Любимов, нервничая, просматривал свои заметки. В турбинном производстве он работал много лет и любил его. И если теперь он нервничал и порой хотел уйти на преподавательскую работу, виновато было не самое производство, а люди с их беспокойными характерами, общественными требованиями и неуемным стремлением к переменам. Любимов умел ладить с рабочими, знал, чего можно потребовать от квалифицированного человека, и умел требовать властно, но без нажима. Во время войны, работая на Урале, Любимов вступил в партию и понимал необходимость тесного взаимодействия с партийной организацией. Приехав сюда, он порадовался, что секретарем партбюро работает Ефим Кузьмич, старый производственник и к тому же доброжелательный, хорошей души человек. Ладить с ним было естественно и необременительно. Труднее оказалось поладить со своим заместителем инженером Полозовым. Для Полозова не было ничего раз навсегда установленного, к любой задаче он подходил критически - нельзя ли выполнить ее по-новому? И это было бы хорошо, если бы не пылкая настойчивость Полозова и не его привычка превращать внутренние вопросы администрации в вопросы общественные. Кроме того, в цехе появилось очень много молодежи, которой Любимов не решался доверять. Появились и люди, прошедшие "огонь и воду" на войне, требовательные и чувствующие себя хозяевами всего и вся, - такие, как Яков Воробьев. Любимов отдавал должное способностям Воробьева и охотно поручал ему работы, требующие безукоризненного выполнения, но побаивался его: на собраниях короткие умные выступления Воробьева всегда служили "бродилом" для развертывания самокритики.
Вот и сегодня Воробьев сидел подтянутый, серьезный, положив перед собою записную книжку, и слушал внимательнее всех, изредка что-то записывая. Плавно развивая свою мысль, Любимов ощущал как помеху его настороженно-критическое внимание.
Основная мысль доклада сводилась к тому, что производство - планомерный процесс со взаимно обусловленными и взаимно связанными сторонами, и первейшая задача цеха - так построить и наладить по всем линиям этот процесс, чтобы все части "притерлись" друг к другу и работали с четкостью исправного механизма. Для этого и намечен (тут Любимов выпятил роль Виктора Павловича Гаршина, скромно оговорив лишь свое участие) генеральный план развития цеха, таящий огромные и поистине блестящие перспективы.
- Товарищ Немиров простит меня за некоторую болтливость, но я хочу порадовать партийный актив небольшим сообщением, не подлежащим пока оглашению, - сказал Любимов и, понизив голос, сообщил о том, как хорошо встречен план в министерстве, как министр в часовой беседе одобрил план и обещал провести соответствующие ассигнования.
Это сообщение всех оживило. А Любимов с увлечением рассказывал сущность плана и перечислял его отдельные, наиболее выразительные подробности.
- Ох, здорово! - воскликнула Катя Смолкина.
Немолодая, сухощавая, с живыми, молодыми глазами на узком, прорезанном энергичными морщинками лице, Смолкина была одним из наиболее известных людей турбинного цеха. Организатор и душа фронтовых бригад ремонтников в дни блокады, а теперь стахановка-многостаночница и председатель цехкома, Смолкина славилась и работой, и общественной активностью, и прямым, веселым, увлекающимся характером. Сейчас она была увлечена, пожалуй, больше всех или наравне с Николаем Пакулиным, который, казалось, уже видел преображенный до неузнаваемости цех.
- Ассигнования на какой год обещают? - негромко спросил сидевший рядом с ним Воробьев.
Любимов не расслышал вопроса или не захотел сбиваться с мысли ради ответа. Но Алексей Полозов внятно сказал:
- Сегодня нас интересует другое, Яша.
Любимов повел холодным взглядом в его сторону и, приятно улыбаясь, развел руками:
- Понимаю нетерпение некоторых товарищей, но хочу напомнить, что во всяком деле важно увидеть и почувствовать перспективу... хотя бы для того, чтобы лучше оценить положение сегодня.
- Правильно! - крикнула Катя Смолкина.
- Правильно-то правильно, - подал реплику член партбюро Коршунов, первый стахановец цеха и знатный человек завода, - только бы, Георгий Семенович, за этой вашей перспективой сегодняшних задач не просмотреть.
- Вот-вот! - поддержал Диденко. Такая у него была привычка - выступал редко, а с места громко подавал реплики, задавал вопросы, на которые нелегко ответить. - Или сегодня задач нету?
- А к ним я как раз и подошел, - успокоил его Любимов и действительно подробно разобрал сегодняшнее положение цеха и даже, вопреки обыкновению, четко определил вопрос, который следует решить: может ли цех до генеральной реконструкции значительно ускорить выпуск турбин?
- Отвечаю со всей прямотой - может, - сказал он, вызвав всеобщее одобрение.
И тогда он начал деловито перечислять, что для этого нужно и чего не хватает, и тут же уточнял: руководство цеха и партийное бюро должны выдвинуть следующие требования к дирекции... к инструментальному отделу... к заготовительным цехам... к отделу снабжения. .. к заводам-поставщикам...
Связно и убедительно излагая все нужды и требования цеха, Любимов чувствовал, как внимательно его слушают. Катя Смолкина энергично подтверждала каждое требование. Директор кое-что записывал в свой блокнот, и Диденко за спиною Любимова то и дело поскрипывал карандашом по бумаге, что-то бормоча себе под нос.
Любимов уловил заинтересованность Карцевой и вскользь отметил: хорошее лицо, умные глаза, - очевидно, цех приобрел толкового работника, и жаль, что Полозов поспешил с назначением, ее бы на участок послать.
Хотя он и старался не замечать Полозова и Воробьева, но все же видел: оба сидят с независимым и даже ироническим видом.
Любимов подавил раздражение, плавно закончил перечисление и скромно сказал:
- Вот все, что я считал нужным доложить.
В тишину ворвался удивленный возглас Кати Смолкиной:
- Уже все?
- Черед за вами, - усмехнулся Любимов, пряча в карман заметки.
Но тут Коршунов, пожимая плечами, довольно громко сказал:
- Доклад, видимо, обращен к дирекции, а не к нам?
Диденко подхватил, подмигивая Коршунову:
- С директора тянуть - оно проще!
- Как же не использовать присутствие директора, это сам бог велит, - отшутился Любимов. - Впрочем, товарищи, если я что упустил, спрашивайте - отвечу!
Полозов первым задал неприятный, слишком лобовой вопрос:
- Так ли я понял, что без удовлетворения всех этих претензий мы не в состоянии улучшить и ускорить работу цеха?
- Резонный вопрос! - внятно произнес за спиною Любимова Диденко.
Любимов счел бестактным поведение своего заместителя, но мирно ответил:
- Мне кажется, выводы мы сделаем сообща. Я обстоятельно доложил положение и возможности, слово за вами и другими товарищами.
- Как вы считаете, Георгий Семенович, - спросил Яков Воробьев, - что от чего зависит: стиль работы цеха от темпов или темпы от стиля?
Обдумывая ответ Воробьеву, Любимов аккуратно записывал вопросы, посыпавшиеся со всех сторон. Он предложил ответить в заключительном слове, но собрание запротестовало. Новый работник Карцева впервые заговорила, и притом весьма решительно:
- Я думаю, характер прений будет зависеть от ваших ответов.
Отвечая на ряд мелких, чисто производственных вопросов, Любимов оттягивал ответ Воробьеву, подыскивая наиболее убедительную и мягкую форму. Наконец эта форма нашлась:
- Что касается теоретического вопроса товарища Воробьева, то я хочу ответить на него практически: давайте вместе обдумаем, что нужно сделать, чтобы и темпы, и стиль соответствовали нашим задачам. Они неразрывно связаны и зависят как от умения администрации, так и от инициативы и энергии передовых стахановцев - таких, в частности, как Коршунов, Воробьев, Смолкина и Пакулин.
Николай покраснел: похвала начальника на таком авторитетном собрании польстила ему.
Воробьев, дернув плечом, пробормотал:
- Я для того и спрашивал.
Никто не хотел выступать первым. Клементьев укоризненно качал головой:
- Давайте начинайте, потом ведь не остановишь.
И вдруг поднялся Николай Пакулин:
- Мне можно?
Он смущенно одернул замасленный, слишком короткий пиджачок:
- Я скажу о своей бригаде. Тут неправильно говорилось, что темпы и стиль работы - одно и то же… то есть, что они связаны вместе... - Он запутался, сбился, но усилием воли преодолел смущение и продолжал: - Вернее, я хочу напомнить постановку вопроса у Воробьева. Это же для нас очень важно! Мы, молодежь, хотим дать темпы и нередко даем. Но все наши усилия упираются, как в стену, в разные неполадки, в неорганизованность. А это и есть стиль работы. От него мы зависим, он нас душит.
- А что именно вам мешает? - спросил Немиров.
- Да как же, товарищ директор! - воскликнул Николай. - Разве у нас соблюдается по-настоящему график? Сегодня заготовок хоть завались, а завтра не допросишься! Наши ребята многое придумывают, чтоб дело шло лучше. А пока придуманное реализуешь, не то что охота изобретать исчезнет, а, чего доброго, поседеешь!
- С оправками поседел? - с шутливой укоризной спросил Гаршин.
- Ящики вам на третий день сделали, - напомнил и Ефим Кузьмич, уже не как секретарь партбюро, а как мастер.
Николай сгоряча "перегнул", он сам это чувствовал. Но так же верно он чувствовал и другое: в цехе не было системы творческого, изобретательского соревнования, помощь была случайна, каждому более или менее серьезному предложению приходилось долго "пробивать" дорогу. Николай не умел все это с лету высказать, но не растерялся и ответил:
- Что ж поминать то, что сделано, важнее сосчитать, что под сукном лежит.
Тут поднялась Катя Смолкина и, как всегда, скороговоркой, даже не попросив слова, выплеснула единым духом все, что думала:
- Зря, зря, зря парню рот закрыли! Ящики сделать - это что! Ефим Кузьмич мог у себя, своими силами провернуть - вот и сделали. А ты, Виктор Палыч, - обратилась она к Гаршину, - оправками не хвались. Мы тебя очень уважаем, ты, говорят, от науки к нам на производство спустился, очень хорошо, ценим, а только мое предложение сколько времени маринуешь? Она сама себя перебила: - А главное не это. Я тебя слушала, Георгий Семеныч, рот раскрывши, до чего сладко. А потом, как раскусила - не пойму, убей, не пойму. С директора ты требуй, с других заводов требуй, отдел снабжения тряси, как грушу, так им и надо... Ну, а себя-то? Нас-то? Что ж, выходит, нам вынь да положь, тогда и мы сработаем? Прослушала я ваш список претензий, подробно все перечислено... а на что мне завтра народ поднимать, не слыхала! Разве так партийному активу докладывают? Прости меня, Георгий Семеныч, за грубые слова, но вытащил ты все свои претензии, чтобы показать: вот мы какие бедненькие, не наваливайтесь на нас, пожалейте! А про богатство наше, про силу нашу, про актив, здесь сидящий, забыл? Или думал: авось и они прибедняться начнут, чтобы лишних хлопот не было!
Смолкина села и попала прямо в солнечный луч, который дополз уже до середины комнаты и освещал разгоряченные лица. Катя прищурилась, широко улыбнулась и громко сказала:
- И солнышко ко мне - значит, истинная правда!
Все рассмеялись, как всегда охотно смеются на серьезных, затрагивающих за живое совещаниях. Но смех разом смолк, когда начал говорить Воробьев. Его речь, как обычно, была предельно сжата и точна. Немиров, с интересом ожидавший его выступления, записал в своем блокноте: "Стахановцев чествуют и хвалят, но не обеспечивают. Одиночные рекорды - вчерашний день. Сегодня стахановское движение стало массовым, а это требует нового стиля руководства". Последние слова Немиров подчеркнул и поставил рядом большой вопросительный знак.
- И не только в цехе, но и в дирекции, - закончил свою мысль Воробьев, глядя на директора. - Тогда не было бы таких печальных историй, как с предложением Саши Воловика!
Немиров хотел спросить, что за история, но Гаршин с места поправил:
- Не предложение, товарищ Воробьев, а пока только желание. Одного желания еще недостаточно!
По комнате пошел шепоток: "Кто такой? Как он сказал? Воловик?"
Многие пожимали плечами: не слыхали о таком! Воробьева сменил Полозов. Было заметно, что он волнуется, хотя говорил он связно и неторопливо. Полозов высказал то, чего не сумел высказать Николай Пакулин, и вдруг со страстью обрушился на Любимова и на дирекцию, снова упомянув многим незнакомое имя Воловика.
- Мысль Воловика настолько ценна и важна, что каждый думающий руководитель должен бы ухватиться за нее - ведь в случае удачи она нам примерно восемьсот рабочих часов сэкономит! Рвется к нам Воловик, настаивает, покой потерял - так эта идея его увлекла!.. Тут бы ухватиться за него и создать все условия! А у нас уже месяц волынят с переводом.
- Товарищ Полозов, - резко перебил Немиров, - я хочу вам напомнить, что вы - заместитель начальника, то есть немалый человек в цехе.
- Вот именно, Григорий Петрович! - весело подхватил Алексей, - Тем страшнее, что такой немалый человек, как я, не может добиться в заводоуправлении перевода слесаря Воловика в цех, с которым связано его творчество! Что же говорить о рядовых людях, таких, как сам Воловик!
- Он работает вечерами, бесплатно и вопреки заводоуправлению! - звучным голосом вставила Аня Карцева.
Все головы повернулись к ней: Карцева была новичком в цехе, многие видели ее сегодня впервые. И то, что вновь прибывшая знала Воловика и его историю, всех удивило и заинтересовало.
- В чем дело, наконец? - грозно спросил Немиров. - И почему я только сейчас слышу это имя и намеки на какую-то длительную историю, о которой мне никто не докладывал?
Полозов дал справку:
- Воловик - изобретатель, работающий над станком для снятия навалов. Он хочет перейти к нам в цех, а Евстигнеев не отпускает. Неделю назад, приняв руководство цехом, я подал вам рапорт, на который до сих пор не получил ответа.
- И зря подавали! - крикнул Любимов, теряя обычную сдержанность. - Инструментальный цех возражает, и возражает законно! Что еще выйдет у Воловика, неизвестно, а у них он ценный работник, лучший стахановец. Я бы тоже не отпустил своего человека за здорово живешь!
- Вот-вот, - неожиданно гневным шепотом сказал Ефим Кузьмич и поднялся с председательского места, тряся вытянутой к Любимову стариковской, морщинистой рукой. - Вы и Воловику так сказали! Так и сказали, как сейчас: "Неизвестно, выйдет ли... вилами по воде писано... Не могу я с цехами ссориться из-за каждой фантазии, не приставайте!" Нехорошо, Георгий Семёнович, нехорошо! Очень даже нехорошо!
Наступило тягостное молчание.
В тишину ворвался перезвон весенней капели.
Следя за игрою света в летящих за окнами каплях, Гаршин раздумывал: выступить или не выступить? Конечно, надо бы заступиться за Любимова - вон как его перекосило всего! И чего они вцепились в этого Воловика? Появится изобретатель - обязательно какие-нибудь неприятности начинаются! А ввязываться в эту распрю не стоит, вот уже и Кузьмича втянули в нее, и Диденко весь навострился...
И он сказал примирительно:
- Тут еще разобраться надо, Ефим Кузьмич. Дело не так просто.
- Разбирайтесь, да поскорее! - крикнула Смолкина.
Всем стало легче оттого, что пауза кончилась.
- С Воловиком теперь, надо думать, вопрос будет решен, - спокойно продолжал Полозов. - Но я привел этот пример, чтобы доказать основное: мы много говорим о темпах, подписываем обязательства, а когда доходит до конкретного дела, до механизации, мы не проявляем ни чуткости, ни рвения, ни просто здравого смысла. Требования и претензии, Георгий Семенович, все правильны, но здесь не стоило заслонять ими наших собственных прорех. За такой стеной где уж заботиться о досрочном выполнении плана, о социалистических обязательствах!
- Демагогия! - раздельно произнес Любимов, густо краснея. - Соцсоревнование поручено вам, адресуйте упреки себе, а не разводите демагогию!
Ефим Кузьмич стучал кулаком по столу, стараясь унять возникший шум.
Полозов поднял обе руки, призывая выслушать его:
- Я хочу напомнить Георгию Семеновичу, что социалистическое соревнование - не участок работы, а дух всей нашей жизни. И сейчас, когда завод стоит накануне принятия нового, труднейшего обязательства, скажем прямо: или мы провалимся, или мы подчиним ему всю жизнь цеха и завода. И завода! - повторил он в сторону директора.
- Вот именно, - громко подтвердил Котельников и, не прося слова, добавил: - Захотеть - мобилизоваться - все подчинить главной цели - и победить! Иначе провалимся, товарищи турбинщики!
Так начавшись, заседание продолжалось бурно. Даже красноречивый начальник планово-диспетчерского бюро Бабинков, известный своей склонностью всех мирить и все сглаживать, и тот заговорил с необычной резкостью:
- Обработка цилиндров - наше самое узкое место, но как раз тут мы часто зависим от таких "тузов", как Торжуев и Белянкин. Я спрашиваю начальника цеха: долго еще Торжуевы будут нам диктовать свою волю?
Во время этой речи Диденко перебросил Немирову записку: "А что, Григорий Петрович, справится ли Л. с новыми задачами? Боюсь, не хватит у него пороха!" Немиров сделал удивленное лицо и покачал головой: напрасно, мол, - в Любимове я не сомневаюсь! Записка глубоко уязвила его. Диденко все еще помнит Горелова... а Любимов, как назло, хитрит и страхуется. Тут нужно людей поднять, а он публично прячется за список претензий. И какую-то затяжную историю с изобретателем допустил, и два "туза" помыкают им как хотят...
- Что за вздор! - сердито прервал он Бабинкова. - Торжуев диктует вам свою волю? Да это же смешно, товарищи! Безрукость какая-то!
- Положение обострилось только теперь, - оправдывался Любимов. - Раньше они справлялись. И потом, вы знаете, на уникальных каруселях... не всякому доверишь.
- А вы не всякому, а хорошему. Будто уж на ваших "тузах" свет клином сошелся!
И тоном приказа:
- Завтра с утра позвоните ко мне. Придется снять с других цехов двух-трех карусельщиков. Турбинный нам сейчас всего важнее.
Под общее одобрение он добавил:
- Другие претензии цеха постараюсь выполнить. Но тут товарищи правильно говорили: в цехе есть большие резервы, и ваша основная задача - использовать их полностью.
Он начал перечислять все, что следовало сделать, о чем следовало задуматься коммунистам цеха. Несколько раз ему хотелось попутно отругать Любимова, но он сдерживался: нет, не доставит он Диденко такого удовольствия, вот еще! С глазу на глаз Любимов получит сполна, а здесь подрывать его авторитет не стоит... Зато пусть послушает, как следует ставить вопросы, пусть поучится, раз своего ума не хватило!
- Теперь ясно! - воскликнула Катя Смолкина, выслушав директора. - С этого бы начать, больше толку было бы!
Заготовленный заранее проект решения оказался слишком расплывчатым, Воробьев встал и решительным взмахом руки как бы отбросил его.
- Это не годится, - твердо сказал он. - Я предлагаю другое: срочно разработать план всех мероприятий, которые обеспечат досрочное изготовление турбин. Разработать совместно со стахановцами и рационализаторами. Обсудить, начиная с бригады, с участка, с партгруппы. Этот план и будет нашей программой действий.
- Хо-ро-шее предложение! - громко отметила Аня Карцева, и снова все посмотрели на нее, но теперь уже без удивления, а с дружеской симпатией, как на свою.