери поклонился директору, виновато улыбнувшись и жестом показывая, что был занят по горло и только потому опоздал (на заводе хорошо знали, что директор не допускает опозданий). Но тут же, словно забыв, что и так пришел слишком поздно, Полозов остановился посреди комнаты все с тем же начальником термического цеха. На этот раз термисту, видимо, доставалось - благодушное выражение начисто исчезло с его лица. Но Григорию Петровичу не понравилось, что Полозов - заместитель начальника турбинного цеха, приглашенный сюда только потому, что Любимов в Москве, - ведет себя так, будто он у себя в цехе, а не в кабинете директора.
- Любимов еще не вернулся? - нарочито громко спросил он.
Алексеев только что откинулся на спинку кресла в позе человека, дорвавшегося до короткого блаженного отдыха. Неохотно выпрямляясь, он тихо ответил:
- Нет, но Полозов вполне в курсе дел.
Немиров знал, что главный инженер покровительствует Полозову, и только хмыкнул в ответ. Полозов был слишком молод и, по отзыву Любимова, не в меру горяч, а Григорий Петрович сам иногда страдал из-за собственной молодости и горячности и потому предпочитал иметь дело с людьми зрелыми, основательными, накопившими солидный опыт. Да и как может Полозов быть "вполне в курсе" дел, которые и начальнику цеха, должно быть, не до конца ясны?
В памяти ожило утреннее совещание в Смольном и одна фраза из заключительной речи, почему-то сперва скользнувшая мимо его сознания: "Товарищ Немиров, по-видимому, надеется, что ему опять помогут так же, как в прошлом году, в аварийном порядке, а ему стоило бы задуматься: не попросят ли его самого помочь в этом году другим, не потребуется ли, чтобы он дал новые турбины не только в срок, но и пораньше?"
Что значили эти слова? Нет ли за ними, кроме мобилизующего смысла, еще другого, более прямого и точного смысла: "Не только в срок, но и пораньше..."
- Если Любимов будет звонить, скажите ему, что пора возвращаться, - сухо приказал Григорий Петрович.