- Нас качают землетрясения, а мы не теряем времени, работаем, - говорит смеясь капитан порта Северо-Курильск - Арсений Калинович Громик - украинец, тульчинец, навсегда сроднившийся с далеким Парамуширом. - Иной раз невольно призадумаешься: что за каверзная местность, тут и вулкан под боком пыхтит, и земля под ногами колышется, и штормы, и слякоть, и туманы, будто вся природа против человека ополчилась. Но океан поутихнет, поугомонится, и проглянет солнышко, а тогда любо-дорого взглянуть на чудесные наши берега, быть может, самые красивые на свете!
Я спрашиваю у Арсения Калиновича, не скучает ли он за родным Тульчином, - все же свыше двадцати лет жизни отдал острову и океану, и лихой моряк отвечает беспечно:
- А скучать, друг земляк, у нас не приходится: некогда. Веришь, нету такой минуты, чтобы скучать.
- Вы сами были, Арсений Калинович, колонным капитаном, и у вас, наверное, имеется свой прогноз насчет лова во втором полугодии?
Он медлит с ответом, крутит ус.
- У океана погоды не затребуешь и адресов минтая или камбалы не спросишь. У хорошего, завзятого капитана - обязательно дружный, завзятый экипаж, а у такого экипажа рыба непременно будет.
В легком двухэтажном строении, в кабинете капитана порта, Субботин склоняется над сводками лова за месяц. Он уже не впервые вчитывается в эти колонки цифр и видит картину напряженных поисков, удач и просчетов, счастливых находок, средних, "утешительных" результатов и обидных огорчений.
Вот самая свежая сводка последнего трудового дня: два малых судна - рыболовные боты - вели лов в одном и том же районе одинаковыми снастями, но один из них доставил к причалу 15 центнеров камбалы и 23 - трески, а другой только 10 камбалы, а трески и того меньше - 9.
Обе команды - на хорошем счету, обе работают старательно, однако одной повезло больше, другой меньше, и выход у нее простой и единственный: проявить настойчивость, сметку, отыскать и взять рыбу.
Добычу малых судов в Северо-Курильске расценивают как добрый "привесок" к плану. Главный расчет - на колонну больших судов, экипажи которых, надо сказать, трудятся напористо и умело, не страшатся любой непогоды, уходят в отдаленные районы иногда на целые недели и возвращаются, как правило, с уловом.
В сводках, конечно, не прочтешь, каких усилий стоят рыбакам иной раз эти "дары океана". Высоченный прибой нередко выбрасывает на берег обломки мачт, весел, шлюпок, обрывки снастей. А когда мы продолжили путь по "океанскому асфальту", за изворотом берега я увидел прямо в полосе прибоя замерший, застывший большой корабль. Он глубоко врезался в песчаный вал берега, да так и застыл, высоко подняв могучий форштевень. Палубы его были безлюдны, и ржавчина уже въелась в имя "Нептун", аккуратно выведенное на обводе борта.
Субботин сделал знак шоферу и первым сошел на песок.
- Да, и такое случается, - молвил он негромко, и в голосе его прозвучала нотка досады. - Ничего не поделаешь - стихия, и они не легки, не просты - рыбацкие дела.
Тост
Мы присаживаемся на толстый и гладкий брус, меченый замысловатым японским иероглифом (тоже "дар океана"), смотрим на покинутое судно и две-три минуты слушаем, как в пустотах его трюмов повторяется рокот прибоя. Покинутый корабль непременно печален, а этот - тем более, он еще месяцы и годы мог бы победно резать волну, светиться огнями, греметь лебедками… Монотонно погромыхивает прибой, и Субботин рассказывает:
- А случилось это около полуночи, под самый Новый год, в пургу, когда, казалось бы, из дому и носа не высунуть, а только и добрых забот, что встретить в кругу семьи и друзей торжественные новогодние минуты.
Друзья собрались у меня еще с вечера, когда пурга только начиналась, и почему-то, может, от праздничного настроения, все были уверены, что пометет-покружит часок-другой и перестанет.
В общем, время шло незаметно - беседовали, шутили, смеялись, и, помнится, из-за стола поднялся наш Арсений Калиныч, капитан порта, бывалый морячина, - поднялся и сказал:
- Давайте перейдем поближе к делу: я предлагаю выпить за…
Тут раздался телефонный звонок, я снял трубку и услышал испуганный голос дежурного по причалу:
- Средний рыболовный траулер "Нептун", - кричал дежурный, - шквалом сорвало с якорей! Его несет на скалы!
Я машинально повторил эти слова, и гости, будто по команде, встали.
- Что будем делать? - спрашиваю. - Минуты на счету.
Капитан Громик побелел лицом, но голос у него четкий, твердый.
- По крайней мере, - говорит, - нам нужно быть в порту. Экипажу "Нептуна", возможно, потребуется помощь с берега. И следует поднять весь медперсонал: авария тяжелая, и, наверное, есть раненые.
Он бросается к вешалке, хватает полушубок, шапку; за ним спешат остальные, а меня снова зовут к телефону, метеостанция сообщает, что скорость ветра до 50 метров в секунду, а температура 7 ниже нуля.
Он горестно вздыхает, качает головой.
- Что значат эти семь градусов при таком ветре, да еще на самом берегу океана, - не расскажешь. Люди в беде, и дорога каждая минута. Приказываю телефонистке связаться с медиками - пусть направляются в райком, а оттуда, мол, двинемся машинами. Быстро одеваюсь, - валенки, теплая куртка, рукавицы, - открываю дверь, выхожу на крыльцо, и - вот оно! - будто плетью по лицу полоснуло. Хочу закрыться руками, но что-то бьет в спину, сшибает с ног, и я валюсь в сугроб…
Он поднимает с песка синеватую ракушку и осторожно поглаживает ее закраину, похожую на лезвие ножа.
- Что может быть нелепее и обиднее состояния, когда какие-то считанные метры, которые ежедневно проходишь, даже не замечая их, вдруг становятся значительным расстоянием и нужно прилагать неимоверные усилия, чтобы протащить самого себя до калитки!
Кто-то наткнулся на меня, помог встать - голоса его я не слышал, хотя он что-то кричал; потом и он упал, и еще падал два раза, и так, подымая и поддерживая друг друга, мы все же минут через двадцать добрались до райкома, куда от моей квартиры - рукой подать.
От райкома до порта, примерно, километр, но в пургу расстояния неизмеримо возрастают, и мы понимали, что пешим порядком нам этот километр не одолеть. Решили двигаться вездеходами. Пробились к гаражу, руками, за неимением лопат, разгребли сугроб, открыли двери, стали выводить машины, - а тут еще одно ЧП - загорелся наш радиоцентр.
Пожар - угроза всему городу; прежде всего - угроза связи с материком, с областью, с кораблями. Решаем разделиться на две группы: медики и несколько подоспевших моряков направляются в порт, остальные - в аврал на пожаре… Смутно помню дальнейшее, как мы дрались с огнем, именно дрались - затаптывали его ногами, забивали комьями снега. Сколько это продолжалось? Наверное, не менее часа, но пожар мы все-таки одолели, отстояли наш радиоцентр, а потом…
Субботин помолчал, грустно усмехнулся, проводил взглядом стремительно взмывшую над мачтой острокрылую чайку.
- Все, что "потом", - было за гранью возможного. Сколько, вы полагаете, понадобилось времени, чтобы пробиться на трех вездеходах в порт? Десять минут… пятнадцать… двадцать? Нет, мы пробивались через горы сугробов ровно два часа! Можно было подумать, что пурга искривила улицы, перекосила рельеф. Вокруг - сплошная белая масса, несущаяся с грохотом, с ревом, неведомо куда, не имеющая определенного направления, то бьющая снизу вверх, то вертящаяся наподобие смерча, то громыхающая обвалом - светопреставление, да и только. И в памяти лишь раздробленные эпизоды: кого-то мы несли - он совсем обессилел и свалился в сугроб. Почему-то несли и меня: тоже, наверное, упал. Затем я помогал кому-то взбираться по скользкой крутизне и не сразу сообразил, что это была наружная лестница в Управлении порта. И еще запомнилось, как трудно было перебираться через большие, округлые, покрытые свежим льдом глыбы камня на берегу и как сквозь гул прибоя слышался вроде бы стон… Это был стон корабля. Да, он стонал, как живой, и бился на самом прибое. От удара о риф у него раскроилось днище, но большая волна еще раз подмяла его, придвинула к берегу и уложила на эту отмель… Грустная, право, картина, тяжелая и обидная.
Синеватая ракушка хрустнула в его руке, и он отбросил осколки на песок.
- Так это случилось. В новогоднюю ночь! А с виновника ничего не спросишь: он способен на всякие каверзы, океан. Мы приняли выброшенный с "Нептуна" трос и закрепили на скале. Пурга продолжалась. Постепенно команда переправилась по этому тросу через прибой. Она не имела потерь, и это мне запомнилось. Именно это запомнилось, когда уже ничего не запоминалось. Там, на "Нептуне", обошлось без потерь!
Мы встали с бруса и пошли по берегу среди разнообразных и бесчисленных "даров океана". Солнце играло на гребешках прибоя, и пена покорно ластилась у наших ног. Впереди, над россыпью рифов, высоко вздымался мыс, гордый и живописный.
- Красивый у нас край, правда? - с неожиданной, тихой увлеченностью спросил Субботин. - Иной раз только глянешь на этот могучий простор - и на душе легче… Забыл ли я ту новогоднюю ночь? Нет, не забыл. Верно, что и горести не обходятся без улыбки. Я после той ночи проспал четырнадцать часов. А открыл глаза и удивился: в квартире, за тем же праздничным столом, сидели те же гости. Словно не было ни пурги, ни всех наших переживаний. Первый, кого я узнал, был капитан порта. Да, это был Арсений Калиныч, лихой моряк, человек веселый и открытый. Он заметил, что я проснулся, и сразу же оживился и поднял фужер.
- Вот за кого выпьем, секретарь… за нас! Ей-богу, мы заслужили.
Он засмеялся. Кисти рук у него были забинтованы, а усы обожжены.
Романтики
Теплоход шел вдоль Курильской гряды на юг… Студеная равнина океана, полная сияния и голубизны, была необычно спокойна и приветлива. Только вчера молодой моторист из экипажа говорил мне, что пересекает эти широты в четырнадцатый раз и не припомнит случая, чтобы здесь, в районе Парамушира, Онекотана, Матуа, не штормило. Значит, нам повезло. И настроение у пассажиров было приподнятое, словно бы праздничное, - сахалинцы, приморцы, курильчане, камчатцы, они-то хорошо знали эти места и принимали столь добрую погоду как подарок.
Восемь тысяч лошадиных сил, спрятанных под этажами палуб в машинном отделении теплохода, уверенно и равномерно перемещали его сверкающую громадину над плавными холмами волн. И целый человеческий мир, с незавершенными делами, планами, заботами, устремлениями, недавними разлуками, ожиданиями встреч, новостей и радостей, мир удивительно сложный и разнообразный, размещенный на белых ярусах лайнера, плыл к своим бесчисленным целям, включенным в один маршрут.
Есть среди путешествующих по морям, да и не только по морям, приметные, романтичные натуры: их можно, пожалуй, назвать созерцателями. Отыщет такой созерцатель на теплоходе укромный уголок, присядет на скамью или, за неимением такой, облокотится на планшир фальшборта и смотрит, смотрит на океан часами, не отрываясь. Заговорите с ним - не откликнется, не услышит или отзовется двумя-тремя словами "ради приличия", и замечает ли он, как летит время, поглощенный тихой страстью наблюдения?
Среди трех сотен пассажиров нашего теплохода можно было бы насчитать не менее трех десятков "тихих романтиков" - они непрерывно "дежурили" на корме и на верхней палубе, вглядываясь в океан, молчаливые, замкнутые, даже немного торжественные. С одним из этих романтиков, вернее с одной, я и заговорил, спросив, что удалось ей рассмотреть на горизонте.
Пожилая женщина нисколько не удивилась вопросу:
- На горизонте начинает обозначаться остров Расшуа. После него мы увидим Ушишир, а затем появится остров Кетой.
- Понятно, вы в этих краях не впервые.
Она продолжала всматриваться в горизонт.
- Да, я живу на Итурупе, но в Северо-Курильске высаживалась в первый раз. Нашим чаще приходится бывать в областном Южно-Сахалинске, чем на соседних островах.
- Все же у вас, можно сказать, лоцманская осведомленность.
Она засмеялась.
- Внизу, в салоне, вывешена карта нашего маршрута. Через несколько минут и вы можете стать таким же лоцманом.
Мы разговорились: учительница истории, Анна Сергеевна возвращалась на Итуруп с Парамушира, где навестила сестру. Город Северо-Курильск ей понравился - новенький, уютный, веселый городок, но ее Курильск - это же по климату Бердянск в сравнении, скажем, с Тюменью!
Я заметил, что сравнение наглядно, однако, с каким же городом она сравнит, к примеру Крабозаводск-на-Шикотане, который намного южнее Курильска?
Ответ у нее был готов заранее:
- Сухуми… Да, Сухуми! Только пейзажи Шикотана, пожалуй, прекраснее сухумских. Что за чудные зеленые берега, будто огромные скирды над синью моря, что за прелестные бухты, заливы, утесы, островки! Земля богатейшая - мощный пласт чернозема, елово-пихтовые леса - на загляденье, луга, покрытые мелким, как пырей, не густым, нет, - густейшим бамбуком! Шикотан - по-айнски - лучшее место, и аборигены не случайно именно так назвали этот остров.
- Все же вы избрали Итуруп?
Она помедлила с ответом:
- Привычка. К тому же у нас тоже хорошо. Островок-то наш по размерам сравним с иным европейским государством. Ну-ка, длина 210 километров, ширина от 8 до 45, площадь свыше шести с половиной тысяч квадратных километров - солидный кусочек! Да и люди живут прилично: пятьсот рублей в месяц - у рыбаков обычный заработок.
- Но… скучновато?
Она удивилась:
- Почему?.. Радио, книги, кино, газеты, спорт, художественная самодеятельность, учеба, - когда и кому скучать? В клубе народ соберется - есть кого послушать. У нас в городе 1300 человек, да по соседству в Рейдово 800 человек, а в общем на острове свыше 3000, и на такое население в районе - 204 человека с высшим образованием, 30 - с высшим незаконченным и 430 со средним. Вот вам и "медвежий уголок"!
- Откуда у вас вся эта… статистика?
- А как же мне, учительнице, этого не знать? Но возвратимся к вашему вопросу. Вы спросили, конечно, в шутку, что видно на горизонте? А вернее, хотели бы сказать: что за смысл целый день смотреть на эту соленую воду? Но океан - это не просто "много соленой воды". Есть в этой громадине словно бы одухотворенность: она захватывает и поднимает, как музыка… да, как могучая симфония! Музыку можно слушать часами, и так же целыми часами можно наблюдать и слушать океан.
К нам подбежал молоденький смуглый паренек и почти закричал, размахивая руками:
- Вы видели, Анна Сергеевна, живого осьминога? Его недавно матросы вытащили, ну, страх! Пойдемте на кухню, посмотрите, там повара собираются сделать что-то вроде рагу. Ну, штучка!..
Он помчался дальше, спеша сообщить свою новость еще кому-то, а учительница проводила его задумчивым взглядом.
- Сегодня у мальчика несколько открытий: то где-то раздобыл огромный лист морской капусты; то кто-то подарил ему колючего и страшного морского бычка; а теперь еще событие - осьминог… Что ж, у парня своя романтика и к тому же интересная. Кстати, глубина под нами около десяти километров и, право, есть чем заинтересоваться.
Некоторое время мы следили за тяжелым полетом баклана, как напряженно работал он крыльями над гладкой стеклянной волной, как скользил над собственным четким отражением, почти касаясь его.
- А слово-то какое сильное, - негромко, увлеченно проговорила учительница и повторила его нараспев: - Океан! Вы знаете, сколько ему, этому слову, лет?.. Впрочем, не гадайте и не смущайтесь - я тоже не знаю. По крайней мере известно, что звучало оно так еще в древней Греции!
Она лукаво взглянула на меня с чуть приметной усмешкой.
- Вот вы и напросились на лекцию, попутчик.
- А тема - романтика океана?
- Что ж, совсем неплохо. И разве нам не интересно - поскольку мы с вами, несомненно, романтики - перевоплотиться на минутку и взглянуть на этот могучий простор глазами, ну, скажем, тех людей, которые первыми назвали океан - Океаном? Был он, по Гомеру, древнейшим и величайшим богом морской стихии, а человек, смастерив суденышко, не просто, не буднично отправлялся в путь - нет, доверялся объятиям живого, всесильного существа. Бескрайняя синяя стихия - сказка, полная тайн, страхов и волшебств, божеств и чудовищ, и человек, плывущий навстречу своей судьбе, сам персонаж этой чудесной и отважной сказки под заглавием - Океан… Разве не интересно?
Она говорила негромко и мечтательно, с частыми паузами, будто припоминая когда-то любимые, но забытые стихи, и мне было приятно слушать ее ровный задумчивый голос. Что-то отвлекло ее, быть может, какая-то неожиданная мысль, и она резко смолкла.
- Вы поняли, к чему я все это? - спросила она, помолчав. - А все к тому же… Да, к тому, что перед нами не просто… "много соленой воды". Наша планета не точно названа. Правильное ей имя - Океан. И понятно, что, дети Океана, мы с вами, не можем, не волнуясь, оглядываться на свое детство.
Учительница тихо улыбнулась:
- Тем более сейчас, в часы такой близости с нашей древней, с нашей удивительной купелью!
Тут я немного подосадовал на того, уже знакомого бойкого паренька, что носился по теплоходу со своими маленькими новостями, - он появился вторично и с удивлением стал рассказывать, как повар рассекал большим ножом розовое тело осьминога, но каждая отсеченная частица продолжала жить и трепетать, - и не успел паренек досказать эту очередную новость, как Анну Сергеевну окликнули.
На кормовой палубе, перед надстройкой спардека, на широкой скамье устроились трое солидных дяденек - ладные костюмы, кепи, сапоги, вороты рубах нараспашку, на лицах отменный загар и по виду, по стати силенки не занимать.
Старший из них, с мягкими, пшеничного цвета усами и с внимательным, чуточку смешливым прищуром глаз, смахнул носовым платком край скамейки.
- Ну, Анна Сергеевна, длинная у вас нынче вахта! А меж тем в ногах, как говорится, правды нет: присаживайтесь к землякам-островитянам.
Она приветливо кивнула нм:
- У нас тут случайно высокая материя: боги, мифы, давние времена.
Тот, что сидел посредине, - чернявый, немного скуластый, со шрамом у виска, - привстал со скамьи, приглашая:
- Вот и мы с интересом послушаем, Анна Сергеевна. Боги-то какого сорта: земные, подземные или с небес? Я с одним старым чукчей как-то беседовал в Уреликах, так ему было точно известно и он мне показывал то место, где под землей проживает бог.
Все трое засмеялись, и с первого взгляда было нетрудно определить, что отношения между ними слаженные, дружные.
- Наши, с Итурупа, - тихонько сообщила мне учительница с неожиданной и явной ноткой гордости. - Я читала им лекции. Отличная аудитория.
- Рыбаки?
Она уже направлялась к скамье.
- В общем-то, разные… Один из них завфермой. Да у нас каждый на все руки: сегодня рыбак - завтра начальник. Бывает и наоборот: сегодня начальник - завтра рыбак.
Тот, с пшеничными усами, пригласил в их компанию и меня, - в тесноте, мол, не в обиде, - но места на скамье осталось маловато, и я неторопливо пошел вдоль палубы на просторную корму, где любили прогуливаться многие пассажиры и, как всегда под вечер, заняли свои позиции "созерцатели".